Пять фараонов двадцатого века. Групповой портрет с комментариями (продолжение)0

(продолжение. Начало в №5/2018 и сл.)

Летопись четвёртая. Кровь струится

ПОД НЕБОМ РОССИИ

Всего полтора месяца прошло после закрытия Лондонского конгресса 1907 года, когда в Тбилиси произошло крупнейшее вооружённое ограбление банка, о котором сообщили газеты всего мира.

«Эриванская площадь как всегда была полна народа… Два экипажа в сопровождении эскорта казаков подъезжали к зданию Государственного банка. В это время два фаэтона преградили им путь. В одном сидел мужчина в офицерском мундире, в другом две дамы. По команде “офицера” будто из-под земли на площади появляется банда в полсотни человек. На казаков и прохожих посыпались бомбы и пули. В грохоте и дыму бандиты бросились к экипажам с деньгами…»

Всё было кончено в несколько минут. Грабители исчезли со своей добычей, а на площади «остались убитые — казаки, полицейские и солдаты, в клочья разорванные бомбами. И стонущие, изуродованные прохожие».1

Число погибших при этом нападении превысило четыре десятка. Всем нападавшим удалось скрыться. Большая часть награбленного была отправлена Ленину в Швейцарию. Полиция при расследовании вышла на одного из сообщников — банковского клерка, сообщившего Сталину время прибытия каравана с деньгами. Когда его спросили, какими методами бандиты заставили его принять участие в преступлении, он признался, что сделал это исключительно из преклонения перед поэтическим даром Кобы-Сосо, чьи стихи он знал наизусть.2

Непосредственную команду над грабителями осуществлял большевик Симон Тер-Петросян, по прозвищу Камо. В своё время, ещё в Гори, Сталин открыл ему премудрости марксизма и заполучил на роль преданного друга этого отчаянного головореза. Мало того, что он успешно грабил банки, умел ускользать от полиции, даже убегал из тюрьмы. Камо не требовал от своего наставника никакой платы за свои многочисленные заслуги. Он просил только об одном: «Можно я кого-нибудь зарежу для тебя?». Талант Сталина подчинять людей своей воле обтачивался именно на таких «энтузиастах».

Тбилисское ограбление было далеко не первым «подвигом» Кобы-Сталина на поприще вооружённого бандитизма. В сентябре 1906 года пассажирский корабль «Царевич Георгий» плыл из Одессы в Батуми, делая остановки по пути. В Новороссийске и Сухуми среди новых пассажиров затесалось два десятка большевиков, прячущих под одеждой маузеры и бомбы. Посреди ночи они захватили корабль, под дулом пистолета заставили капитана остановиться. Их главарь, «низкорослый рябой грузин», обратился к команде с такой речью:

— Мы не уголовники, мы идейные революционеры. Революция нуждается в наличных. Чтобы избежать кровопролития, выполняйте все мои команды. Любая попытка сопротивления — и мы перебьём всех и взорвём корабль.3

Капитан и команда подчинились. На воду были спущены спасательные шлюпки, налётчики погрузились в них, взяв с собой несколько офицеров в качестве заложников. Матросов заставили грести и на берегу выдали каждому по десять рублей из награбленных денег. На следующий день полиция устроила поиски грабителей по всему побережью, но ни один не был пойман. В Кавказских горах скрыться нетрудно, если ты умеешь пользоваться грузовыми мулами и горными тропинками.4

Кровопролития обычно происходили при подавлении стачек и разгоне демонстраций, устраиваемых революционерами. Уже в Батуми Сталин умело использовал традиции кровной мести, призывая забастовщиков мстить за погибших товарищей. Революция 1905 года подняла волну террора на уровень настоящей гражданской войны. «Политические убийства случались чуть ли не каждый день. Землевладелцы, жандармы, чиновники, казаки, полицейские осведомители подвергались нападениям посреди бела дня. Кавказский губернатор докладывал императору, что между февралём 1905-го и маем 1906-го было убито 136 должностных лиц, 72 ранены. По всей империи число убитых и раненых достигало 3600».5

29 августа в здании Городского совета в Тбилиси состоялся студенческий митинг для обсуждения политических реформ, предложенных правительством. Внезапно ворвавшийся отряд казаков открыл стрельбу. Результат: 60 убитых, 200 раненых. Сталин призвал к возмездию. Ему удалось сговориться с меньшевиками и подготовить нападение на казачьи казармы. Вечером 25 сентября на вершине Святой горы был поднят красный фонарь — условный знак. На улице, ведущей к казармам началась стрельба. Выскочившие из здания казаки попали под град пуль и бомб.6

Оплотом большевиков стал шахтёрский район, примыкающий к Чиатуре. Зная, что поезда, идущие туда, часто подвергаются обыскам, Сталин проложил караванный путь через горы. На мулов и ослов грузили оружие, боеприпасы, печатные прессы, бумагу и доставляли всё это по незаметным тропинкам в условленные места.7

Параллельно с убийствами официальных лиц усилились кровавые междуусобия этнических и религиозных групп. Если в России обычным делом были еврейские погромы, то на Кавказе пик вражды проходил между христианами и мусульманами. 21 ноября 1905 года в Тбилиси разгорелось настоящее сражение между армянами и азербайджанцами. 25 мусульман были убиты. В Баку побоища происходили регулярно. Отчаявшийся вице-губернатор предложил боевым отрядам меньшевиков 500 ружей для поддержания порядка. Кое-как боевики усмирили враждующих, но ружья вернуть отказались.8

Кровь продолжала «струиться» и внутри тюремных стен. Сталин был арестован в Баку в 1908 году после ограбления портового арсенала. Один его сокамерник рассказывал потом, что Кобе было достаточно обвинить кого-то в доносительстве, и человека могли зарезать в коридоре или забить до смерти.9 В этом заключении он встретился с двумя людьми, сыгравшими впоследствии большую роль в его жизни: Вышинским и Орджоникидзе.

Всё же контрреволюционные меры в империи начали приносить свои плоды. Аресты, высылки, казни подпольщиков и террористов, с одной стороны, усиление роли Думы и местных органов управления, с другой, ослабляли разрушительные порывы, возрождали надежду на мирное разрешение социальных конфликтов. И вдруг, в апреле 1912 года, революция получила щедрую порцию горючего материала: далеко в Сибири, на золотоносных приисках на реке Лене, армия открыла огонь по бастующим рабочим. 150 убитых, сотни раненых! Большевики были в восторге.10

Сталин в то время жил в петербургской квартире большевика Полетаева, пользовавшегося парламентской неприкосновенностью (он был депутатом Думы). Именно там начали выходить первые номера газеты «Правда». В них Сталин печатал статьи, в которых сравнивал волну забастовок, прокатившихся по стране в связи с Ленским расстрелом, с приходом весны, с солнечными лучами, протянутыми к цветущим лугам. Царское правительство он обзывал врагами свободы, защищавшими виселицами и расстрелами рабский режим. Императора Николая называл не «Вторым», а последним. Мог ли кто-нибудь тогда всерьёз поверить, что это пророчество сбудется через каких-нибудь пять лет?

ПОД НЕБОМ ИТАЛИИ

 В конце июля 1914 года зловещая тень войны надвинулась на Европу. Исполнительный комитет социалистической партии Италии выступил с манифестом, резко осуждающим военные приготовления, призывающим страну к нейтралитету, а народ — к бойкоту призыва в армию. Подпись Муссолини была под этим документом. Что же должно было произойти, чтобы три месяца спустя он, без согласования с комитетом, опубликовал статью, требующую вступления Италии в войну на стороне Франции и Англии? Куда подевался пламенный борец с «международным милитаризмом»?

