(рубрика «София культуры»)
— Как Вы считаете, Татьяна Константиновна, обязательна ли категория прекрасного в жизни современного человека? В Вашей жизни красота — определяемая или определяющая категория?
— «В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли» (А.П. Чехов. Дядя Ваня, 1897 [1]). Антон Павлович дал развёрнутое, базисное определение прекрасного в человеке. С этим не спорю. А вот в понятие «прекрасный человек», убеждена, прежде всего входят не внешние данные, а внутренняя сущность, духовность, основополагающие для homo sapiens черты характера.
Позволю себе и дальше поразмышлять по поводу категории ПРЕКРАСНОГО в некоторых его аспектах. То бишь, как воспринимать само понятие прекрасного? Ведь для кого-то прекрасна природа в целом и её проявления в разное время года и суток, для кого-то — музыка, изобразительное искусство, кто-то «улетает» от поэзии или литературы вообще, кому-то нравится фольклор и его воплощение вплоть до наших дней в костюмах, пении, танцах... А есть люди, которые самым прекрасным считают охоту либо рыбалку (но для кого-то это просто убиение живых существ…) — знаю таковых с их счастливыми лицами, эмоциональных, готовых потчевать тебя охотницкими байками или рыбацкими рассказами независимо от того, удалась или не удалась сегодня их любимая затея; для них просто посидеть с удочкой на берегу либо побродить охотничьими тропами — однозначно удовольствие. Альпинистам — «лучше гор могут быть только горы!», любителям путешествий и острых ощущений — нет прекрасней автомашины любимой марки, яхты, самолета и т. д. и т. п., для конников — эталон лошади в каждой из более чем 400 мировых пород. Но для многих из нас, конников, и для меня в том числе, прекрасны не менее, чем живые лошади, также их скульптурные изображения, безупречно выполненные Донателло, Петром Клодтом, Фальконе, Евгением Лансере, современной поклонницей коней Роксаной Сергеевной Кирилловой… Так же — и полотна художников: Жерико, Дега, Сверчкова, Самокиша, Ковалевского, Ференца, Валентина Серова…
Проявление воздействия прекрасного на людей бесконечно варьируется. В моей памяти сохранился эпизод из студенчества. Первокурсницей Казанского университета я жила на съёмной квартире. Как-то легкими зимними сумерками поспешала после занятий в сторону комнатки на Булаке, и тут из форточки небольшого особнячка услышала популярную песню «Рыжик» в исполнении Тамары Миансаровой [2]. Сразу обдало незаменимым теплом родного дома, крутящейся пластинкой на проигрывателе, и я замерла на полушаге, приостановившись дослушать и мысленно побывать дома.
–– Слушаете музыку? — взбархатил рядом красивый баритон.
Оглянулась — дружелюбные карие глаза. Тоже остановился, слушает. Оказалось, что до главной городской улицы Баумана нам по пути. Представился как артист Казанского драмтеатра имени Качалова. И произнес фразу, несказанно поразившую меня: «Остановился, потому что был поражён тем, что вы вся превратились в слух. Если бы вместо песенки звучала классическая музыка, то я, не задумываясь, сделал бы вам предложение…». По молодости такое услышать с первых минут встречи было для меня по меньшей мере странным и настораживающим. Но, походив на спектакли, убедилась: действительно, качаловец и даже «прима».
На мой взгляд, уже если что прекрасно в общечеловеческом понимании, то восприятие этого из поколения в поколение неизменно. Перлы искусства действуют гипнотически: завораживают не только древнегреческая и древнеримская скульптура и архитектура, высокое искусство эпохи Возрождения и более поздних времён в разных странах и в том числе в России. Прекрасным творением может стать для тебя вдруг пронзившая мелодия, написанная как давними классиками музыки, так и современными композиторами (Свиридов, Шостаковичи, Пахмутова, Раймонд Паулс…), либо увиденная в определённом настроении незаметная на первый взгляд картина художника, или захватывающая книга, или… К примеру, в 70-х в Москве демонстрировался фильм «АББА» [3] — об одноимённом шведском вокальном квартете и его гастролях по континентам. Этот фильм очаровал меня мелодиями, красивым исполнением песен, заманчивостью прекрасных путешествий. Несколько раз бегала в кинотеатр «Прага» на Масловке погрузиться в волшебный небывалый мир из фильма… И вдруг в «Комсомолке» — статья критика Ольги Кучкиной: разгромная по этому фильму, на целый подвал. Но никакие доводы автора не могли меня переубедить, хотя, высоко ценя рейтинг «Комсомольской правды», я себя ругала последними словами и обвиняла в безвкусице, непонимании исполнительского мастерства, «пустой» трате времени на просмотры. Но песни «АББА» звучали в ушах, кинокадры мелькали перед глазами, я снова шла в кинозал «улетать» вместе со шведами. И что же? Прошло почти полвека с тех пор, «АББА» по-прежнему на слуху в эфире, я по-прежнему восторженно замираю, услышав любимые мелодии и голоса. А где О. Кучкина с её заказным мнением?!. Для меня группа «АББА» прекрасна с момента её появления, а через неё — и фильм о ней.
Но прекрасное очарование может перейти (или медленно переходить) в разочарования, если это прекрасное принимаются подгонять в угоду времени. Увы, так случилось со мной, очарованной Москвой, памятной по приездам в нее еще в детстве, и далее: поселившись в ней в 1969-м, с благоговением изучала и поглощала прекрасный город глазами, умом и сердцем в 1970-80-х, пешком исходив по многочисленным «кольцам» и «лучам». Но чем дальше, тем больше возникало недоумение по поводу изменения облика столицы на прозападный манер; годами казалось, что вот-вот — и это кощунство пройдет, закончится уничтожение старой Москвы и останутся нетронутыми патриархальные улочки в центре, «Поленовские дворики…», газоны, парки. Ан нет: исчезло множество старинных особняков, не стало привычного Зарядья, высоченно нависли «нью-йоркские» башни. «Москва ли это?!» — немыми восклицаниями обращаюсь сегодня к ней.
Прекрасное может поправить настроение и даже здоровье, а может испортить их, если чьё-то прекрасное идёт вразрез или прямо противоположно здравому восприятию. Здесь затрагиваю очень непростой вопрос превратных представлений определенных слоёв людей о прекрасном, идущих против здравого смысла. Ведь не секрет, что реально имеет место быть и даже встречается в поэзии: соотнесение войн, насилия с прекрасными моментами бытия... Так же — ещё некоторый ряд человеческих страстей прикрывается искомой категорией. Мне такого никогда не понять. Однако, как бы ни хотелось «зарыть голову в песок», но этот нетерпимый мною взгляд, увы — неизживаемая данность…
Подытоживаю свои пространные размышления о прекрасном. Находясь в социуме, непременно взаимодействуешь с мнением окружающих, а оно нередко наталкивало и наталкивает меня избирательно на новое видение прекрасного, с ещё невиданных сторон, в новом аспекте, и расширяет горизонты прекрасного и взгляд на него. Я благодарна за такое всем тем, кто сумел раскрыть мои полузакрытые глаза… Поскольку метаморфозы со мной происходят и поныне — через информацию от умнейших моих современников, знакомых и незнакомых, то ответ мой однозначен: прекрасное в жизни современного человека НЕОБХОДИМО.
