ВЕЧЕРНИЕ ЛЮДИ
Когда Эмиль проснулся, за окном уже сгустились сумерки. Оцепенение, тяжёлая апатия, спутница послеобеденного дня, навалилась на него, едва разлепившего веки. Забытое ощущение радости, прогулка по тихой аллее, речная свежесть остались где-то позади, там, куда уходит всё, ещё совсем недавно будоражившее и заставлявшее сердце биться быстрее. Поездка вдруг показалась ему бессмысленной авантюрой, последствием эйфории, неожиданно ворвавшейся в жизнь после долгого перерыва. Эмиль повернулся на бок. Некоторое время он боролся с желанием покинуть номер, пешком, через мост добраться до незнакомого города, в первом попавшемся магазине купить плоскую бутылку и жадно глотать обжигающую жидкость. Через полчаса он спустил с кровати ноги, посидел и пошёл в ванную. Там он долго бросал в лицо горсти холодной воды, пока туман в голове не начал понемногу рассеиваться. Эмиль вернулся в комнату, разобрал сумку, разложив по полкам вещи, потом снова зашёл в ванную. Из зеркала на него смотрели покрасневшие после сна глаза, он видел ранние морщины и начинающие отступать волосы. Причесавшись и непривычно тщательно почистив зубы, Эмиль задумался о том, как собирался провести вечер. Осматривать местные достопримечательности смысла в темноте, конечно же, не имело, перспектива отлёживаться в номере почти пугала. Электронные часы, встроенные в прикроватную тумбочку, показывали начало седьмого. Питание в «Доме солнца» входило в стоимость пребывания, и Эмиль рассудил, что мог отправиться в бар, учитывая вполне подходившее для ужина время.
Ветер снаружи окреп, в воздухе чувствовалась осень. Стемнело, и на небе стали проявляться звёзды, светила влюблённых, поэтов и одиноких путешественников. Бар оказался прямоугольным деревянным зданием, с верандой, где в более тёплое время, несомненно, ставили столики. Там тоже горел в камине огонь, навевая мысли о тавернах, тушах на вертелах и шипении жира. Негромко играла музыка, что-то без слов, в неярком свете светильников на стенах две пары двигались в такт мелодии. В одной из них Эмиль узнал своих спутников из автобуса. За столиком в дальнем углу сидел пожилой полный мужчина, увлечённый ужином, в другом углу расположилась компания из нескольких человек. Они вполголоса смеялись, бросая кубики на доску для какой-то игры. За стойкой невысокого роста очень худой мужчина колдовал над кофейными чашками.
– Добрый вечер.
– Здравствуйте, – мужчина поднял глаза. На вид ему было чуть больше сорока, но коротко стриженые волосы отливали сединой.
– Я сегодня первый день здесь, пока ещё не представляю, как у вас тут всё устроено, решил начать с ужина.
– Вполне разумное решение для человека с дороги, – бармен улыбнулся, и Эмиль подумал, что такая улыбка не могла не нравиться женщинам. – Присаживайтесь, Анна сейчас принесёт вам меню.
На мгновение Эмилю показалось, что он прекрасно знал местную официантку. Потом неприятное чувство прошло. Он сел в единственном незанятом углу. Мелодия закончилась, её сменила другая, в похожем ключе. Пара из автобуса вернулась за свой столик, оставшиеся, мужчина в костюме и его спутница в вечернем платье, продолжили танцевать, мягко встраиваясь в новую музыку. Эмиль посмотрел по сторонам. Похоже, здесь не придавали значения связанным с одеждой условностям. «Что ж, ещё один плюс», – подумал Эмиль и подцепил пальцем ворот своего просторного свитера.
– Добрый вечер, меня зовут Анна.
Подошедшая девушка не имела ничего общего с носившей с ней одно имя. Осанка и широкие плечи выдавали в ней поклонницу спортивных занятий. Анна объяснила, что гостям всегда предоставлялся выбор из двух меню. Эмиль вновь приятно удивился, изучил предложенные варианты и попросил принести мясо с овощным рагу. Рыбу он отверг, не задумываясь, с детства относясь к ней с необъяснимой подозрительностью. В разделе напитков, самой собой, не значилось ничего, крепче кофе. Принеся заказ, Анна рассказала, что в баре хранилась неплохая коллекция настольных игр. Эмиль попросил время для размышления и занялся ужином. Только сейчас он осознал, насколько проголодался, проведя весь день в дороге, перебиваясь купленными ещё до отъезда запечёнными в тесте сосисками. Поев и вытерев со лба выступивший пот, он заказал кофе. Среди упомянутых игр оказалась любимая детская забава Эмиля, шашки, в которые можно было играть самому с собой, причём требовалось прилагать немалые усилия, чтобы оба игрока не остались в проигрыше. Эмиля всколыхнул приступ ностальгии, он сделал глоток и наклонился над картонной доской.
Когда он очнулся, счёт был 9:1 не в его пользу, и за столиками не оставалось свободных мест. Остатки кофе в третьей чашке стали тёплыми. Эмиль обвёл глазами зал и увидел знакомоё лицо. Глория, повелительница приёмной, озиралась у стойки бара. Словно против воли, не осознавая, что он делает, Эмиль приподнялся и сделал приглашающий жест. Глория подошла, и он ощутил запоздалое недоумение.
– Очень любезно с вашей стороны, сегодня здесь аншлаг.
– Разве обычно по-другому? – Эмиль пододвинул девушке стул.
– Когда как. Бывает, многие допоздна гуляют в городе, там много хороших заведений.
– А зимой к вам приезжают?
– Да, и не меньше, чем в другое время. У нас, знаете, своеобразное место. На первый взгляд, здесь почти нет развлечений, город тоже не богат достопримечательностями. Всё дело в том, что мы стараемся создать для наших гостей особую атмосферу, если хотите, вырвать их из привычной жизни, напомнить, что кроме суеты, спешки есть и другие вещи.
– Вырвать? Звучит как-то…
– Да, согласно, напоминает какую-нибудь секту, – Глория рассмеялась. – Не переживайте. Уверяю вас, здесь вам не придётся опустошать банковский счёт и переселяться в келью. Сама я, кстати, атеистка.
Появилась Анна. В руках её не было меню. Глория улыбнулась официантке и подняла в воздух два пальца. Анна кивнула. Номер два. Эмиль понял, что речь шла о рыбе. Предоставив Глории утолять голод в тишине, он задумчиво смотрел в пол. Что-то действительно было не так, не так с ним. Речь шла, конечно же, не о секте и распылённых в воздухе газах. Ему хотелось общаться, разговаривать с этой девушкой, не красавицей, не того типа женщин, к которым его обычно тянуло. У него не было мыслей о близости с ней, ему просто нравилось сидеть, подперев рукой голову, глядя на пятна света на паркете. Может, замысел владельцев «Дома солнца» и состоял в том, чтобы сблизить людей, лишив их приевшихся привычных развлечений?
– Вам повезло с погодой, – голос Глории вывел Эмиля из задумчивости. – У нас в это время дожди совсем не редкость. Гости иногда спрашивают, почему мы называемся «Домом солнца». Я думаю, потому что мы хотим, чтобы люди чувствовали тепло, даже когда его нет на небе.
– Похоже, вы любите стихи, – прищурился Эмиль.
– Раньше не любила, а сейчас, по крайней мере, пытаюсь их понимать. А вы?
– С прозой мне приходится иметь дело значительно чаще.
– И что же вам нравится из прозы?
Позже Эмиль думал, что это было помутнение рассудка. Он рассказал Глории историю, сюжет, придуманный им много лет назад. В истории известный переводчик и девушка лежали в постели. Переводчик говорил о том, что долгими годами не покидал свою комнату. Он боялся разрушительных эманаций других людей, флюидов, которые проникали в душу, заставляя погружаться в тупость повседневного существования. Он хотел творить и обрёк себя на добровольное комфортное существование. Девушка, с которой он познакомился в сети, стала его первым отступлением от привычного распорядка. В конце истории девушка захлопывала за собой дверь, а переводчик закуривал, не вставая с постели. Эмиль говорил долго, трезвый и вдохновенный, он не подбирал слова, не старался произвести впечатление. Наконец, он закончил. Глория молчала.
– Ну, считайте, это было в качестве примера, – Эмиль внезапно почувствовал себя воздушным шариком, из которого постепенно выпускали воздух. – Мне нравится такой вот гротеск, минимальный, только для того, чтобы подчеркнуть то, как мы живём. Но никто не знает, как правильно, и от этого ещё интереснее это всё исследовать.
