Елена Литинская – поэт, прозаик, литературный критик, общественный деятель. Родилась и выросла в Москве. Окончила славянское отделение филологического факультета МГУ имени Ломоносова. Занималась поэтическим переводом с чешского. В 1979-м эмигрировала в США. Вернулась к поэзии в конце 80-х, уже в эмиграции. Издала девять книг стихов и прозы: "Монолог последнего снега" (Н-Й., 1992), "В поисках себя" (М., 2002), "На канале" (М., 2008), "Сквозь временную отдаленность" (Бостон, 2011), “От Спиридоновки до Шипсхед-Бея” (Чикаго, 2013), “Игры с музами” (Бостон, 2015), “Женщина в свободном пространстве” (Чикаго, 2016), “Записки библиотекаря” (Иерусалим, 2016), “Экстрасенсорика любви” (Иерусалим, 2017). Произведения автора можно найти в “Журнальном зале”, периодических изданиях, сборниках и альманахах США, Европы и Канады. Елена Литинская – лауреат ряда престижных литературных премий. Живёт в Нью-Йорке. Основатель и президент Бруклинского клуба русских поэтов и заместитель главного редактора литературно-художественного журнала “Гостиная”. Член Союза писателей XXI века.
Игорь Михалевич-Каплан. Ваши герои, как и у многих писателей, описаны из Ваших наблюдений за окружающим миром, за людьми с нестандартными характерами и судьбами. В этом заключается Ваш талант беллетриста, у Вас чёткая авторская позиция, узнаваемые интонации, глубокое проникновение в человеческую психологию. И Ваши истории рассказаны от первого лица. Это литературный приём или желание достигнуть большей достоверности, реализма в описаниях?
Елена Литинская. Да, мои герои часто приходят ко мне из наблюдений за окружающим миром. Они, как правило, – обычные люди (от работников библиотеки до бездомных) с трудной судьбой, отнюдь не богатые и не знаменитые. (Никакого гламура.) Но это не документалистика, а художественный вымысел. Я могу оттолкнуться от какого-то характера, взятого из жизни, и увести его в сторону, далеко от судьбы прототипа. Но есть и чисто вымышленные герои, мои изобретения, например: женские характеры, описанные в рассказах «Колдовство», «Целитель», «Что мне делать с тобой, Джейк?» и др. Если подытожить, то я пользуюсь тремя литературными приёмами. Некоторые истории пишу от первого лица (например «Эд и Джон», «Миша и Дуся», «Азалия»), выступая в роли автора и одновременно рассказчика, свидетеля происходившего. Другие истории написаны от третьего лица, в них я выступаю автором (но не рассказчиком). Таких моих рассказов большинство, например: «У озера», «Доллар на сабвей», « Опыты с дрожжами и не только», «Экстрасенсорика любви», «Из огня да в полымя» и др. Есть и третий прием, который я использую, рассказывая историю от первого лица героини (которой вовсе не являюсь). Например: «Жених из Марокко», «Вот такая история», «Тревожное лето» и др. Это, видимо, не только литературный прием, но и желание глубже проникнуть в душу и поступки героини, достигнуть большей достоверности (как Вы точно заметили). Почему я выбираю тот или иной прием повествования, не знаю. Как-то так само выбирается. Может, подсказывает интуиция…
И. М-К. Я практически читал всю Вашу беллетристику и поэзию: «Монолог последнего снега», «В поисках себя», «На канале», «Сквозь временную отдалённость». Мне больше всего по душе рассказы из цикла «Записки библиотекаря…» Я бы сказал: удивительно душевные вещи, выстраданные, пережитые. И Вы любите их читать на своих выступлениях. Считаете ли Вы эту работу – писание рассказов – своей основной, главной. Хотя я понимаю, что для писателя каждое произведение бесконечно дорого.
