За что же Ваньку-то Морозова?
Ведь он ни в чем не виноват!
Б. Окуджава
Всего лишь каких-нибудь сто лет назад можно было всерьез принимать рассуждения, что евреи — не нация, а вероисповедание или даже каста, что достаточно уподобиться, чтобы «почвенные» признали тебя своим. После Холокоста, да еще вдобавок образования Израиля верить в это стало труднее. Хотя жестковыйный наш народ перед трудностями отступать не приучен, возникает все больше ситуаций, вынуждающих задуматься о времени, о себе и об отношениях с другими народами, тем более что и они, в свою очередь (прежде всего в Европе) начинают задумываться о своих отношениях с нами (точнее — к нам). Одна из таких ситуаций возникла недавно в Латвии, и потребовала от тамошних евреев — как уехавших, так и оставшихся — какой ни на есть реакции, хотя бы на уровне уточнения собственных представлений.
В Латвии с момента обретения (1991) независимости мучительно происходит поиск Национального героя, поскольку всякому народу необходимы объекты для гордости и подражания. Герберт Цукурс — прославленный летчик, конструктор, писатель — сильный кандидат. Утвердиться на пьедестале ему мешает известное участие в событиях Холокоста. Значительное количество граждан Латвии готово закрыть на это глаза. По их мнению, судьба евреев зависела только от Германии. Личное участие Цукурса в расстрелах не доказано, зато доказано, что от расстрела нескольких евреев он спас, а впоследствии был бессудно уничтожен мстительным Моссадом. Вырисовывается образ латышского трагического героя типа Экзюпери (и летчик, и писатель!), а то и Шиндлера.
Гербертс Цукурс
Но даже сторонники Цукурса не могут отрицать, что он входил в расстрельную команду Арайса. Латвии приходится следовать нормам Евросоюза. Например, маршал Петен, герой Первой мировой, не считается Национальным героем Франции, хотя сторонники такой точки зрения имеются. Зависимые от европейских норм руководители Латвии не могут предоставить Цукурсу место на национальном пьедестале.
Итак, очень известный, очень симпатичный, с оружием в руках боровшийся за свободу Латвии в 1919, сражавшийся во время Второй мировой против советских партизан в Белоруссии, безвинно убитый Моссадом человек… не может стать Национальным Героем. Свой, как выразился он, «вклад в дискуссию», внес А. Миллерс, создав Музыкальную драму «Цукурс. Гербертс Цукурс».
На эту драму написал расширенную рецензию Симха Фридман. Автор рецензии насколько возможно пытается понять логику и аргументацию сторонников Цукурса, и где-то как-то даже сочувствует им. Вместе с тем, он считает важным разъяснить свою позицию с традиционной еврейской точки зрения. Намерения безусловно благие, но…
Гербертс Цукурс
Действительно, был этот человек горд, и бесстрашен, и доблестен, и очень честолюбив, и дальние полеты, и книги его принесли вполне заслуженную славу и Родине, и — конечно же, в первую очередь, ему самому.
Политикой, похоже, особо не интересовался — летал и при республике, и при диктатуре, при советах тоже намеривался, но что-то с ними не сладилось, а немцы пришли — хоть и не взлетел, но на земле быстро оказался на виду.
Знал ли он, какими делами занималась команда Арайса, в которую добровольцем вступил? Естественно, все это знали. Убивал ли кого-то сам? Тут мнения расходятся, одни рассказывают, что он в гетто по улицам бегал и в прохожих палил, другие свидетельствуют, что каких-то евреев прятал… Одно, впрочем, не исключает другого. При тех количествах, что принимал он на грудь и заливал за галстук уже не год и не два, не он первый, не он последний, кто по улицам бегает и прохожих стреляет. А при тех отношениях взаимовыгодного сотрудничества и даже приятельства со многими евреями, какие сложились у него во времена «свободного полета», вполне могла с кем-то возникнуть и настоящая дружба…
Реклама музыкальной драмы
Во всяком случае, ясно, что в организованных ликвидациях он не участвовал и целью его было отнюдь не «окончательное решение», но только и исключительно привлечение общественного внимания к несколько подзабытой на тот момент собственной персоне… и кто же мог подумать, что Гитлер проиграет войну?..
