Предыдущие три истории опубликованы в №5-6/2014
1.
Несколько лет назад на мою электронную почту пришло следующее письмо:
«Дорогой г-н Александр Баршай!
С интересом прочла Вашу большую статью о Рудольфе Баршае. Это было года два назад. А потом довольно быстро после этого ― печальная новость, что его не стало. Это большая потеря для всех нас. Хотела тогда связаться с Вами, ответа не было.
С тех пор, как Рудольф неожиданно для меня покинул Израиль, я почти ничего о нём не слышала. В Израиле говорила с ним несколько раз в антрактах на его концертах.
Дело в том, что он мой троюродный брат: его отец, Борис Владимирович Баршай, и моя мама, Шифра-Песя Гиршевна Фишман (в девичестве Плоткина) ― двоюродные брат и сестра, а наши с Рудольфом бабушки ― родные сёстры. Борис Владимирович в молодости жил какое-то время в Бобруйске в семье своей тёти (моей бабушки) и много общался тогда с моей мамой. По-видимому, остальная семья Баршаев тогда в Бобруйске не жила. (Семья Велвла Биньяминовича Баршая, как и семья моего деда Хаима Биньяминовича Баршая, жила в местечке Свислочи Бобруйского ― позже Осиповического района ― прим. мое ― А.Б.). Потом жизнь их всех разбросала.
Мама вскоре после замужества переехала в Витебск, где родилась я, а с началом войны наша семья эвакуировалась в Челябинск. Из Челябинска мама уже никуда не выезжала, но это ― отдельная длинная ″дней минувших печальная повесть″. С Борисом Владимировичем Баршаем поэтому она больше не встречалась. А Рудольф, будучи в Челябинске на гастролях, провёл вечер у моих родителей. Меня тогда в Челябинске не было. Я училась в университете в Свердловске, потом в аспирантуре в Питере. Папа в Москве по работе бывал и до, и после войны. Там он Баршаев навещал. Будучи большим книголюбом, он много «пасся» в упомянутом Вами книжном магазине на Горького, как они говорили, «у Исака». (Директором этого книжного магазина был родной дядя Рудольфа Баршая Исаак Владимирович Баршай ― прим. моё ― А.Б.)
До переезда в Израиль я лет десять работала в Москве и изредка бывала у Бориса Владимировича. С Рудольфом тогда не общалась: очень он был занят, но на концертах его бывала. В основном же о его жизни знала от Б.В.
Но могла бы добавить в Ваше журналистское расследование об этой семье небезынтересные детали. К сожалению, в Вашей статье о Рудольфе совсем не освещён израильский период его жизни и творчества. Вы мельком пишете, что он дирижировал камерным оркестром в Израиле. Это формально правильно, но не совсем точно. По-моему, правильно было бы сказать: ″Он создал Израильский Камерный оркестр″. Я сама была тогда новой репатрианткой, была занята своей карьерой и семьёй и могу ошибиться, но, насколько я помню, этот коллектив до него даже оркестром не назывался, а Камерным Ансамблем. Одна из статей, сохранившихся у меня с тех времён, так и была озаглавлена: ″Играет Камерный оркестр Рудольфа Баршая″.
Не знаю, попадёт ли к Вам это моё письмо, поэтому ограничусь тем, что написала. Если попадёт, и Вы захотите пообщаться, свяжитесь со мной.
C уважением!
Светлана Фишман,
Реховот».
Я, конечно, обрадовался этому письму и даже немного удивился: до сих пор я имел дело с родственниками Рудольфа Баршая исключительно по мужской линии: дедушки ― Велвла (Вульфа-Владимира) Биньяминовича, отца ― Бориса Владимировича, многочисленных его кузенов и кузин, его сына Володи (Вальтера) Баршая, который, собственно говоря, и познакомил меня со своим отцом и благодаря которому мы с женой и сыном побывали в гостях у Маэстро в его доме в Швейцарии, в городке Рамлинсбург. Но вот есть, оказывается, и родня по женской линии, причем, не по маме Рудольфа, которая была из семьи кубанских казаков, принявших иудаизм, а аж по бабушке. Интересно!