Е. Л. Игорь! Мне очень приятно, что Вы следите за моим творчеством, как Вы говорите: «Я практически читал всю Вашу беллетристику и поэзию». Всю, да не совсем. Могу ещё добавить несколько книг рассказов и повестей, поэтический сборник и в придачу роман: «От Спиридоновки до Шипсхед-Бея», «Игры с музами», «Женщина в свободном пространстве», «Экстрасенсорика любви». «Записки библиотекаря» – один из моих любимых циклов рассказов. В 2017 году я собрала их все воедино и издала отдельной книжкой, за которую удостоилась серебряного приза в Германском международном литературном конкурсе «Книга года» (2018). Да, я считаю эту работу своей основной, написанной в жанре короткого рассказа. Но границы литературных жанров и тем, в которых и на которые я пишу, разрослись, расширились, и мне стали также дороги новые книги. В них преобладают не очень-то короткие рассказы, скорее повести, а темы самые разные: от описания жизни в американской глубинке («У озера») до любовной истории, действие которой происходит в Марокко («Жених из Марокко»). Все эти произведения вошли в мою книгу «Экстрасенсорика любви», изданную в 2018 году.
И. М-К. В отличие от многих Ваших коллег, у Вас специальное литературное образование – Московский университет имени Ломоносова, славянское отделение филологического факультета. Ваша специализация – чешский язык и литература, Вы занимались переводами. Помогало ли это Вам в Вашей работе русскоязычного писателя? И не могу я вспомнить ни одной работы, как бы это сказать, на «чешскую тему». Это случайность?
Е. Л. Да, я начинала свою литературную деятельность как поэт-переводчик с чешского. В семидесятые годы опубликовала несколько переводов стихов чешского поэта Ивана Скалы, вошедших в сборник «Утренний поезд надежды» (1975). Один перевод с чешского, не помню уже какого поэта, даже прорвался на «литературный олимп» в журнал «Новый мир». Спросите, как такое невероятное событие могло произойти с молодым начинающим переводчиком? Всё дело в конъюнктуре. Это стихотворение было о Ленине.
Многие мои поэтические переводы так и остались не опубликованными в СМИ, но часть из них (за которые мне и сейчас не стыдно) я включила в свой поэтический сборник «Монолог последнего снега» (1992).
Думаю, что работа над поэтическим переводом помогала мне оттачивать, отполировывать свой поэтический стиль. Живя в Америке много лет, я переводом с чешского не занималась. Английский язык как-то приглушил во мне филологический интерес ко всем славянским языкам, кроме родного – русского. Но так случилось, что по предложению известной переводчицы с чешского и словацкого языков и моего близкого друга Нины Михайловны Шульгиной (1925-2017) в прошлом году я вернулась к переводу с чешского. В журнале «Иностранная литература» (май 2017 г.) опубликован цикл моих переводов молодого чешского поэта постмодерниста Яромира Тыплта. Что касается чешской темы, то она не забыта, и у меня зреет рассказ о неком приключении в далёком 1968 году в Праге.
И. М-К. В искусстве идёт вечное соревнование между прозой и поэзией. Многие писатели начинают с поэзии, а заканчивают прозой, или наоборот. У Вас, мне кажется, идёт чередование: проза – поэзия, поэзия – проза. На каком литературном повороте Вы сейчас?
Е. Л. Совершенно верно, у меня идёт именно чередование: проза – поэзия, поэзия – проза. Стихи я пишу очень давно, с ранней юности, а прозу начала писать в 2001 году. Первым моим прозаическим произведением стали воспоминания «Потомок бояр Истратовых. Исповедь жены», посвященные памяти моего мужа – Дмитрия Истратова. Эта горькая, искренняя вещь очень дорога мне сама по себе, но ещё и как толчок, как побуждение писать прозу. На каком литературном повороте я сейчас нахожусь? Я только что закончила писать повесть, редактирую ее, полирую. Хочется перемен. Думаю, что для меня настало время поэзии. Впрочем, муза – девица капризная. Захочет – явится, захочет – нет.
И. М-К. Вы чистый урбанист. Родились и выросли в Москве, после эмиграции в 1979 году поселились в Нью-Йорке. Не жалеете ли, что были лишены «полей, лесов и рек». И нет у Вас ни опушек, грибов после дождя, цветов в палисаднике? И где Ваши птицы, рыбы, зайцы…
Е. Л. Да, я, в общем, урбанист, но не «чистый». Так случилось, что в детстве я провела два года в деревне. Моего отца как молодого специалиста-коммуниста (такие были времена) послали помогать сельскому хозяйству на работу заведующим мастерских в МТС, и мы всей семьей отправились на ПМЖ на станцию Шаховская, 150 километров от Москвы, недалеко от Волоколамска. Вот там-то я и наслаждалась природой и описала нашу сельскую жизнь в очерке «Два года в деревне». В этом повествовании есть и поля, и леса, и реки вместе с курами, зайцем и даже оленем. Кроме того, я в своих стихах часто обращаюсь к природе, какой я её вижу внутри города. Например:
Чуть слышны чаек голоса.