В ноябре он начал выпускать новую газету «Пополо д’Италия». В статье, озаглавленной «Дерзость», писал: «Я обращаю своё слово к вам, к молодым людям, принадлежащим к поколению, которому судьбою уготовано делать историю. Есть слово, пугающее и пленительное, которое в обычные времена я никогда бы не произнёс, но сейчас, руководствуясь искренней верой, вынужден сделать это во всеуслышанье — ВОЙНА».1

Ярости его однопартийцев не было предела. На собрании социалистической партии в Милане, под возгласы «Предатель! Изменник! Убийца!», было предложено исключить Муссолини из партии. Бледный и заметно нервничающий, он вышел на сцену, чтобы ответить критикам. Когда он подошёл к трибуне, крики и насмешки усилились. «Кто тебе платил? Сколько удалось получить?» К ногам его полетели монеты, кто-то даже швырнул стул.2

В своих мемуарах Муссолини довольно расплывчато объясняет свои мотивы для такой крутой смены позиции: дескать, возможность поражения Франции представлялась ему серьёзным ударом по свободе в Европе, и поэтому он считал необходимым придти ей на помощь. Но также выражает и своё глубокое убеждение в том, что только большое кровопролитие может объединить народ, вдохновить его на революцию, которая приведёт к настоящему уравниванию всех граждан в правах и обязанностях.3

Отечество перестало быть для Муссолини «призраком». Осенью 1914 года он сделался ярым итальянским националистом. И у него нашлось много сторонников. Тираж газеты начал быстро расти. Весной 1915 французское правительство, крайне заинтересованное в получении мощного союзника, начало поставлять по разным каналам тысячи франков в кассу «Пополо д’Италия».4 Военный энтузиазм в стране нарастал, и в мае итальянское правительство объявило войну Австрии и Германии. Но Муссолини не воспользовался тем, что теперь он стал обеспеченным и независимым владельцем газеты. В сентябре 1915 года он вступил в 11-ый полк берсальеров — элитной пехоты итальянской армии.

Ему довелось испытать все тяготы окопной жизни. Температура в горах опускалась так низко, что «подошвы часовых примерзали к скалам; ледяной ветер разносил вонь трупов; воду приходилось так экономить, что люди не мылись месяцами; одежда кишела вшами; неделями артобстрелы не довали походным кухням достичь фронта, и от голода солдаты принимались есть соломенные чехлы своих фляжек; дожди заливали окопы и, за неимением вёдер, солдаты вычёрпывали воду своими башмаками».5

В феврале 1917 года Муссолини чуть не погиб при взрыве испытуемой гаубицы. Четверо находившихся рядом солдат были убиты. Его отбросило в сторону, но тело оказалось изрешечённым осколками. Ему пришлось перенести 27 операций, многие — без наркоза. По выходе из госпиталя он не расставался с костылями несколько месяцев, но вскоре возобновил руководство своей газетой.6

Послевоенная Италия была истощена и расколота непримиримыми политическими противоречиями. Социалистическая партия доминировала во многих местных органах власти, и она оставалась крайне антимилитаристской. Демобилизованным офицерам и солдатам она чинила препятствия во всех сферах жизни. Красные флаги развевались на многих ратушах, их могли водрузить даже на церковный алтарь. За участие в воинских похоронах или возложение венка на могилу погибшего исключали из партии.7

В войне Италия потеряла 600 тысяч убитыми, полтора миллиона были ранены. Чтобы компенсировать её материальные потери английское правительство секретно обещало присоединить к ней территории на восточном берегу Адриатического моря. Но на Версальской конференции американский президент Вудро Вильсон объявил, что он никаких обещаний не давал и не поддерживает эту сделку. Пересмотр границ должен вестись только в соответствии с принципами самоопределения различных народов.8

Воодушевлённые победами большевиков в России итальянские социалисты подбивали рабочих не только на забастовки, но и на захват фабрик. 600 тысяч рабочих металлургической промышленности парализовали заводы на территории от Милана до Неаполя. На улицах было опасно появляться в шляпе, галстуке, меховом пальто, шёлковых чулках, просто с книгой в руках — толпа могла без всякого повода накинуться и устроить самосуд над «богачом». Владелец фирмы «Фиат» Джованни Агнелли, вернувшись в своё отделение в Турине, должен был пройти под аркой из красных флагов. В кабинете он обнаружил, что вместо портрета короля на стене висит портрет Ленина. Подчиняясь угрозам рабочих, он был вынужден поцеловать его.9

Возникновение фашистской партии было в значительной мере реакцией на этот разгул насилия. Первые шаги Муссолини сделал весной 1919 года, но осенью на выборах в Милане фашисты потерпели сокрушительное поражение: четыре тысячи голосов против 120 тысяч за социалистов. Торжествующие «красные» окружили штаб-квартиру своих врагов, грозили учинить расправу. Муссолини звонил домой, просил жену спрятать детей. Через пару дней несколько человек признались ему, что им предлагали по двадцать лир каждому за его убийство. «Я думал, что стою дороже», усмехнулся лидер новой партии и заплатил несостоявшимся убийцам из кассы газеты.10

Летом того же года на политическую арену внезапно выскочил новый и весьма экзотичный персонаж. Бывший военный пилот, прославленный поэт и писатель Габриэле д’Аннунцио, известный тем, что завершение каждой новой поэмы он отмечал выстрелом из пушки, стоявшей в его дворе, решил не подчиняться решениям Версальской конференции. Он собрал армию в тысячу добровольцев (совсем как Гарибальди!) и они штурмом захватили хорватский город Фиуме на восточном берегу Адриатического моря, в котором проживало много итальянцев. Поэт на несколько месяцев сделался диктатором новой колонии. Это здесь в моду у фашистов вошли чёрные рубашки и древнеримское приветствие вытянутой вперёд рукой. Под нажимом Антанты итальянскому правительству пришлось вмешаться и послать флот для изгнания самозванных колонизаторов. Но сильно возросший числом отряд, по возвращению в Италию, пополнил ряды крепнущей военной организации фашистов.11

Правительство в Риме было крайне нестабильно, менялось по нескольку раз в год. Армия пыталась выступать в качестве арбитра и не допустить, чтобы противоборство между «чёрнорубашечниками» и «красными» перешло в полномасштабную гражданскую войну. Главнокомандующий генерал Армандо Диаз видел в фашистах противовес наступлению большевизма. Он даже приказал распространять газету «Пополо д’Италия» в армии бесплатно.12

Сам Муссолини не только призывал к использованию оружия — он в буквальном смысле проливал свою и чужую кровь. Хотя дуэли были запрещены в стране, он ввязывался в них много раз, как правило — с политическими противниками, и преимущественно — на саблях и шпагах. На четвёртом десятке лет он был ещё в прекрасной физической форме и регулярно брал уроки фехтования. Его противникам сильно доставалось, один после полуторачасового боя упал с сердечным приступом. Но и сам будущий дуче часто возвращался домой в окровавленной одежде, и его жена жаловалась, что на него не напастись рубашек. Правда, самым серьёзным ранением оказалась отрубленная мочка уха.13

Премьер-министр Италии Франческо Нитти, возмущённый поддержкой, оказанной Муссолини оккупации Фиуме приказал арестовать его по обвинению в «вооружённом заговоре против государства». Полиция, ворвавшаяся в редакцию газеты с обыском, обнаружила целый арсенал. Шкафы и ящики были заполнены бомбами и взрывчаткой. Несколько бомб были спрятаны даже в печи. На столе лежал заряженный пистолет и кинжал, а за ними на подставке — чёрный флаг фашистских штурмовых отрядов «ардити» с вышитым черепом. Несмотря на такую добычу, Муссолини был освобождён из-под ареста довольно скоро. Видимо, у него к этому времени в правительстве имелись сильные заступники.14

В начале 1922 года оба враждующие лагеря начали готовиться к решительной схватке.