Я рассказал про свою новую знакомую Вальтеру (Володе) Баршаю, и когда он вскоре оказался в Израиле, мы с ним навестили Светлану в Реховоте. Светлана Фишман и ее муж Михаил Микулинский оказались очень милыми, интеллигентными гостеприимными людьми, которые рассказали нам немало интересного. Оба они ― научные работники ― физики-теоретики, приехавшие в Израиль из Москвы в 1976 году, после трех лет отказа.
(справа налево) автор статьи А. Баршай, Светлана Фишман, ее муж Михаил Микулинский, Вальтер Баршай
Говорит Светлана Фишман:
«Моя бабушка со стороны мамы ― Ципа Плоткина ― и жена Велвла Баршая ― Геся были родными сестрами (девичью фамилию сестер семейная история, к сожалению, не сохранила). Значит, моя мама и отец Рудольфа Борис Владимирович были кузенами, а мы с Рудольфом, следовательно, троюродные брат с сестрой. Мама мне рассказывала, что, когда однажды Рудольф Баршай с оркестром был на гастролях в Челябинске, они с папой пригласили его к себе домой на ужин. У него был свободен только вечер в день приезда, и он пришел к родителям. Рудольф был очень доволен, что поел вкусной домашней еды и пообщался с родственниками. Они, естественно, на следующий вечер пришли на концерт его Московского Камерного оркестра.
Была еще интересная история с нашей с мужем совместной научной работой, описание которой надо было переправить в Израиль. Мы обратились к отцу Рудольфа Борисовича с просьбой, чтобы он попросил сына, уже получившего к тому времени разрешение на выезд, захватил ее с собой и передал научным организациям на Западе. Рудольф согласился взять эти несколько листков на английском языке. Каково же было наше удивление, когда, оказавшись в Израиле раньше Р. Баршая, мы обнаружили, что переданные ему листки находятся уже здесь в нужных руках. Видимо, он сумел через кого-то переправить их в Израиль.
Надо ли говорить, что когда Баршай начал работать с Камерным ансамблем, который он преобразовал в Израильский Камерный оркестр, мы сразу же купили абонемент на все концерты оркестра и не пропустили ни один из них! Несколько раз я заходила к нему за кулисы в антракте концерта. И хотя он был очень уставшим и весь мокрым от пота, он никогда не отказывался от короткого разговора, но и я старалась его долго не задерживать…
Генеалогическое древо семьи Плоткиных и семьи Баршаев
Светлана показала нам с Вальтером очень любопытное генеалогическое древо семьи Плоткиных и семьи Баршаев, доведенное ею до наших дней; афиши концертов Рудольфа Баршая с Камерным оркестром в Израиле, а также две редкие пластинки ― одну, с записями Московского Камерного оркестра под управлением Р. Баршая, выпущенную фирмой «Мелодия», видимо, на экспорт.
Фото семьи Плоткиных. В центре ― бабушка Светланы Ципа, сестра той самой Геси, которая стала женой Велвла Баршая и бабушкой Рудольфа
Афиша первого концерта Московского камерного оркестра. Фото автора и из семейного архива
Пластинка с записями Московского камерного оркестра под управлением Р. Баршая
И вторую ― записи фортепианного дуэта Марк Тайманов ― Любовь Брук, подаренную супругами Рудольфу с интригующей подписью:
«Рудику Баршаю в знак уважения, дружбы и симпатии… с намёком… 5/1 1956 г. Люба и Марк Таймановы!».
Пластинка, подаренная Р. Баршаю Марком и Любовью Таймановыми
Интересна история этих пластинок, принадлежавших Рудольфу Баршаю. Когда Светлана с мужем стали собираться в Израиль, отец Рудольфа попросил их захватить с собой три коробки с пластинками сына, поскольку они отправляли в Израиль контейнер с багажом, а Рудик собирался ехать налегке. Светлана согласилась, и так пластинки Маэстро оказались на Земле Обетованной. Когда же и он сам появился в Израиле, Светлана Фишман несколько раз предлагала ему забрать коробки с пластинками. Но дирижер был настолько занят своей работой по созданию и становлению Израильского камерного оркестра, что ему уже было не до пластинок. А потом маэстро и вовсе уехал из Страны, в которую его уже больше никто не приглашал. Так три картонные коробки с несколькими десятками редких музыкальных пластинок остались у Светланы и Михаила, которые их бережно хранили, считая собственностью Рудольфа Борисовича Баршая.