– Автор вы? – Глория смотрела ему прямо в глаза.
– Да.
СКАЗКИ ЦАРЯ
– Понимаешь, когда его не стало, образовалась трещина. Она пошла вначале по отношениям, потом по работе. Я стал осознавать, что всё это творчество бессмысленно. Ты страдаешь, выливаешь на бумагу свои страдания, другие читают, умиляются, даже сопереживают. Со стороны выглядит романтично, но на деле страдать никто не хочет. К чему тогда литература, что она даёт, чему может научить? И вообще, зачем учить, кто имеет на это право? Терпеть не могу, когда мне рассказывают, как надо поступать, и сам не собираюсь. Вот и всё, работа стала вызывать у меня отвращение. Я больше не пишу. Не просто не пишу, я никому ничего не даю читать из уже опубликованного, не говорю, где печатался, не раскрываю псевдонимов. Но осталось незаполненное место… Наверное, я и приехал сюда, чтобы попытаться хоть как-то его занять.
В номере всё утихло. Циферблат часов светился в темноте синим. Они просидели в баре до самого закрытия. Эмиль не смог сказать Глории, что все сюжеты, рождаясь у него в голове, там и оставались. Он рассказал, что был профессиональным писателем, публиковался под несколькими псевдонимами в различных изданиях, это позволяло его семье вести более-менее комфортную жизнь. Потом их с женой годовалый ребёнок, долгожданный первенец, умер от вирусного заболевания. Врачи сказали, что жена больше не могла иметь детей. Они начали отдаляться друг от друга, жена впала в депрессию, Эмиль стал попивать. Он всё больше и больше разочаровывался в творчестве, которое не могло спасти от боли в реальном мире. Супруги разошлись. Эмиль бросил писать, вёл затворническое существование, проедал остатки накоплений, периодически совершая изнурительные алкогольные путешествия. Ложь цеплялась за ложь, и Эмиль уже не мог остановиться. Глория внимательно слушала. «Зачем вы пересказали мне вашу историю?», – спросила она в конце. «Не знаю, – честно ответил Эмиль. – К тому времени, как я перестал писать, у меня было с десяток задумок, даже больше, и я вдруг решил поделиться одной из них с вами». В полночь бар закрывался. Глория сказала, что в «Доме солнца» было несколько комнат для персонала, в одной из них она нередко оставалась ночевать, если задерживалась и не хотела возвращаться в город. Пошатываясь, Эмиль добрался до номера 19. Там он открыл окно и долго курил. Голова кружилась. Он лёг в постель, но сон не приходил. Ощущение нереальности происходящего не покидало его, и когда раздался стук в дверь, Эмиль вздрогнул всем телом. На пороге стояла Глория. Они долго смотрели друг на друга, потом она перешагнула порог…
– Расскажи что-нибудь о себе, – сказал он, чтобы прервать молчание. Ему не хотелось слов, но лежать вдвоём на одноместной кровати и слушать тишину было невыносимо.
– Вечер откровений, перетекающий в ночь, – казалось, она немного охрипла. – Ты уверен, что тебе это нужно?
– Да, – солгал Эмиль.
– Хорошо. В конце концов, не имеет особого значения, ты всё равно не поверишь. Вот тебе ещё один сюжет. Имя Глория записано у меня в документах, но я его выдумала. В прошлой жизни я жила в богатой семье. Мой отец был финансистом, не из тех, о ком регулярно треплются по телевизору. Всё классически, как в фильмах. Мать жила за границей, с отцом они были в разводе. Она занималась своей жизнью, мной совершенно не интересовалась, я ею тоже. С детства сплошные няни, прислуга. Отца почти не видела и, если честно, как отца не воспринимала. С четырнадцати пошли клубы, тусовки. После школы отец попытался отправить меня учиться за границу. Я выдержала полтора семестра. В смысле дисциплины там всё было очень серьёзно, а я тогда уже привыкла регулярно заливаться, плюс некоторые препараты. Ну и ещё один фактор, самый главный, пожалуй, но об этом я не хочу. Вернулась сюда. Был разговор с отцом, наверное, первый серьёзный разговор в моей жизни. Я ему сказала, что поздно начинать проявлять заботу. Он даже особенно не скандалил, запихнул меня в заведение, где в принципе можно было не показываться, и всё пошло по накатанной. Потом я попала в реанимацию, без подробностей, извини. Долго отлёживалась в клинике. Ты знаешь, до этого я не хотела жить, были свои моменты, и всё-таки испугалась. Человек такая скотина, до последнего будет за жизнь цепляться. Кое-как выкарабкалась, задумалась, даже на учёбу ходить стала. Прошло немного времени, и опять накатило, как только сгладилось всё. Несколько раз крепко присосалась к бутылке. Думаю, до наркоты оставалось совсем немного, и тут у отца случился инфаркт. Представляешь, опять как в кино. Он после этого всего три часа прожил, я с ним даже поговорить не успела, хотя там и говорить-то было не с кем. И вот тогда всё перевернулось. Понятно, он постоянно работал, стрессы, любовницы чего-то хотят, но я подумала – а вдруг он на самом деле меня любил? Не знал, как об этом сказать, не умел, но переживал, и эта моя реанимация его и довела. На похоронах я упала в обморок. Дней десять из комнаты не выходила, думала. К бутылке тянуло страшно, но обошлось. А потом я поехала к Яну. Он мэр этого города, был другом отца. Я его всего несколько раз видела, но как-то отец о нём хорошо отзывался, да и других его друзей я не знала. И Ян мне помог, как ни странно. Я ему озвучила свою идею, он выслушал, сказал, что нужно подумать. Мы ещё раз встретились, кучу всего из моих предложений Ян отверг, но в итоге всё же согласился поддержать. Я понимала, что мне нужно было как-то искупать вину, я бы просто не смогла с этим грузом жить, но не знала, что делать. Благотворительность отмела сразу. Непонятно, куда на самом деле идут деньги, да и вообще… И тут я подумала: можно ведь устроить такое место, куда бы люди приезжали отдохнуть, за небольшие деньги, и отдохнуть по-настоящему, не так, как я раньше. В общем, Ян помог мне исчезнуть. По официальной версии я уехала за границу. Настоящих друзей у меня никогда не было, мать пыталась наладить связи, из-за наследства, само собой, но я быстро её отшила. Отец всё оставил мне, когда оглашали завещание, я плакала. Ян распоряжается моими деньгами, кажется, его это вполне устраивает. Мне пришлось хорошенько кое в каких вещах разобраться, чтобы понять, не обманывает ли он меня. В первое время я не могла ему полностью доверять, ты понимаешь. Сейчас другое дело. Видимо, они действительно дружили с отцом, редкий случай в их кругу. По поводу «Дома»… Ян занялся материальной стороной, официально владелец он. Я сутками не вылазила из сети, продумывала, вспоминала какие-то убогие фильмы. Честно, я поначалу не верила, что из этого может что-то получиться, но останавливаться себе не позволяла. Подбирала персонал, выискивала подходящих людей, ты позже поймёшь, я думаю. Без возможностей и связей Яна это всё, конечно же, было бы нереально. Ян сделал мне новые документы, и со дня открытия я стала работать в приёмной, наблюдаю изнутри, пытаюсь жить. Есть вещи, которые не лечатся и не забываются, ты должен знать, ты же писатель. Так как тебе сюжет, годится для рассказа или, может, повести?
Эмиль сглотнул. Это было достойное завершение дня. Бывший писатель лежал в постели с бывшей звездой тусовок. Зачем ей было придумывать эту дичь? Звучала ли ирония в её последних словах? Эмиль не знал. Ему хотелось отключиться, подумать о произошедшем следующим утром. Он неловко повернулся в кровати.
– Мы ещё увидимся? Как сейчас, я имею в виду…
– Не знаю, всё очень странно. По крайней мере, ты знаешь, что я часто остаюсь здесь на ночь. В любом случае, проснёшься ты завтра один. Смена начинается в восемь. Не хочу никаких разговоров, здесь, как ты уже понял, я для другого.
– Конечно. Но если вдруг нас опять занесёт, предлагаю следующее, – Эмиль снова ощутил, что скользил по наклонной. – Есть известная история. К одному царю каждую ночь приводили новую наложницу, а утром он приказывал её казнить…
– И одна из них смогла остаться в живых, ещё и стать женой царя, потому что рассказывала ему сказки с продолжением, останавливаясь перед рассветом на самом интересном месте.