Однокоренные слова Прекрасное и Красота — переплетаются, в речи бывают взаимозаменяемыми. Наверное, о красоте лучше, чем Заболоцкий в стихотворении «Некрасивая девочка», не сказать:
…А если так, то что есть красота,
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
Н.А. Заболоцкий, Некрасивая девочка,1955 [4]
И если ответить только одной фразой на каждый из двух вопросов, предложенных в данном марафоне, то ответ мой таков.
Да, прекрасное, в общепринятом понятии, в жизни современного человека НЕОБХОДИМО.
В моей жизни красота — ОПРЕДЕЛЯЮЩАЯ категория, но определяемая (то есть избираемая) мною в каждом конкретном случае исключительно моими убеждениями в понимании красоты.
— (ИВ:) По словам Александра Дмитриевича Похилько, «Достоевскому приписывают мысль Шиллера о том, что красота спасёт мир. Достоевский считал, что доброта спасёт мир». Как Вы считаете, Татьяна Константиновна, можно ли считать синтез этического и эстетического («в человеке все должно быть прекрасно...») особенностью русской философии, литературы, культуры? Или это личный идеал Фёдора Михайловича? Или это некий универсальный для всех культур метод миропонимания (Сократ, Будда, Конфуций)?
— Не помню точно, в конце 1980-х или начале 1990-х у меня произошел принципиальный спор с коллегой. Тот утверждал, что человек изначально рождается со Злом и такова многовековая, тысячелетиями, тенденция человечества — сеять зло. Моя позиция была противоположной: человек рождается нейтральным — т. е. tabula rasa. Но, наделенный генетическим кодом своих прямых предков, в процессе филогенеза и влияния окружающей среды, он уже формируется как личность, в которой положительные и отрицательные генетические задатки либо развиваются, либо угнетаются под воздействием доминирующих факторов. В конечном итоге я отстаивала приоритет Добра, Разумности, Прекрасного в человеке и вообще на Земле. В споре каждый из нас остался при своём мнении. В культуре, литературе, философии я нахожу обоснованные позиции, а также сторонников обоих наших мнений.
В какой-то степени моим оппонентом по утверждению изначального Зла в человеке оказался не только мой коллега, но и Ф.М. Достоевский. Он считал, что «люди могут быть прекрасны и счастливы… на земле», но — избавившись от Зла; при сем работой чувств и разума заполнять свои души противоположным качеством по имени Добро. В результате положительные этические качества, а именно нравственная красота — внутренняя, душевная и духовная, — своей наполненностью, выраженностью помогут человеку идти достойным путем, а реально прекрасные поступки будут способствовать улучшению земной жизни. Иными словами — спасению мира…
Но этот русский писатель — апологет страдания: он своих героев, особенно главного носителя духовной красоты и доброты князя Мышкина, пропускает к (достижимому ли?!) прекрасному через многие тернии.
Героев своих произведений он ведет в основном из мира человеческого Зла.
Но лично у меня другая концепция, а посему возможно, что на меня обрушится немилость многих приверженцев Достоевского. Я считаю, что человек рождается не со злом, а нейтральным, но наделенным, по объективным биологическим законам, генетическими задатками предков, в разных линиях которых преобладают противоположные крайности — от Добра ко Злу, что по теории больших чисел определенно колеблется в соотношении 50 на 50. Возможно, это соотношение и есть причина того, что князь Мышкин изначально лишен Зла и подпадает под категорию «красота» этически и эстетически. По крайней мере, я склонна так понимать этот художественный образ. И та «красота», которой наделен князь, — не броская внешность, а конгломерат нравственных качеств «положительно прекрасного человека».
По самой сущности начала второго вопроса относительно авторства Достоевского в посылках красота и (или) добро спасут мир (истоки мысли — от Фридриха Шиллера (1759–1805) и, более раннего — на 25 лет по рождению, его современника Иммануила Канта (1724–1804), отождествлявшего прекрасное с моральным добром, а также по приведенному далее в тексте второго вопроса изречению А.П. Чехова «…в человеке всё должно быть прекрасно…», напрашивается вывод о том, что синтез этического и эстетического является особенностью не только русской литературы и культуры. А поскольку эти два направления не лишены философских основ, то и русская философия не сторонится этого симбиоза.
Такой синтез этического и эстетического является идеалом Федора Михайловича. Но это не исключительно его личный идеал в русской литературе хотя бы потому, что даже в поставленном втором вопросе марафона уже имеет место упомянутое выше высказывание Антона Павловича; а в его творчестве — переплетение этих философских концепций в «Чайке», «Трех сестрах», «Вишневом саде», «Ионыче» [1]…
Примеров обращения к красоте, прекрасному в понимании как этическом, так и эстетическом, в русской литературе, культуре множество — не перечислить великих имен из каждого минувшего века и до нынешнего, от реалистов до фантастов (и не стану перечислять, боясь забыть упомянуть кого-то достойного), подаривших миру и персонально каждому читателю героев, обладающих целым «набором» положительных нравственных качеств, что составляет единое прекрасное целое с их эстетическими восприятиями красоты.
Помню, как, изучая по школьной программе «Молодую гвардию» Александра Фадеева [5], меня просто пронзил, в хорошем смысле, образ Ульяны Громовой, чьи прекрасные внутренний строй и внешность были мастерски углублены автором прекрасной лилией в воде и в волосах героини романа... И — ужасающая противоположность в том же романе: чудовище в облике офицера-фашиста, в принципе, обожавшего живое: собак, и одновременно циничного убийцу людей, собиравшего с убиенных и замученных снятые с них драгоценности — в кармашки своего грязного, липкого, даже склизкого нательного пояса…
Вечный вопрос борьбы Красивого и Ужасного, Добра и Зла.
У Шиллера интерес к этико-эстетическим вопросам был не столько с философских позиций, сколько через социум и культуру. Он считал, что человек как самостоятельное естественное существо стал «теряться», утрачивать универсальность своей природы, свои добрые качества с развитием цивилизации. Именно с ее прогрессом каждый индивидуум вынужден упираться в свой «островок», или клочок пространства, выделяемый ему временно цивилизацией, и, отягощенный однообразной работой в борьбе за существование, уже не может видеть мир во всем его многообразии, красоте и прелести, и душа его как бы свёртывается, сохнет, не подпитываемая прекрасным извне, потому что человек становится как бы узником малого пространства — «…вечно прикованный к малому обломку целого», по словам самого Шиллера, — и поэтому не в состоянии развить свою внутреннюю гармонию [6]…
О широком распространении синтеза этического и эстетического как универсального для всех культур метода миропонимания известно задолго до нашей эры в разных точках земного шара, от Древней Греции и Рима до Непала, Китая, Индии…
В нравственно-эстетической сущности буддийского мировоззрения приоритет стоит за этически разумным человеком, чьим кредо не являются алчность, философия личного эгоизма. Отсюда у сторонников буддизма возникает чувство сострадания ко всему живому и ощущение всеединства мира. На современном этапе развития межгосударственных политических отношений это очень важно для конструктивного развития диалога Восток — Запад. Буддийская концепция спасения мира держится на стремлении с позиций философских представлений о Красоте, Гармонии и ценности мира уничтожить человеческий эгоизм, то есть принять вместо антропоцентризма Гармонию Единого. А это и связано непосредственно с этическими и эстетическими категориями в их неразрывности.