Пришлось сбегать через Францию в Южную Америку, где до него в 65-м году добрался МОССАД и ликвидировал — по слухам, не слишком вежливо. Вообще-то МОССАД по тем временам много до кого добирался, особенно в Южной Америке — выбор был богатый. Почему остановились именно на Цукурсе?.. Даже если мы выявим и приобщим к делу все привходящие обстоятельства — был ли в МОССАДе кто-то из Риги, кто личные счеты хотел свести, достать ли его было легче, поскольку был не очень осторожен, а может, просто на известности своей погорел… Все равно не сможем ответить на эксплицитно не заданный, но имплицитно присутствующий во фридмановском тексте вопрос: А справедливо ли это?
Вопрос далеко не так прост, как кажется с первого взгляда, и, как ни странно, ответ на него связан не с выяснением, что данный конкретный Цукурс совершил, а чего не совершал. Это — тот самый вопрос, который Ханна Арендт поставила на процессе Эйхмана, в деяниях которого сомневаться ну никак невозможно, но… столь же невозможно определить степень его личной ответственности.
* * *
Кому судить? Кого судить? За что судить?
Ю. Ким
Современные европейцы, в особенности из тех, что метко именуются в Германии «воскресными христианами» (в смысле — все христианство исчерпывается воскресной мессой), любят на досуге порассуждать, что вот мол, жестокая религия у евреев, у нас не в пример гуманнее — причем ссылаются на Исх.21,23-24: «Отдай душу за душу, глаз за глаз, зуб за зуб, руку за руку, ногу за ногу, обожжение за обожжение, рану за рану, ушиб за ушиб«.
Наиболее распространенное в современном мире толкование — призыв к мести — есть полный абсурд, ибо настоящая, эффективная месть будет — за зуб челюсть высадить, чтоб неповадно было. Предписание ТАНАХа явно не для мстителя предназначено, а для судьи, но мы сейчас не про то. Мы про то, что Новый Завет этот закон заменяет… гораздо более свирепым: «Какою мерою мерите, такою же отмерится и вам». (Лк. 6,39).
Участие Адольфа Эйхмана в уничтожении тысяч людей есть установленный факт, но установить меру его личной ответственности в принципе невозможно. Его утверждения, что никакой заинтересованности в смерти этих людей у него не было, скорее всего, соответствуют действительности. Заинтересованность у него была исключительно в собственной карьере, причем, судя по достигнутым результатам, он действительно был достоин высокого положения в любой бюрократической иерархии.
И вот Ханна Арендт в отчаянии разводит руками: нет в ее римском праве (которое по этому параметру от еврейского не отличается ничуть) такого закона, чтобы судить и осудить, ибо невозможно определить размер ущерба, нанесенного лично им. Размазан ущерб по не поддающейся исчислению толпе — от немецкого фюрера до отчаявшегося председателя юденрата, венгерского паровозного машиниста и украинского надзирателя на освенцимской рампе — пойди, разберись!
Но тут появляется на сцене идейный сионист Давид Бен Гурион и… судит, как ни странно, по закону христианскому: «Ты, Адольф Эйхман, сознаешься, что видел в нашем уничтожении средство для достижения своей карьерной цели? Ну и ладушки — теперь я вижу в твоем уничтожении средство для пиарных целей моих. И ничуть неинтересно мне определять меру твоей личной вины — ты ведь евреев, которых в вагоны запихивал, ни в чем и не обвинял даже. Какою мерой мерил ты нам — теперь тебе от нас отмерено будет». Не по мере содеянного, как в ТАНАХе написано (и то сказать, сколько б раз тогда Эйхмана вешать пришлось бы — подать сюда мой верный калькулятор!..), но по мере твоего отказа увидеть в нас людей.
Давным-давно уже Гегель объяснил, что, карая преступника, мы признаем за ним тем самым свободу воли и человеческое достоинство: он выбрал то, что выбрал, и должен принять последствия своего решения, и потому так важно определить, что именно он решил и как исполнил это. Но если в Эйхмане видеть не личность, подобную нам и способную к коммуникации, а всего лишь средство, которое мы вольны по собственному произволению использовать для собственных целей, вопрос его личной ответственности оказывается автоматически снят. Мера за меру. И кстати, в конце концов признала-таки Ханна Арендт, что это в подобных случаях — единственно возможная справедливость.