– Именно. Так вот, я сегодня вспоминал с тобой мою историю, и мне понравилось, сам не пойму почему. У меня в запасе есть ещё не одна, так что готов поделиться. Опубликованными, прости, не буду, ещё рассекретишь меня.
– Это такая плата за ночные забавы? – Глория улыбнулась, хотя, возможно, Эмилю это показалось.
– Не совсем. Ты тоже расскажешь мне что-нибудь об этом месте, о людях.
– Годится. Если ты хочешь таким образом что-либо выяснить обо мне, у тебя не получится. Хорошо, посмотрим. Сейчас мне пора. Кстати, есть подозрение, что ложе у царя было значительно шире и удобнее.
Она ушла. Эмиль ещё недолго скользил по инерции. Потом он отключился, до следующего дня избавленный от необходимости задавать себе вопросы.
РАБОТА ЧЕРЕПАХИ
Ночью погода переменилась. Сквозь щель между шторами в номер проникал серый свет. Когда Эмиль открыл глаза, на часах было начало двенадцатого. Он подумал, что опоздал к завтраку, а потом вспомнил о Глории, об их поцелуях и взаимной лжи. Он вспомнил о предложенной им игре, вырвавшихся словах, которые нельзя забрать назад. Ворочаясь, Эмиль перебирал в голове возможные варианты развития событий. Он не знал, чего хотел больше. Снова увидеть Глорию, чувствовать в темноте её тело, бросать в воздух фразы, увязая всё глубже и глубже, или уйти. Убежать, стараясь не встречаться глазами с попадающимися по дороге людьми, добраться до вокзала, если надо, переночевать в какой-нибудь гостинице, сесть на поезд и покинуть город на берегу реки. Постараться выбросить из головы неудавшуюся поездку, при необходимости соврать что-то Александру, а потом просыпаться по ночам от глухой тоски. Изрядно взвинтив себя, в итоге Эмиль всё же решил предоставить событиям идти своим чередом.
В ванной Эмиль снова задержался у зеркала, гадая, что могло заставить Глорию быть с ним. К его удивлению, чувства голода не было. Решив отправиться осматривать окрестности, Эмиль вышел наружу. Небо обложили тучи, но, казалось, холоднее не стало. Пройдя по застроенной домиками площадке, Эмиль попал на аллею, похожую на ту, по которой он пришёл в «Дом солнца». В конце аллеи от неё ответвлялась тропинка. Стелясь между деревьями, она привела Эмиля в сад. Посыпанную гравием дорожку обступали вечнозелёные кусты, совсем маленькие и доходившие до груди, карликовые деревца с узловатыми стволами, странные на вид растения, лезшие листьями прямо из земли. Дорожка петляла, извивалась, уводя вглубь. Реальный мир остался в другой жизни. Первая скульптура попалась Эмилю через несколько минут пути. Каменные рыбы изгибались на дне наполненной водой чаши. За следующим поворот был слон с огромным выпуклым лбом, потом свисавшая с дерева змея. Как завороженный, Эмиль шагал от одного изваяния к другому, забыв себя, слушая, как ветер трогает ветки и листья. Внезапно перед ним открылась круглая площадка. С противоположной стороны ещё одна дорожка уводила в хитросплетения растений. На площадке стояли две скамейки, а в центре застыла огромная черепаха. Эмиль постоял над ней, потом присел на корточки, потрогал панцирь, погладил голову. Почувствовав, что ноги начали уставать, он сел на одну из скамеек. Глядя на отдыхавшую рептилию, Эмиль задумался. Черепаха всегда казалась ему бессмысленным существом, бездумным созданием, ограниченным собственным панцирем. Теперь он понимал, что это было не так. Черепаха выполняла важную работу. Она несла на себе целый мир с его слонами, китами, океанами и змеями-искусителями. Она не могла сбросить эту ношу и в душе завидовала своему каменному подобию. Люди тоже тащили на себе тяжёлый груз, тюк, набитый фальшивыми личинами, обидами, образами умерших и предавших. Этот тюк мешал Эмилю любить людей, и всё же они вызывали у него жалость. Если убрать ношу, оставался только человек. Он был слаб, уязвим, брошен в мир без своего согласия и ведома, он нуждался в защите и поддержке. Лишённый понимания человек пытался найти его там, где мог, Эмиль хорошо знал об этом. Он вспомнил, с какой обречённостью шёл в магазин или принимал приглашения товарищей. Зная, чем всё закончится, предчувствуя головную боль, слабость, недосып, он пил, чтобы ненадолго забыться. Эмиль вспоминал об Анне, с которой был, чтобы не оставаться одному, о которой не думал, забывая, что она тоже нуждалась в понимании. Люди были разными, кто-то наслаждался жизнью и на вытянутых руках нёс себя через неё, но смерть уравнивала всех, и это тоже был повод для жалости.
Когда голод дал о себе знать, и Эмиль вернулся в реальность, стрелки на циферблате показывали, что прошло два с половиной часа. Решив продолжить исследования после обеда, Эмиль пошёл в бар, съел принесённое Анной и вернулся в сад. Дойдя до площадки, он пересёк её и снова углубился в царство растений. Пройдя обезьяну, дракона, существующих и выдуманных животных, он добрался до выхода. Сад обрывался у берега реки. На открытом пространстве ветер становился сильнее, под серым небом он гнал по воде волны. У самой кромки воды Эмиль заметил пару из автобуса. Женщина что-то говорила своему спутнику, протянув руку к горизонту. Охваченный порывом Эмиль подошёл ближе.
– Правда, здесь прекрасный сад? Мы подолгу в нём гуляем, и это никогда не надоедает, – ветер трепал светлые волосы женщины, острый нос делал её похожей на не желающего взрослеть ребёнка.
– Вы бывали здесь раньше?
– Это наш четвёртый раз. Ник, – она тронула мужчину за плечо, – очень любит это место. Он почти не говорит, травма голосовых связок, но после «Дома солнца» ему всегда становится лучше. – Мужчина развёл руками, словно принося извинения, и улыбнулся. – Посидели у черепахи?
– Как вы догадались?
– Это не трудно, так делают почти все. Какая-то магия, накатывают мысли, и тянет задержаться. Бармен, кстати, рассказывал, что изначально скамеек там не было, их поставили позже.
– Сюда возвращаются многие?
– Думаю, да, я лично знаю семерых. Не подумайте, мы не начинаем потом дружить семьями, организовывать клубы. Иногда пишем друг другу в сети. Здесь вообще не принято навязывать другим знакомство, звать в компанию. Кто-то, конечно, сближается, но вообще это место располагает к одиночеству. Кстати, забыла представиться, Лана.
– Эмиль, – он пожал протянутую руку, потом обменялся рукопожатием с Ником.
– После сада мы с Ником любим погулять у реки. Это как возвращение в мир, только не резкое, а постепенное. Попробуйте.
– Спасибо, займусь этим прямо сейчас.
– Увидите, вам понравится. Одна из прелестей «Дома» в том, что здесь не нужно никуда спешить. Можно просто отдыхать, а если в голову приходит идея, то осуществить её получается сразу же.
– Да, это редко удаётся в жизни. Ещё увидимся, я здесь на две недели.
– Мы уедем чуть раньше. Конечно, увидимся.
Эмиль бродил у реки до сумерек. На какое-то время все мысли ушли. Покой окутывал его под плеск волн и шум ветра. Когда он вернулся в бар, там было пустынно. Эмиль раз за разом смотрел в сторону двери. Он хотел и боялся увидеть Глорию. Придя в номер, он лёг в постель. Ноги ныли после долгой прогулки, приятная усталость наполняла тело. Мысли, в которых была Глория, начали мешаться в голове. Эмиль подумал, что совсем не похож на ждущего красавицу любовника, и больше он ничего уже не помнил.
НОЧНОЙ СВЕТ
– Наш бармен твой коллега.