Рассвет, как паутинка, тонок.
И солнце, ласковый ребенок,
На мир из облаков-пелёнок
таращит жёлтые глаза.
И. М-К. Ваши бабушка и дедушка были актёрами, играли в спектаклях, ездили по весям и городам. Но я не знаю о ваших пьесах. Нет в крови лицедейства, такого наследственного, генетического?
Е. Л. Ох, какой сложный вопрос, с подвохом! Но тем и более интересен. Да, я ещё не написала ни одной пьесы, и вряд ли напишу. Хотя меня часто будоражит идея написать сценарий по одному из моих рассказов или повестей. Мне кажется, они сценичны. Да и многие читатели-критики так считают. Может, и напишу когда-нибудь, если успею в этой жизни. Что касается генетического лицедейства, то, думаю, оно у меня проявляется в самом творчестве, ибо писатель – в некотором роде – лицедей. (См. Толковый словарь Ушакова: лицедей – актёр, притворщик.) Писатель притворяется и, пользуясь воображением, создаёт художественную реальность.
Примечательно, что мои дедушка с бабушкой, отец и мать – помимо основной своей профессии – занимались литературным трудом. Дед, будучи актером и режиссером, переводил пьесы с русского, польского, немецкого и испанского языков на идиш – для постановки их на еврейской сцене в Латинской Америке и в Польше. Бабушка, уже на пенсии, описала свою актёрскую «одиссею», которая была опубликована в советском журнале «Советыше Хеймланд» («Советская Родина»). Мама, будучи редактором изд-ва «Высшая школа» и учителем английского языка, переводила прозу с польского и английского на русский. Папа по приезде в США отредактировал свои фронтовые дневники, а также написал воспоминания и очерки, из которых несколько было опубликовано в журналах и газетах «Еврейская улица», «Форвертс», «Гостиная». Два очерка также вошли в народные книги: «Как мы пережили войну» и «О любви». Так что писательство, можно сказать, перешло ко мне по наследству.
Дедушка, конечно, мечтал, чтобы я стала актрисой и учил меня искусству декламации. Но актрисой я не стала, а вот уроки декламации мне пригодились. Моё «наследственное лицедейство», думаю, проявляется ещё и в том, что я очень люблю читать свои стихи вслух на творческих вечерах и презентациях. Конечно, это не профессионально актёрское чтение, но это моя интонационная интерпретация моей же поэзии. Я много работаю над чтением своих стихов, и говорят, у меня это неплохо получается.
И. М-К. Так или иначе, как я понимаю, что всё у Вас крутится вокруг Бруклинской библиотеки, где Вы проработали многие-многие годы, и только недавно ушли на пенсию. Скучаете или больше времени для литературной работы?
Е. Л. Бруклинская библиотека сыграла в моей жизни и творчестве колоссальную роль, наградив меня бесценным жизненным опытом и послужив неиссякаемым источником идей, сюжетов и прототипов для моей прозы. Я проработала в Бруклинской библиотеке ровно 30 лет, прошла путь по служебной лестнице от клерка до заведующей филиалом Шипсхед-Бей. Это немалый срок. Да, я любила свою работу и благодарна библиотеке и моим коллегам за сотрудничество и дружбу. Но всё кончается. Не буду кривить душой. Я по работе не скучаю, так как пребывание на пенсии даёт мне несравненно больше времени для литературного труда.
И. М-К. И с Вашим именем – Елена Литинская – связаны многие литературные вечера и встречи в Бруклине. На них бывает много интересных людей и в зале, и на сцене. Вы основатель и президент Бруклинского клуба русских поэтов. Времени хватает на всё?
