***
Летняя лень моя, лютня июля,
песня без слов и мечта ни о ком…
Скрыт за вуалью оконного тюля
мир, что покуда со мной не знаком.
Знаю, недолго продлиться истоме,
скоро развеется облачко нег.
Снова разрушится карточный домик,
замок воздушный растает как снег.
Звёздные искорки неба ночного –
будто бы ангелы курят во тьме…
Завтра откроется занавес снова –
мир, наконец, улыбнётся и мне.
***
Чтоб никогда не прервалась нить,
что нас ведёт, скрепя –
я нажимаю на «сохранить»
где-то внутри себя.
Знаю, в реальности так нельзя,
но через все клише –
я нажимаю на «взять в друзья»
всё, что мне по душе.
А чтоб никто не смог разозлить,
радость во мне убить –
я нажимаю на «удалить»
всё, что нельзя любить.
***
Перед зеркалом красуясь,
От тебя я слышу: «Рубенс!»
Огорчилась: неужель?
А мне мнилось – Рафаэль!
Вот истаю, словно воск, –
Будет Брейгель или Босх!
***
Средь кошёлок, клеёнок, пелёнок
жизнь проходит быстрее всего.
Дома ждёт меня старый ребёнок,
позабывший себя самого.
Я любовь не сдавала без боя,
были слёзы мои горячи.
– Помнишь ли, как мы жили с тобою,
как на море купались в ночи?
Мы пока ещё вместе, мы рядом,
как друг друга нам вновь обрести?
Ты глядишь затуманенным взглядом:
– Очень смутно… Не помню… Прости…
Драгоценность былого «а помнишь?»
для меня лишь отныне одной.
Больно видеть, как медленно тонешь
под смыкающейся волной…
Раньше домом нам был целый город,
перелески, тропинки, лыжни,
звёздный полог и лиственный ворох,
укрывая, к нам были нежны.
А теперь мы одни в этом горе,
в этом замкнутом круге, хоть вой,
словно в бочке заброшены в море,
где не вышибить дна головой.
Достучаться, нельзя достучаться,
свою горькую участь влача,
до плеча, до улыбки, до счастья,
до дубового сердца врача!
Не теряя надежды из вида,
и поглубже запряча беду,
я внимаю псалому Давида,
я в Давидову верю звезду.
Было – не было… Тело убого,
ненадёжная память слаба.
Но нетленны в хранилище Бога
наши юность, любовь и судьба.
***
Прозрения, полные тайны,
дремавшие сладко в груди…
Я верю, что всё не случайно,
я знаю, что всё впереди.
Проснуться, исполнясь доверья,
по жизни идя без затей,
пригнуться, чтоб слушать деревья
и исповедь старых людей.
Любить без конца и без края,
взбираться на личный Сион,
и верить тому, что вне правил,
вне логики и аксиом.
Нарвём себе свежей черешни,
заварим покрепче чайку…
И, кажется, мир уже прежний,
где ангел стоит начеку.
Где жить удивительно просто,
не мудрствуя хитро.
Сползает земная короста,
а там только свет и добро.
***
А будущее, прежде чем войти,
стучало в окна, пряталось в портьеры,
удерживало нас на полпути,
пересекало сны и интерьеры.
И вот вошло и объявило бой
душе, что мы не чаяли друг в друге.
Еврейский ангел плачет над тобой,
по-детски робко стискивая руки.
Засов закрыт, потеряны ключи…
Мне остаётся жизнь автопилота –
как тетерев, токующий в ночи,
и, как кулик, любить своё болото.
Жить медленно, мгновеньем дорожить,
лавируя среди рвачей и выжиг.
И – высший пилотаж – пытаться жить,
взмывая выше, где уже не выжить.
***
Гаснет жизнь, как лампа на столе…
Но давай мы будем не об этом –
радоваться проблескам во мгле,
редким озареньям и просветам.
Знаю, не откроется Сезам,
ты закрыт на тысячу засовов.
Но читаю мысли по глазам
и ищу врачующее слово.
В изголовье жду, когда уснёшь.
Пролепечешь что-то, словно маме…
Хорошо, что ты не сознаёшь
весь кошмар случившегося с нами.
***
Рвётся где тонко, а тонко везде.
Дыры зияют в нашем гнезде,
ставлю на них заплатки.
Мы уже где-то поодаль, вне.
Жизни осталось чуть-чуть на дне.
Только остатки сладки.
Бедный мой ангел, тяжко тебе
нас из болота тащить на себе,
вправо сбиваясь и влево.
Ты уставал, выбивался из сил,
и голосил, и пощады просил,
но всё же вытянул в Небо.
***
Жизнь безлюдней к концу и безлюбней,
мы срываемся в тартарары.
В небе ангел играет на лютне
и зовёт нас в иные миры.
В небесах высоко и красиво,
там легко обитать не во зле.
Но какая-то нищая сила
крепко держит меня на земле.
Расступается мёрзлая яма
и вздыхает душа: наконец!
Из тумана встаёт моя мама
и даёт свою руку отец.
Я теперь понимаю, как просто
быть счастливым и нощно, и днесь.
Облетает земная короста…
Мой любимый, не бойся, я здесь.
***
Строчка в книге, набранная слепо,
мне подскажет будущую даль
и покажет, как она нелепа,
как невечны – радость ли, беда ль…
Время, нам отмеренное скупо,
тень ладьи на дальнем берегу.
Тишины обугленные губы
мне прошепчут: «дальше – ни гу-гу…»
Но строка, не знающая фальши,
выведет меня из немоты.
Я прорвусь туда, за это «дальше»,
где мы будем вечно – я и ты…