Глория пришла около полуночи, разбудив его. Они бросились на кровать. Полчаса спустя он начал рассказывать ей историю про листовки. Больше всего мальчик любил слушать музыку. Ничего заумного, простые и не всегда хорошо записанные песни о жизни парней из гетто. У мальчика не было проигрывателя, у него вообще почти не было вещей, которыми он мог себя развлекать. Его отец воспитывал сына один. Школьный учитель, патологический педант и скупец, он установил в доме казарменную дисциплину. Однажды мальчик решил купить плейер, чтобы слушать его, пока отец находился на работе. Четырнадцатилетнего подростка никто не взял бы на работу, но однажды ему повезло. Старший брат одноклассника поручился за мальчика, и последний за небольшую плату стал раздавать на улице рекламные листовки. Деньги он прятал в старой книге детских сказок, стоявшей в самой глубине шкафа. Там же лежали несколько фотографий умершей матери. Однажды их класс вместо уроков отправился в исторический музей. Экскурсия закончилась рано, и детей отпустили домой. Мальчик вернулся в свою квартиру и обнаружил, что отец нашёл его тайник. Он долго сидел за столом, представляя, что произойдёт вечером, а потом взял карандаш и кипу листовок, которые ещё не успел раздать. Потом мальчик отправился в школу, где учился, и где работал его отец. По пожарной лестнице он залез на крышу, и когда раздался звонок с последнего урока, стал бегать по ней, разбрасывая листовки. Они падали в школьный двор, падали на головы игравшим там детям и выходившим из здания учителям. На каждой было жирно выведено красным: «Папа, я тебя ненавижу».
– Коллега? В каком смысле?
Как и предыдущим вечером, Глория никак не прокомментировала его историю, чему Эмиль в душе был рад.
– Стю, его зовут Стю, он тоже писатель. И, кажется, очень хороший. В «Доме» я стала много читать, раньше не до того было. У нас, кстати, есть своя библиотека, она в здании галереи, ты должен сходить посмотреть. Помнишь, я говорила, что очень тщательно подходила к набору персонала. Это должны были быть не просто бармены или официанты, я хотела увидеть в них людей. Много помогал Ян, но Стю я нашла сама. В сети мне попалась его анкета. Он искал работу. Там была такая странная графа «хобби», сейчас это модно. Даже с уборщицами проводят собеседование и выясняют, чем они любят заниматься в свободное время. Стю написал «литература». Я заинтересовалась. Подключила людей, они помогли найти о нём в сети информацию. Оказалось, он сам писал. Я почитала, обалдела и сразу бросилась ему звонить. Не писать, заметь, а звонить. Услышала его голос и положила трубку. Никакая из меня тогда ещё конспираторша была. В общем, с ним связались люди Яна, предложили очень хорошие условия, он сразу согласился. Между прочим, он тоже один ребёнка воспитывает, только у него дочка. С матерью там какая-то мутная история, она вроде жива, но я не стала выяснять, ни к чему. Дочку мы устроили в городе в интернат, дети там питаются и ночуют. Стю с ней видится после смен. Энди, второй бармен, тоже хороший парень, но немного попроще.
– Похоже, ты неравнодушна к творческим личностям.
– Не лучшая шутка. Я тебе принесла его книгу, сходишь завтра к черепахе, почитаешь.
– Откуда ты знаешь про черепаху?
– Это было предсказуемо, – Глория встала и щёлкнула выключателем. Мягкий свет ночника заполнил номер. Не стесняясь наготы, она наклонилась над своей сумочкой, достала из неё книгу и протянула Эмилю. На обложке стояло имя автора и название «Не дай мне упасть». Вырезанный из бумаги человечек на картинке повис на парящем в темноте огромном белом кубе. Другой человечек, тоже из бумаги, летел, будто подхваченный ветром. Он тянул руки к своему собрату, борясь с воздушным потоком.
– Впечатляет.
– Это ты ещё не читал, – Глория погасила свет. – Хотя, возможно, я пристрастна. Это я помогла ему опубликоваться. Сам он, насколько мне известно, даже не собирался предлагать свои рассказы для печати. Ему пришло письмо, мол, кому-то из издателей они случайно попались на глаза в сети, и он решил продвинуть молодого автора, ну и попробовать подзаработать. Стю даже не поинтересовался размером гонорара. Вот тебе и творческая личность, и это при том, что растит дочь. Ему прислали пятьдесят копий, он их всем здесь раздарил, несколько экземпляров лежат в библиотеке. Остальное я распределила по магазинам. Продаётся плохо, рекламы никакой, но всё-таки что-то расходится.
– Не дай мне упасть, – задумчиво проговорил Эмиль. – Хорошее название.
– Всё как в жизни. Мы все однажды упадём, но если тебя кто-то держит, возможно, уходить будет не так страшно.
Когда она ушла, Эмиль ещё долго лежал с открытыми глазами в темноте и одиночестве.
НЕСУЩАЯ СТЕНА
Утро снова выдалось пасмурным. Вначале Эмиль думал продолжить исследования острова, но рассказ Глории не давал ему покоя. Рассудив, что у него оставалось достаточно времени, чтобы побывать везде, он позавтракал и отправился по знакомому маршруту. Дойдя до черепахи, он сел на скамейку, выбрав ту же, что и день назад, и достал из сумки книгу.
«По ночам Дон стал просыпаться от треска на чердаке. Он лежал и думал о том, что поддерживающие крышу стропила перестали выдерживать тяжесть, и кровля вот-вот рухнет, пробивая потолок, погребая его под собой. В конце концов, Дон одевался и лез на чердак. Он открывал тяжёлую железную дверь и долго бродил с фонарём, ощупывая деревянные балки. На чердаке царил идеальный порядок, но мыслей о крысах, с писком прокладывающих себе путь в чердачной пыли, избежать не удавалось. Вернувшись в квартиру, с колотящимся в груди сердцем, Дон ложился в ещё неостывшую постель. Тепло не помогало уснуть. Первый трамвай оглашал своим дребезжанием улицу, стакан на столе дребезжал в такт, и Дон представлял, как вибрирует, угрожая рухнуть, несущая стена дома».
Эмиль оторвал взгляд от страницы, вспомнил о своих утренних похмельных бдениях и продолжил чтение. Когда-то Дон был примерным семьянином, обладал стабильным заработком, хорошим аппетитом и сном. Однажды, возвращаясь домой с работы, он засмотрелся на заходящее в багровом небе солнце и задумался о смерти. С тех пор на его жизнь легла тень. Всё, что он делал, казалось Дону бессмысленным, потому что рано или поздно он должен был исчезнуть. Не помогли ни визит к психиатру, ни разговор со священником. Дон всё больше уходил в себя. Жена оставила его, забрав детей, и тогда Дон начал побег от небытия. Свою квартиру он превратил в безупречно отлаженный автомат, ему казалось, что смерть могла придти к нему через капающий кран или неисправную розетку. С ним перестали общаться друзья, коллеги на работе перешёптывались. Потом Дон пропал. Его обнаружили на чердаке, скончавшегося от сердечного приступа, сжимавшего в руке стакан. Перед смертью Дон прижимал его к балке, вслушиваясь в одному ему различимый треск.
Глория оказалась права. Бармен Стю был хорошим писателем, значительно лучшим многих из тех, чьи книги рекламировали в витринах магазинов. Одну за другой Эмиль глотал его короткие истории. Почти в каждой присутствовала доля гротеска, совсем немного, ровно столько, чтобы подчеркнуть идею. Бармен писал о простых вещах – жизни, смерти, скуке разделённой любви и буйстве неразделённой. В его рассказах не было географических названий, упоминаний торговых марок, имён исторических деятелей. Города назывались просто городами, а реки реками. Эмилю не приходило в голову сравнивать истории бармена со своими собственными сюжетами, они лежали в параллельных вселенных.
На этот раз очарование вымысла оказалось сильнее голода. Эмиль встал со скамейки только тогда, когда дочитал последнюю страницу. Спрятав книгу, он отправился в бар. К обеду он опоздал, но официантка, не Анна, невысокая блондинка по имени Сюзан, всё же принесла ему поднос с едой. Поев, Эмиль подошёл к стойке. Стю задумчиво протирал стаканы, глядя в окно, за которым начинал сгущаться туман.
– По всем признакам завтра должен пойти дождь, – негромко произнёс бармен.
– Вы думаете?
– Я работаю здесь уже три года. Осенью так всегда: вначале опускается туман, потом идёт дождь. Льёт здесь, правда, недолго, обычно ограничивается одним днём.
– Глория из приёмной посоветовала мне прочитать вашу книгу.
– Да, она всем её рекламирует, – Стю улыбнулся, его седые волосы серебрились в неярком электрическом свете. – И как вам?