Е. Л. Я основала Бруклинский клуб русской поэзии в 2004 году. За прошедшие 14 лет в нашем клубе было огромное количество литературно-музыкальных вечеров, сольных и коллективных выступлений, презентаций русскоязычных журналов, юбилейных встреч и др. литературных событий. Приезжали литераторы и барды из других штатов и из России. Честно говоря, за эти годы я слегка подустала… Не могу сказать, что я закрыла свой клуб, но уже нет времени и сил на столь частые программы. Раньше мы встречались каждый месяц. Теперь лишь иногда, по зову друзей и судьбы. Вот только недавно в библиотеке Брайтон-Бич мы провели «Чтения короткой прозы». Выступали наши нью-йоркские авторы: Татьяна Шереметева, Татьяна Янковская и ваша покорная слуга. Зрители-слушатели остались довольны. Значит, не ослабел ещё интерес к современной русской литературе в нашем мультиэтническом, многоликом Нью-Йорке.
И. М-К. Вот само географическое название места – Бруклин, или легендарное – Брайтон-Бич, уже заслужили историческую литературную память. Как когда-то одесский сленг или юмор стал частью произведений Бабеля, Ильфа и Петрова. Но оказал малое влияние на Паустовского или Бунина, последний хоть коротко, но жил в Одессе. Представляете – Нобелевский лауреат Иван Бунин на Брайтон-Бич! А ведь Нобелевский лауреат Иосиф Бродский часто бывал в Бруклине (кстати, я его там первый раз и увидел в эмиграции, в начале 80-х годов). Повлиял ли на Вас, коренную москвичку с правильными русскими ударениями, бруклинский "сленг и новояз"?
Е. Л. Сначала хочу уточнить: русскоязычный Брайтон-Бич – лишь небольшой район, лишь часть огромного города Бруклина в огромном мультиэтническом, трёхрасовом (имею в виду белую, желтую и черную расу), многоязыком (хотя главным языком всё же, слава Богу, остаётся государственный язык – английский и, пожалуй, вторым – испанский) городе Нью-Йорке. В Бруклине пока никуда не делись, не растворились в океане другие пестрые районы: негритянско-испанские Ист Нью-Йорк и Бедфорд-Стайвесант, итальянско-китайский Бенсонхерст, ирландско-итальянско-мусульманский Бей-Ридж, русско-еврейско-ирландский Манхэттен-Бич (кстати, район весьма состоятельных интеллигентных людей, среди коих немало миллионеров), религиозно-еврейский Боро-Парк, многоликий, любимый и воспетый мною в стихах и прозе Шипсхед-Бей и др.
Так о чем же мы будем говорить, о Брайтон-Бич или о Бруклине? Если о Брайтон-Бич, то у меня к нему двоякое отношение: ненавижу и люблю (Odi et amo). Ненавижу за бесцеремонность некоторых жителей-обывателей, за грохот надземного сабвея, за нелепую смесь русского языка с английскими вставками, за излишне пёстрые наряды дам в мехах и золоте, за несчастных бездомных, просящих милостыню на каждом углу… И люблю! За пестроту овощных лавок, за близость океана, за жизненные удобства (здесь, как в Греции, есть всё, необходимое для жизни, – врачи, продо-и-промо-магазины, бутики, деловые конторы, бюро путешествий, книжные расклады, ресторанчики, кафе, уличные торговцы, роскошный пляж и многое, многое другое. Всего не перечислишь). Не знаю, что делал здесь Бродский. Может, навещал друзей, а может, собирал местный фольклор. Может, Брайтон-Бич коробил нобелевского лауреата, а может, великий поэт питал к этому району тайную нежность. Довлатов тоже нередко сюда заглядывал. Я часто езжу на Брайтон. От меня – десять минут на машине. Зачем езжу? За всем тем, что там в изобилии имеется. Слышу ставшую родной (я живу в Бруклине уже 39 лет) нелепую смесь «французского с нижегородским», часто приправленную отборным матерком, улыбаюсь про себя, мотаю на ус и записываю в своей писательской голове «сленг и новояз», рисую картины маслом. Брайтон Бич – это бесценный материал для меня как автора. Стоит вспомнить мои «Записки библиотекаря», в которые вошли истинно брайтонские персонажи с характерным говорком: «Азалия», «Благое дело», «Миша и Дуся», а также рассказы из других сборников – «Целитель», «Дашины стихи», «Откровение Оксаны». У меня также много стихов о Брайтоне. Хотя бы это:
Одним – небесная манна,
Другим – мафии русской бич.
А мне – по привычке и по карману –
Брайтон Бич.