 ПОД НЕБОМ ГЕРМАНИИ

Русские большевики в пропаганде национал-социалистов изображались символом мирового зла, нацеленного на подчинение всех народов еврейскому доминированию. «Никогда не забывайте, что руководители сегодняшней России — это просто обычные преступники с руками по локоть в крови, — писал Гитлер. — Это отбросы человечества, которые воспользовались удачным стечением обстоятельств, подчинили себе великую страну и уничтожили тысячи лучших представителей интеллигенции… Не забывайте, что еврей-интернационалист, управляющий сегодня Россией, готовит Германии ту же судьбу».1

Наоборот, успехи фашистов в Италии вызывали у нацистов восторг и желание подражать им во всём. Чёрные рубашки, древнеримский салют вытянутой вперёд рукой, лозунг «верить, подчиняться, сражаться!» — всё копировалось с благоговением. Пропагандисты партии теперь могли использовать простую и всем понятную формулу: «Гитлер — это немецкий Муссолини».2

Тактика захвата городов небольшими вооружёнными отрядами, применявшаяся итальянскими фашистами в начале 1920-х, была использована нацистами в октябре 1922 года. Гитлер забрал все деньги, находившиеся в партийной кассе, и арендовал специальный поезд, на котором 800 вооружённых штурмовиков прибыли в город Кобург для проведения демонстрации по поводу Дня Германии. Не обращая внимания на протесты и запреты полиции, они развернули знамёна со свастикой и двинулись колонной по улицам. Тротуары были заполнены рабочими и социалистами, они начали осыпать демонстрантов бранью и плевками. Те пустили в ход палки и резиновые дубинки. Побоище оставило множество раненых на мостовой, и Гитлер был очень доволен. На своём лексиконе он называл это «пропаганда действием».3

Многие немецкие промышленники и аристократы склонны были видеть в нацистах защиту от распространения коммунизма и негласно делали щедрые пожертвования в их казну. Важную роль играл в этом герой войны, генерал Эрих Людендорф. Поддержка такой видной фигуры поднимала престиж нового движения. Финансовые взносы поступали также из-за границы. Газета «Фолькиш Беобахтер» получала переводы чешских крон, из Цюриха приходили швейцарские франки, капитан Карл Мэйр получил дар в 90 тысяч золотых марок из Франции.4

 Выплата наложенных репараций оказалась не по силам Германии. Марка стремительно обесценивалась, семейные сбережения, копившиеся годами, превращались в ничего не стоющие бумажки. Та же судьба ждала все страховые полисы. На месячную пенсию уже нельзя было купить буханку хлеба. Оккупация Рурской области, осуществлённая Францией под предлогом неуплаты репараций, лишила страну 75% потребляемого угля. Доведённые до отчаяния люди с надеждой вслушивались в призывы как Гитлера, так и Тельмана. Между февралём и декабрём 1923 года численность нацистской партии возросла на 35 тысяч членов.5

В сентябре в Баварии было объявлено чрезвычайное положение. Вся власть оказалась в руках комитета из трёх человек. Должность верховного комиссара получил Густав Кар. Одним из его первых действий было наложение запрета на четырнадцать митингов, уже запланированных нацистами. Возмущённый Гитлер взывал к триумвирату: «Люди дошли до грани, необходимо показать им, что мы способны предпринимать решительные действия для преодоления кризиса. Иначе половина моих сторонников перекинется к коммунистам».6

Восьмого ноября около трёх тысяч видных фигур мюнхенского политического мира собрались в самом большом пивном зале, чтобы отметить пятую годовщину революции, свергшей империю. Верховный комиссар Кар начал читать речь, разоблачающую марксизм. Внезапно около половины девятого в зал ворвалась группа вооружённых людей в стальных шлемах. Посредине прохода они установили крупнокалиберный пулемёт. Гитлер, с пистолетом в руке, взобрался на стул и выстрелил в потолок. Ошеломлённое собрание было вынуждено слушать нового оратора.

Он объявил, что здание окружено отрядом в 600 человек. Что их действия направлены не против баварского триумвирата, а против берлинского правительства, предавшего Германию. Оно объявляется низвергнутым. Баварскому триумвирату предлагается возглавить страну. Не выпуская пистолета из рук, Гитлер предложил всем троим проследовать за ним в контору ресторана, чтобы обсудить распределение ролей в новом правительстве. Себя он поставил во главе, Кару предлагалась роль премьера, другому члену триумвирата — военное министерство, третьему — управление полицией. Гитлер извинился за столь внезапное вторжение, но объяснил его тем, что ситуация не допускает промедлений. Если что-то пойдёт не так, у него в браунинге осталось четыре патрона: по одному на каждого члена триумврата, а последний — себе.7

Когда участники совещания вернулись в зал, к ним присоединился появившийся там генерал Людендорф в парадном мундире и заявил, что поддерживает государственный переворот. Ликующий Гитлер объявил о создании нового правительства Германии и стал пожимать руки своим «министрам». Это был его звёздный час, к которому он шёл таким трудным путём. Растерянные участники собрания начали один за другим расходиться и исчезать в ноябрьской ночи.8

Тем временем отрядам Рёма удалось захватить здание армейского штаба. Но заговорщики, видимо, плохо изучили итальянский опыт и упустили самое главное: не заняли телеграф и телефонную станцию. Посреди ночи одному из членов триумвирата удалось проникнуть туда и сообщить радиостанциям страны, что их заставили принимать участие в путче под дулом пистолета. Также он связался с армейскими подразделениями в окрестных городах и вызвал в Мюнхен войска лояльные правительству.9

Ни армия, ни полиция не поддержали путчистов. Но они не могли смириться с поражением. Утром 9 ноября они собрали демонстрацию в две тысячи человек и двинулись в сторону здания Военного министерства. Первый кордон полиции они преодолели, однако на улице Резидентштрассе дорогу им преградил мощный отряд. Многие участники демонстрации были вооружены. Началась стихийная перестрелка, в результате которой погибли четверо полицейских и 14 путчистов. Геринг был ранен в ногу. Рядом с Гитлером был убит знаменосец, но сам он отделался вывихнутым в свалке плечом. Многим участникам демонстрации удалось скрыться, однако большинство главных путчистов вскоре были арестованы.

Суд над ними начался в феврале 1924 года и длился почти месяц. Судья на каждом этапе проявлял невероятную снисходительность к подсудимым. Гитлеру было разрешено явиться не в тюремной робе, а в штатском костюме с орденом железного креста первой степени на груди. Свои ответы на вопросы он превращал в длинные политические речи. Ему позволили допрашивать членов триумвирата, выступавших в качестве свидетелей. Не было упоминаний ни о погибших полицейских, ни о разрушенных зданиях, ни о имевших место хищениях денежных средств. Обвинение в государственной измене завершилось приговором к пяти годам тюремного заключения и штрафу в 200 золотых марок.10

Содержание в тюрьме больше походило на пребывание в санатории. Камера представляла собой комфортабельную комнату на первом этаже, с широким видом на сельский пейзаж. Тюремщики иногда приветствовали узника негромким «Хайль Гитлер». Он получал горы дружеских писем и подарков. Посетители шли толпами, так что в какой-то момент он был вынужден ограничить их приток. Апрельские газеты сообщили, что отметить его тридцатипятилетие в большом зале собралось три тысячи человек. Заметки восхваляли человека, «который зажёг пламя свободы и народного самосознания в немцах».11

В таких условиях началось писание книги «Мейн Кампф».