– Честно говоря, я в восторге. Проглотил на одном дыхании.
– Правда? Приятно. Там, в сущности, не так много, я ведь пишу для себя, балуюсь. Когда обслуживаешь людей, мыслей особо нет, но потом люди уходят. Ты остаёшься в одиночестве и, чтобы себя занять, начинаешь что-то придумывать. Иногда эти выдумки увлекают, и приходится их записывать. Жалко, если пропадут, хочется поделиться с кем-то.
– А как вам удалось опубликоваться? – Эмиль подумал о Глории и своей несостоявшейся славе сетевого литератора.
– О, это интересная история. Я выкладывал рассказы в сети, о них вообще немногие знали, в основном друзья. И вдруг мне приходит письмо от издателя, это было, когда я уже работал здесь. Он предложил издать мою книгу, заплатил деньги и прислал пятьдесят экземпляров. Остальной частью тиража он имел право распоряжаться по своему усмотрению, не знаю даже, как он с этими книгами поступил.
– И вы согласились?
– Не раздумывая. До сих пор не понимаю, кого вообще могло это заинтересовать.
– Разве вы не считаете, что хорошо пишете?
– Дело не в этом. Я вообще не воспринимаю себя в качестве писателя, просто делаю то, что нравится, отвлекает. Мне просто всегда казалось, что чтобы стать популярным, нужно о себе заявлять, себя рекламировать. А я не хочу ничего никому доказывать, понимаете?
– Кажется, да,– сказал Эмиль, вспоминая шефа и секретаршу Лину. – Это как доказывать, что можешь стать достойной частью команды, поднять уровень продаж. Меня это тоже всегда раздражало.
– Вот видите. Я даже друзьям стараюсь не навязываться. Хочется, конечно, поделиться, очень хочется, особенно на первых порах, когда только закончил. Вкладываешься, эмоции текут, думаешь, не зря же всё это должно быть. А потом представляешь, как переводишь всё время разговор на своё, возьми, прочитай, а у человека ведь своя жизнь. Может, ему плохо в это время, или радость какая-то случилась, ему совсем не до тебя.
– Я заметил, у вас действие будто в каком-то параллельном мире происходит, очень похожем на наш, но другом.
– Знаете, Глория тоже мне это говорила и ещё несколько людей. Это как-то само собой получается. Не то чтобы мне не нравилась наша жизнь, просто иногда хочется чего-то другого, абстрагироваться от привычного. Хотя идеи как раз из быта и рождаются. Помню, шёл я однажды зимой по улице, очень холодно было, снег. Мне навстречу шла женщина, лет шестидесяти, хорошо одетая, ухоженная. И вдруг она останавливается, достаёт что-то из сумки и подносит к губам. Я сразу подумал о фляге с коньяком, и пошла мысль. Оказалось, это была пудреница, но дело не в этом. Представляете, история такой себе благообразной дамы, состоявшейся, с внуками, которая иногда на время выпадает из жизни. Почему она это делает? Интересно, не правда ли?
– Ещё бы. А что же по поводу сверхзадачи, идейного содержания, что вы хотите донести до жаждущего истины читателя? – Эмиль комически поморщился.
– Истина… – бармен опустил глаза, водя тряпкой по стойке. – Я понимаю вашу иронию. Об истине я ничего не знаю. Есть, наверное, люди, которые её видят, но не я. Всё ведь индивидуально. Есть мнение, что смысл жизни ищут молодые нации. Старым это не нужно, они давно поняли, что смысл в одном: вырастить детей и проводить родителей. Первым я занимаюсь сейчас, второе уже в прошлом. Мне нравится работать в «Доме солнца», воспитывать дочь, а на досуге я наблюдаю за жизнью. Не знаю, тот ли это ответ, который вы хотели услышать.
Они замолчали. Туман за окном плыл седыми космами. Эмилю хотелось курить, но он оставался у стойки, полируя пальцами деревянную поверхность.
– Вы здесь уже три года, – неожиданно сказал он. – Глория появилась позже вас?
– Мы оба старожилы, работаем с самого открытия. У нас таких три четверти штата. Кто-то уходил, но большинство держится за это место. Мы его полюбили.
«Оно не даёт вам упасть», – прошептал Эмиль, выходя из бара. Впервые с момента приезда он покинул «Дом солнца». Идя по мосту, он курил, и дым уплывал, становясь частью тумана. В городе Эмиль долго гулял по узким улочкам, останавливался у старинных каменных зданий, наблюдал за течением реки на набережной. «Я ведь едва не поверил в её сказку, – раз за разом приходило ему в голову. – Я спрашивал бармена о ней, а, значит, готов был поверить». Несущая стена реальности вибрировала, дерево трещало. Вечером он пообедал в городском кафе и, минуя бар, вернулся в свой номер. Щёлкая замком двери, он желал не открывать его до утра, не отзываться на ночной стук. Но у него не вышло.
ИДЕАЛЬНАЯ ЛОЖЬ
Юный компьютерный гений, переживший грандиозный скандал, порицание общественности, треск и увольнение, наслаждался заслуженным покоем. Закат рдел обещаниями будущего. На заднем плане эксплуататор-шеф, потирая синяк на лысине, исходил ядом. Глория тихо смеялась, а Эмиль вспоминал рассказы бармена, ощущая всю ничтожность своей лжи.
– И что с ним будет потом?
– Не знаю. Скорее всего, в тот же вечер закатит грандиозную попойку с друзьями, станет бегать по квартире, размахивая компьютерным железом. Подозреваю, больших денег он в будущем не заработает, но собой останется.
– Возможно, в этом и вся суть. Ему, кстати, пошло бы твоё имя. Тебе оно нравится?
– Никогда об этом не думал. Всегда воспринимал его как-то отстранённо. Нейтрально, наверное. Хотя вообще Эмиль – это глава отряда повстанцев где-нибудь в сельве. Они борются с правительством, нападают на оружейные склады, собирают людей, чтобы идти на столицу.
– А Глория его боевая подруга, рука об руку до конца.
– Глория или смерть.
– Вот-вот. В конце солдаты загоняют их на край обрыва, и они прыгают в пропасть. Банально, но это тот самый случай. Хорошо, а что ты скажешь по поводу имени Конрад?
– Конрад… – Эмиль помычал. – Ну, Конрад – это старик, помесь учёного и философа. У него в комнате куча книг, всякие колбы, реторты. В городе чума, жгут трупы…
– Ты уверен, что трупы зачумленных можно сжигать?
– По-моему, да, не важно сейчас. Так вот, кругом огонь, дома заколочены, на улицах люди в чёрном, а он сидит и пишет трактат. Трактат, конечно, никто никогда не увидит, но он продолжает, потому что так легче ждать смерть. Как вариант, он мечтает оставить потомкам своё открытие, надеется, что его записи потом обнаружат.
– А комната находится в башне. Маленькой башне, откуда видны все эти пожары и трупы.
– Можно и в башне. А к чему вопрос?
– Нет, на самом деле Конрад пожарный. У него усы, широкие плечи, он весь блестит. Когда он проходит по городу, женщины укладываются в штабеля, а перед этим закрывают глаза, слишком сверкают его шлем и аксельбанты.
– Какие аксельбанты? Это вообще не отсюда. И ты не ответила на мой вопрос.
– К тому, что ты почти угадал. Только на самом деле Конрад художник.
– Само собой, а у тебя, похоже, сегодня был тяжёлый день.
– Сейчас поймёшь. У нас здесь есть маленький музей, выставка картин. Это здание с башенкой, совсем небольшой, но её хорошо видно из окна моей квартиры в городе. Если я ночую там, то по утрам всегда смотрю на эту башню, такой себе ритуал. Меня это успокаивает, если хочешь. Картины написал один талантливый человек по имени Конрад. Он погиб в автокатастрофе, совсем молодой, не было даже тридцати. Мне рассказал о нём Ян, просто так, даже не в связи с «Домом». Я посмотрела фотографии в сети и попросила связаться с его матерью. Она замечательная женщина, и у неё ничего не осталось, кроме памяти о сыне. Ян предложил ей устроить здесь постоянную выставку картин Конрада. Я знала, что она согласится. Построили здание в два этажа. Башню придумала я, мне показалась, что ему бы это понравилось. Ада, мать, живёт там же, для неё сделали комнату. Летом там замечательно. Стоишь в башне, смотришь на реку, на город, мимо пролетают птицы…
– А ты умеешь рассказывать, завтра обязательно схожу посмотреть.
