Снег устал под тоскою кружиться…
Снег устал под тоскою кружиться.
Просит смеха сиреневый снег,
Потому что печальною птицей
Бьётся в сетке секунд человек.
Потому что и сами секунды
Снегопадом бескрайним идут,
Покрывая поспешно цикуты
Ядовитых от счастья минут.
Снег – темнее, чем память о снеге,
Снег – невнятнее мысли о нём.
Огоньками порхая на небе,
На земле он не станет огнём.
Может, нет его вовсе, а то, что
Называем снегами – лишь связь
Между будущим нашим и прошлым,
Обитающим где-то, лучась.
Но - ни вздоха, ни горького смеха…
Только тихо поёт темнота, –
Голубыми секундами снега,
Будто светом времён, повита!
Семья оранжевых сияний…
Семья оранжевых сияний
Нашла серебряный предел,
И миражи, как марсиане,
Брели в сияниях без дел.
А древо – зиму источало
Из льдисто-солнечной души.
Земного было слишком мало
В лесной мерцающей глуши.
И лёд, поющий колким светом,
И мгла лиловая снегов…
Как мало грубой плоти в этом!
Как много светлых сквозняков!
И день, смеющийся и звонкий,
На лыжах воздуха – с небес –
Въезжает в утро, красной кромкой
Украсив лиловатый лес.
Семья оранжевых сияний
В свирель снегов играет. Свет
Искристой гаммою мерцаний
Рисует сказочный сюжет.
И пухом памяти о прошлом
Окутан будущего сон.
В былое – замело дорожки…
И мир – блистающ! Невесом!
Память
Станция «Подлипки»! Станция «Подлипки»!
В ней, как соль, растворены молодости слитки.
Остывающий перрон, звуки электрички
Зажигают прошлых лет крохотные спички.
Прошлых лет, когда тобой время сладко пело,
Заглушая тихий стон скорбного предела…
Вечерок. Огни витрин. Мы идём по снегу.
Смотрит ласково на нас пасмурное небо.
За витринами цветы. Чей-то голос грубый…
Покупаешь розы ты. Мы идём до клуба.
Тихий город Королёв мимо нас проходит.
Дом культуры. И концерт. Новикова, вроде…
Сиротливые дома заметает вьюга.
Нам с тобой тогда никак было друг без друга.
Сколько лет уже прошло! Десять?.. Иль пятнадцать?..
Нет тебя со мной давно.
Надо постараться
Пение былых времён, опьянев, услышать:
Вновь приехал я сюда, из вагона вышел…
Переход. Передо мной крохотная площадь.
Дождь. Осенний серый дождь день пустой полощет.
Покупаю водку. Пью. Хмель по венам хлипкий
Возвращает вас ко мне, Прошлые «Подлипки»!
Жасминовая соната
Фаэтоны солнечных лучей,
Золото воздушных лёгких ситцев
Наиграла мне виолончель –
Майская жасминовая птица.
Родников знобящий переплеск,
Влажных трав скупая осторожность –
Это блеск, весенней грани блеск,
Лепесткового пути возможность
В край свечей в подсвечниках лесов,
В тихий тон звучащей майской ночи,
Где глядит бессмертье оком сов
В голубые ямы одиночеств.
Но сыграет утренний скрипач
Яркую мелодию рассвета,
И опять румян, пунцов, горяч
День примчится в колеснице света.
И легко дыхание коней.
И смеётся облачный возница
В фаэтоне утренних лучей,
В золоте воздушных лёгких ситцев.
Едет колесо…
Едет колесо небес по дороге звёздной.
И визжит на виражах тормозом луны.
Озирается в ночи шаркающий воздух.
Просыпаются в лесу страха валуны.
Ускоряясь, колесо тучами дымится.
Пар исходит от него смехом снов лесных.
Ускоренье колеса тонкое, как спица,
Как игольчатая злость северной весны.
Вдоль дороги города дремлющих галактик.
А под нею густота суетной Земли,
Где бликует добротой детства липкий фантик,
Где бумажные плывут в лужах корабли…
По асфальту звёздных трасс, гравию квазаров
Мчится, мчится колесо, набирая темп…
Обрываются в лесах струны на гитарах.
Обращаются леса флейтами затем.
Чем ослепительней блеск…
Мыслей тропический лес
Вырос на пепле ума...
Чем ослепительней блеск,
Тем бесконечнее тьма.
Мыслей тропический лес
Вырос, а в нём муравьи
Жалят с восторгом и без
Труп ещё тёплой любви.
Катится яблоком день
В жёлобе ровных времён.
Мыслей невнятная тень
Падает в плоскость имён
Тех, кто ещё не в земле,
Втоптаны в пепел ума...
Чем ослепительней блеск -
Тем безнадёжнее тьма!
Декабрьские вариации
Снегом сыплется тишина
На дремотное постоянство,
Что покоем легло в пространство,
И колышется на волнах
Бесконечных воспоминаний…
А мороза шершавый шар
С неба катится не спеша
В лес, под лунными валунами.