Прошло почти сорок лет… И вот когда у них в гостях появился сын Рудольфа, Светлана Нисановна со спокойной совестью передала пластинки законному наследнику их владельца. Надо ли говорить, как благодарен и признателен был ей Владимир (Вальтер) Рудольфович Баршай!
P.S. Этим летом Светлана Фишман побывала в Одессе, где встретилась с Анной Курцевой-Баршай, героиней другой моей истории из интернета. Анна Александровна ― двоюродная племянница Рудольфа Баршая, но уже по мужской линии ― её дед и отец Рудольфа были родными братьями. Следовательно, её дед и мама Светланы ― кузены, двоюродные брат с сестрой.
Я познакомил женщин заочно, они переписывались по интернету, и вот состоялась их встреча, как говорится, лицом к лицу. Я думаю, им было о чём поговорить…
2.
Судьба Светланы Фишман, безотносительно к «баршайской» истории, и сама по себе интересна и поучительна. В Витебске, где она появилась на свет, ее родители ― отец Нисан Иосифович Фишман и мама ― Шифра-Песя Плоткина ― были довольно известными людьми, общественными и партийными активистами. Отец даже возглавлял Белорусскую республиканскую партийную школу (которая располагалась тогда не в Минске, а в Витебске), мама работала начальником небольшого цеха на фабрике очков, была профсоюзной активисткой и училась в той самой партийной школе, которой руководил ее муж. Все было хорошо и благополучно, у супругов родился мальчик, которому дали имя Виулен, то есть, Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Впрочем, дома его чаще называли просто ― Лёня. Ожидалось прибавление семейства в виде Светланы, которая только еще качалась в животе у мамы. И вдруг в одночасье семейное благополучие Фишманов рухнуло, как это часто бывало в те советские 30-е годы.
Вот как об этом рассказывает Светлана в своих биографических заметках:
«…По радио и в газетах народу внушали, что страна окружена врагами, шпионы и диверсанты пробираются к нам, чтобы изнутри вредить народному хозяйству. На очковой фабрике, работали с пластмассами, которые легко воспламенялись. Поэтому там решили проявить бдительность и организовать в ночные часы по выходным дням дежурство работников в помощь сторожам.
Дежурили по очереди, по двое. Настала мамина очередь дежурить. Её напарником оказался человек, которого она хорошо знала по работе. Обходя территорию, оба болтали о том, о сём. Заговорили о пособниках диверсантов ― ″врагах народа″ ― как их называли в средствах массовой информации. Тут мама и высказала свои сомнения: что-то уж очень много врагов народа разоблачают в последнее время. Особенно странно, что и Бухарин оказался врагом народа, а ведь совсем недавно все газеты называли его не инчае, как ″любимец партии″ и ″главный теоретик″…
Дежурство закончилось. Разошлись по домам. Потом, как обычно, встречались на работе. А еще через месяц мама ушла в предродовой отпуск и уехала с сыном в деревню на дачу. Вдруг за ней приезжает машина, и ее срочно увозят в город. Её ″дело″ рассматривается на заседаниях партийной комиссии, профсоюзного комитета, общем собрании рабочих… В чём дело? (Или ― о чём?). Оказалось, что ее коллега, с которым она дежурила, донёс о ее высказываниях ″в защиту врагов народа″, особенно Бухарина. И вот ее (или нас?) начали мотать по разным комиссиям и собраниям. Мы держались. Она ― прямо, я ― сидя в ее животе. Скорчившись, сопереживая и тихонечко вздрагивая, когда ее сердце стучало особенно сильно.