ПОД НЕБОМ КИТАЯ

В отличие от России, Италии, Германии, Китай был страной, утратившей в 19-ом веке монархические традиции. Власть императора во многих регионах оставалась номинальной, жизнью людей распоряжались местные царьки, опиравшиеся на военную силу. Революция 1911 года изменила форму, но не могла мгновенно установить централизованное правление. Каждая провинция оказывалась подчинённой какой-нибудь военной группировке, которые вели бесконечную борьбу с соседями, а также часто раскалывались изнутри.

После смерти Сунь Ятсена в 1925 году Чан Кайши стал признанным лидером Гоминьдана. 20 марта 1926 года он совершил военный переворот в Кантоне, объявил чрезвычайное положение, арестовал ряд коммунистов, блокировал резиденцию советских военных советников.1 В июле НРА, имевшая около 100 тысяч штыков, начала знаменитый Северный поход, в котором ей противостояли крупные соединения местных милитаристов — дуцзюней. В качестве советского военного советника при ней находился известный военачальник Василий Блюхер. Армия националистов добилась успеха, к осени под контролем Чан Кайши оказались огромные территории в долине реки Янцзы.

В эти месяцы Мао Цзедун ещё активно участвовал в мероприятиях Гоминьдана, работал в отделе пропаганды. В мае его назначили директором Курсов крестьянского движения, собравших больше трёхсот слушателей, съехавшихся со всей страны. В докладе, прочитанном перед курсантами офицерской школы НРА, он обрисовал структуру китайской деревни, которую изучал в провинции Хунань. Во всех своих выступлениях и статьях он возвращался к тезису: «Если мы не привлечём на свою сторону крестьянство, революция не сможет победить».

Но крестьянская масса в Китае была крайне неоднородной. В ней существовали богатые и бедные кланы, которые смотрели друг на друга с затаённой враждебностью. Внутри кланов были разбогатевшие крестьяне «тухао» и «шэньши», сдававшие в аренду участки тем, кто был победнее. Отношения были патриархальными, они регулировались старинными обычаями, а не произволом богатых. Иногда бедные родственники получали на выгодных условиях аренды участки, находившиеся в собственности общины. Очень важна была военная защита со стороны дружин миньтуаней, нанятых для защиты от бандитов. Бандиты не обязательно нападали на крестьян, они облагали их поборами и защищали тех, кто исправно платил им откупное.

Делалось это по системе, напоминающей гангстерский рэкет. Очень красочно она описана в романе Перл Бак «Земля». Его герою, Вану, сильно досаждал дядюшка, требовавший то одного, то другого. Когда Ван попробовал взбунтоваться, дядя объявил ему, что он принадлежит к тайной шайке, имеющей свою базу в горах. Если племянник хочет, чтобы его скот, интвентарь и постройки были в безопасности, пусть лучше выполняет каждую прихоть дядюшки. Бедному труженнику ничего не оставалось, как взять дядю с его семьёй на полное содержание, говоря соседям, что это исполнение долга почтения к брату отца.

В нижнем слое сельского населения находились крестьяне-люмпены, которые не умели или не хотели эффективно трудиться на земле, а предпочитали побираться или уходить в бандитские шайки. Именно в этом слое Мао призывал вести пропаганду и искать поддержку. Под влиянием агитации коммунистов во многих областях были отменены выпускаемые Гоминьданом запреты на вступление люмпенов в крестьянские союзы. В результате многие тайные бандитские сообщества, всегда наводившие ужас на благонамеренных крестьян, были объявлены правомочными союзами.2

Эти процессы приводили к росту вражды, беззаконий и всяческих насилий в деревнях. Босяки, попадавшие в союзы, издевались даже над небогатыми крестьянами, заявляли, что они все злые тухао. Голытьба облагала налогами и штрафовала всех, кого зачисляла в «мироеды». По сути, в эти годы китайские коммунисты задолго до захвата власти начали то, что в России несколько лет спустя назовут «раскулачиванием».

Раскулачники вламывались в дома тех, кто побогаче, резали свиней, отбирали продукты, третировала женщин. Не останавливались и перед расстрелами. Глумление над святыми местами и объектами религиозного поклонения происходило повсеместно. Хулиганы устраивали попойки в храмах, а старейшины ничего не могли с ними поделать.3

Сам Мао занимался тем, что подводил теоретическую базу под необходимость революционного террора. «Революция не званый обед, не литературное творчество, не рисование и не художественная вышивка… Революция — это бунт, это беспощадное действие одного класса, свергающего власть другого класса… Нужно полностью свергнуть власть тухао и шэньши, а самих шэньши повалить на землю и ещё придавить ногой… В каждой деревне необходим кратковременный период террора… Когда выпрямляешь искривлённую вещь, непременно нужно перегнуть её в другую сторону, если не перегнёшь, то и не выпрямишь!».4

В марте 1927 года в Ухани состоялся 3-й пленум ЦИК Гоминьдана. Под давлением левых и коммунистов он принял ряд постановлений, нацеленных на уменьшение власти Чан Кайши. Его лишили всех высших постов в партии. Было также решено сформировать новый состав Национального правительства, в котором два министерских поста были отданы коммунистам. Мао Цзедун активно участвовал в заседаниях пленума, выступал с речами, стал кандидатом в члены ЦИК.5

И вдруг расклад политических сил в стране резко изменился. 21 марта в Шанхае вспыхнуло восстание рабочих, закончившееся успехом. Местный военный царёк был свергнут и изгнан, уже 22 марта в освобождённый Шанхай вошли части НРА. На следующий день был взят Нанкин. Казалось, Гоминьдан находится на пути к полной победе.

Однако поведение коммунистов на пленуме, а также в городах и деревнях ясно показало Чан Кайши, чего ему следует ожидать от союза с ними. Он повёл переговоры с банкирами и мафиози Шанхая. Банковская корпорация предоставила ему заём в три миллиона долларов и обещала семь миллионов в случае подавления рабочего движения. Ещё был заключён союз с вооружённой группой гангстеров «Зелёный клан», насчитывавшей десятки тысяч членов. Переворот был совершён 12 апреля, и в первые же два дня от начавшегося террора погибло около пяти тысяч человек и столько же было арестовано.6

В Москве новости из Китая вызвали бурю негодования. Сталин засыпал КПК телеграммами. «Мы решительно стоим за фактическое взятие земли снизу… Надо вовлечь в ЦИК Гоминьдана побольше крестьянских и рабочих лидеров… Эту партию необходисо освежить… Надо ликвидировать зависимость от ненадёжных генералов… Пора начать действовать. Надо карать мерзавцев».7

Но кары пока обрушивались только на самих коммунистов. В провинциях, находившихся под контролем армии Гоминьдана, начались казни. В городе Чанша и его окрестностях за двадцать дней было убито более десяти тысяч человек. Среди жертв террора оказались многие лидеры КПК и провинциального сельского союза. Мао Цзедун считал, что попыткам сотрудничать с Гоминьданом пришёл конец. Единственный оставшийся выход — вооружённое сопротивление. В конце августа на тайном собрании коммунистов Хунани было решено начать формирование войсковых подразделений.8