– Мы здесь все по-своему рассказчики. Ты читал книгу Стю?
– Ты была права. Полный восторг.
– Даже с точки зрения профессионального писателя?
– Даже с неё.
– Спрашивал у него обо мне?
– С чего ты решила, что я с ним разговаривал?
– Я предположила. Когда тебя что-то впечатляет, то обычно хочется выплеснуть эмоции, а тут у тебя была возможность пообщаться с автором.
– Да. Я говорил с ним, узнал много интересного. В чём-то мы похожи. Потом долго гулял в городе, думал о прочитанном.
– Так ты спрашивал обо мне?
– Спрашивал. Он сказал, что вы оба работаете с самого начала.
– Так и есть. Я же говорила, что тебе ничего не удастся узнать.
– Не сказать, чтобы я пытался.
– Что же ты тогда делал? Ладно, это совершенно естественно, на твоём месте я бы тоже не поверила. Ты никогда не пробовал писать детективы? Идеальное преступление, ложь, которую нельзя раскрыть, там это, кажется, любят.
БАШНЯ ХУДОЖНИКА
«Она замечательно всё продумала, – бормотал Эмиль, идя под дождём, – идеальная ложь. Никакого заговора молчания, просто никто ничего не знает, кроме мэра. Интересно, скольким людям до меня она всё это рассказывала? Кто из них ей верил? Зачем?».
С неба лило. Не выносивший зонтики Эмиль шагал по мокрому гравию с поднятым капюшоном куртки. Впрочем, зонтика у него не было даже дома. Шум дождя напоминал об одиночестве, стена воды словно бы навсегда отрезала остров от окружающего мира. Эмиль представлял, как в домиках с номерами люди смотрели из окон на город, думая, стоило ли жалеть о том, что там осталось. Здание галереи находилось на возвышении у реки. Двухэтажное строение венчала башня, вытянутая, с двумя окнами и шпилем. Эмиль позвонил в звонок у массивной двери. Послышался шум шагов, дверь отворилась, и на пороге появилась женщина.
– Заходите скорее, промокнете.
– По-моему, больше уже некуда, – улыбнулся мокрыми губами Эмиль, входя внутрь. Женщина была одета в джинсы и серый свитер, прямые светлые волосы забраны в хвост, и только морщины на лице говорили о том, что ей, вероятно, уже перевалило за шестьдесят. Закрыв дверь, она взяла Эмиля за рукав.
– Вы, похоже, не любитель зонтиков. Впрочем, большинство приезжают сюда, думая, что у нас здесь заколдованное королевство, где никогда не идут дожди. Снимайте куртку и проходите в гостиную направо. Я сделаю вам чай, согреетесь, а потом будете всё осматривать.
– Женщина исчезла, и Эмиль остался один в комнате со старинной мебелью, настенными светильниками и толстым коричневым ковром. Оглядевшись по сторонам, он пододвинул к себе одно из двух кресел и расположился за накрытым кружевной скатертью столом. Вошла женщина и поставила на стол поднос. Перед Эмилем возникла исходившая паром чашка, блюдца с необычного вида печеньем. Эмиль осторожно отпил горячую жидкость с травяным привкусом и довольно звякнул краем чашки о блюдце.
– Я понимаю, вы не ожидали посетителей в такую погоду.
– Честно говоря, нет, хотя я всегда рада гостям. Меня зовут Ада.
– Эмиль.
– И что же вас, Эмиль, вытащило из номера в дождь? Вы ведь живёте в «Доме солнца»?
– Да, я приехал совсем недавно. Мог бы, конечно, сегодня никуда не выходить, поиграл бы сам с собой в шашки, например, времени у меня ещё достаточно. Но не удержался. Глория из приёмной очень хвалила картины вашего сына. Да и дождь я люблю, хотя больше за ним наблюдать, чем мокнуть.
– Глория весьма приятная девушка, она часто сюда заходит. Иногда мы тоже с ней сидим за чаем. Знаете, у меня здесь есть всё для комфортной жизни: спальня, кухонька, вот эта гостиная. В библиотеке я беру книги. А в левом крыле выставка, она продолжается на втором этаже. Глория рассказывала вам про башню? Обязательно поднимитесь туда. Я, кстати, тоже люблю дождь. Когда он идёт, мысли становятся яснее, и не так печально, будто кто-то печалится вместе с тобой.
– Вам не одиноко здесь?
– Совсем нет. Главное, что сюда приходят люди посмотреть на картины Конрада. Знаете, я ведь всегда была атеисткой. Сомневаюсь, что он сейчас смотрит откуда-то на эту башню и радуется. Но для меня это действительно важно. Он так много вкладывал, когда работал, так переживал. Было бы очень обидно, если бы никто этого не увидел. Конечно, Конрад продавал свои работы, у кого-то они есть, но здесь я могу наблюдать, как люди на них реагируют. Если хотите, я включу музыку. Она негромкая, создаёт атмосферу, её специально подбирали.
– Конечно, с удовольствием.
Когда Эмиль допил чай, Ада проводила его в галерею. Он медленно шёл по ковровой дорожке, рассматривая висевшие на стенах картины. Звучала музыка, размеренная, меланхоличная. В неё можно было не вслушиваться, она сама проникала в сознание, будя в нём зыбкие образы. Эмиль ничего не понимал в изобразительном искусстве, технике, стилях, нарисованный им круг больше походил на квадрат. Главным для него был сюжет, всё та же история, переданная на холсте. Большинство историй Конрада казались незатейливыми – кусочек лилового предгрозового неба между волнующимися ветвями деревьев, бегущая на закате по степи лошадь, девушка-подросток, пристально изучающая своё отражение в воде пруда. И всё же Эмиль останавливался, замирал перед картинами, погружаясь в мысли, уплывая в несуществующие миры. Глядя на карандашный рисунок крестьянина с косой, одиноко бредущего по полю под дождём, Эмиль вспомнил, как впервые ехал в поезде один. Родители посадили его в купе, заставили повторить за ними множество наставлений, в сотый раз озвучили, что следующим утром на перроне его будут ждать бабушка с дедушкой, и, наконец, ушли. Вначале было жарко, солнце било в окно, а потом небо постепенно обложили тучи. Пошёл дождь. Эмиль смотрел на бесконечные поля за стеклом, на мокрую зелень деревьев и думал, что мог бы ехать так вечно.
На второй этаж вела узкая винтовая лестница. В самом конце выставки Эмиль увидел ещё две двери. За одной находилась библиотека. Книги на стеллажах располагались в алфавитном порядке, в воздухе стоял сладковатый запах бумаги. Эмиль гладил корешки, листал страницы, читал названия, знакомые и впервые увиденные. Здесь был и сборник бармена Стю, и Эмиль улыбнулся книге, как старой знакомой. За второй дверью начиналась ещё одна лестница. Она привела Эмиля в башню. В маленькой комнатке стоял стол. На нём лежал альбом в зелёной обложке без надписей, несколько карандашей и ручек застыли в прозрачной колбе. Эмиль подошёл к картине на стене. Замок на клочке суши со всех сторон окружала вода. На самом верху мужчина у ограждений смотрел вдаль. Капли дождя барабанили в окно башни, и Эмиль прижался к стеклу лбом. Он представлял, как силуэты птиц прорезают дождевую пелену на фоне бесконечно далёкого города, и у него сжало горло. Он догадался о назначении альбома, ещё не открыв его. С минуту он смотрел на чистую страницу, а потом размашисто вывел: «Спасибо, Ада. Надеюсь, он всё же смотрит». Эмиль знал, что потом ему, возможно, будет стыдно за свой порыв, но это будет потом. Он спустился вниз, поблагодарил хозяйку галереи, отказался от предложенного зонтика, попрощался и вышел за дверь. Дождь немного утих. Эмиль выкурил сигарету, прикрывая её рукой от капель, и отправился в номер. Там он лёг на кровать и стал перечитывать рассказы бармена. Потом он уснул прямо посреди предложения. Пальцы разжались, и книга мягко легла ему на грудь.