Древний китайский философ Кун-цзы, известный как Конфуций (551–479) принял за социальный идеал благородного человека: высокоморального, с обостренным чувством долга, готового пожертвовать собой ради убеждений, праведно уважающего старших. И хотя этическое в этом учении выше эстетического, тем не менее синтез этих категорий определяется общим в них понятием «доброе». Хотя именно Сократа (470–399 гг. до н. э.) считают основателем этики. Но он же внес в философию эстетические оценки человека по объективным качествам — различным добродетелям. Как эстетик он объединил во взаимосвязанный клубок этическое и эстетическое, нравственное и прекрасное. Идеал Сократа — это человек, прекрасный духом и телом.
В заключение так и подмывает изречь хорошо известное: «ничто не ново под Луной…». Сеемое поныне «разумное, доброе, вечное» корнями своими давно уже пронизало толщу многих-многих веков, сложившихся в тысячелетия, и, несомненно, играет не последнюю роль в спасении мира…
— Как Вы считаете, эстетические чувства могут существовать вне культа как объекта поклонения: например, любовь к книге — ее культ? И где грани между эстетическим чувством и, с одной стороны, эстетическим пристрастием (культом, тотемом, идолом), ограничивающим восприятие иного, а с другой — эстетическим плюрализмом, всеядностью, безыдейностью и, в итоге, безнравственностью?
— Поскольку культура, как понятие, охватывает огромное количество значений (объектов и субъектов) в сообществе людей, в разных аспектах человеческой деятельности, то эстетические чувства индивидуума могут касаться многих ответвлений (направлений, течений, областей) собственно культуры вне всякого культа по отношению к ним со стороны данного человека. Такие люди обладают широтой интересов, к чему-то проявляя большее внимание, к чему-то меньшее, согласно своим восприятиям.
Очевидно, что досконально охватить всё, все области культуры, невозможно. Но иметь представление как можно больше обо всём, обширные знания в такой, казалось бы, на первый взгляд, не касающейся материального благополучия и не крайне обязательной для выживания сфере человеческого бытия, как культура, — нужно и даже должно для образованного человека, особенно педагога, воспитателя в широком и высоком смыслах этих слов. Это нужно для внутреннего, душевного равновесия как учителя, так и его учеников, а по большому счету — в выживании, спасении мира.
О выборе сферы личных интересов, в том числе профессии, через культ культуры — книг, литературы, языка и т. д. — мне вообще не доводилось знать, потому что свою профессию зоотехника-коневода и тренера верховых лошадей и всадников я осваивала с детсадовского возраста и далее по жизни, а второй профессией — журналистикой — овладела, исходя из первоосновы: любви к лошадям. Эти животные стали и остаются моим кумиром: с одной стороны, через утилитарное — возможность прокатиться, поездить верхом, через взаимопонимание «без слов», радость умения управлять таким крупным и сильным существом; лошади дарили мне верную дружбу и нуждались в покровительстве, а значит, давали возможность почувствовать и поверить в свои силы… С другой стороны, по всей видимости, в отношении к ним не последняя роль, хотя в малолетстве и подсознательно, отведена чувствам восхищения, изумления конской красотой и статью, изяществом движений, то есть, и — через эстетическую призму.
Но в детстве всё было только внутри меня, ибо в тот период окружающие, даже родные, напротив, всячески мне препятствовали, стремились свести на нет эту страсть: ограничивали, запрещали, ругали, высмеивали, наставляли, ставили «на путь истинный…», будучи глубоко дремучими в этой исторически обусловленной и необходимой, наполненной этическими и эстетическими началами ипостаси человечества. Да и в наше время много ли найдется апологетов отношения к лошади, коневодству как объекту (субъекту!) культуры?
Единомышленников у меня тогда не было, а фанатов дела и выбора я еще не знала (они в моей жизни появились позже). У окружающих людей просто была работа в обычном смысле слова, у некоторых работа эта была любимой. В годы учебы учителя нашей школы, очень славные, замечательные педагоги, были всё-таки больше заняты своими детьми, нежели своими учениками. А если исходить из темы наличия или отсутствия культа и культуры, то некоторые из них просто не настолько знали преподаваемый предмет, чтобы донести его суть, а тем более суть знаний + эстетику погружения в эти знания. У меня не выходит из памяти, как классе в седьмом учительница русского языка и литературы дала мне задание просклонять на доске словосочетание «дремучая гора» и, проверяя, при всём классе убеждала меня (а значит — и одноклассников), что в винительном падеже пишется не «дремучую гору», а — «дремучюю». Полкласса спорило с ней, но доводы учеников не возымели действия. Хорошо, что в школе были другие языковеды, кто этот спор грамотно разрешил, и эстетическое отношение к русскому языку и литературе, интерес к этим предметам в классе не пропал.
Вернусь к началу третьего вопроса — относительно наличия эстетического чувства к объекту поклонения вне культа или как культовому; например, любви к книге как культу. Что касается меня, то к культу, собственно, в культуре меня не вело. Нравится — да, многое в ней, что-то даже выделяю особенно: не случайно люблю бывать в музеях (художественных, исторических, литературных, прикладного искусства, быта, тематических и т. д.), театрах (оперы и балета, музыкальных, драматических, самодеятельных), люблю путешествовать по городам и весям, восхищаюсь как скульптурными и архитектурными памятниками и достопримечательностями, так и хорошей сельской постройкой, старинной избой, мельницей, дельным деревенским подворьем...
Всё это, охваченное взглядом и перерабатываемое мыслью, дарит необыкновенно счастливые минуты радости, упоения величием мира и человеческим умением воплощать задуманное в реальность. Где-то эти эстетические переживания ровные, где-то более импульсивные, сильные, окрыляющие. Помню, как в начале 1970-х гг. в Эрмитаже сразил меня скульптурный облик Венеры Таврической, и до сих пор считаю ее венцом, хотя из авторитетных источников, еще до встречи с Таврической, довелось узнать, что де абсолютный шедевр — это Венера Милосская. В Москве дважды выстаивала четырехчасовую очередь на «Джоконду» Леонардо да Винчи, но даже возле подлинника не испытала катарсиса. Более сильное впечатление произвела несколько позднее «Дама с горностаем, или Чечилия Галлерани» того же великого художника, также в подлиннике и в том же музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина. А предпочесть у Ван Гога либо знаменитые подсолнухи, либо удивительно сочные, клонимые ветром, как перекатные волны, выпукло выписанные травы на полотнах «Равнина близ Овера», 1890, «Горный пейзаж за больницей Сен-Поль», «Хижины в Овере»?
