Ржевский район. Наши дни. Ночь. По потёртой мостовой неприметной поселковой улицы уверенно и неслышно передвигается высокая стройная женская фигура в тёмном. Луна лишь оторвалась от горизонта, и поэтому почти ничего не видно, но, кажется, искомый маршрут даме хорошо известен. Её лицо скрыто тёмной накидкой, лёгкой, как воздух. Мимо тянутся кусты, деревья, затем перед ней появляется крыльцо. За ним — дверь. Незнакомка неспешно открывает её. За дверью — полная темнота, но это не останавливает неизвестную, и она исчезает в полумраке…
Перед закутанной в тёмное дамой — небольшие уютные комнаты. Внезапно откуда-то сбоку высовывается заспанное лицо Критика, его всклокоченные волосы непослушно топорщатся. «Кто вы? Ночь на дворе!» — голос его не слушается, срывается, он двигается вперед, но отступает перед уверенностью высокой дамы и плюхается задом на кровать. Она же, не здороваясь и не оборачиваясь, проходит дальше, вглубь комнаты, к окну. При включённом ночничке здесь виднеются плотно заставленные книжные полки, на одной из которых можно различить небольшую стопку каких-то удостоверений... «Что это за корочки?» — низким, глубоким голосом нарушает тишину дама. Хотя, возможно, она и знает ответ. «Это все союзы, в которые я в-вступил», — всхлипывает слегка напуганный Критик. Тут же небрежно сбросив их на пол, она спокойно продолжает: «Это всё не нужно. Я знаю, что здесь не хватает одной. Одной, и самой существенной». «Какой же?» — пытается бодриться Критик. «Удостоверения порядочного человека». «Мне такого не надо, — сразу же переходит в атаку он, — вполне хватает и всех остальных. Зачем вы их сбросили?» «Затем, что они тебе больше не понадобятся». Взгляд Критика слегка забегал: «Вы не…» «Посмотри сначала в окно!» — властно обрывает она его, и отдёргивает штору.
Улица преображается: уже не тихая и неприметная, а звучащая литаврами, освещённая факелами, шумная и блестящая от различных одежд. А что за люди! Вот сильный благородный Огнеборец с пожарным рукавом, готовым исторгнуть пену, вот уверенный в себе Авангардист с набором кистей и кипой железных листов под мышкой, а с другой стороны — ещё несколько примечательных личностей: пронизывающий всех умным взглядом Театральный Деятель с палочкой и в берете, высокий Скульптор с открытым и честным лицом, Типографский Работник в испачканной краской робе и Неистовая Ирина на белом коне… За ними потянулся ряд ещё каких-то персон.
Критик отвернулся и хихикнул. «Совсем, как на балу у…» — попытался завязать он разговор с Высокой Дамой. Та замахнулась на него, не дав договорить, и даже задела накидкой цветы на окне. «Не вздумай произносить здесь богомерзких имён — взорвёшься!» — быстро, горячо и внятно произнесла она. «Понял-понял», — съёжился он и принялся смотреть дальше.
Вслед за цокотом многочисленных лошадей и топотом ног уже прибывших людей начали появляться новые лица: похожий на монаха Преподаватель с бородкой, престарелый Поэт в очках и с палочкой, а также многочисленные Смотрители, Заведующие, Художники, Натурщицы, Авторы и Читатели, Исполнители и Зрители, Чтецы и Декламаторы, Студенты и Преподаватели… Народу всё прибывало. Но было ясно, что кого-то ждали. Кого же? Пока было непонятно.
Вскоре послышался шум. Сначала он был не так заметен, затем же, постепенно нарастая, заглушил собой все остальные звуки. Критик удивился тому, что теперь он не слышит даже собственных мыслей. Здесь он обратил внимание на то, что все с интересом смотрят куда-то наверх. Он тоже взглянул. И больше не отводил взгляда — нечто огромное и белое спускалось к ним сверху. Снизу всё яснее различалось что-то вроде широкой лестницы, очень изящной, рельефной и сверкающей, наверху её сияла белоснежная дверь. По рядам присутствующих пронеслось какое-то слово, он сперва не понял его, но потом догадался: «Документы!» «Ну, этого добра у меня навалом!», — внезапно услышал он свою мысль, ставшую в этот момент почти материальной.
Все довольно быстро встали в очередь и один за другим начали подниматься по лестнице. Вот на лестницу вступил Огнеборец с пожарным рукавом, и Авангардист с кистями, и Театральный Деятель в берете и с палочкой, и престарелый Поэт в очках, и даже конь Неистовой Ирины с ней самой в седле… Очередь довольно заметно уменьшалась. Назад тоже никто пока не возвращался. «Пора!» — вскинулся засмотревшийся было Критик и суетливо полез в ящик за паспортом. «Да, ещё и это прихвачу», — взял он враз в пригоршню пенсионное, водительские права, загранпаспорт и удостоверение инструктора ДОСААФ. Впопыхах он и не заметил, куда исчезла Неизвестная Дама. Но ему теперь было не до неё. «Да, чуть не забыл!» — кинулся он собирать разбросанные по полу Дамой корочки всевозможных обществ. Собрав их все, как грибы, в охапку, он буквально выпрыгнул на улицу… Но та была пуста. Лишь в высоте, на верхних ступеньках лестницы, ещё кто-то маячил.
Прыгая по ступенькам, он достиг этого верха. И даже ухмыльнулся, удивившись своей прыти. Да, повезло — светлая дверь была ещё открыта. «Принимайте!» — весело и даже почти нагло швырнул он всю свою кучу документов кому-то в белом… А в ответ неожиданно услышал такой уже знакомый низкий и глубокий голос, теперь прозвучавший до странности спокойно и как бы отдалённо: «Я же сказала, что это всё не нужно…» «Не нужно… не нужно…», — откуда-то ответило эхо. Критик остался один на лестнице.
А свет погас.
И он стоял на земле, в чистом поле.
Была ночь.
И почему-то зима.
А он был в пижаме.
Он хотел закричать и …проснулся.
Тикали часы.
Где-то пел петух.
Чесалась о стул кошка.
Синела даль. Вставало солнце. Вокруг была Россия, двадцать первый век, лето.
Мысли постепенно принимали нормальный ход. «Это сон. Ага, есть из чего сделать статью. Но сначала — в “Ржевскую правду”. Пообщаться кое с кем надо…»
Быстро перекусив, он спустился в гараж. А на подоконнике, зацепившись за сухой цветок, осталась темнеть накидка из материала, лёгкого, как воздух…