С этой целью Мао отправился по уездам готовить «Восстание осеннего урожая». Но на одном из переходов он был схвачен дружинниками отряда миньтуаней. Те не знали, какая крупная рыба попалась им в сети, и повели пленника в свой штаб. Мао понимал, что в атмосфере террора против коммунистов его там не ждёт ничего кроме казни, и решился на побег. Десять лет спустя он подробно рассказал Эдгару Сноу, как вырвался от своих конвоиров, как взбежал на холм, поросший высокой травой (помогли тренировки юных лет!), как прятался там до захода солнца. Преследователи несколько раз проходили совсем близко, он уже терял надежду, но так и не был обнаружен. На рассвете беглецу удалось уйти в горы и, изранив босые ноги о камни, добраться до крестьянской хижины, где его приютили, снабдили едой и сандалиями.9

К концу августа коммунистам удалось сформировать дивизию числом около пяти тысяч штыков. Но ни крестьяне, ни рабочие, ни шахтёры не оказали серьёзной поддержки этому войску. В первых же боях оно было разбито. Полторы тысячи уцелевших бойцов, повязав на шеи красные ленты, начали поход на юг. Они не были знакомы с местностью, не имели достаточных запасов продовольствия и патронов. Переходы под солнцем, эпидемия лихорадки, дезертирство — отряд постепенно таял. В конце октября, потеряв треть своего состава, он достиг высокой горы, носившей название «Гора пяти вершин». Кругом были только зелёные горы, покрытые хвойными деревьями.10

 «Восстание осеннего урожая» не было санкционировано Коминтерном, поэтому ЦК КПК исключил Мао Цзедуна из Политбюро за «военный авантюризм». Но он отказался признать критику справедливой. К остаткам его отряда вскоре присоединились два бандитских лидера со своими шайками. Так зародилась Красная армия Китая, которой было суждено провести в боях следующие два десятилетия.11

ПОД НЕБОМ КУБЫ

В мифологии Кубинской революции штурму казарм Монкадо, состоявшемуся 26 июля, 1953 года, отведено такое же почётное место, какое в мифологии революции Российской занимает «Кровавое воскресенье 9-го января 1905 года» или восстание на броненосце «Потёмкин». Историки и журналисты скрупулёзно восстанавливали поминутную хронику событий, имена участников, их вооружение, карты наносимых ими ударов, дальнейшие судьбы. В конце жизни Кастро с гордостью вспоминал эпизоды боя и заявлял, что всё спланировано было идеально и только цепочка непредвиденных случайностей помешала достигнуть успеха.1 Но непредвзятый читатель, ознакомившись с историей Монкадо не сможет заглушить в своём сознании простейший вопрос: НА ЧТО ОН НАДЕЯЛСЯ?

После прихода к власти диктатора Батисты открытая оппозиционная деятельность стала невозможной. Кастро пришлось уйти в тень, притвориться практикующим адвокатом, ведущим дела гаванских бедняков. На самом деле, он по-прежнему ничего не зарабатывал, жил на чеки, присылаемые отцом, а большую часть времени проводил в тайной вербовке участников революционного движения. Они не называли себя коммунистами, анархистами, социалистами или националистами. Их объединяла не идея, а преданность лидеру, который взялся вести их к великой цели — освобождению Кубы. Они все были «фиделистами».

В «Автобиографии» Кастро утверждает, что с каждым из участников «движения» он проводил интервью с глазу на глаз.2Видимо, к этому времени он уже знал силу собственной харизмы и начисто отбросил принципы коллективного руководства. Вся организация выстраивалась строго по вертикали, лидеры отдельных групп часто не знали друг друга и подчинялись только вождю. Причем, и собрания групп, и военные сборы проходили в строгой секретности.

Удобным местом для сходок оказалась территория Университета, который и при Батисте сохранил экс-территориальность. Страна оправлялась от политической чехарды демократии, экономика была на подъёме, народное недовольство сходило на нет и не сулило поддержки заговорщикам.3 Примечательно, что среди них очень большой процент составляли испанцы, выходцы из семей республиканцев, бежавших на Кубу после победы Франко в 1939 году.4

Сантьяго-де-Куба был выбран местом для нанесения удара по двум причинам: во-первых, Кастро хорошо знал этот город с детства, во-вторых, там в июле проходил традиционный карнавал, так что прибытие большого числа иногородних не должно было вызвать подозрений. Вечером 25-го июля два десятка автомобилей съехались к заранее снятой ферме в окрестностях города. Большинство машин были арендованы в Гаване или других городах. Кастро и пятьдесят лет спустя помнил, чем были вооружены участники, и с гордостью описывал их арсенал: бельгийские охотничьи ружья, «спрингфильды» с затворами, автомат Томпсона, и самая популярная — американская полуавтоматическая винтовка М-1. А главное: все были одеты в форму солдат кубинской армии.

Въедливому читателю здесь захочется засыпать повествователя вопросами: почему из Гаваны надо было гнать автомобили, а не покрыть 1000 километров гораздо дешевле на поезде? Сколько стоило оружие, шитьё формы, дорожные расходы, аренда фермы? Кто оплачивал расходы? Тактичный биограф не задавал Кастро этих вопросов. Он только спросил, как нападавшие должны были отличать в бою своих товарищей от кубинских солдат. И получил ответ: по обуви. Башмаки у нападавших были не форменные, а самые разные.5 Ведь это так просто: перед тем как стрелять, попроси противника показать, во что он обут, и роковая ошибка будет исключена.

Когда на ферму опустилась ночь, перед сотней съехавшихся революционеров выступил Кастро. В этот момент из его речи они впервые узнали, что им предстоит не учебная тренировка, как бывало раньше не раз в течение прошедшего года, а настоящий бой. Передовая группа обезоружит охрану у ворот, остальные проникнут на территорию казарм и станут брать в плен солдат и офицеров, которые, скорее всего, будут крепко спать после дня карнавальных увеселений. Не уточнялось при этом, следует ли будить спящих и предлагать им сдаться или пристреливать всех во сне.

Наступила тишина. Кто-то спросил:

— Сколько солдат находится в казарме?

— Точных данных у нас нет, но приблизительно — около тысячи.

Снова стало тихо. Наконец, заговорил один из лидеров:

 —  Сотня человек не может победить тысячу вооружённых солдат. Это спланированное самоубийство.

Его поддержал другой:

 —  Я готов занять место в передовом автомобиле. Но план выглядит для меня безумием, даже преступлением. Мы не имеем права посылать этих ребят на верную смерть.

Кастро смотрел на них с презрением и гневом.

— Тот, кто боится, может остаться здесь на ферме. Вы присоединились к движению добровольно, и принцпп добровольности сохраняется.6

Вряд ли участникам были известны строчки Пушкина: «Есть упоение в бою и мрачной бездны на краю». Но их эмоциональное состояние явно наполнялось чем-то похожим на предсмертный восторг. Его впоследствии описала одна из участниц:

«Звёзды сделались крупнее и ярче, пальмы — выше и зеленее. Лица наших друзей — может быть, мы видим их в последний раз и запомним такими до гроба… Всё делалось лучезарным, дышало жизнью и любовью. Мы чувствовали себя лучше, добрее, красивее… Мы смотрели на Фиделя, и что-то говорило нам, что он останется в живых, потому что он должен жить».7

Всё же около десятка добровольцев выбрали остаться на ферме. Ещё несколько автомобилей не доехало до казарм — то ли намеренно, то ли просто заблудились в рассветных сумерках в незнакомом городе.

Удался только первый пункт задуманного плана: «фиделисты», выскочившие из головного автомобиля, сумели обезоружить охрану и открыть ворота. Дальше всё пошло непредсказуемо, неумолимо приближаясь к катастрофе.