Вернемся к Цукурсу. По степени личной ответственность его можно расположить где-то между паровозным машинистом и мелким мародером, вселившимся в квартиру, опустевшую вследствие «окончательного решения». Не Бог весть что, но… поскольку сам он считал вполне приемлемым рассматривать евреев как расходный материал для восхождения по карьерной лестнице, то и МОССАД, в свою очередь, по каким-то своим соображениям, увидел в нем подходящего кандидата на ликвидацию.
Так в чем проблема?
Да в том, что что Гитлер войну проиграл, и с ним проиграли все, кто выбрал его из двух сцепившихся в смертельной схватке тоталитарных монстров. Не повезло Цукурсу, а с ним и тем, кто его нынче в герои продвигает. Приходится изворачиваться, ловчить, заурядный конформизм стилизуя под античную трагедию, что, в частности, однозначно прослеживается в мюзикле, обсуждаемом господином Фридманом.
Но не повезло и самому Фридману, и прочим латышским евреям — т.е. действительно латышским, не тем, кого игра судьбы в те края забросила после 45-го года, а другим — много поколений прожившим в маленькой стране, что лишь совсем недавно стала государством.
* * *
Но не твердите нам о том,
Что на вулкане мы живем —
Ведь все мы существуем на вулкане.
А. Городницкий
В отличие от цыган, что с «почвенной нацией» жили всегда рядом, но не вместе, мы с местной культурой во все времена и во всех местах соприкасались довольно интенсивно: ремесленники, торговцы, финансисты, посредники и переводчики волей-неволей впитывают из окружения больше, чем гастролирующий ансамбль песни и пляски.
Очень многими достижениями, которыми по праву гордится, обязан наш народ своеобразному «симбиозу» еврейской диаспоры с нееврейским окружением. Без влияния эллинизма вряд ли мог возникнуть Талмуд, испанское наследие без труда просматривается в цфатской каббале, хоть Гитлер и считал теорию относительности «еврейской физикой», ее трудно представить вне сферы немецких университетов, Шагал не зря в Париже проживал, а за российские корни теории и практики сионизма я уже и вовсе молчу.
Инкультурация естественно порождала тягу к ассимиляции: коль скоро я на самом деле владею испанской, немецкой, русской культурой — надо ли навсегда оставаться каким-то недоиспанцем, недонемцем, недорусским или недолатышом? Вроде бы и логично, но… как-то все эти соображения упускали всегда из виду мнение настоящих испанцев, русских, немцев или латышей.
Говорят, что самая плодородная почва — в окрестностях вулканов, прекрасные урожаи можно собирать, но… только в перерывах между извержениями, и очень трудно предсказать заранее, когда снова под ногами загорится земля. Жить там или не жить, пахать или не пахать — дело личного выбора, в конце концов, кто не рискует — шампанского не пьет, но важно не заблуждаться насчет перспектив своего строительства на песке.
Вот, к примеру, Помпею строили-строили и построили, красивую такую, с виллами, с мозаичными полами, а потом в один прекрасный день… Впрочем, специалисты считают, что Брюллов несколько сгустил краски, не так все было внезапно, люди даже успели убежать… но уж, понятно — в чем были — мозаики остались археологам.
Жители Помпеи до нашей эры спаслись, потому что помнили, что при всем плодородии почвы и приятном климате Везувий-таки вулкан. А вот немецкие евреи в 33 — 38 году позабыли, что при всей культуре и цивилизованности Германия-таки галут. Известные социологические процессы хоть и более предсказуемы, чем извержения вулканов, но ничуть не более управляемы. Точнее всех сказал, наверное, Ким:
— Но если все охвачены одним
Безумием — не на день, а на годы?
Идет потоп — и он неудержим
И увлекает целые народы!
Так что же может слабый человек
В кошмаре, чей предел непредсказуем?
Что может он, когда безумен век?
И кто виновен в том, что век безумен?