Звездноглазая темнота,
Тихо кашлянув, посмотрела
На покой, беспокойно белый,
Одинока, грустна, густа.
Было видно, как сонно, странно
Сам в себя уходил декабрь…
Снежнотелая ночь, гибка,
Принимала лесные ванны,
И хотела вина, вина!
Пометелистей, да покрепче!
Но, метелям назло, всё легче
С неба сыпалась тишина…
Инверсии
Гирлянды ледяных шаров
Звенят твоим морозным смехом.
И леденится день, багров,
И пузырится пенным эхом
Заснеженная пустота
В тени лилового куста.
Во снегом вспененной глуши
Купаются, плывут берёзы
На острова твоей души,
Где всё ещё бушуют грозы,
Где жизни вязкая слюда
Течёт в прошедшие года,
В которых кружев белизны
Январской много больше было,
Цвели рябиновые сны
Румянцем щёк твоих так мило,
Что нетерпения хрусталь
Разбить обоим было жаль!
И в те года вплетала ты
И спящих рощ немую чуткость,
И смеха синие цветы,
И скорого прощанья чувство.
Но жизнь алела и текла
В узорах льдистого стекла!
Теперь твой смех, как свет, стоит,
В еловой темени сверкая,
Слоится, множится, звенит,
Как непонятность колдовская.
Но жизни алая слюда,
Увы, застыла навсегда!
Весы лесов
Весы лесов. А на весах, как тень и свет, тоска в слезах.
Стоит в березовой волне, как звук отчаянья в струне.
И вес тоски лесной моей сгибает руки властных дней,
Что тихо в том лесу бредут… И там и тут, и там и тут
Перекликаются они, мои берёзовые дни,
Смыкая кольца пустоты, немногословны и просты.
Какая тягость в голосах! Какая тяжесть на весах!
И прогибаются весы, и ускоряются часы,
Бегут вприпрыжку времена – туда, где темь и тишина,
Где не сойти тоске лесов с лесами созданных весов,
Где петли темени везде натянуты в ночи, и где
На мрака шёлковую тень подвешен будет каждый день.
Качаются ветки…
Качаются ветки. Леса убегают
Листвою осенней на север, на север…
По солнечной сказке ступает нагая
Брусничная осень, печали посеяв
Лучами на нитях седых паутинок,
Ознобом осин под свистящие звуки
И рябью озёр, беспокойством утиным,
Законами скучной осенней науки…
И движется поезд товарного неба
До станции «яркое снежное утро».
Так жалко чего-то!..
Так странно, так немо
Стекают дождями земные минуты!
И время, оно, будто капля на ветке,
Блистает неярко, блистает прощально…
И рыбой туманной в берёзовой сетке
Запуталось солнце, легко и печально…
В берёзовые небеса…
На внутренней подкладке времени
Я вижу белый шов судьбы,
А в тридесятом измерении
Бастуют злющие рабы.
Чего они хотят - не знаю я.
Горят торфяники, леса...
Ведёт меня тропа (лесная ли?)
В берёзовые небеса.
Потусторонней ежевикою
Осыпаны мои пути,
И беспорядочными бликами
Смеётся прошлое в груди.
Свет стоит…
Свет стоит. Простору внемля,
Ты идёшь по бирюзе,
Сопрягая небо, Землю,
Отражённые в слезе.
Время пеплом на ладони
Рассыпается, лежит,
И бессмертие – бездонной
Речкой около бежит…
То не ветер свистит…
То не ветер свистит, то не птица пищит.
Это север струится сквозь сито
Тонкоствольных берёз, и, рисуя мороз,
Через сердце печалью сквозит он.
Умирает февраль, вьюжит снежную даль,
А, когда затихают метели,
То, надув паруса, вдаль плывут небеса, –
В акварельные воды апреля.
Через слякотный март, без компАса и карт,
Уплывают небесные шхуны…
И весёлые дни зажигают огни
И колеблют весенние струны.
Все земные места, как горящий кристалл,
Отражающий сонное время,
Освещают простор, будто спица, остёр –
Он сверкает в иных измереньях…
То не ветер свистит, то не птица пищит.
Это север струится сквозь сито
Тонкоствольных берёз, и от солнечных слёз
Через сердце весною сквозит он.
Теперь я вижу только облака…
Теперь я вижу только облака,
Воздушный горизонт и влагу неба,
А также полусонные века,
Которые, искрясь, как хлопья снега,
В лучах зари мелькают предо мной,
И времени звучит высокий голос.
Покинутый родной предел земной
Так серебрист и тонок, словно волос!
Кружатся в тихом вальсе январи,
И золото тоски моей стекает
С сырых небес, из амфоры зари
Непревзойдённой терпкости токаем!