Что это — культ отдельных произведений, преклонение перед ними?
Но это не затмевает для меня другие работы этих же авторов или вообще различные направления в культуре.
Всеядность?
Но тогда отчего избирательность, более сильные впечатления сравнительно с не очень яркими и захватывающими? В литературе то же. Например, у А.М. Горького предпочитаю его раннее творчество. А каких-то прозаиков и поэтов — предпочитаю другим их собратьям по перу. И, полагаю, такие эстетические чувства «разного калибра» испытываю в многослойных лабиринтах культуры не только я. Вот это и есть, наверное, эстетические чувства, не упирающиеся в культ, с одной стороны, и не растворённые, не обезличенные в одинаковости эстетического восприятия (или не восприятия) в так называемой «массовой» культуре (понимай — эстетическом плюрализме), с другой стороны…
Считаю, что широкое познание культуры не как самоцель, а — эстетическая, духовно-нравственная потребность для радости, полноты жизни, энергии и положительной энергетики, сопоставление «прекрасное — уродливое», «добро — зло», «правильно — неправильно» не является эстетическим «плюрализмом» с формальным расчетом по принципу «знать, чтобы знать», «…чтобы не упасть в грязь лицом», «было бы чем блеснуть на людях», «нравится, как и всем…», «думаю, как все…», ведущим к безразличию в выборе, «обезличке», скепсису, непониманию в конечном итоге как неоднозначных пластов культуры, так и вообще к непониманию, элементарной культурной неграмотности определённой части (доли), если не большей, человечества. Взять хотя бы литературу, изучаемую не по зову души, а по программной обязанности: сколько казусов с литературными героями, путаницы автор–произведение–герой, даже с временным смещением на сто-двести лет, и пр.
Возведение чего-то в культ, по моему мнению, происходит при гиперболизации чувств, в том числе при остром эстетическом восприятии некоего предмета или явления культуры, феноменально поразившего человека. Такое присуще людям либо очень эмоциональным, особенно с гипертрофированной нервной системой, возможно, — с неустойчивой психикой, либо насильственно насаждаемо массам, смиряющимся с этим из страха преследования в реальности или возмездия за грехи в загробном мире. Но у меня сложилось убеждение, что во втором случае эстетическое чувство при культе притуплено или даже вытеснено именно ощущением боязни, страха наказания; здесь скорее — исступление. Но и в первом случае «не всё спокойно в … королевстве»: так, культ книги, например, — для кого-то эстетический Абсолют, а для кого-то и перекошенность восприятия вещи как культурной ценности, крайность от противоположного: отрицания книги, предания огню. Восприятие книги (либо чего-то иного) как культа может завести в глубокие дебри и привести невесть к чему. Вроде того, как повсеместный современный культ денег уже привел многих людей к безнравственности.
Возводимое или возведенное в культ делает человека фанатиком, а значит — рабом: идеи, явления, дела, предмета поклонения. А это может повлечь к ослепленной защите кумира, идола, фантома (чего бы то ни было) вплоть до разрыва дружеских отношений, драки, убийства, пожертвования собой: то есть от дерзкого, ужасного — до возвышенного (себя — в жертву…). При эстетическом плюрализме, иначе — массовой культуре, предлагающей просто потребление эстетического, да и всей культуры в целом, мотивации тех же поступков могут быть не от остроты чувств, а от неразберихи, хаоса в сознании, ограниченности знаний, затруднении отделить «зёрна от плевел», особенно определить и дифференцировать сближающиеся противоположные категории. Возможно, на этом фоне возникают инфантилизм, безразличие, безыдейность, банальная пресыщенность окружением и окружающим, разного рода депрессии.
Грани, отделяющие абсолютный культ, пристрастие, поклонение, фанатизм от просто эстетических чувств при восприятии одного и того же явления (предмета, культурного направления и т. п.) трудно обозначить по убывающей или нарастающей, так же, как и в теме перехода эстетического чувства в эстетический плюрализм. Корреляция между этими гранями подвижная, зыбкая, идущая от крайностей восприятия к усереднению и наоборот, в обратном направлении. Эти грани, тонкие переходы можно чувствовать, но передать графически, с помощью векторов и математического анализа затрудняюсь.
Грань разделения между эстетическим чувством и эстетическим пристрастием — в какой-то мере обозначена, то есть приведена в самом тексте вопроса: «…между эстетическим чувством и… эстетическим пристрастием (культом, тотемом, идолом), ограничивающим восприятие иного...». Человеческие чувства не укладываются в чёткие границы, потому и этот момент также обозначен не резко, хотя ясно выражено «огранение»: в том, что гипертрофированное внимание к чему-то одному ослабляет (если не исключает) восприятие многого иного.
Грани между эстетическим чувством и эстетическим «плюрализмом» более размыты, на мой взгляд. Полагаю, что это и то, когда слышу в библиотеке обращение к сотрудникам: «Дайте что-нибудь почитать. Да чего поинтересней»; и то, когда в ответ на классическую музыку следует переключение кнопки телепрограммы, а на арии из опер — мрачное: «Ну, заблажили!..»; и отсутствие интереса к музеям и выставкам; и окурки под ногами, где сидит или идет человек; и инциденты с пьяными выходками и выкриками, особенно в сельской местности; и почти сплошь закиданная мусорными отбросами матушка-земля. Вот уж где плюрализм так плюрализм — за два десятка лет нагляделась на обочинах автодорог и за околицами населенных пунктов в европейской части страны (за Урал не перевалила)… Наверняка те, кто беззастенчиво губят, засоряют природу отходами своей жизнедеятельности, убеждены в «эстетических» своих действиях по очищению жилищ и придомовой территории от физического мусора. Думают ли они о нравственности, о культуре, о духовном и прекрасном в те моменты? Сомнительно.
Изучение философии в годы университетской учёбы подарило мне замечательную встречу с древнегреческим мыслителем, учеником Платона, воспитателем Александра Македонского с 343 г. до н. э. Аристотелем (384–322 г. до н. э.) с его «золотой серединой» в философии и бытии. Это кредо устойчивости, равновесия, а не крайностей, ведет по жизни. Усереднение — это также и один из законов биологии, а не только социума, политики, к примеру — нейтралитет. В усовершенствовании пород животных разных видов, в т. ч. в коневодстве, от биологического закона усереднения не уйти. А в культуре, полагаю, эстетическое чувство является «золотой серединой» между культом ценностей, с одной стороны, и умалением, обезличиванием их, с другой.
Лично для меня книга, творчество, искусство, культура в целом — как источник прекрасного — это духовная потребность, отдушина в познании мира и жизненных коллизиях.