Кризисы были, есть и будут в истории любого народа, от них страдали и будут страдать меньшинства, и прежде всего, конечно, евреи. И чем более склонны они к ассимиляции, чем более «своими» себя чувствуют в местной культуре, тем тяжелее будет им обнаружить, что местные-то далеко не всегда считают их таковыми. Даже если до смертоубийства дело не дойдет, ограничится газетной травлей и раскрытием псевдонимов, психологический шок окажется очень тяжелым.
Вспомним хотя бы пользующуюся ныне большой популярностью на Западе Симону Вайль, которая изо всех сил убеждала вишийских чиновников, ее за еврейку не считать, ибо все ее мировоззрение основано на греческой философии. Или Бориса Пастернака, ничего общего не желавшего иметь с евреями в достославную эпоху «борьбы с космополитизмом».
Взаимности, однако, они не встретили. Почему?
Это подробно объяснил А. Солженицын в своем знаменитом труде «200 лет вместе». Всю правду выложил — не в смысле фактов, там-то как раз обнаружилось множество, мягко говоря, неточностей — но в смысле своего (и, несомненно, большинства русского народа) понимания ситуации и выводов, какие сделать из нее надлежит. Причем, сдается нам, что позиция его очень многим латышам близка и понятна. Вкратце она такова:
Есть евреи, что понимают себя в первую очередь как евреев — нам такие тут не нужны. Уматывайте куда хотите — будем с вами на расстоянии с удовольствием мирно сосуществовать. А если по каким-то причинам уехать не можете — ну ладно, вступим в отношения чисто договорные, взаимовыгодные, только не претендуйте на участие в решении судеб народа и страны.
Но есть и другие, что утверждают свою принадлежность к нашему народу и обижаются, когда мы ее не признаем. Но ребята — будьте же логичными: если хотите быть НАМИ, то должны, как и мы, быть в первую очередь озабочены НАШИМИ интересами, проблемами НАШЕГО народа. И если по этой причине в университетах процентную норму вводят, то не на что вам жаловаться. И если нам для ради самоуважения неудавшуюся революцию надо на кого-то спихнуть, то ваше дело — отнестись с пониманием, тем более что вы в ней участвовали действительно активно. Не возражайте против легенд «ташкентского фронта», чтобы нам не мешать, сохраняя достоинство, поражения сорок первого замести под ковер. Согласитесь же наконец, что ваша роль «козла отпущения» для душевного спокойствия нам необходима, покайтесь за нас в общей нашей вине, мы тоже честно покаемся, что не противостояли вашему коварному соблазну, и будет нам щастье.
С точки зрения Солженицына все логично и удивляться нечему. Куда удивительнее, что не так уж мало нашлось в России евреев, готовых «примиряться» на таких условиях.
Впрочем, не только в России. В «Истоках тоталитаризма» упоминает Ханна Арендт, что еврейские политики в Европе за что угодно бороться были готовы — от собственного кармана до освобождения пролетариев всех стран — только не за еврейские интересы, как бы сие ни понимать. Им, похоже, и в голову не приходило, что такие интересы в принципе существовать могут. С Холокостом, правда, пришло, но… было уже поздно.
В той же книге та же Ханна отмечает с горечью, что ни для кого кроме евреев Холокост неожиданностью не стал. Но уж для евреев — стал в полной мере, и восприятие их, вероятно, точнее всего можно описать знаменитым цветаевским:
Вчера ещё в глаза глядел,
А нынче — всё косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, —
Всё жаворонки нынче — вороны!
В глазах евреев происходящее точнее всего описывалось словом: «Предательство«. Но разделяет ли это мнение большинство «почвенных наций»?
Не те, кто верил в гитлеровские теории и рвался спасать человечество от коварных «Сионских мудрецов», и не те, кто, напротив, старался евреев спасать и спасал, нередко ценою собственной жизни, а просто среднестатистические обыватели, которые энтузиазмом не пылали, но могли и поучаствовать, если выгодно. Те, кого, как и подобает национальному герою, в точности воплощает и выражает Гребертс Цукурс?
* * *
Если б мишки были пчёлами,
То они бы нипочём
Никогда и не подумали
Так высóко строить дом;
И тогда (конечно, если бы
Пчёлы — это были мишки!)
Нам бы, мишкам, было незачем
Лазить на такие вышки!