А подо мной – седая тишина –
Лукаво смотрит добрыми глазами
На мой приют спокойствия и сна,
На вечность под цветными парусами…
В ней свет стоит, пульсируя, живя,
Ни для чего нет даже малой цели…
Так на Земле в сиреневых ветвях
Весною соловей слагает трели.
Платформа «Яуза»
На платформе «Яуза» нету никого.
На платформе «Яуза» нету ничего.
По перрону прыгает одинокий лист.
Над платформой «Яуза» вечер свеж и чист.
И ни звука-отзвука. Пустота молчит.
Догорают в воздухе поздние лучи.
На платформе »Яуза» будто бы не я.
На платформе «Яуза» тень небытия.
Что же это, Боже мой!.. Где же, где же всё?..
Прокатилось по сердцу злое колесо.
Фонари неяркие. Я стою. Темно.
«Острова Лосиного» чёрное пятно.
И сигналы поезда что-то не слышны.
На платформе «Яуза» – царство тишины.
То, чего не стало здесь – мне сдавило грудь…
От платформы «Яуза» – мой последний путь.
Облако северных дней
Февраль – это облако северных дней.
Бегут розоватые кони
По снегу, по небу, и нет их смелей
В слепой безрассудной погоне.
Куда их несёт?.. Полыхают огни
За ними – огни голубые.
Из облака сыплются снежные дни,
Как будто цветы золотые.
Как ярок их блеск и оттенки тонки!
Какие в них томные звуки!
Из них и сплетает бессмертье венки
На голову русой разлуки.
В неброской печали сияют леса,
Как блики свечей на иконе.
Блестит ожидания марта слеза
На белой февральской ладони…
А кони бегут, всё бегут и бегут –
К полудням, к рассветам, к закатам,
И слышно на льдистом февральском снегу
Копыт неземное стаккато.
Бесснежье. Тощие долины…
Бесснежье. Тощие долины
По капле солнечную брагу
Устами ив лениво пьют.
Лиловый холод тенью длинной
Скоблит остывшие овраги,
Мертвя сентябрьских дней уют.
Переливаясь тусклой ртутью,
Тоска лесная зажигает
В осинах синие огни,
Отдав кромешному безлюдью
Времён серебряные гаммы,
Просторов чувственный гранит.
Во снах лесов легко и чисто.
Берёзным блеском в синем дыме
Горит полдневная свеча.
И тихо, трепетно, лучисто
О той, чьё позабыто имя,
Стекает зябкая печаль
На камни памяти, на белый
Песок бессмертия, струится
По руслам осени, туда,
Где так безвыходно, несмело
Поют хорал прощальный птицы –
Мои свирельные года.
Сентябрьские струи тягучи…
Сентябрьские струи тягучи.
Сентябрьские блёклы огни.
Привязаны тяжкие тучи
К земле.
Их возьми, потяни
За нити дождей бесконечных,
За - в темень ушедший - июль...
На солнца еловый подсвечник
Смотри через дремлющий тюль...
И первых снегов телеграммы
Душой близорукой читай.
Ни слова, ни мига, ни грамма
Не стоят ни ад и ни рай!
Уснувшая тишина
Заблудившись между елей,
Тонким голосом свирели
Разрыдалась тишина,
Брагой вечера пьяна.
На тропе вечерней, мглистой
Сквозь апрельскую весну
В мягкой шапочке из листьев
Кто-то кликал тишину.
Раздавался по туманам
Чей-то звонкий голосок
Средь густого балагана
Оживающих лесов.
Оживающих, смотрящих
На весну во все глаза,
Голосами птиц звучащих
И прозрачных, как слеза.
И напрасно кто-то кликал
Тишину – она спала
До зимы в цветенье бликов
У елового ствола.
Алексей Леонтьевич Борычев. Член СП РФ, кандидат технических наук. Лауреат премии журнала "Зинзивер" в номинации "Поэзия" за 2016 год. Лауреат премии журнала "Литературный меридиан" в номинации "Поэзия" за 2013 год. Лауреат и финалист нескольких литературных конкурсов. В 2004-2005 годах проживал в Северобайкальске. Автор шести книг стихов и публикаций в журналах: "Нева", "Новая Юность", "Зинзивер", "Юность", "Смена", "Крещатик", "Мы", "Аврора", "Кольцо А", "Наш современник", "Студия", "Московский вестник", "Второй Петербург", "Невский альманах", "Простор", "Север", "Нива", "Время и место", "Слово/Word", "Байкал", "Волга 21 век", "Сура", "Дарьял", "Нижний Новгород", "Луч", "Русское эхо", "Новая Немига литературная", "Звезда востока", "Слово Забайкалья", "Иные берега"; в газетах: "Российский писатель", "Московский литератор", "День литературы", "Литературная газета"; в альманахах: "Истоки", "День поэзии. 2011 г.", "Витражи", "Муза", "Сияние лиры", "Новый енисейский литератор", "Останкино" и мн. др.