— Выдающийся филолог, философ, культуролог А.Ф. Лосев в «Диалектике мифа» анализирует условия истинности высказывания «Мир есть конь» [7]. К сравнению этого высказывания с положением «Мир есть материя» прибегают и признанные в мировом научном сообществе отечественные семиотики Ю.М. Лотман и Б.А. Успенский [8]. Но заумные ученые мысли можно и отбросить. По Вашему мнению, в какой интерпретации высказывание «Мир есть конь» актуально и истинно для современного человека? Насколько сакральным или прагматичным и обыденным оно должно быть?
— Высказывание «Мир есть конь» прежде всего вызывает у меня ассоциацию с замечательным крылатым выражением и руководством к действию: «Движение есть жизнь». Такова для меня изначальная интерпретация этой фразы.
Движение, да ещё с ускорением, присущее коню, — оно наиболее подходит и для современного человека, всё более втягиваемого не по своей воле в бурлящий водоворот жизни и остро ощущающего неотвратимое, по сути, убыстрение её ритма, иными словами — ускорение движения современного мира.
Куда и зачем? Эта загадка для моего мозга неопределима и неразрешима. А что касается объединяющего коня с человеком движения (жизни, мира), так оно идет в разных ипостасях беспрерывно на протяжении тысячелетий; в современности, на мой взгляд, по двум основным руслам: 1) движение человека с конем или на коне, как всадника, наездника — способ передвижения, просто прогулка либо захватывающий азартом спорт, шоу, цирковое представление…, и 2) движение души человека к коню в порыве созерцания и восприятия прекрасного. Эти два направления для разных людей могут быть одинаково важными, а могут быть приоритетными порознь.
Если же обратиться по линии чисто философской ещё к «долосевскому» коню в плане интерпретации мира человеческой души некоторыми философами (Платоном, например), души, состоящей как бы даже всего из пары коней, которые неодинаково подчиняются возничему в силу своих различных кровей и разного происхождения и которые поэтому не просто раздирают её, душу человека, в противоположных направлениях, но и определяют таким же образом его поведение, нередко заводя в тупик, то я могу констатировать, что это наблюдение до сих пор истинно и актуально и для современного человека. В рассмотренном аспекте мысль «Мир есть конь» абсолютно точна.
В капитальном труде «Диалектика мифа» автором приведено множество жизненных случаев, которые объясняет следующая фраза: «Реальное бытие есть разная степень мифичности и чудесности». В моей жизни таких ситуаций встречалось также множество. Причем немало из них связаны именно с лошадьми, что стали навсегда моим «коньком». Поэтому коль скоро А.Ф. Лосев относит мифы не к вымыслу, а к реалиям («Миф не есть выдумка или фикция, не есть фантастический вымысел…»), то почему бы здесь, в ответе на поставленный вопрос, не рассмотреть понятие «конь» и его самого — коня — во многом также непосредственно в жизни, в реальном бытии (мире), а не только виртуально, то есть с позиций вымысла (для меня — «вторичности») — созерцательного или метафорического образа, художественного олицетворения ПРЕКРАСНОГО и т. д.?!
Семиотики сравнивают высказывание «Мир есть конь» с постулатом «Мир есть материя». При семиотическом анализе текстов последний интерпретируется как единство модели объективной и субъективной действительности. В этом плане моё понимание по поводу истинности высказывания «Мир есть конь» в сравнении с положением «Мир есть материя» сводится к тому, что оба они — суть аналоги в материалистическом понимании относительно всего сущего. Хотя Лотман, отмечая внешнее формальное сходство обеих фраз, в первом смысловом случае, заведомо, как он подчеркивает, мифологическом, утверждает лишь отождествление, а во втором — соотнесение частного с общим, включение во множество… Но я в своем утверждении исхожу из собственных понятий материальности окружающего мира, и, поскольку для меня конь — живое существо и, следовательно, материален, то он тоже, а с ним — и его образ и есть мир в своем многообразии: в сакральности, в широком соотношении с категорией ПРЕКРАСНОГО, в историческом и культурном значении, с одной стороны, и в обыденном, прагматическом пользовании, с другой.
Для современного человека реальное понятие «конь» не столь актуально истинно, как даже сотню лет назад, не говоря уже о прошлых тысячелетиях со времени приручения и одомашнивания лошадей, а поэтому не является «целым, глобальным миром». В настоящее время высказывание «Мир есть конь» стало более опосредованным, культурологическим что ли, чем непосредственно приемлемым и важным, применительно к сегодняшним реалиям, — в результате уменьшающейся востребованности настоящей конной, или живой лошадиной силы (не беру в пример «лошадиную силу» как единицу измерения мощности моторов) при всё расширяющейся, усиливающейся и ускоряющейся машинизации, технизации нашей жизни… Тем не менее многим моим современникам конный спорт и даже просто общение с лошадьми приносят несказанную радость и душевное отдохновение, пользу как психологическая отдушина и как средство физического движения, мускульной работы при повальной современной гиподинамии. Поистине, мир для таких людей (а их на земном шаре — миллионы! — всех возрастов, рангов и сословий) и есть конь…
Юрий Михайлович Лотман характеризует текст, существующий в культуре, как «сложное устройство, хранящее многообразные коды, способное трансформировать получаемые сообщения и порождать новые, как информационный генератор, обладающий чертами интеллектуальной личности…» [7: 132]. Следовательно, обусловлен широкий диапазон смысловых трактовок истинности высказывания «Мир есть конь», и далеко не случайно его сравнение Ю.М. Лотманом и Б.А. Успенским с положением «Мир есть материя».
Несомненно, что и в настоящее время аналогии мира и коня не устарели и не исчезли. Конь — двигающееся, меняющееся (возраст, физиологические ступени, обновление шёрстного покрова в зависимости от времени года) живое существо. И мир — тоже меняющаяся, движимая временем (во времени) живая субстанция, если говорить о мире как окружающей среде, Вселенной, Галактике и т. д.
Если же состояние «мир» (политическое, экономическое…) становится далеко НЕ миром — то есть войной (но война в любом случае все-таки приводит к миру), то как в первом случае, так и во втором с древних времён эти два состояния (как и любое длительное и далёкое передвижение) происходили для человечества вплоть до конца XIX в., в общем-то, почти исключительно на конях, верхом: всадники, конница — или в упряжках: на боевых колесницах, тачанках, подводах, обозах… Поэтому всегда «Мир есть конь». Лишь в немногих странах использовали верблюдов, слонов, некоторых иных животных.
Историческим примером такого «мира» служит Троянский конь. Любимый, наверное, всеми народами и почитаемый ими образ коня, воплощенный в огромной фигуре из дерева как дар и символ примирения враждующих сторон, Троянский конь стал одним из апофеозов вражьего коварства и подлого обмана…
И опять-таки понятие «мир» (с широким участием коней-лошадей) при этом, исторически почти постоянно двойственном состоянии земного населения в любых уголках нашей планеты, расширяется до общемирового значения, включая разные периоды эволюции и различные цивилизации многих народов и человечества в целом.
