***
Не всякой девице дано быть актрисою,
Но ты всем являешь красу и величье.
Задергались местные тетки, окрысились,
Но ты ноль вниманья на их злоязычье.
Пускай в блудном браке живешь ты невенчанной,
К чертям убирайтесь, тоска и кручина!
Как жутко быть женщиной! Как сладко быть женщиной!
Ну что может ведать об этом мужчина?
***
Законченный дебил беснуется в угаре,
потом спешит домой жену свою лупить,
а я себе бренчу на старенькой гитаре,
и если мимо нот, то так тому и быть.
Не претендую я на бардовские лавры,
я сам себе судья, я сам свой высший суд.
Пасутся на лугу могучие кентавры,
им завтра для утех русалок привезут.
СТАРИК
Давно уже старик,
Но гонор твой не сник,
Отважно гири по утрам тягаешь.
Задор твой не затух,
Ты плющишь молодух,
А сверстницами ты пренебрегаешь.
Но каверзна судьба,
Сбежали от тебя
Твои молодки, жалкие душонки.
О них ты позабудь,
Тебя в последний путь
Проворные проводят старушонки.
К могилке за тобой
Потащатся гурьбой,
Злорадствовать и сплетничать не будут.
Приняв смиренный вид,
Поплачут ненавзрыд,
Легко поплачут и легко забудут.
***
Что говорить? Я удручен собой,
я перед всеми нынче виноват.
Ушли Надежда, Вера и Любовь,
других потерь немало и утрат.
Во всех невзгодах – лишь моя вина.
Забудь Надежду и Любовь забудь.
Что заслужил, то получи сполна.
Да, получил. Простит ли кто-нибудь?
Чужая дочь слезу мою слизнет.
Пойду наймусь гиббоном в зоосад.
Взять в толк не может праздничный народ,
что я, гиббон, безмерно виноват.
АВГУСТ
Памяти мамы
Нечаянная радость – прожить близ моря август,
а звезд такая прорва – лукошком собирай,
и то, что одинок ты, совсем сейчас не в тягость,
уютное местечко, прибрежный южный рай.
Хотя душа болеет, но парус-то белеет,
гуляю по аллее, где грейпфруты растут.
Никто не пожалеет, а мама пожалеет,
никто не отзовётся, а мама тут как тут.
***
Водку закусив сосискою
и соленым огурцом,
старичок старушку тискает,
притворяясь молодцом.
С ним старушка обхохочется,
отпихнет его ногой.
Быть старушке очень хочется
молодою-молодой.
...Им уже недолго тешиться,
может, час-другой, пока
Жизнь и Смерть на кухне режутся
в подкидного дурака.
***
Старый, вялый, полудохлый еханый бабай,
не терзай зазря гитару, сядь и выпивай,
мне твоих не надо песен, я свои пою,
врежь стакан и спи, болезный, баюшки-баю.
Настрогал ты горы текстов за недолгий срок,
эти песни перепеты вдоль и поперек,
но теперь иные ритмы у костра в лесу,
молодежь предпочитает гнусную попсу.
Так что зря, дружок, старался, выпей и уймись,
песни новые слагает боевая жизнь.
Ты постарше, я помладше, но для песьих стай
я такой же полудохлый еханый бабай.
***
Утро нежным светом красит
груди местных Афродит.
Что же так меня колбасит?
Что же так меня мутит?
Ай, химеры, нет вам веры,
потерял к вам интерес.
Жил без меры, пил без меры,
а сейчас без меры трезв.
Мам, назад меня роди ты!
Я прошу тебя: роди!
Погубили Афродиты,
мрак и стужа впереди.
ЧЕРНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Мой черный человек -
косматый, бородатый,
он славный семьянин
и выпить не дурак.
Мой черный человек
давно мне вместо брата -
я без него никак,
он без меня никак.
Уговорили с ним
вторую поллитровку,
он пляшет на столе,
малюет на стене.
Сам сатана послал
его в командировку, -
да не баклуши бить,
а именно ко мне.
Меня ведь не смутил
его хвоста огрызок,
какие мы ни есть,
а все-таки друзья,
но если вдруг порой
я с женщинами близок,
такое он творит,
пересказать нельзя.
Злодея окрик мой
смирению подучит,
я все же гегемон,
хотя стою с трудом.
А кореш, - вот те раз! -
забился вдруг в падучей.
Эй, прекращай бузить
иль загремишь в дурдом!
Всё уже тесный круг
злодеев настоящих.
Мой сладостно казнил
меня и всю родню.
Коль от цирроза он
сыграет в черный ящик,
я в белых галифе
его похороню.
БЕГ В МЕШКАХ. КАФЕ “АРИЭЛЬ”
Приподнялся с неловким полупоклоном,
огляделся в липучем мареве жутком.
За рюмку водки, за чай с лимоном
стихи читаю уркам и проституткам.
Заблудшим Джульеттам чуть-чуть потакая,
стихами затейливый мрак вышиваю.
Ребята, поймите, работа такая,
подобным образом я выживаю.
Вначале про зону воткну заморочку:
про зэков, про нары, про плиточку чая,
про гиблую тундру… На том ставлю точку.
Теперь про любовь вдохновенно вещаю:
“Уже не день. Еще не вечер.
Бела больничная палата.
Я понимаю, что не вечен,
что час и мой пробьет когда-то.
Все ж не страшит меня сегодня
подобной мысли обнаженность.
Во мне иная обожженность,
ей состраданья не угодны.
Куда больнее, что безлюбье
меня терзает и увечит…
Холодный дождь по стеклам лупит.
Уже не день. Еще не вечер”.
Стихи повитают и тут же истают.
Бандюги от свар и разборок устали.
Как это ни странно, они мне внимают,
галдеть и жевать они вдруг перестали.
Гляди, прослезилась убойная морда.
Но я ведь не пастырь, а вы ведь не паства.
У нас бег в мешках – самый главный вид спорта,
сюда приплюсуй беспросветное пьянство…
Читать я закончил. Подносят по сотке.
И снова по сотке. А где-то под утро
себя нахожу я в промозглой подсобке –
здесь мрачно, здесь муторно и неуютно.
Ну что в оправданье сказать? Я такой же,
такой же, как вы, сумасбродный, болезный,
но если пожар просочился сквозь кожу,
то это – любовь. Нет лекарства полезней.
Михаил Бриф. Поэт, прозаик, эссеист. С 1994 года живёт в Нью-Йорке. Неоднократно публиковался в периодических изданиях и альманахах бывшего СССР и США («Дружба Народов», «Смена», «Литературная Грузия», «Студенческий Меридиан», «Вестник», «Новый Журнал», «Побережье», «Встречи», «Новое Русское Слово» и др.) Автор поэтических книг «Високосный Век» (1991), «Галера» (2003), «Единственное Небо» (2004), «Братья Милосердия» (2006), «Предзимье» (2007). Лауреат ряда международных поэтических конкурсов и турниров.
