Наталья Тихомирова (Шальникова)
Москва, осень 1980 года
В 1976 году, отдыхая с детьми на Рижском взморье в доме творчества писателей, я познакомилась и подружилась с Елизаром Юрьевичем Мальцевым. Он был так не похож на окружающих и своим внешним видом, и не банальностью своих высказываний, что я с удовольствием встречалась и беседовала с ним, гуляя предзакатными вечерами по берегу Рижского залива. По канонам Союза писателей, он принадлежал к «деревенщикам». Елизар Юрьевич происходил из крестьянского старообрядческого рода из Забайкалья. Но уже и он, и тем более его семья, утратили связь с крестьянством. Это подробно и интересно описано в его автобиографическом романе «Белые гуси на белом снегу». Возможно, что двойственность натуры Елизара Юрьевича как раз и определялась утратой связи с прошлым его семьи. С одной стороны — активный член коммунистической партии (кажется, в какие— то годы он был даже конфликтным секретарем парторганизации Союза писателей), с другой — несомненный диссидент по своей упрямой и честной натуре, он во многих своих поступках был весьма неординарен. В последний раз я видела его в 1996 году. Последние годы он жил в Переделкино, похоронил любимую жену, почти ослеп, был очень одинок. За ним ухаживали две его дочери. А в те далекие 70-е годы он был весел, остроумен и всегда окружен друзьями и приятелями.
И надо же было случиться такому «несчастью», что его любимая младшая дочь Олеся вышла замуж за еврея — психиатра Литфонда Давида Черняховского. Любя свою дочь, защищая ее и ее любовь, чувствительный к любому проявлению несправедливости, Елизар Юрьевич стал живо интересоваться еврейскими проблемами, и, как он сказал мне со смехом: «Я совсем ожидовел». Многие «деревенщики» были антисемитами, вели откровенные разговоры на эту тему и не стеснялись в присутствии Елизара Юрьевича это обсуждать. Вот в это время и стал он собирать воедино то, что, по его мнению, свидетельствовало о возникновении некой организации фашистского толка. В те годы я и сама сталкивалась с откровенно антисемитскими взглядами некоторых моих филологически образованных знакомых. Созданное в эти годы общество «Защиты памятников старины», занимавшееся сохранением архитектурных памятников, почему-то заботило, чтобы памятники восстанавливались только русскими руками. Слышать это было дико, т.к. эти «реставраторы» претендовали на интеллигентность.
Осенью 80-го года я болела и жила в квартире родителей, которые отдыхали в Дубне, а муж уехал читать лекции от общества «Знание». Я пригласила Елизара Юрьевича на ужин. Он стал мне с энтузиазмом рассказывать, что только что закончил свою работу, что в «столе» у него на даче лежит полная информация об антисемитской организации в СССР под названием «Память» с фамилиями всех ее главарей и городами, где организация имеет свои филиалы. Эта организация по его мнению была создана КГБ и поддерживается властью. Был очень убедителен, утверждая, что скоро начнутся активные действия, евреям будет худо, им лучше уезжать из страны. Печалился, что, может быть, ему предстоит расставание с любимой дочерью Олесей.
Дарственная надпись Е.Ю.Мальцева на книге «Белые гуси на белом снегу»
Надо еще добавить, что за несколько дней до нашей встречи, механик, работавший со мной в лаборатории и живший где-то в конце Ленинского проспекта, принес на работу листовку, найденную им в почтовом ящике. Листовка была отпечатана типографским способом и была столь антисемитского содержания, что я долго не могла прийти в себя после ее прочтения. В листовке осуждались смешанные браки между русскими и евреями. Таких «продавшихся» русских называли врагами, разрушителями русского генофонда и грозили физическим уничтожением смешанным семьям.
После долгих обсуждений в лаборатории листовку решили уничтожить, т.к. для передачи на Запад нужны были контакты, которых у нас не было, с диссидентами мы были незнакомы, а посылать ее в КГБ смысла не было, т.к. мы все хорошо понимали, откуда дул ветер. Простые советские люди не имели возможности типографским способом что-либо напечатать. Ходившая по рукам в те годы подпольная самиздатовская литература была слепыми 7-ми или 8-ми экземплярами текстов, отпечатанных на пишущих машинках, либо фотокопиями, иногда очень тщательно сделанными.