Б. Заходер
Псевдоэпиграф — это произведение, претендующее на авторство известного или авторитетного человека, на самом деле не создававшего его. Бывает, что это — сознательный обман с целью придания произведению дополнительного веса и авторитета (например, приписывание Льву Толстому известного текста Г. Гутмана). Но нередко — просто литературная фантазия на тему «Если бы директором был я». Например, автор библейской книги Экклезиаст (по-еврейски Когелет) отнюдь не намеривался выдавать себя за давно покойного царя Соломона, он просто моделировал некую ситуацию.
Автор явственно стремится и умеет говорить на языке Цукурса — не только в смысле лексики и грамматики, но и в смысле образности, традиции, картины мира. Он даже соглашается с (весьма сомнительным!) коллективным обвинением евреев в поддержке советской власти (хотя и возражает против коллективного наказания), но…
Справедливо ли в предательстве обвинять того, кто верности не обещал — ни эксплицитно, ни даже по умолчанию? Каким-то отдельным евреям, с которыми его связывала личная дружба, да, помог, но никогда не подряжался обеспечивать выживание еврейского народа. Да, местами и временами отношения были вполне добрососедские, коммерция была взаимовыгодной, но ведь на самом-то деле не бывало никогда братства. Так почему евреи (причем, именно те, чьи предки веками жили в Латвии) очень хотят верить, что угрызения совести из вышеприведенной баллады существуют (ну, или хотя бы теоретически возможны!) в действительности, а не являются плодом их фантазий?
Да потому что вслед за Мартином Бубером и Эммануэлем Левинасом отчаянно и безнадежно надеются преодолеть то, что еще ДО Холокоста понял и точно описал Франц Кафка: Человек человеку — вещь. И потому изо всех сил стараются увидеть во всяком человеке личность, понять ДРУГОГО, даже ценой страдания, ценой утраты инстинкта самосохранения, в надежде, что таким путем удастся изменить мир к лучшему.
Увы и ах… Популярный рецепт улучшения мира путем морального самосовершенствования подходит только для того, кто твердо решил всю жизнь провести в пустыне в позе лотоса, питаясь жареными акридами и созерцая собственный пуп. Когда Лев Толстой попытался воплотить эту доктрину в общении с людьми… спросите у бедной Софьи Андреевны, во что обошлась конкретным ближним его абстрактная любовь к ближнему.
Разумеется, живя в диаспоре, необходимо налаживать отношения с окружающими, но — с такими, какие они на самом деле есть, а не с такими, какими мы, возможно, хотели бы их видеть. На тех условиях, которые предлагают они и до тех пор, пока это их устраивает, не потому что это соответствует нашим возвышенным представлениям о сотрудничестве, а потому что вулкан есть вулкан, и характера его не изменит никакое пресмыкательство, никакая открытость без взаимности, никакое согласие «на себя примерить» позицию другого, от него того же не ожидая.
За долгие века проживания бок о бок с НИМИ незаметно для себя в какой-то мере перешли мы от проживания к жизни, надеясь на свой краешек местечка не только под физическим, но и под духовным солнцем. Нет, это отнюдь не чисто латвийская проблема — это проблема любой диаспоры. Проблема «немцев Моисеева закона» и «свободных граждан Франции», испанских «новых христиан», большого любителя русского воздуха Павла Когана и тех, кто с радостью принимает условия солженицынского «примирения». Туда же до кучи — и прихожан американской реформистской синагоги, которые очень сердятся на Израиль за недостаточно миролюбивое поведение. Ничего они не забыли и ничему не научились.
Только вот зря вы это, господа-товарищи, честное слово, зря! Во взаимовыгодных контактах, конечно, вам не откажут, даже добрососедство наладится… ну, то есть, местами и временами… но стоит ли наступать на те же грабли и уже опять с братством путать его?
Коль скоро довелось нам жить на вулкане — то ли по свободному выбору, то ли просто за неимением лучшего — не стоит забывать, что он-таки вулкан и за него не надо давать обещания, никогда больше не извергаться.
Зато, возможно, стоит задуматься о другой справедливости, ценность которой открыл нам Холокост. Извиняться нам не за что. Мера — за меру.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer8-9-vic/