Кастро ехал во втором автомобиле. Он только начал открывать дверцу, как вдруг увидел, что сзади по улице приближается вооружённый патруль — двое солдат с ружьями наизготовку. Откуда?! Специальный дозорный наблюдал за казармами месяц и не видел никаких ночных патрулей. (Впоследствии выяснилось, что приказ о патрулировании был отдан только накануне, в связи с карнавалом.)

Невозможно определить, кто первый открыл огонь. Ожесточённая перестрелка вспыхнула на улице, перекинулась во двор. Эффект внезапности был безнадёжно потерян. Через дорогу от казарм стояло здание больницы, туда тоже была послана группа, чтобы прикрыть нападающих огнём из окон. Кастро описывает своё участие в бою без претензий на скромность, рисует себя стоящим посреди улицы и палящим по пулемётчику на крыше казармы, пытающемуся целиться в нападающих.8

В какой-то момент он всё же понял, что операция провалилась, и приказал отступать. Сам побежал в здание больницы, чтобы отозвать застрявших там. (Из этого можно заключить, что радиосвязи между группами не было.)

— Каков был ваш план на случай отступления? — спрашивает биограф.

— План отступления?! Какого чёрта! — восклицает рассерженный Кастро. — Кто планирует отступление в операциях такого рода? Если бы не появился этот проклятый патруль, перепуганные солдаты в казармах начали бы сдаваться до последнего человека!9

Верил ли он сам в это? Действительно ли рассчитывал на победу? Или в его душевных глубинах таилась непостижимая для нормального человека готовность к самоубийственной схватке, жажда пойти по стопам Хосе Марти, Эдуардо Чибаса, трёхсот спартанцев? Сегодня, когда тысячи террористов-самоубийц с такой лёгкостью взрывают себя во всех точках земного шара, имеем ли мы право считать подобные действия аномалией?

В течение нескольких последующих дней в Сантьяго-де-Куба шла охота за прятавшимися заговорщиками. Разъярённый Батиста отдал приказ за каждого погибшего при нападении солдата расстреливать десять пойманных. Суд над оставшимися в живых состоялся в сентябре. Кастро потребовал, чтобы с подсудимых сняли наручники, и судья выполнил его просьбу. Также ему было разрешено выступать на суде в роли собственного адвоката. Это дало ему возможность превратить заседание в запоминающийся спектакль.

Он тут же достал запасённую адвокатскую мантию и надел её. Говорил громко и уверенно, не как подсудимый или его защитник, а как обвинитель незаконной узурпированной власти. Давая показания суду, снимал мантию, потом надевал её снова. Он даже ухитрился вставить в свою речь перечень главных требований революционного манифеста «фиделистов»:

Восстановление конституции 1940 года. Арендаторы, трудящиеся на фермах, должны стать их собственниками. Работники и служащие промышленных и торговых предприятий должны получать 30% от прибыли. Труженники на сахарных плантациях — 45%. Вся собственность, захваченная в результате незаконных махинаций, должна быть конфискована.10

Свою заключительную речь Кастро закончил фразой, которая тоже вошла в мифологию Кубинской революции: «История меня оправдает». Официальным кубинским исследователям пришлось впоследствии замалчивать и затушёвывать тот факт, что большие куски этой речи были почти дословным повторением того, что сказал Гитлер, когда его судили в 1924 году в Мюнхене за участие в атаке на здание Министерства обороны.11

 Кастро был приговорён к пятнадцати годам тюрьмы, остальные получили сроки от трёх до десяти лет. Находясь в тюремной камере на острове Исла де Пайнос (Сосновый остров), он продолжал активную пропагандную работу, научился вписывать лимонным соком тексты статей в просветы между строчками писем к родным, которые потом открывали их с помощью утюга и пускали в печать. Меньше чем через два года правительство Батисты выпустило его по амнистии, и он уехал в Мексику.

Камментарий четвёртый

 О КАСТЕ ВОИНОВ

Он жизнь свою прожил в бою,
он жизнь свою прожил…

 Иосиф Бродский

Когда рассказ идёт о самых страшных тиранах 20-го века, нам отрадно находить в их характерах отрицательные черты: лживость, кровожадность, самоуверенность, упрямство, бестолковость, лицемерие. Но справедливость требует, чтобы мы не отводили взгляд и от той черты, которая во всех культурах и на всех ступенях цивилизации вызывала и вызывает почтение или даже восхищение: их абсолютное бесстрашие перед лицом физической опасности.

Конечно, есть обстоятельства, в которых любой человек может неожиданно поразить нас, смело кидаясь в смертельную схватку на защиту своей страны, веры, семьи, чести. Однако в любом народе есть меньшинство, не просто обладающее смелостью, но постоянно рвущееся в бой. Для таких отсутствие опасности — как нехватка кислорода. Именно такие выберут пойти служить в армию или полицию, или пополнят ряды гангстеров и разбойников, или помчатся добровольцами на какую-нибудь далёкую войну. Именно такие во все века и у всех народов формировали особую касту воинов.

Сотни романов и исторических исследований рисуют нам подвиги преторианцев Древнего Рима, немецких псов-рыцарей, турецких янычар, французских мушкетёров, польских шляхтичей, украинских гайдамаков, российских гвардейцев и казаков, японских самураев. Иногда прирождённый воин сам брался за перо, и тогда мы получали возможность заглянуть в его внутренний мир через душевную призму Юлия Цезаря, Наполеона, Михаила Лермонтова, Эриха Ремарка, Эрнста Хемингуэя, Уинстона Черчилля.

Наша пятёрка тоже оставила обширные повествования о времени и о себе. Но обращаться с этими текстами приходится крайне осторожно, ибо авторы не обременяли себя требованием быть честными. Однако врали они порой так неумело, что сквозь их лакированные автопортреты здесь и там проступают жутковатые подлинные черты. Ведь и в судах неуклюжее лжесвидетельство часто проливает свет на подлинную картину преступления. Зато их принадлежность к касте воинов проявляется с пугающей откровенностью, ибо все пятеро были начисто избавлены от одной человеческой слабости: способности к состраданию.

В Индии каста воинов называлась кшатрии. Считалось, что им должны быть свойственны здоровое честолюбие, правдивость, благочестие и благонравие, хороший и развитый ум, умелое обращение с оружием, сила, выносливость и, конечно, смелость. В теории, именно эти качества и должны делать кшатриев достойными статуса правителя. Будем пользоваться словом кшатрии для обозначения касты воинов, чтобы избежать лингвистической, этнической, географической, исторической путаницы в исследовании данного феномена.

Попытки формировать касту кшатриев по принципу сословного наследования очень быстро приводили к печальным результатам. Почему-то кшатрии отказывались рождаться только у кшатриев, и военное сословие хирело. Монархи заметили это и стали искать обходные пути. Уже в 12-ом веке испанский король Альфонс Седьмой выпустил закон, «разрешающий простым испанцам вступать в рыцарское сословие, если они проявляли свойства, требуемые от смелого воина».1 Турецкие султаны пополняли корпус янычар, похищая младенцев у воинственных горных народов своей империи и воспитывая их в специальных школах. Пётр Первый увидел, насколько ослаб воинский дух бояр и детей боярских, и учредил «Табель о рангах», которая открывала путь к офицерским чинам смелой молодёжи из простонародья.