В тот же вечер, после ухода Мальцева, ко мне пришла моя приятельница Эрна Лакс. Эрна работала тренером по теннису и плаванью в Лужниках. У нее занималась теннисом моя 20-летняя дочь Катя. Познакомилась я с Эрной за несколько лет до этого в Пицунде, во время короткого 10 дневного отпуска: поехала поиграть в теннис и покупаться в море. Мать Эрны была еврейкой, отец австрийцем, коммунистом, работавшим в Коминтерне еще в 1930-е годы. Мать Эрны работала там же машинисткой, они познакомились, полюбили друг друга, поженились, у них родилась дочь. В 37 году отца посадили, в 56 выпустили тяжело больным человеком. Оставив семью, он вернулся в Вену. Там женился вторично, но вскоре умер. При рождении мать записала Эрну «немкой». Из-за этого бедная Эрна настрадалась не только во время войны, но и после нее. Ее не принимали ни в какие Вузы, кроме физкультурного. Раз в год она навещала отца в Вене, а после его смерти ездила на его могилу. Жила с матерью, подрабатывала частными уроками тенниса и плаванья. После смерти матери очень хотела уехать в Вену, но вдова отца не приглашала ее на постоянное жительство. Ко мне в тот вечер Эрна пришла сделать массаж. У меня болела спина, а Эрна училась на курсах массажисток и ей была нужна практика.
Под сильным впечатлением от рассказов Мальцева, зная о настроениях Эрны и о ее желании уехать, я, назвав Елизара Юрьевича, стала уговаривать Эрну сделать это поскорее, т.к. могут начаться еврейские погромы. Хотя по паспорту она была немкой, на рабочей окраине, где она жила, ее часто на улице называли «жидовкой».
От меня Эрна поехала делать массаж нашей с ней общей знакомой Рите Емельяновой, бывшей чемпионке СССР по теннису. Рита была замужем за известным спортсменом Тер-Ованесяном, чемпионом СССР по тройному прыжку. В то время он был одним из руководителей легкоатлетической ассоциации СССР. В его присутствии Эрна рассказала о том, что слышала от меня, а для большей убедительности соврала, будто слышала обо всем этом от самого Елизара Юрьевича Мальцева.
Утром следующего дня рыдающая и кающаяся Эрна позвонила мне из телефона-автомата и сказала, что нам нужно срочно встретиться. Мы встретились в метро, и она сообщила мне, что ее вызывают в КГБ. Я была перепугана не меньше ее самой: боялась в основном за Елизара Юрьевича, в столе которого на даче, как он мне рассказал, лежала его крамольная рукопись. Единственное, о чем я просила Эрну, так это о том, чтобы в КГБ она всё сваливала на меня и выгораживала Елизара Юрьевича.
В тот же день из командировки вернулся мой муж и родители из Дубны. Я все рассказала отцу и мужу. Я просила их совета, как мне обо всем сообщить Мальцеву. Гуляя по улице, мы обсуждали и обсуждали сложившуюся ситуацию. О том, что они говорили мне и как ругали за неосторожность и общение с «проходимцами», пересказать невозможно. Потом отец и муж решили обсудить этот вопрос без меня и вынесли вердикт: к Мальцеву на дачу не ездить и не говорить с ним на эту тему по телефону. Решение мне было абсолютно непонятно, но я подчинилась.
Встречаться с Эрной мне тоже было запрещено, но с ней я все-таки встретилась. Хотела знать, чем завершился ее вызов в КГБ. Оказалось, что, не скрывая источника информации, т.е. Тер-Ованесяна, полковник КГБ интересовался только одним: что ей известно о фашистах в СССР и об обществе «Память». В конце беседы полковник пригрозил ей санкциями за неофициальные уроки тенниса и плаванья, лишением пропуска на стадион в Лужниках и даже высылкой за 101 километр от Москвы.
Я стала ждать вызова в КГБ. Настроена была более чем решительно. Но вместо меня вызвали моего мужа. Он подробно мне рассказал обо всех заданных ему вопросах. Он постарался придать рассказам Елизара Юрьевича оттенок чудаковатой болтовни, к которой никто не относится всерьез. Вопрос о том, почему вызвали моего мужа, а не меня, до сих пор мучает меня.
Но самое удивительное состоит в том, что Елизар Юрьевич ничего об этой истории не знал, никто его никуда не вызывал, на дачу в Переделкино за рукописью никто не приезжал… Через несколько лет Мальцев, кажется, был единственным русским свидетелем на процессе антисемита Осташвили, Эрна эмигрировала в Германию. А я иногда мысленно возвращаюсь к этой истории. Единственное, чего от нас хотели в КГБ, — нераспространения информации о созданной ими организации «Память». Они этого добились. Были бы мы менее зависимыми, может быть чернорубашечники и не разгуливали сейчас свободно по городам России.
