ИСКАЖЕНИЯ ВИДА
Почему-то вокруг вижу вовсе не то,
Что хотел бы и должен бы видеть,
Подгоняемый тщательно телекнутом
И не склонный при этом к обиде.
Торжествую, уставившись в телеэкран:
Жизнь в России кипит, жизнь прекрасна!
А вокруг, а во мне — на изъяне изъян,
Бледный вид мой бедой подпоясан.
Можно сколько угодно смотреть в небеса,
Наслаждаться божественной славой,
Но пока не почувствую всё это сам,
Буду слыть единицей отсталой.
Искажается мир в утомлённых глазах,
Мне действительность кажется мрачной
И сейчас, и при пристальном взгляде назад —
Всюду вижу не то, всё — иначе.
Наверху — праздник жизни, а возле меня
Вся насквозь пропылённая бедность.
Искажают наш мир и потоки вранья,
И широкая алчная бездна.
ПАМЯТЬ О РЫБАЛКЕ
Неужели когда-нибудь выйду из дома легко
И с улыбкой пройдусь по озёрному берегу так же,
Как ходил год назад в час, когда меня в детство влекло
Из обыденной жизни, тоски этой многоэтажной.
Берег озера, детство, сияние летнего дня.
Поплавок из обычной огромной бутылочной пробки,
И поэтому даже поклёвка почти не видна,
Но таскаю ершей и бросаю на дно старой лодки.
Съест Бобося — наш чёрный пушистый породистый кот,
Наигравшись с колючими прыткими злыми ершами.
Щуку трудно поймать на крючок, без блесны не берёт,
А к блесне нужен спиннинг. Мы проще задачку решали.
Мы с соседом на лодке с сачком и большой острогой
Заплывали в залив, там, среди островков камышовых,
Рыбу стуком пугали, она — носом в ил раз, другой,
Газ метался у лодки, а мы были к ловле готовы.
Каждый раз я, сачком глубоко зачерпнув этот газ,
Доставал из воды или окуня, или же щуку.
Сколько радости было в такие минуты у нас!
И спасибо соседу за лодку, сачок и науку.
Рыбный день обеспечен, уловом довольны вполне
Мама, брат и сестра, и, конечно, мурлыка Бобося.
А теперь вот больному из дома не выбраться мне.
Впрочем, что мне там делать, давно я рыбалку забросил.
***
Ефлатов позвонил.
Он предлагает книги:
Выбрасывает чья-то там вдова,
Как будто на её плечах висят вериги,
А книги муж буквально добывал.
Он был, сказали мне, начальником немалым,
Собранья сочинений собирал,
Которые потом в шкафу его дремали
И составляли зримый капитал.
И всякий, заходя в его апартаменты,
В то время, восклицая, утверждал:
Такого не встречал ещё ассортимента,
А главное — тут все тома вождя!
Ну разве понесёшь такое на помойку?!
Нетронутые корочки блестят,
Но если ей от них нет никакого толку,
Зачем же превращать квартиру в склад?
Вот если бы продать! Но кто их нынче купит?
Смартфоны и компьютеры у всех!
Надеется вдова: вокруг немало глупых,
Окончивших журфак или физтех.
ДЛЯ ЧЕГО ЭТО ВСЁ
Вечность мне не страшна, бесконечность меня не тревожит,
А тревожит наш мир, что всегда угрожает войной.
Для чего я живу, каждый день вылезая из кожи,
Для чего этот свет, звёзды эти горят надо мной?
Для чего это всё: дети, внуки, стихи и рассказы,
Если завтра война, если всё моментально сгорит?
Что сильнее? — соблазны иль всё ж человеческий разум?
Где же Бог и откуда Он смотрит? — снаружи или изнутри?
Наказанье моё это всё: и дела, и поступки,
Всё, что нынче имею, о чём размышляю всегда —
Сам в себе, и стихи, и рассказы, и дети, и внуки,
Потому что война от меня не оставит следа.
Потому что есть деньги и власть, неуёмная жажда
Всё присвоить себе, всех на свете себе подчинить,
Убирая строптивых, скупая повсюду продажных,
Надвигаясь на мир наподобие чёрной чумы.
Астероид летит — долететь до Земли не успеет,
И Земля долететь не успеет до Чёрной дыры —
Люди сами себя, этот мир уничтожат скорее
И не вспомнят, кто им и зачем этот мир подарил.
Хрупок мир, грозен мир, человеческий разум невнятен —
Невозможно понять, что нас ждёт впереди и зачем.
От всего мы зависим, не только от солнечных пятен
И безмозглых вождей, но и всех бытовых мелочей.
Утомителен мир, нам понять эту жизнь невозможно.
И поэтому с ней расставаться довольно легко
После долгих мытарств ради целей заведомо ложных,
На которые прошлое наше и нас, и детей обрекло.