На племенной стадии существования человеческих сообществ быть воином считалось священной обязанностью каждого мужчины в возрасте от 15 до 60 лет. У скифов тот, кто за целый год не убил ни одного врага, окружался позором, его обносили почётной чашей на пирах. У американских индейцев, чтобы завоевать какой-то авторитет, право жениться, нужно было отличиться «на тропе войны», украсить себя скальпом иноплеменника. Норманские скальды прославляли в своих песнопениях только военные подвиги. Племя, в котором воинский дух ослабевал, обречено было погибнуть в безжалостной борьбе со свирепыми соседями, как погибли, например, гуроны, истреблённые почти до последнего в долгой войне с шестью племенами ирокезов, сумевшими объединиться..

Переход в государственную стадию невероятно усложнял задачу обороны. Разделение населения на четыре разряда — труженник, торговец, воин, священнослужитель — таило множество опасностей. Как создать воина, который был бы грозен для врагов, но не представлял опасности для собственных сограждан? И если есть такой особый психологический тип — кшатрии, что они будут делать в мирное время? Трудиться наравне с остальными? Но труд требует послушания и смирения, а кому нужен послушный и смиренный воин?

Человеческая цивилизация началась с подарка Прометея, однако подаренный им огонь нередко вырывался из полезных печей и уничтожал здания, посевы, леса, корабли. Государственная цивилизация началась с разделения функций на четыре слоя, она находится выше племенной, и армия — третья функция — составляет её необходимую часть. Но пожары армейских бунтов заполняют историю любого народа. Что же с этим делать? Мечты пацифистов перековать все мечи на орала можно уподобить призывам отказаться от пользования огнём из-за страха перед пожарами. Кшатрии рождаются в любом поколении и начинают жадно искать утоления своим воинственным страстям. Во времена мира правителям государств порой приходится искать какой-нибудь предохранительный клапан для выпуска их энергии.

Так, в Древнем Новгороде посадники смотрели сквозь пальцы на «подвиги» молодых людей, которые собирались в шайки «ушкуйников» и отправлялись на своих стругах по рекам грабить русские города в Задонщине и Приволжье. Швейцарцам, шотландцам, гессенцам разрешалось наниматься на службу в армии других государств. Елизавета Английская не возражала против того, чтобы её адмирал Фрэнсис Дрэйк и другие флибустьеры и приватиры вербовали себе команды для пиратских рейдов в британских портах. Французский король Луи-Филипп в 1831 году создал Иностранный легион, который формировался из иностранцев, оказавшихся во Франции, и французов, имевших проблемы с законом, и действовал только за пределами страны. Кастро, став диктатором, рассылал отряды своих трудно управляемых «барбудос» в Африку и Южную Америку.

В течение веков у многих народов кшатрии бережно сохраняли и соблюдали традиции дуэлей. Никакие запреты не действовали, никакие монаршьи указы не могли искоренить этот обычай. В империях и королевствах царила строгая иерархия титулов и рангов, но одновременно внутри существовала «свободная республика» кшатриев, республика чести, в которой шпага и пистолет уравнивали виконта с графом, поручика с полковником. Недаром простолюдин Муссолини с таким азартом ввязывался в дуэли — они были его «пропуском» в клан кшатриев.

Если предохранительный клапан не срабатывал или отсутствовал, кшатрии могли наброситься на правителей государства. Преторианцы свергали римских императоров, янычары — турецких султанов, русские стрельцы и гвардейцы — российских монархов, польские шляхтичи — ими же избранных королей, французские дворяне затевали в 17-ом веке военную «фронду» против династии Бурбонов.

Но и правители порой могли нанести опережающий удар по собственным кшатриям. В начале 14-го века французский король Филипп Фальшивомонетчик учинил страшный погром могущественного рыцарского ордена Тамплиеров с пытками, публичными судами, казнями, конфискациями. В веке 16-ом то же самое проделал Иван Грозный со своими боярами и князьями. В 1826 году турецкий султан Мехмед Второй обрушил регулярную армию и артиллерию на корпус янычар, выразивший недовольство военными реформами владыки. В этом же ряду стоит беспрецедентное уничтожение верхушки Красной армии, проделанное Сталиным в 1937-38 годах.

Черты кшатрия проступают в молодом человеке довольно рано. Александр Македонский, император Октавиан, Карл Двенадцатый шведский, Пётр Первый, Наполеон проявили свою невероятную воинственность совсем молодыми и были вознесены армией на пост предводителя. Драчливость, непоседливость, избыточная энергия, отвращение к усидчивому труду, непокорность — всё это окружающие замечали в пяти наших героях с юных лет. Потом к этому добавились два качества, сделавшие их фигурами уникальными. Первое: фантастическая самоуверенность, полная неспособность признать в чём-то свою неправоту. Второе: испытанная ими в молодости жестокость мира отлилась и осела в их душах непревзойдённой безжалостностью. Множество проявлений её будут описаны во второй части этого исследования.

Кшатрий, не нашедший себе чисто военного применения, скорее всего ударится в разбой. В Китае они становились хунхузами, в Италии — мафиози, в Советской России — «ворами в законе», во Франции вступали в шайки «рифифи». Влекут их и группировки политических экстремистов: «белые супрематисты», «чёрные пантеры», «красные бригады», японские «аум синрике». Кшатрий, оказавшийся неспособным кооперироваться с другими, кончит тем, что возьмёт винтовку и в одиночку учинит массовый расстрел в ближайшей школе или супермаркете.

Социологи и психологи склонны приписывать разгул преступности в стране росту безработицы и недостаткам образования. Но это — обычная иллюзия благомыслящего рационалиста. Никакими силами вы не сможете заставить прирождённого кшатрия честно трудиться. Ведь это такая скука! Биографии нашей пятёрки — лушая иллюстрация к этому правилу. Все они правдами и неправдами избегали любых видов службы, если где-то застревали, то на два-три месяца — не больше.

В пожаре любого бунта или революции кшатрии играют катализирующую роль. Они — как небольшой пучок растопки необходимой, чтобы превратить сыроватые дрова народной массы в пылающий костёр. То же самое можно сказать и о внутренних конфликтах, полыхающих или тлеющих сегодня в странах Азии, Африки, Южной Америки. Лозунги, под которыми выступают хамас, талибы, аль-кайда, Боко Харам, «Сияющий путь», «санданисты», ФАРК — это не причины, толкающие кшатриев на кровопролитную борьбу, а гораздо чаще лишь предлог. Никакими экономическими подачками, никакими «возвратами территорий», «восстановлением социальной справедливости» вы не сможете умиротворить прирождённого кшатрия и повернуть его на путь честного труженника. Тем более, что их лидеры, заговорившие о мире, рискуют быть убитыми собственными воинами, как убили в Египте Анвара Садата или в Израиле — Ицхака Рабина.

Ну, а как же решают эту проблему развитые индустриальные страны?

В них, мне кажется, установился некий баланс, распределивший кшатриев между преступным миром и правоохранительными органами. Гангстеры и полицейские ведут между собой перманентную войну, что поглащает их воинственную энергию и позволяет мирным людям существовать в относительной безопасности. США уже обогнали все остальные страны по числу заключённых в тюрьмах, да и по числу полицейских и тюремных надзирателей, думаю, держат одно из первых мест. Подросток-кшатрий сначала пробует свои силы, вступая в уличную банду, а годам к двадцати делает свой выбор, куда ему податься: в военный спецназ, полицию, к гангстерам, к террористам или рвануть в дальние страны, охваченные военной смутой.