Послесловие
Семен Резник: Постскриптум
Сейчас мало кто помнит об обществе «Память». В России выросло целое поколение, которое о нем уже ничего не слышало. Взмыв в зенит на небосклоне горбачевской гласности, оно затем взорвалось фейерверком, раздробившись на множество осколков, постепенно гаснувших и растворявшихся в турбулентном потоке российского общественного сознания, так что от него вроде бы не осталось следа.
Но такое впечатление обманчиво. Ибо, на самом деле, осколки «Памяти» не исчезли, а интегрировались в одно из магистральных направлений современной русской «духовности», что активно воздействует на общественно-политический климат страны и очень тяжело сказывается на ее внутреннем и международном положении.
Каково происхождение «Памяти»? В этом вопросе есть два аспекта: идеологический и организационный. О перерождении коммунистической идеологии в неонацистскую рассказано в моей книге «Красное и коричневое»[1]. Начало этого перерождения восходит к поздне-сталинской эпохе, ознаменовавшейся борьбой с «безродным космополитизмом», «низкопоклонством перед Западом», за русский приоритет, затем «Делом врачей». Однако после смерти Сталина «врачи-отравители» были реабилитированы, культ личности «вождя народов» был развенчан, а «борьба за русский приоритет» выродилась в анекдоты о России — родине слонов. Перерождение красной идеологии в коричневую было абортировано. Заново этот эмбрион был зачат после подавления «Пражской весны» советскими танками в августе 1968 года.
Военная операция в Чехословакии была проведена блестяще. Через пару часов после того, как был отдан приказ о переходе границы, советские танки ворвались в Прагу. Здание ЦК компартии было окружено, политбюро арестовано, генеральный секретарь Александр Дубчек был доставлен в Кремль в качестве пленника. В Москве говорили, что заседание советского политбюро началось с того, что предсовмина А.Н. Косыгин влепил Дубчеку пощечину. Чтобы неповадно было строить «социализм с человеческим лицом».
Словом, победа советского оружия была полной и сокрушительной. Но вторжение в дружественную страну социализма нужно было как-то объяснить. А с этим у кремлевских заправил получалось гораздо хуже. Старые пропагандистские лозунги о классовой борьбе и интернациональной солидарности плохо увязывались с ничем не спровоцированным захватом «братской страны». На Западе вторжение в Чехословакию осудили не только «буржуазные» правительства, но и крупнейшие компартии: итальянская, французская и прочие еврокоммунисты. А в самой России иллюзии масс о преимуществах социализма над загнивающим капитализмом давно улетучились. Нарастало правозащитное движение. Семеро самых смелых правозащитников устроили демонстрацию протеста на Красной площади, и, хотя она длилась меньше минуты, благодаря «вражьим» радиоголосам она имела большой резонанс. Властям потребовались более действенные аргументы. И тогда, из заплесневелых запасников было вынуто стародавнее, даже не ленинско-сталинское, а еще дореволюционное клише черносотенной пропаганды о жидо-масонском заговоре. На новом витке диалектической спирали оно было лишь слегка подретушировано. «Жиды» превратились в «сионистов», ну а масоны так и остались масонами: к ним можно было причислить всякого, кто не угоден властям, но не имеет еврейских корней.
Стартовым выстрелом кампании стала небольшая книжка С.И.Иванова «Осторожно: сионизм!» (1969). Автор был сотрудником ЦК партии и, вероятно, написал ее «по поручению». В книге объяснялось, что в США и во всех странах Запада давно господствуют «сионисты». Они хотят захватить власть над всем миром и теперь нацелены на Советский Союз и страны социалистического лагеря. Их метод — не вооруженное вторжение, а хитрый захват власти изнутри. Такой «захват» почти произошел в Чехословакии. Не удался он только потому, что ей вовремя была оказана «братская помощь странами Варшавского договора», как официально называлось вторжение советских войск. В книге объяснялось, что тайные происки «сионистов» против социализма продолжаются, советские люди должны быть бдительны, ибо «сионисты» действуют исподтишка. Прикидываясь лояльными советскими гражданами и даже правоверными коммунистами, работая на разных советских предприятиях, в учреждениях, в науке, культуре, литературе, искусстве, они стараются изо всех сил, чтобы их отличали, повышали по службе, назначали на руководящие посты. Заняв эти посты, они, по тайному указанию «международных сионистских центров», готовят «верхушечный переворот». Как в Чехословакии.
Как сказано выше, книга «Осторожно: сионизм!» была первой ласточкой. За ней такие книги пошли косяком. До начала горбачевской гласности, когда вся печатная продукция находилась под строгим контролем государства, было издано около двухсот книг по «разоблачению международного сионизма», их общий тираж был близок к 10 миллионам экземпляров. И на них был спрос: на полках книжных магазинов они не залеживались.