На собрании было тихо. Рабочие молчали. Когда председатель собрания спросил: ″Что же вы не выступаете?″ ― встала одна работница и сказала: ″То, что мы хотели бы сказать, вы не станете слушать, а то, что вы хотели бы услышать, мы не хотим говорить″. На фабрике работали в основном женщины. Мама изо всех сил отстаивала их интересы в разных профсоюзных комитетах: добивалась, чтобы при фабрике были детский сад и ясли, дом отдыха для матерей с младенцами и т. д. Работницы ее любили… И все же, я думаю, что чуть позже, в 1937–38 годах ― в самый разгар сталинского террора, смельчаков, как та женщина, на маминой фабрике уже не нашлось бы. У народа быстро накопился отрицательный опыт: «Молчание ― золото». И все мамино ″дело″ могло бы принять другой, куда более крутой оборот. Но все равно ее исключили из партии, из профсоюза, выгнали с работы и маму, и папу заодно (почему, мол, живет с такой неблагонадежной женщиной и не бросает ее?). А тут я подоспела ― здравствуйте! Мне дали папину фамилию. И мама тогда же сменила свою девичью фамилию, с которой не расставалась до тех пор, на папину. И власти как-то выпустили её из поля зрений. Не арестовали, не отправили в лагеря, хотя такая возможность, как дамоклов меч, годами висела над нами…».
С началом войны семья Фишманов эвакуировалась на Урал в Челябинск, где родители остались до конца жизни. Светлана окончила в Челябинске среднюю школу и поступила на физико-математический факультет Уральского государственного университета в Свердловске. Проработав после окончания вуза три года в одном из уральских НИИ, она поступила в аспирантуру Института высокомолекулярных соединений АН СССР в Ленинграде, где ее научным руководителем был замечательный ученый и человек член-корреспондент Академии наук Михаил Владимирович Волькенштейн. Защищалась же Светлана в Москве, в Институте биофизики АН СССР. Защита диссертации не в своем институте считалась более объективной и престижной. А когда сам Волькентштейн переехал в Москву, где возглавил отдел в Институте молекулярной биологии АН СССР, он пригласил Светлану на работу в свой отдел, где она успешно проработала более десяти лет ― до своего отъезда в Израиль.
Муж Светланы ― Михаил Микулинский после окончания университета, работая в одном из отраслевых НИИ, решил параллельно сдать экзамены по так называемому Теоретическому минимуму Ландау.
Это был цикл сложнейших экзаменов по всем курсам теоретической физики. Успешно сдавшие его, по праву считались физиками-теоретиками высокого уровня. Первый экзамен ― по теоретической механике, принимал сам Лев Давидович. Он усадил Мишу в кабинете у себя дома, дал несколько задач, довольно трудных, и вышел в другую комнату. Когда Ландау вернулся и проверил решения, то по поводу одной из задач сказал, что, хотя задача и решена, но «так решают только в диких дебрях Африки», и велел искать более элегантное решение. Когда Михаил додумался, экзамен был принят, о чём Ландау записал в своей затрёпанной записной книжке. Остальные экзамены принимали в разные дни уже ученики Дау ― Е. Лифшиц, Я. Смородинский и другие. Каждый записывал результат у себя. Никакой официальной документации. В результате Микулинский попросился в аспирантуру к Смородинскому, и был принят без каких бы то ни было вступительных экзаменов. Потом у Михаила возникли идеи, связанные с работами А. Мигдала. Они опубликовали несколько совместных статей, из которых вышла диссертация М. Микулинского. Так Аркадий Бенедиктович Мигдал (впоследствии ― академик АН СССР) стал научным руководителем Миши. Смородинский не возражал. А после окончания аспирантуры Михаил нашел работу в подмосковном городке Менделеево, во Всесоюзном научно-исследовательском институте физико-технических и радиотехнических измерений» (ВНИИФТРИ), где и проработал почти десять лет.
Но как только Светлана и Михаил в 1973 году подали заявление с просьбой о выезде из СССР в Израиль, Михаила тотчас же уволили из института, поставили на милицейский учет и слежку, и он стал «тунеядцем» со степенью. Их квартира в Менделеево также была поставлена под наблюдение и нередко милиция наносила им «дружественные» визиты.