Сакральность понятия «Мир есть конь» я нахожу в истории культуры, в фольклоре, искусстве, литературе… Особенную ценность в этом плане для меня представляет глава «О боевых конях» в обширном трактате «Опыты» французского философа М. Монтеня (XVI в.) [9: 93–96], а также русское былинное повествование о великом пахаре Микуле Селяниновиче с его соловой лошадкой-труженицей, за поступью которой даже не поспевали богатыри-воины на своих испытанных в бою конях [10: 358]...
Ознакомившись с работами Ю.М. Лотмана о текстовых кодах, я «проиграла» некоторые перестановки и замещения слов в использованных мною ключевых фразах. Ассоциативность высказывания «Мир есть конь» с афоризмом «Движение есть жизнь» позволяет создать цепочку преобразований: «Движение есть конь», «Конь есть движение», «Конь есть жизнь».
Действительно, конь — живой, он живёт. Он и есть жизнь — своей индивидуальностью; он — индивидуум, сущность, сущее, существующее... Это во-первых. Во-вторых, конь есть чья-то жизнь: жизнь того, кто не может без коня как необходимости для жизни и как жизни с мечтой о коне, которой тот (человек) живёт. Конь — мечта… И это — в-третьих: мечта есть жизнь. Мечта о коне — реальность, и с этой мечтой реально, интересно жить и воплотить (воплощать) мечту в жизнь… Такова канва душевной структуры конника.
По-видимому, подобные преобразования свойственны культуре, творчеству, искусству, литературе. Для поэта жизнь — в творчестве. И знаменательно, что именно конь — волшебный мифический крылатый конь Пегас уносит (возносит!) творческого человека на Парнас — условную (мифическую) поэтическую вершину (гору). Уносит конь-движение. Всё в процессе движения. Остановка — и нет поэтической мысли, создания произведений; нет поэзии и поэта…
Прагматично и обыденно воспринимаю фразу «Мир есть конь» — в быту, экономике, процессах выживания. И всё-таки даже в этих обыкновенных, повседневных, повторяющихся, избитых, изнуряющих ситуациях какое ласковое в народе (фольклоре), доброе, прекрасное отношение к лошадям, вынесшим на своих плечах и хребтине многообразную историю человечества последних тысячелетий: к любимице, кормилице-лошади, к четвероногому другу-коню. Вот одно из обращений:
«Клюся мой, клюся! Ушки домиком, губы волосатые!
Клюся мой, клюся! Глазки добрые, ресничатые!
Клюся мой, клюся! Ноздри — пятаки, шея вольная!..»
[Народный знахарский (магический) заговор (закличка): призыв и приручение коня.]
Проговаривая такие поистине поэтические строки, черпая факты из тысячелетней истории содружества человека и коня, убеждаешься в сотый, многотысячный раз, насколько необходима была лошадь кочевникам, крестьянам и военным, множеству горожан, настолько и любима ими во все времена!
Нет, не случайны возвышенные и обожествляющие лошадь художественные полотна и скульптуры, трактаты, литературные произведения или хотя бы не забываемые строки из них, кинофильмы… Волшебный крылатый Пегас, кентавры, трактаты Ксенофонта и Джеймса Филлиса, захватывающая глава «О боевых конях» в бесценных «Опытах» Монтеня, ставшее афоризмом восклицание Вильяма Шекспира «Коня! Коня! Королевство за коня!» из трагедии «Ричард III», рассказы, повести, романы Л.Н. Толстого, А.И. Куприна, М.А. Шолохова, Чингиза Айтматова, Сетона-Томпсона, поэзия Пушкина и Лермонтова (их проза — тоже!), Павла Васильева, Николая Заболоцкого и… — опять-таки Шекспира.
Насколько сакральным или прагматичным и обыденным должно быть высказывание «Мир есть конь» для современных людей?
Это зависит от гуманитарных или технических склонностей каждого человека, его воспитания и воспитанности, образованности, от окружающей среды, профессии, а также — согласно силе его нервных процессов, самосознанию и само-осознанию в этом убегающем от нас мире… Но по моим наблюдениям и ощущениям, с малого детства и по сегодняшний день, могу утверждать, что для того, кто хоть однажды с добрым чувством похлопал лошадку по крутой шее и глубоко заглянул ей в глаза, чьей руки мягко коснулись её сверхчувствительные беспокойные губы, кто победно над своим страхом ощутил себя на её спине или хотя бы восторгался красотой и силой движений грациозного животного, — для того фраза «Мир есть конь» будет больше понятием сакральным, нежели обыденным и прагматичным.
— Человек между собой и природой постоянно наращивает пространство культуры. И вот уже современные дети о природе имеют представления только посредством телеэкрана или учебника, т. е. опосредованное культурой представление. Не теряет ли человек (человечество) сакральную часть своего естества в непреодолимом стремлении окультурить мир?
— Безусловно, теряет. Разве из учебника или с телеэкрана возможно почувствовать запахи времени года, цветов, трав, деревьев, ощутить ветерок трепета листвы, уловить ропот верхушек сосен могучего леса, песни воды и птиц? Особенно — не умея вдыхать и различать запахи, разбираться в их «букетах», нюансах каждого, не будучи наученными таковому с детства на живой природе, никогда не видя и не слыша жаворонков в небе над головой, соловья в листве… Или, опять-таки с экрана, можно ли — дышать не надышаться вольным воздухом, упиваться красотами живой природы, чувствовать себя хоть и малой, мизерной, но счастливой её частицей, быть в единении с ней?!.
Уверенно отвечу на свои же озвученные вопросы: да, можно. Но лишь в том случае, если давно, а лучше всего с младенчества, наяву всё это видел, слышал, заприметил и накрепко запомнил в реальности, сжился, слился воедино с ЧУДОМ чудным ПРИРОДЫ, то есть настолько, что зрительные или слуховые сигналы со страниц книги или с экранов гаджетов в состоянии пробудить в мозгу ассоциативные ответы на привычные запахи или звуки, видовые картины и моменты их реального восприятия…
Вот тогда, при появлении на книжной странице или в техническом устройстве веточки цветущей сирени или ландыша, вокруг вас разольётся аромат этих растений, как и запах хвои при виде сосен или чтении о них, а читая о весне, оживлении природы, вы услышите соловья, жаворонка; на зимних изображениях — чириканье воробушков, скороговорки синичек… То же самое окружит вас в музеях изобразительных искусств, и созерцание художественных пейзажей будет сродни реальным путешествиям по прекрасному миру природы.
И всё-таки в стремлении человечества непременно окультурить мир, по-моему, налицо действия уничтожения и этого самого мира, и себя в нём. Чистенькие, подстриженные под одну гребёнку газоны и «фигуристые» деревья теряют свою естественность. Они при таком вмешательстве человека утрачивают также и огромное количество насекомых и других существ, дающих огромную пользу земле, растениям, птицам и животным в естественной среде мира природы.