И. М-К. И ещё один очень интересный для меня вопрос. У Вас, на Брайтон-Бич, яркое и талантливое творческое сообщество: юмористы и лирики, актёры, музыканты, критики и т.д. Знаю, что Вы с ними дружны. Как создавались эти узы творческой дружбы, что стояло во главе? Потому что есть в Нью-Йорке и другие творческие сообщества, например, "Гудзонская нота"…
Е. Л. Уточню. Теперь уже будем говорить не о Брайтоне, а о городе Нью-Йорке, ибо не все же талантливые юмористы, лирики, актёры, музыканты, критики и другие люди творческих профессий и хобби живут на Брайтоне. Я, например, (тут не о наличии таланта, а чисто о месте проживания) уже около тридцати лет живу попеременно в бруклинских районах Шипсхед-Бей и Грейвсанд. Другие мои собратья по перу (не буду называть имён) проживают кто где – на Стейтен-Айленде, в Квинсе, на Лонг-Айленде, в Манхэттене и даже в Бронксе. Большие расстояния не мешают нам встречаться на литературно-музыкальных вечерах в библиотеках, ресторанах («Дядя Ваня», «Русский Самовар», «Корнелия-Кафе» и др.), на квартирниках, бардовских слётах, в еврейских центрах Y, на выставках, в музеях… Я не знаю, как создавались разные творческие дружбы. Знаю только, как я подружилась со многими творческими людьми, проживающими в Большом Нью-Йорке. А началось все это у меня много лет назад в подвальчике журнала «Слово/Word», когда этим журналом руководила покойная Лариса Шенкер (желающие прочитать об этой судьбоносной для меня встрече могут выйти на сайт litbook.)
Потом я создала свой Бруклинский клуб русской поэзии, о котором писала выше, потом узнала о существовании других литературных клубов, как то: Нью-йоркский клуб писателей и Писательский клуб в библиотеке Шипсхед-Бей. Есть, наверное, и другие, мне неведомые. Я никуда, кроме общества ОРЛИТА и Союза писателей ХХI века, не вхожу и ни к какому направлению себя не отношу. Я пишу и существую сама по себе. Мне и так хорошо! Знаю о неофициальных дружеских кругах, в которые вхожи некоторые литераторы и их приятели. Это вполне обычное культурно-литературное явление. Заглянем в историю и вспомним «Зелёную лампу», «Парижскую ноту» и пр.
И. М-К. Спасибо, Елена! Мы живём в одном городе – Нью-Йорке – так что будем пересекаться на литературных встречах.
Михалевич-Каплан Игорь Михайлович – поэт, прозаик, переводчик, издатель, культуролог. Родился в городе Мары, Туркменистан (1943). Вырос во Львове, Украина. Окончил факультет журналистики Львовского полиграфического института. В 1979 эмигрировал в США, Филадельфия. Ныне живёт в Нью-Йорке. Главный редактор литературного издательства "Побережье".
Издал семь книг прозы и поэзии, в том числе книгу на английском языке «Reflected Days», 2000, и трёхтомник избранных произведений. Читал лекции на темы современной зарубежной литературы в американских университетах, библиотеках и культурных центрах. Издавался в антологиях и коллективных сборниках: "Строфы века-II. Мировая поэзия в русских переводах ХХ века", Москва, 1998; "Библейские мотивы в русской лирике ХХ века", Киев, 2005, "Современные русские поэты", Москва, 2006, "Антология русско-еврейской литературы двух столетий (1801-2001)", на английском языке, Лондон – Нью-Йорк, 2007-2008, "Земляки" Москва, 2009, "A Journal of Russian Thought" (Калифорния), 2009, "Украина. Русская поэзия. ХХ век", Киев, 2008, "100 лет Русской Зарубежной поэзии", Франкфурт-на-Майне, Германия, 2017 и мн. др.
Печатается в литературных журналах, сборниках и альманахах России, Украины, Англии, США, Китая, Дании, Канады, Германии, Израиля и др. Произведения публиковались: "Российская эмиграция: прошлое и современность", Российская Академия Наук (РАН), Москва, "Нева", Санкт-Петербург, "Радуга", Киев, "Петрополь", Санкт-Петербург, "Новый журнал", Нью-Йорк, "Философские науки", РАН, Москва; "Вестник Российского философского общества" РАН, Москва; "Семь дней", Тель-Авив, "Рубеж", Владивосток, "Связь времен", Калифорния и во мн. др. изданиях. Член редколлегий литературных альманахов и журналов, составитель антологий.