ХОРОШИЙ ЧЕЛОВЕК
«При росте в метр пятьдесят восемь мать Кристины весила несчастных сорок пять килограмм, обладала бантикообразным ртом, носом-пуговкой и выбеленными кучеряшками. В любовниках у неё, напротив, ходили исключительно крупногабаритные особи – брюхатые владельцы отвислых задов и щёк. Надолго любовники не задерживались, исчезая из квартиры где-то полгода спустя своего там появления. После каждой такой передислокации оскорблённая женщина воздевала руки к потолку и, округлив рот буквой “о”, выдавала пафосный спич на тему “За что?”. На поиски следующего самца, достойного занять место на раскладном диване, у неё обычно уходило не более месяца».
Эти строчки Эмиль выучил наизусть. Однажды ему в голову пришла история школьной выпускницы Кристины, настолько яркая, что он даже сел её записывать. Дальше первого абзаца дело не продвинулось, и всё же Эмиль по-прежнему считал свой сюжет стоящим. Кристина обладала лишним весом, не отличалась хорошими манерами и больше всего на свете любила читать. Её страдавшая непроходимой глупостью мать собиралась при помощи одного из своих любовников запихнуть дочь в театральное училище, чтобы та сделала карьеру, играя роли провинциальных простушек. Кристина же мечтала уйти из семьи и работать продавщицей в винной лавке единственного друга, пожилого жизнерадостного горца. По дороге на экзамен Кристина заходила в лавку, выпивала там первый в жизни стакан вина и долго бродила по улицам. Появившись перед приёмной комиссией, она неожиданно для самой себя читала на память одно из своих любимых стихотворений и в ответ на отеческую похвалу председателя посылала его в задницу. Эмиль сочувствовал этой девушке, ненавидевшей собственное тело, не хотевшей жить навязанной ей кем-то жизнью. Порой, думая о Кристине, он желал ей осуществить её мечту и при случае отправить по знакомому адресу родительницу.
– Позавчера был отец-тиран, сегодня дура-мать, – сказала Глория. – Психоаналитики точно не останутся без работы.
– Честно говоря, я об этом даже не задумывался. Сомневаюсь, что они бы много накопали, изучая моё прошлое. Отец – военный, конечно, пытался приучать к дисциплине, но, надо отдать ему должное, понял, что я не тот человек, и перестал ломать. Мама заботливая, всю жизнь посвятила семье, очень переживала из-за развода. Когда-то она казалась мне очень простой, знаешь, из серии «я счастлива, если счастлив муж». Потом я понял, как это непросто. Подстраиваться, округлять углы, и всё это годами, не каждый так сможет.
Мешая правду и вымысел, Эмиль рассказывал Глории о своём прошлом. Он говорил о женщинах, с которыми сходился и расходился, о давних конфликтах с отцом, о том, как однажды застал плачущую мать на кухне и понял, что это было из-за него. Он говорил об Анне, которую называл своей женой, потому что не знал, как выпутаться из облепившей его паутины лжи. Он говорил и думал, что не хотел быть один и не хотел жить семьёй, не понимал, как у людей получалось не возненавидеть друг друга за годы совместной жизни. Он говорил, словно подсудимый, пытающийся в последнем слове рассказать судьям о том, что никто так и не смог понять в ходе процесса. Он закончил. Глория села рядом с ним в кровати, поджав под себя ноги.
– Помнишь, я рассказывала тебе, что попала в реанимацию? Был один человек, есть, скорее всего, это всё из-за него. Мы познакомились в ночном клубе. Мне было шестнадцать, ему двадцать пять. До этого я уже плотно гуляла. Ничего серьёзного, сверстники, мужики постарше. Я ни о чём не задумывалась, мне казалось, жизнь нужна для того, чтобы ловить кайф. Впрочем, об этом я тоже не задумывалась. Он всё перевернул. Дело не во внешности, мускулах, они у него были, кстати, не в сексе даже. Он оказался сильнее. С другими всё казалось проще некуда, ночь, другая, разбежались. Кто-то влюблялся, забрасывал сообщениями, я их даже не читала. А он изучал. Жизнь, людей, меня, исследовал, анализировал, а потом растаптывал. Представь, как учёный рассматривает под микроскопом бабочку, что-то записывает, а потом кидает на землю, растирает ногой и говорит: «Это уже было, скучно». Он мог долго целоваться со мной, а потом отстраниться, посмотреть в глаза и спросить: «А зачем ты закрываешь глаза? Ни у кого ответить не получилось, может, ты объяснишь?». А я шла за ним, как под гипнозом. Понимала в глубине души, что это плохо кончится, но шла. Когда отец отправил меня за границу, я даже не закатывала истерику, просто знала, что скоро вернусь. Не ходила на занятия, пила и писала ему в сети. Он даже заключил со мной пари, говорил, что быстрее, чем через год, мне не вырваться. Я выиграла, на радостях обдолбалась. Он, к слову, ничего сильнее алкоголя не употреблял, берёгся. Потом он меня бросил. Просто позвонил и сказал, что всё кончено, что уезжает куда-то по делам, он занимал какой-то пост в строительной компании. Я прилетела к нему домой, ломилась в дверь, разбила в кровь руки, царапалась. Он не открыл. Следующим вечером меня уже откачивали. Когда я оклемалась, то узнала, что он действительно уехал. Надолго. Возможно, навсегда. Уехал продолжать свои исследования. Когда я немного пришла в себя, страх смерти отступил, то стала с ним спорить, в голове, конечно же. Доказывала, обвиняла, произносила все слова, которые мы никогда не проговариваем в нужный момент. А если бы и проговаривали, что это могло бы изменить? Внутренний ад. Миллионы людей проходили через такое до тебя, но разве от этого становится легче? Я чувствовала себя униженной, голой, без кожи. И знаешь, я по сей день задаю себе вопрос: «Почему люди закрывают глаза, когда целуются?».
Они долго молчали. «Ты хорошая», – в какой-то момент прошептал Эмиль и погладил Глорию по плечу. Он не знал, что сказать. Движение было неловким, словно кто-то пытался подступиться с тряпкой к драгоценной вазе.
– Ты многого обо мне не знаешь, вернее, не представляешь. Ты тоже хороший, раз так. Хороший человек, но мог бы быть лучше. Это из одной песни, я позже тебе расскажу. Всё дело в эйфории. Мы придумали много слов, любовь, страсть, вдохновение, но по сути это всё та же эйфория. Иногда без неё нельзя, но чаще она разрушает. Ты внушаешь кому-то надежды, ломаешь, а когда трезвеешь, ничего исправить уже нельзя. В первое время после смерти отца мне казалось, что я смогу перед собой оправдаться, искупить вину, перестать ею дышать. Это прошло. Иллюзии прошли. Нам нужны иллюзии и костыли. Жить без них тяжело, зато такого человека нелегко сломать, он уже готов к худшему. Свою эйфорию я пережила. Ты, кажется, тоже.
Эмилю казалось, что молчание длилось несколько часов. Он надеялся, что Глория не уйдёт, и долго лежал с этой мыслью. Потом он стал погружаться в сон, и на самом краю Глория потрясла его за плечо.
– Успеешь выспаться без меня. Набирайся сил, завтра вечером у нас концерт. Приезжает одна классная группа, они здесь часто играют. Обрати внимание на вокалистку, она запредельная, глаз не оторвать. Отдыхай.
После того как закрылась дверь, Эмиль пытался задержаться на краю, но очень быстро сдался и разжал пальцы.
РАЗРУШИВШИЙ ВСЁ
С утра светило солнце. О вчерашнем дожде напоминали только лужи и мокрая земля. Позавтракав, Эмиль отправился в город. Там он сел на автобус и поехал куда-то на окраину, где долго бродил, вдыхая сигаретный дым, иногда останавливаясь передохнуть на попадавшихся на пути скамейках. Разгребая ботинком гору опавших листьев, он осознал, что с момента приезда ему никто не звонил. Эмиль поразмыслил и не удивился. У него мелькнула мысль набрать номер матери, и он уже потянулся к телефону, но рука замерла в воздухе. Эмиль не представлял, что будет говорить. Отделываться общими фразами не хотелось, рассказывать о происходящем он не был готов.
Когда Эмиль вернулся в бар, там уже почти не оставалось свободных мест. У дальней стены возле окна трое музыкантов возились с инструментами. На полу стояла ударная установка, громоздились колонки. Один из музыкантов откинул с лица светлые волосы, и Эмиль увидел, что это была девушка. В начале девятого появилась Глория. Поймав взгляд Эмиля, она коротко кивнула ему и направилась к стойке. Они обменялись несколькими словами со Стю, тот ненадолго скрылся за дверью подсобного помещения и вышел, держа в руках высокий трёхногий табурет. Глория села, глядя на импровизированную сцену, время от времени отвечая на приветствия проходивших мимо гостей.