Природа естественна и нормально развивается только в равновесии растительного и животного окружения. А когда на просторах растительного мира вместо животных (диких и домашних) встречаешь лишь никому не нужные почти до землицы «выбритые» газоны с пожелтевшей и пожухлой, «убитой» травой или, наоборот, заросли чертополоха — без поедания и выравнивания животными травянистой и лиственной среды, когда вокруг «царит» закустаренность лугов и полей, захламленность земли-матушки отходами жизнедеятельности людей, то это — скорее анти-окультуренный мир...
Особенно негативное отношение у меня вызывает ландшафт, «подстриженный» садовниками и прочими специалистами-озеленителями, дизайнерами и т. п., — хоть будь дизайнерский ход в нём и на высоте демонстрацией из кустов и деревьев разнообразных фигур, силуэтов дворцов или животных и птиц. Для меня он, такой искусственный пейзаж, как бы неживой, холодный... А если к тому же, в основном, ещё и лишен присутствия живого (настоящих зверушек, животных разных видов, все из которых в той или иной степени полезны для природы в широком понимании) — лишен живности в целях сохранения этого искусственного облика, то… Это уже симптом века, наверное.
Что касается детей, в семьях которых нет никого из «братьев наших меньших», в основном это городские семьи, то научиться общению с животными, пониманию их и любви к ним дети не могут ни по книгам, ни внимая телевизионным передачам хоть о мире животных, хоть мультфильмам и кинофильмам про них. Знать — да, могут, и рассказать о разных зверятах могут, и назвать многих правильно могут... Но вот как подойти, чтобы погладить, к тому же котенку или щенку, к взрослым особям, к животным покрупнее — козе, овце, корове, лошади? Покажите ребенку правильный подход к ним хоть сотню раз на экране или на картинках в книжке, а наяву получите полный конфуз.
Как-то пришли к нам в деревне внуки, годков этак пяти-шести, наших знакомых из Ярославля, а у нас — котята. Старшенький сразу схватил одного котенка на руки, да не как положено, обнимкой за тельце, а обеими ладошками — за шею, мёртвой хваткой, и поднял на уровень своей груди. Котенок обвис, лапками дрыгает, выкручивается. Хорошо, мы, взрослые, рядом были и тут же пришли бедолаге на помощь, попросив мальчика разжать пальцы. И показали, как правильно брать котёнка, как его держать на руках и поглаживать, и научили гостя этим нехитрым премудростям.
А вот ещё пример «дремучести» городской детворы в живой природе. Летом, в начале 1990-х гг., рассказал мне эту незаметную, казалось бы, историю заведующий конефермой Леонид Александрович Ермак в селе Радушном под Кривым Рогом, а запомнилась она накрепко.
Привезли как-то в село городского мальчика. Живых лошадей он, быть может, и видел, но катался только на игрушечных конях верхом или в повозочке с помощью взрослых, которые подталкивали или возили этих лошадок на колесиках с мальчиком. А тут в селе у соседей — настоящая лошадь, рабочая. «Хочешь прокатиться?» — спросили его. Он восхищенно кивнул. Посадили ребенка верхом. Лошадка была спокойная и не торопилась ступить с места. Мальчонке хотелось движения, и он попросил родных: «Подтолкните конячку — пусть она покатится!» …
Вот так жизнь «за розовыми очками» отдаленно от природы делает детей, а фактически — целые поколения людей, совершенно не приспособленными к житейским уменьям, лишенными естественной хватки предков выживать на природе, ладить с животным и растительным миром, беречь его и в то же время получать его «милости». При этом — во множестве своем — это воспитанные, много знающие, культурные люди, опосредованно превосходно рассуждающие на любые темы, в том числе о природе и животно-растительном мире в ней, восхищающиеся ПРЕКРАСНЫМИ явлениями, видами, моментами, воспоминаниями…
А проявить на деле умение сажать растения, возделывать сад-огород, ухаживать за животными?! Наглядный тому анти-пример: большинство современных школьников не знают названий трав и многих деревьев, не умеют обращаться с домашними животными и птицей, не получают навыков выживания (а вдруг возникнет необходимость?!) на природе. В школе не обучают этому, как было ещё в совсем недавние времена, а в большинстве даже сельских семей домашнюю скотину не держат, не говоря о преимущественно городском населении нашей страны… Где уж тут научиться настоящему ДЕЛУ!? И все-таки приобретение деловых, полезных умений было бы для всех людей, больших и маленьких, очень уместным. Даже если такие навыки не пригодятся, то разве лишним будет в жизни обширный кругозор человека «на все руки»?!
— (ИВ:) Одна из тем художественного творчества — образы природы. Это и воплощения непреодолимого ужасающего могущества (например, Годзилла, в японской культуре кайдзю сродни русским страшилкам о сером волке), и, одновременно, — символы дружеской любви, таинства жизни, взаимопонимания без слов (например, шедевр Р.Б. Зельма с музыкой Э.Н. Артемьева «Девочка и дельфин»). Спасут ли человечество дельфины?
— Перед стихийным могуществом природы, как показывают события последних лет (жуткие тайфуны и торнадо, бесчисленные наводнения, мощные и долговременные снежные заряды даже в местах, никогда их не знавших…), человечеству не устоять. И тем не менее, вдобавок к природным катаклизмам, человек сам, образно говоря, рубит сук, на котором сидит, — пакостит на лоне природы: спиливает леса без их возобновления посадкой молодняка, но захламляя при этом вырубки отходами древесины, корежа глубокими колеями трелевочной техники и лесовозов; поворачивает или перегораживает реки, затапливая огромные территории лесных массивов с не только деревнями и сёлами, но даже городами (Молога, например, в Ярославской области) ради строительства гигантских электростанций и создания искусственных морей; массово выбрасывает мусорные отходы жизнедеятельности где попало... Считается, что природа мстит (или отомстит) человечеству за такое неумное отношение к ней. Но ведь природа —это и есть мир, находящийся уже на стадии разрушения. И его давным-давно пора спасать…
Для того, чтобы предостеречь человека (человечество) от неуемной вредной деятельности, наносящей непоправимый ущерб природе, от скатывания к абсолютному ЭГОизму, в культурах разных народов земного шара бытуют образы природы: от добрых и полезных (например, сказочный неунывайка-умелец Конёк-Горбунок, волшебная Жар-птица Петра Павловича Ершова) до устрашающих, вредных (Серый Волк, Змей Горыныч на Руси, всевозможные драконоподобные Дивы в восточных сказках и т. д.). Вера в добрый исход из затягиваемой на горле человечества петли зиждется в художественном творчестве на реальных природных и рожденных руками и умами людей примерах ПРЕКРАСНОГО, на возрождении сказочной птицы Феникс, уповании на внешние силы…
Пока же природа сама себя спасает: беспрерывной, неустанной, не видимой обычным глазом деятельностью в ней огромного количества переработчиков и созидателей, а именно — микроорганизмов; посредством фотосинтеза (солнечный свет + хлорофилл). Земля (не планета, а в прямом смысле — поверхностный слой земной коры, то есть почва, земля) «перерабатывает» всё или почти всё, что попадает на неё и закопано в плодородном пласте. Такая переработка обогащает верхний слой почвы гумусом и перегноем, питательным составом из органических веществ, создавая тем самым плодоносную среду для растений. Водные источники нашей планеты — озёра, реки, особенно быстрые — также имеют свойство самоочищаться посредством растворения и переработки водной микрофлорой органических и части неорганических веществ.