Удивительным образом, но со Светланой Фишман ничего подобного не случилось: никто не подумал ни увольнять ее с работы, ни как-то притеснять. Сама она объясняет это порядочностью сотрудников и руководителей этого элитного московского института, которые не дали её в обиду, всячески поддерживали и защищали. Короче говоря, все три года, что семья была в отказе, Светлана продолжала работать на своем месте в Институте молекулярной биологии АН СССР. Она вспоминает, что среди тех людей, которые активно поддерживали ее, был сын высокопоставленного дипломата Валерий Иванов, который дружил с обоими сыновьями Г. Маленкова, докторами наук и весьма порядочными людьми ― биофизиком Андреем, учеником легендарного Тимофеева-Ресовского, и химиком Георгием. С их помощью, как полагает Светлана, коллегам удалось отстоять ее в институте…
Первые восемь месяцев жизни в Израиле Светлана и Михаил с двумя детьми провели в центре абсорбции в Мевасерет–Цион. Было трудно взрослым, но еще тяжелее детям, особенно четырехлетней дочери Саше ― она только начала говорить и понимать по-русски, а тут ― все неожиданно новое, иное ― и садик, и дети, и непонятный язык.
К концу пребывания в центре абсорбции оба супруга нашли работу на стипендию Шапиро ― в Институте Вейцмана, в Реховоте. Светлана ― в институте математики, Михаил ― в институте биофизики. Светлане повезло в том смысле, что она смогла продолжить исследования в знакомой и любимой области ― использовании физико-математических методов в биологии. Увы, когда истек срок действия стипендии Шапиро, Светлане и Михаилу пришлось искать новую работу. И С. Фишман вскоре нашла свое место в научно-исследовательском институте «Вулкани» ― мозговом центре израильского аграрного сектора. И вновь ее научный профиль пришелся ко двору ― математические методы в агротехнике и технологии были весьма востребованы в институте «Вулкани». Почти 30 лет проработала в этом мировом центре агронауки Светлана Фишман. На ее счету десятки научных статей в самых престижных международных научных журналах. Она была активным игроком в процессе налаживания и развития тесных научных связей своего института с коллегами из Франции, США, других стран. И в том, что «Вулкани» имеет сегодня столь высокую международную репутацию, есть, я уверен, весомая заслуга и героини моего очерка.
Сложнее, хотя и не менее успешно сложилась профессиональная карьера у Михаила Микулинского. После ухода из «Вейцмана», который не стал продлевать договор с перспективным ученым-репатриантом, Михаил написал так называемый пропозал ― заявку на исследовательский проект в области физики твердого тела. Заявка заинтересовала армейские круги США, и они готовы были выделить субсидии для разработки этого проекта. Но в институте Вейцмана отмахнулись от предложения исследователя. И Микулинскому пришлось искать себе новую работу. Искал он довольно долго, пока, наконец, не получил предложение из объединения «Военная промышленность ― Таасия цваит» на должность рядового инженера-разработчика. Так бы и работал всю жизнь на этом месте талантливый физик, если бы не его величество случай. Заведующий отделом, в котором служил Михаил, уехал работать в Америку, и Микулинскому предложили возглавить отдел разработки прочности ракетных материалов. И человек оказался на своем месте! Отдел заработал эффективно и плодотворно, во многом благодаря блестящим расчётам самого Михаила. Его предложения всегда были точны, продуктивны и перспективны. Короче говоря, Михаил успешно проработал в военной промышленности до самой пенсии, на которую его не отпустили, предложив поработать еще год.
Став «вольным» человеком, Микулинский создал свою фирму, которая успешно сотрудничала и с военным ведомством, и с другими организациями. Но то было время порочной практики израильского налогового управления, когда налоги с предприятий изымались еще до того, как на их счет поступали реальные деньги. Так фирма Микулинского обанкротилась на, можно сказать, ровном месте, и пока семье удалось расплатиться с мнимыми долгами, Михаилу и Светлане пришлось много поволноваться и потерпеть…
Теперь, слава Богу, они свободны от этих ненужных забот и могут посвящать свою жизнь путешествиям, искусству, литературе, музыке, радости общения с четырьмя своими внуками и двумя взрослыми детьми, ставшими вполне самодостаточными, достойными людьми, прекрасными специалистами-математиками. Так продолжается род Микулинских и Фишманов…
Вот с какой историей и семьей познакомило меня маленькое письмо в интернете.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer7-barshaj/