Когда музыканты появились перед аплодирующим залом, Эмиль вспомнил слова Глории. От невысокой девушки с бас-гитарой у микрофона действительно невозможно было оторвать глаз. Всю левую щёку её затягивала плёнка ожога, притягивая взгляд, заставляя задумываться, как она жила, как реагировала на поворачивающих головы прохожих. Барабанщик дал счёт, и они понеслись. Гитарист посылал в зал волны густого, окрашённого в тёмные цвета звука, бас пульсировал, извиваясь и ломаясь на фоне мощного бита. Потом басистка запела, и Эмиль замер, перестав поворачиваться в сторону Глории, перестав смотреть на чётко вырисовывавшийся в электрическом свете профиль. Голос, сильный, низкий, почти мужской, парил над музыкой, донося каждое слово. Голос пел ему о всё оправдывающем внутреннем адвокате и о «давай останемся друзьями», словах, перечёркивающих то, что было. Он пел о старшем брате, ненавистном цензоре и эталоне, и о хорошем человеке, который мог бы быть лучше. Где-то в середине концерта к микрофону шагнул гитарист. Музыка изменилась, стала мягче, барабанщик акцентировал слабую долю, заставляя вспомнить далёкие острова, где под раскалённым солнцем люди пели песни отчаяния и надежды. Эмиль слушал историю юноши, смотрящего на руки женщины, в которую юноша был безнадёжно влюблён. На безымянном пальце сверкала узкая золотая полоса. Эмиль вдруг понял, что когда всё закончится, он сядет за стол и напишет рассказ, первый в своей жизни. Он сделает это, иначе всё не имеет смысла. Он слушал и видел юношу, разминавшего пальцами глину во дворе мастерской. Солёный ветер с моря перебирал листья оливкового дерева. К стволу прислонилась молодая женщина в длинном свободном платье. Она с улыбкой смотрела на работу юноши, временами поправляя ученика. Кольцо на пальце сияло в солнечных лучах. Женщина вспоминала, как предыдущим вечером рассказывала мужу о юноше за бокалом вина. Она знала, что он был влюблён в неё. Госпожа смотрела на слугу, метавшегося между водоворотом и чудовищем с шестью пастями, жалела его и наслаждалась своей властью. «Этот мальчик однажды разрушит всё», – сказал ей муж, внезапно посуровев лицом. Женщина беспечно улыбнулась в ответ. Пройдёт время. Одним днём она увидит своё лицо из алебастра, итог бесконечных ночных бдений, и с ужасом осознает, что слуга стал господином.
Группа сыграла последнюю песню. Добавить было нечего. Зрители аплодировали, слышались крики, кто-то в восторге свистел. Эмиль не стал дожидаться выхода «на бис», переполненный до краёв и одновременно выжатый. Стараясь не смотреть в сторону Глории, он покинул бар, жадно затягиваясь по пути к домику номер четыре. «Когда всё закончится», – басовыми нотами пульсировало у него в голове. «Когда всё закончится…».
ТОЙ НОЧЬЮ
Той ночью они говорили обо всём. Об ожоге на лице басистки и разбивающихся на карнизе каплях дождя, о ковырянии в носу, когда тебя никто не видит, о запахе книг и страхе. «Я не хочу уйти непонятой, – сказала Глория. – Потом мне будет всё равно, но я не хочу». Эмиль промолчал. Он думал о грузе вины, который она несла на плечах, о том, что она заслужила понимание. «Заслуживаю ли я?», – спрашивал он себя. Вопрос оставался без ответа. Той ночью она ушла от него перед самым рассветом.
УХОД ОСЕНИ
Дни бежали, оставляя Эмилю ощущение нереальности происходящего. Он много гулял по «Дому солнца», совершал вылазки в город, рассказывал Глории истории. «Кто у тебя был до меня?», – спросил он одной ночью. «Ты же на самом деле не хочешь знать», – ответила она, и Эмиль сжал кулаки, охваченный приступом ревности. Во время своих прогулок по дорожкам и улицам он вспоминал. Он думал об эйфории, воссоздавая в памяти лица женщин, с которыми был, думал о родителях. Эмиль не звонил им неделями, а потом, подгоняемый чувством вины, хватался за трубку, пытаясь заполнить пустоту. Стоя на берегу реки, он набрал номер матери.
– Привет, мама, прости, что давно не звонил.
– Здравствуй, сынок. Мы волновались.
– Мама, здесь много всего, по телефону не объяснишь. Я вернусь и всё обязательно расскажу, уже скоро.
– Мы ждём тебя.
Нажав на кнопку разъединения, Эмиль попытался представить, что ждёт его за этим «скоро», и увидел клубящийся над болотом туман. Их одиннадцатой ночью Глория рассказала ему о празднике. «Это будет послезавтра, – сказала она. – Вообще-то это день города, но все называют его прощанием с осенью. Как-то так сложилось. До зимы ещё есть время, но мы уже прощаемся. Так проще наслаждаться тем, что остаётся, словно получаешь от природы подарок. Ты должен пойти, там всегда собираются все наши. Погуляешь по ярмарке, купишь игрушечную мельницу и будешь крутить её на досуге». «Конечно, приду», – сказал Эмиль. В день ярмарки он проснулся поздно, слишком поздно даже для самого позднего завтрака. «Дом» был пуст, двери бара закрыты. Эмиля охватило ощущение, что он пропускает нечто важное. Он начал движение, шагал сначала медленно, а потом перешёл на бег. Эмиль пробежал через мост, нарушая тишину стуком ботинок по бетону, привычно свернул направо. Городского парка он достиг за пять минут. Его встречали люди, много людей, они переговаривались, смеялись, и воздушные шары взлетали над ними, как разноцветные ракеты. Замедлив бег, Эмиль оказался в толпе. Откуда-то ему махали Ник и Лана, Ада, смеясь, пожимала руку кого-то в костюме человека-мороженого. Он видел официантку Анну, которую обнимал за талию ещё более широкоплечий кавалер, видел бармена. За руку Стю уцепилась девочка с тугими косичками. «Интересно, он сам их заплетает?», – промелькнуло и сгорело в сознании.
Внезапно собравшихся всколыхнуло. Один за другим люди потянулись в сторону остатков старой крепости. Подхваченный потоком, Эмиль двинулся с ними. Между двумя пустожерлыми пушками соорудили сцену. На её заднике маленький мальчик с увесистым рюкзаком за спиной махал солнцу. С неба падали жёлтые листья. По толпе прошёл гул. По деревянным ступенькам на сцену поднимался мэр. Несмотря на прохладу, он был одет почти так же, как и на плакате. Мэр остановился у микрофона, обвёл глазами людей, что-то сказал, и внезапно Эмиль увидел Глорию. Она стояла в стороне, опёршись о ствол дерева, напоминая госпожу из пока ненаписанного рассказа. Мэр сказал ещё что-то, и в этот момент Эмиль увидел, как он кивнул Глории, совсем незаметно, не сделав и крошечной паузы между словами. Эмиль поймал взглядом ответный кивок хозяйки приёмной, такой же короткий, наполненный таким же смыслом. Сражающаяся с собой сомнамбула, Эмиль попытался попятиться, и тогда Глория, повернув голову, заставила его застыть неподвижно. Они долго смотрели друг на друга. Эмиль вспомнил, что сигареты остались в номере, и понял тех, кто был готов отдать жизнь за затяжку. Потом Глория тронулась с места. Ему казалось, она шла медленно-медленно, словно увязая в не желающей пускать её дальше земле. Эмиль увидел её улыбку, ещё раз пожалел об оставленных сигаретах и приготовился ждать.
И традиционное спасибо. Андрею и Саше за голову шефа. Группе «Нижний свет» за порицание общественности. Dem Sl за рисунки. Группе «Чиж и К» за нехитрую снедь и вино. Андре Моруа за рассказ «Отель “Танатос”». Дарье за убийц-любовников, блистательного пожарного и поддержку. Стивену Кингу за число 19. Группе «Tiamat» за бумажных человечков. Группе «Anathema» за предгрозовое небо. Группе «…и друг мой грузовик» за всё, включая хорошего человека. Группе «Police» за госпожу и слугу. Андрею за готовность пропагандировать. Маме и папе за то, что они есть. Гарику Сукачёву за Дом солнца. Спасибо.