На борьбу с «сионизмом» были мобилизованы не только книжные издания. В 1986 году увидел свет библиографический труд А. Романенко «О классовой сущности сионизма». Около двухсот страниц в ней (63-247) отводится литературе о «реакционной сущности сионизма в период с конца 60-х годов по настоящее время». Перечислены многие сотни крупных и мелких работ — от увесистых томов и тонких брошюр до публикаций разного размера в солидных «научных» сборниках, в научных журналах вроде «Вопросов истории», а также в массовых журналах вроде «Человек и закон». Немалый урожай А.Романенко собрал и в таких экзотических изданиях, как «Агитатор армии и флота», «Коммунист вооруженных сил» и т.п.
Однако автор библиографического труда явно схалтурил. Как я писал более 25 лет назад, труд А. Романенко «грешит столь существенными пробелами, что дает лишь весьма зауженное представление о масштабе антисемитской пропаганды, развернутой в Советском Союзе в эпоху, которую теперь называют “застоем”. В чем, в чем, а в этом застоя не было!»[2]. Прошу прощения за самоцитирование, но лучше выразить высказанную тогда мысль я не могу. Таковы были идеологические предпосылки появления общества «Память», громко заявившего о себе уже в годы перестройки и гласности.
Но возникло оно значительно раньше, еще в глухую пору застоя.
Как возникло, под чьим крылом, при каких обстоятельствах?
Пока я работал над книгой «Красное и коричневое», я дважды ездил в Россию. Встречался и долго беседовал с лидером одного из звеньев «Памяти» Игорем Сычевым. Раздобыл магнитозаписи «пламенных» выступлений наиболее известного главаря «Памяти» Дмитрия Васильева. Особые, хотя и заочные, отношения были у меня с главой еще одного звена «Памяти», Валерием Емельяновым — автором скандальной книги «Десионизация» и убийцей собственной жены, которую, как считал, охмурили «сионисты». Справедливый советский суд, на котором мне довелось присутствовать, квалифицировал преступление Емельянова как «преднамеренное убийство, совершенное с особой жестокостью». Закон в таких случаях был неумолим: смертная казнь. Но кто-то где-то решил, что такой воитель с сионизмом и масонством еще пригодится. Суд приговорил Емельянова к… лечению в психиатрической больнице закрытого типа. Полечившись лет пять, Емельянов выздоровел и, полный сил, примкнул к «Памяти». Пока Дмитрий Васильев именовал себя беспартийным большевиком-ленинцем, а «сионистов» врагами советской власти, они неплохо ладили. Но затем Васильев переродился в православного патриота, подружился с видными представителями церкви, тогда как Емельянов считал, что крещение Руси Великим князем Владимиром было самой крупной диверсией сионизма против России. Емельянов со своей группой образовал другую «Память», в которой поклонялись Даждь-богу и другим языческим богам, а Иисуса Христа и Великого князя Владимира клеймили как евреев и ставленников международного сионизма. Так произошел первый раскол в «Памяти». Затем от Васильева отделилась группа Игоря Сычева.
Незабываема для меня затянувшаяся до глубокой ночи беседа с Владимиром Прибыловским, диссидентом и интеллектуалом, который внимательно отслеживал все, что было связано с обществом «Память», собирал материалы о нем и щедро делился всем, что знал. Встретились мы с ним в маленькой сторожке на заброшенном складе, где Володя работал ночным сторожем. Кругом не было ни души, и я до двух часов ночи записывал на магнитофон его неторопливое повествование.
В дальнейшем расколы в «Памяти» усугублялись. В более поздних публикациях Владимир Прибыловский насчитывал семнадцать организаций под названием «Память»[3]. Каждая имела своего вожака; все они враждовали между собой и изобличали друг друга в принадлежности к сионо-масонству. Общего для всех фюрера так и не появилось, что, видимо, и послужило причиной организационного распада этой звонкой «патриотической» организации. Что же касается ее идеологической составляющей, то она и сейчас живее всех живых. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в последние выпуски газеты «Завтра», журнала «Наш современник» или таких интернет-изданий, как «Русь православная» …
Различных материалов о «Памяти» я собрал много, но о том, как и кем она была создана, сведения были неполные и противоречивые. Поэтому особый интерес представляют публикуемые воспоминания Наталии Александровны Тихомировой. Ей пришлось соприкоснуться с «Памятью», когда эта организация была еще почти никому не известна.
[1] Семен Резник. Красное и коричневое: книга о советском нацизме / Вашингтон «Вызов», 1991
[2] Там же, С. 120
[3]3 См., например: http://www.panorama.ru/gazeta/1-30/p21pam.html
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer8-9-tihomirova/