Анализируя ситуацию в Европе 1930-х годов, Фридрих Хаек писал: «В Германии пропагандисты обеих партий знали, насколько легко обратить молодого коммуниста в нациста, и наоборот. Немало английских университетских преподавателей видели американских и английских студентов, которые, возвращаясь с европейского континента, не знали точно, к кому себя причислить — к коммунистам или к нацистам, но были твёрдо уверены в одном: в своей ненависти к либеральной западной цивилизации».2 И кшатрии имеют основания считать, что западная цивилизация не отдаёт им должного и пытается всячески ограничивать.

Переманивание кшатриев под свои знамёна — дело не простое. Успеха в нём не добьёшся одними речами, статьями, посулами. Необходимо продемонстрировать отчаянную решимость, чтобы показать свою способность быть атаманом, лидером, вождём. Именно это проделал Сталин ограблением Тбилисского банка, Муссолини — стрельбой в Форли, Гитлер — Мюнхенским путчем, Кастро — атакой на казармы Монкадо. И их репутация в глазах потенциальных кшатриев подскочила необычайно, геройский ореол манил к ним новых и новых сторонников, как свет маяка.

Важно помнить, что в середине 1920-х было изобретено и вошло в обиход оружие, которого не было ни у немецкого Томаса Мюнцера, ни у русского Пугачёва, ни у французского Дантона, ни у мексиканского Панчо Вилья, ни у украинского Махно, ни у других знаменитых разбойничьих атаманов прошлого. Когда радиовещание и кинохроника стали доступны во всех странах, любой новый главарь получал возможность скликать к себе сотни тысяч. И наша пятёрка использовала открывшуюся возможность полной мерой. А сегодня алкайда, талибы, ИГИЛ, Боко Харам имеют к своим услугам уже и интернет.

Одной арифметики недостаточно, чтобы оценить военную силу сплочённой группы кшатриев. Мы верим, что семеро самураев Куросавы или «Великолепная семёрка» Джона Стерджеса смогут превратить сотню мирных крестьян в военное подразделение, способное противостоять профессиональным бандитам. И германский Генштаб весной 1917 года поверил, что горстка большевиков, которой он устроил проезд из Швейцарии в Российскую империю, сумеет год спустя парализовать весь восточный фронт. А 11 сентября 2001 года 19 арабских кшатриев сумели уничтожить три тысячи своих заклятых врагов, не ждавших нападения. В индустриальную эру даже одиночка вроде Тимоти Маквея в Оклахоме или Андерса Брейвика в Осло могут устроить побоище с десятками и сотнями жертв.

Выше было сказано, что племенная структура человеческих сообществ подразумавает священным долгом каждого члена племени быть воином. Режимы, созданные в своих странах нашими персонажами, демонстрировали многими своими чертами возврат к примитивной племенной ментальности. И прежде всего — в культе воинского долга, в раздувании военного энтузиазма, в прославлении победоносных вождей и павших героев. В таком кругозоре иноплеменник — всегда скрытый или явный враг, подлежащий уничтожению. Неважно, что одни объявляли враждебным племенем евреев, другие — эксплуататоров-буржуев. В мусульманском мире враждебным племенем считаются все неверные. Важно то, что в странах, вернувшихся к племенному менталитету, прирожднным кшатриям гарантирован почёт, и поэтому они будут страстно защищать эти режимы.

В США этого ещё не произошло, но здесь культ кшатриев раздувается зрелищной индустрией. Кроме сотен художественных фильмов про гангстеров, убийц, «терминаторов», по крайней мере четыре телевизионных канала 24 часа в сутки демонстрируют полу-документальные часовые фильмы про «мокрые дела», про суды над убийцами, про их попытки избежать ареста или убежать из тюрьмы. Главные герои канала «Американская история» — либо военные, либо гангстеры. Очередная стрельба с множеством жертв будет муссироваться в новостях много дней, пока её не вытеснит какое-нибудь новое крупное несчастье. Любой подросток знает, что слава — вот она, рядом, только протяни руку и нажимай на курок. А расплата? Несколько лет блаженного безделья, в тёплой и светлой комнате, отличное питание, спортивные площадки, бесплатное медицинское обслуживание, даже библиотека и доступ к высшему образованию.

Во время Второй мировой войны союзы между государствами заключались и распадались под действием многих явных и скрытых причин. Но и глубинное чувство солидарности и взаимопонимания между кшатриями сыграло свою роль в том, что объединиться сумели те страны, в которых они захватили власть: Германия, Италия и Япония. А союз между Гитлером и Сталиным распался — в значительной мере потому, что в России кшатрии были изгнаны, расстреляны, отправлены в лагеря.

Если позволить себе закончить зтот комментарий какой-нибудь политической рекомендацией, она должна звучать примерно так:

В каждом народе существует некое воинственное меньшинство, которое может влиять на политическое и военное состояние государства с силой непропорциональной его численности. Захват этим меньшинством доминирующего положения в стране превратит её в опасного и непредсказуемого агрессора. Однако попытки подавления касты кшатриев сильно ослабят обороноспособность нации.

Примечания:

Под небом России

Радзинский Эдвард. «Сталин» (Москва: Вагриус, 1997), стр. 63. Montefiore, Simon Sebag, Young Stalin (New York: Alfred A. Knopf, 2007), р.165. , p. 162. , p. 163. , p. 135. , p. 137. , p. 136. , p. 144. , p. 204. , p. 246. , p. 247.

Под небом Италии

 Хибберт, Кристофер. «Бенито Муссолини. Биография» (Ростов-на-Дону: Феникс, 1998), стр. 34.

Там же, стр. 35. Mussolini, Benito. My Autobiography (New York: Dover Publications, Inc., 2006), p. 18. Collier, Richard. Duce! A Biography of Benito Mussolini (New York: The Viking Press, 1971), p. 49. , p. 50. , p. 51. , p. 52. , p. 53. , p. 55. , p. 56. , p. 58. , p. 60. Mussolini, Rachele. An Intimate Portrait (New York: William Morrow & Co., 1974), p. 35. Хибберт, Кристофер. «Бенито Муссолини. Биография» (Ростов-на-Дону: Феникс, 1998), стр. 43.

Под небом Германии

 Hitler, Adolf. Mein Kampf (Boston: Houghton Mifflin Co., 1999), р. 661.

Kershaw, Ian. A Biography (New York: W.W. Norton & Co., 2008), р. 110. , p. 109. , p. 118. , p. 118. , p. 126. , p. 128. , p. 129. , p. 135. , p. 136.

Под небом Китая

Панцов, Александр. «Мао Цзедун» (Москва: «Молодая гвардия», 2007), стр. 219. Там же, стр. 245. Там же, стр. 248. Там же, стр. 249. Там же, стр. 252. Там же, стр. 255. Там же, стр. 260. Там же, стр. 264. Snow, Edgar. Red Star Over China (New York: Grove Press, 1968), р. 166. Панцов, ук. ист., стр. 285. Snow, op. cit., p. 167.

Под небом Кубы

Castro, Fidel & Ramonet, Ignacio. My Life. A Spoken Autobiography (New York: Scribner, 2006), р. 115. , p. 107. Geyer, Georgie Anne. Guerrilla Prince. The Untold Story of Fidel Castro (Boston: Little, Brown & Co., 1991), p. 112. Castro, op. cit., p. 110. , p. 122. Geyer, op. cit., p. 117. , pp. 115-116. Castro, op. cit., p. 130. Ibid., p. 132. Geyer, op. cit., p. 128-129. Ibid., p. 131.

О касте воинов

Альтамира-и-Кревеа, Рафаэль. «История Средневековой Испании» (Москва: 1951), т. 1, стр. 178. Хаек, Фридрих. «Дорога к рабству» (London: Nina Karsov, 1983), стр. 45.

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer8-efimov/