НАДОЕЛО
Жить в духовном мире хорошо,
Если тело не терзают боли.
Я бы навсегда туда ушёл —
В мысленно-душевное раздолье.
Навсегда от боли в голове,
От несносной боли в пояснице,
Жил бы не внутри себя, а вне,
В тело не желая возвратиться.
Да и так уже я вне себя
Из-за тела дряхлого такого,
Я бы приравнял его к цепям,
Каторжным мучительным оковам.
Не пора ли сбросить их, отдать
Богу здесь измученную душу?
И забыть значенье горьких дат,
Неотступно вслед за мной идущих.
Надоело! Чувствую, устал
От всего, что раньше было мило.
Видимо, распятие Христа
И меня сегодня надломило.
ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ
Появленье твоё, приближенье твоё — боль моя.
Пусть и сладкая, как говорят про неё, всё же боль.
Опускаю глаза, прячу взгляд, от тебя боль тая,
Оставаясь незримо для всех и тебя всё ж с тобой.
Ты прости эти чувства шальные мои, ты прости,
Что тайком от тебя постоянно мой преданный взгляд
За тобой, по тебе, потеряв осторожность и стыд,
Беспокойно скользит, разжигая во мне боль и глад.
Нет, не пошлый какой-то там глад — глад любви.
Той любви, о которой беспомощно только мечтал,
И которой меня облик ангельский твой отравил,
И которая в сердце впивается, будто металл.
Ты прости и не думай об этих стихах, обо мне.
Ну подумаешь, в сердце какая-то странная боль!
Ну подумаешь, с каждою встречей больней и больней!
Каждый так безответную чувствует в сердце любовь.
Может быть, может быть, спорить я не могу, не хочу.
Не до этого мне — ты навстречу и... мимо идёшь.
Сколько радости сразу во мне, сколько радужных чувств!
И не боль ощущаю сегодня, а мелкую дрожь.
Ах, какая ты стройная, плавная, чувственная.
В детстве-юности я вот такими богинь представлял.
Дрожь во мне — будто вместо апреля ворвался ноябрь
В окна библиотеки, в читальный мучительный зал.
***
Там, за сумраком звёзд,
На небесном краю
Новый отрок подрос,
Не привыкший к вранью.
Привыкать ни к чему
В свете звёздных лучей.
Можно всё зачеркнуть,
Ну а врать-то зачем?
Мы боимся всего,
Мы стесняемся всех.
Всё, что было со мной,
Говорят, тяжкий грех.
Говорю «говорят»
И о том говорю,
Что все звёзды сгорят
До единой к утру.
И сгорели они,
Как и мы, от стыда,
И пропали огни,
Что летели сюда.
И кто врать не привык,
Кто открыт нам и прост,
К нам, стыдливым, проник
И горит вместо звёзд.
И грешит от души,
И не прячется в тень.
А иначе, скажи,
Он зачем прилетел?
ЭТО ДОЛЯ МОЯ
Это доля моя — заточенье моё в поднебесье,
Где уже ни друзей, ни подруг, ни друзей, ни подруг больше нет.
Иногда прозвучит из далёкого прошлого песня,
Утомлённое сердце слегка всколыхнётся в ответ.
И опять тишина, и опять тусклый свет из окна — из-за тучи тяжёлой,
Как судьбина моя, и она тяжелей с каждым днём.
Ощущаю себя, как раздавленный шинами жёлудь —
Ни на что не пригодный, не смытый с дороги дождём.
Он когда-то в зелёной листве созревал, любовался
Окружающим миром, пусть даже не миром — мирком.
И под ветром качался хмельной и, кружась в ритме вальса,
Всё мечтал о любви, был с которой ещё незнаком.
Он мечтал быть свободным, стать деревом сильным и крепким,
Он мечтал… но понять, что же ждёт впереди, он не мог.
Рвался вдаль улететь, как тогда полагал он, из клетки,
Проводив солнце, снова с тоскою глядел на восток.
Дни по пальцам считал, но, как время прошло, не заметил,
Оторвался от ветки, упал на желанный асфальт…
И, раздавленный, в тусклом осеннем купается свете,
И его никому — желудей нынче много — не жаль.
***
Тёплых дней череда,
Солнце, ливни и грозы.
Ну а я — как чудак,
Как больной под наркозом.
Не стремлюсь этим всем
Пропитаться, как губка,
Прячусь в сумраке стен,
Зная, как это глупо.
Зная, что впереди
Ждут снега и морозы.
И по снегу — следы
Дробной азбукой Морзе.
Буду бредить опять
Провороненным летом.
Надо жить, а не спать,
Подниматься с рассветом!
И навстречу идти
Ветру, солнцу и ливню,
Быть с природой на «ты»,
Быть таким же наивным.
Верить в силу добра,
В силу правды Мазая,
В то, что с детства вобрал
В сердце, сказки читая.