Катастрофой может стать сильный яд в больших количествах, облучение, радикальное изменение климата, сдвиг земли со своей орбиты… За примером мне ходить недалеко. Лет 5–7 назад, не помню точно, по какому-то падению на Землю якобы метеоритного обломка, ходили слухи (или правда?), что земная ось несколько сместилась. Мне верится в такое, потому что с момента падения «незваного гостя» стаи гусей и уток, постоянно пролетавшие дважды в год над нашей деревней у реки Которосли, в Ярославии, вдруг летать там не стали. Но известно, что перелетные птицы не меняют свой запрограммированный в градусах азимута курс. А уж коль скоро пролетать проложенным маршрутом и гнездиться в привычных местах они перестали, то вольно или невольно мог возникнуть вопрос о выживаемости птиц (многочисленных стай!): сумеют ли (смогли ли) обосноваться и приспособиться к новой местности и природе по своему неизменному курсу следования? Кстати, и охотников на дичь тогда в наших местах сильно поубавилось… Вот таков пример мини-катастрофы для дичи из моих абсолютно не научных наблюдений в отдельно взятом уголке нашей огромной, но, увы, уязвимой планеты.
Высокоорганизованные существа, которые по своему развитию находятся на уровне человека или, возможно, даже выше, имеющие «за душой» больше добра, чем зла (или вообще лишённые зла), редки на Земле. Но они есть: дельфины, например…
Интересный вопрос: спасут ли человечество дельфины?
Действительно, в последнее время, поскольку «непробивное» человечество отступать перед природой во имя её спасения не желает, а с гибелью природы неминуемо грозит исчезновение и всему крупному живому, встает вопрос, что делать. За решением данной дилеммы сами же люди пытаются обратиться к высокоорганизованным существам. Что касается дельфинов, то зона их благостной деятельности ограничена водой, в толщах которой они способны жить. Но чтобы спасти живущее на суше человечество, не приспособленное к долгому пребыванию в водной стихии — в том у меня глубокие сомнения… Разве что дельфинам под силу сохранить жизненно важные для людей подводные коммуникации, протянутые в морях и океанах — либо разрушить вредоносные для человечества.
Режиссер мультфильма «Девочка и дельфин», 1979, Розалия Борисовна Зельма открывает «волшебную дверцу» в мечту людей [11]… Возможно, реально дельфины могут спасти в водах энное количество людей. Но человечество?!
Вряд ли.
Да и по фильму видно, насколько свобода дельфинов хрупка и зависима от людей, делающих на шоу-представлениях морских животных свой ни с чем и ни с кем не считающийся бизнес. Так что, скорее, спасать надо самих дельфинов от всеядного человека…
В этом меня убедил и совсем недавний просмотр (26-28 июня с. г. на канале «Культура») научно-фантастического телесериала «Люди и дельфины» [12]. Это лента о проблемах поиска учеными взаимопонимания между человеком и дельфином.
При долгом непосредственном общении и изучении поведения морского животного главный герой сериала — ученый — выдвигает гипотезу, что дельфины — это морской народ, наделенный разумом. В ходе показа зрители фильма убеждаются в доброте, дружелюбии, альтруизме дельфинов, их даре предвидения и предвосхищения событий, видении невидимого человеком, многих качествах обитателей моря как спасателей… И всё же: человек подавляет волю животного (животных), делает их несвободными, запирая в водных резервациях и даже в клети. Здесь, в этом киноповествовании, опять-таки ребенок больше друг дельфину (как и в мультфильме «Девочка и дельфин). Мальчик понимает морского друга без слов и отпускает его на СВОБОДУ, взяв «честное дельфинье слово» о возвращении...
На мой взгляд, спасти человечество может лишь само человечество, если оно захочет этого, а главное — сможет убедить несговорчивую часть населения нашей планеты (несговорчивых по разным причинам, основные из которых — власть, богатство, приоритет над остальными…). Возможно, что это (спасение человечества от тотальной гибели) совершат какие-то глобальные природные катаклизмы, удачно случившиеся и благополучно сложившиеся для спасения мира.
Источники и литература:
1. Чехов А.П. Полное собрание сочинений и писем: В 30 т. Сочинения: В 18 т.: Т. 13. Пьесы. 1895–1904 / сост. и примеч. Н.С. Гродская, З.С. Паперный, Э.А. Полоцкая и др. М.: Наука, 1978. 527 с.
2. Тамара Миансарова — Рыжик // YouTube.ru, 2018 [Электронный ресурс]. URL: https://www.youtube.com/watch?v=UNGB9vlyURg (дата обращения 15.07.2018).
3. Халльстрём Л. АББА: Фильм (ABBA: The Movie), 1977 // КиноПоиск, 2003–2018 [Электронный ресурс]. URL: https://www.kinopoisk.ru/film/22425/ (дата обращения 15.07.2018).
4. Заболоцкий Н.А. Стихотворения и поэмы. Ростов н/Д.: Ирбис, 1999. 406, [1] с.
5. Фадеев А.A. Молодая гвардия. М.: Эксмо, 2015. 640 с.
6. Михайловский Н.К. Литературная критика и воспоминания / сост. и вступ. М. Г. Петрова, В. Г. Хорос. М.: Искусство, 1995. 588 с.
7. Лосев А.Ф. Диалектика мифа / cост. и ред. А. А. Тахо-Годи, В. П. Троицкий. М.: Мысль, 2001. 558 с.
8. Лотман Ю.М. Избранные статьи в трех томах: Статьи по семиотике и топологии культуры. Т. 1. Таллин: Александра. 1992. 472 с.
9. Монтень М. Опыты: Глава XLVIII. О боевых конях // Электронная библиотека Profilib, 2012–2018 [Электронный ресурс]. URL: https://profilib.net/chtenie/61659/mishel-monten-opyty-93.php (дата обращения 15.07.2018).
10. Мифологический словарь / ред. Е.М. Мелетинский; С.С. Аверинцев, Л.Х. Акаба, Н. А. Алексеев и др. М.: Советская энциклопедия, 1990. 672 с.
11. Зельма Р.Б. Девочка и дельфин, 1979 // КиноПоиск, 2003–2018 [Электронный ресурс]. URL: https://www.kinopoisk.ru/film/431075/ (дата обращения 15.07.2018).
12. Хмельницкий В.И. Люди и дельфины (мини-сериал), 1983 // КиноПоиск, 2003–2018 [Электронный ресурс]. URL: https://www.kinopoisk.ru/film/425035/ (дата обращения 15.07.2018).
Беседу вела Ирина Калус
Автор вопросов — Геннадий Бакуменко
