Скромное отношение Фёдора Ивановича Тютчева к собственной поэзии сказывается и на судьбе его стихов. Афанасий Фет так пишет в своих воспоминаниях: «Я убедился в необыкновенной его скромности, по которой он тщательно избегал не только разговоров, но даже намёков на его стихотворную деятельность…».
Молва приписывает то Пушкину, то Лермонтову, то Некрасову… знаменитые стихи «Я встретил Вас…», «Она сидела на полу», «Люблю грозу в начале мая», «Молчи, скрывайся и таи», «Ещё в полях белеет снег»…
Тютчев всего на три года моложе Пушкина, но числят его литературоведы уже в следующем поколении поэтов. Торжественная архаика его стиля как бы отпугивает читателя, а вот романсы – стихи, услышанные композиторами (при жизни Тютчева – это только Чайковский), стали близки и понятны всем.
Первую книгу Фёдор Иванович издал в 50 лет, стихов осталось после него чуть больше двухсот, но как сказал в экспромте Фет, –
Вот эта книжка небольшая
Томов премногих тяжелей.
Судьба так сложилась, что Фёдор Иванович Тютчев большую часть жизни прожил за границей, в Германии… Родственник его, Остерман-Толстой устроил его после Университета сверхштатным чиновником русской миссии в Мюнхене.
В «Биографии Фёдора Ивановича Тютчева» И.С. Аксаков пишет: «В 1822 году переезд из России за границу значил не то, что теперь. Это просто был временный разрыв с отечеством. Железных дорог и электрических телеграфов тогда ещё и в помине не было, почтовые сообщения совершались медленно; русские путешественники были редки. Отвергнутый от России в самой ранней, нежной молодости, когда ему было с небольшим 18 лет, закинутый в дальний Мюнхен, предоставленный сам себе, Тютчев один, без руководителя, переживает на чужбине весь процесс внутреннего развития, от юности до зрелого мужества, и возвращается в Россию на водворение, когда ему пошёл уже пятый десяток лет. Двадцать два года лучшей поры жизни проведены Тютчевым за границей…».
Он много переводил – Шекспира, Байрона, Гёте, Гейне… С Генрихом Гейне он подружился. Писал собственные стихи. Но… на родине они не находили ни одного отклика и после публикаций в «Галатее» – у бывшего наставника Семёна Раича, в «Телескопе». Даже стихи, отобранные для «Современника» Пушкиным не были замечены, – не только знаменитое в последствии «Как океан объемлет шар земной…», но даже звучащее теперь, как собственный выдох, для каждого читателя «Люблю грозу в начале мая…».
Понятно, почему Тютчев стал избегать разговоров о поэзии и раздражался при упоминании о литераторах. Смеялся, что хуже русских литераторов только купцы.
Смолоду, как пишет Аксаков, Тютчев был «жарким поклонником женской красоты».
Низкорослый, некрасивый, он был общителен и обаятелен, в нём горела страстность ко всему – к политике, к истории. Влюблённость его была особой, влюбляясь, он тут же чувствовал жалость к совершенству в несовершенном мире, он страстно пытался хотя бы стихами сокрыть возлюбленную от зла мира:
Твой милый взор, невинной страсти полный,
Златой рассвет небесных чувств твоих
Не мог – увы! – умилостивить их –
Он служит им укорою безмолвной.
Сии сердца, в которых правды нет,
Они, о друг, бегут, как приговора,
Твоей любви младенческого взора,
Он страшен им, как память детских лет.
Но для меня сей взор благодеянье,
Как жизни ключ, в душевной глубине
Твой взор живит и будет жить во мне:
Он нужен ей, как небо и дыханье…
«Жизни ключ» – вот, что Любовь – по Тютчеву.
По приезде в Мюнхен Тютчев влюбился в четырнадцатилетнюю Амалию, внебрачную дочь аристократа Лерхенфельда. Значительно позже, лет через десять, он посвятил ей стихи:
Я помню время золотое,
Я помню сердцу милый край.
День вечерел, мы были двое;
Внизу, в тени, шумел Дунай.
И на холму, там, где белея,
Руина замка в дол глядит,
Стояла ты, младая фея,
На мшистый опершись гранит.
В 1825 году Тютчев, наконец, поехал в Россию навестить родных. За это время Амалия удачно вышла замуж за барона Крюденера.
Вернувшись в Мюнхен поэт сошёлся, видимо, в отчаянье, с вдовой Элеонорой Ботмер, у которой было к тому времени трое маленьких сыновей… Говорят, что бывают женщины-матери, женщины-любовницы, женщины-жёны. По этой градации Элеонора была только женой. Её любовь к Теодору (Тютчеву) была так сильна, что воспитание мальчиков она перепоручила родственникам их отца, да и трёх девочек Тютчева она не могла так сильно любить, как мужа.
«…эта слабая женщина обладает силой духа, соизмеримой разве только с нежностью, заключённой в её сердце… Я хочу, что бы вы, любящие меня, знали, что никогда, ни один человек не любил другого так, как она меня… не было ни одного дня в её жизни, когда ради моего благополучия она не согласилась бы, не колеблясь ни мгновенья, умереть за меня. Это способность очень редкая и очень возвышенная, когда это не фразы» (Из письма Тютчева к родителям об Элеоноре).
Тютчев был увлечён и сестрой Элеоноры – Клотильдой:
Обеих вас я видел вместе –
И всю тебя узнал я в ней…
Та ж взоров тихость, нежность гласа,
Та ж прелесть утреннего часа,
Что веяла с главы твоей!
В Клотильду многие влюблялись, даже Генрих Гейне. Двенадцать лет она жила в доме Тютчевых, до тех пор, когда уже после смерти Элеоноры, Тютчев не женился во второй раз. Клотильде посвящены самые знаменитые стихи Тютчева:
Я встретил Вас – и всё былое
В отжившем сердце ожило,
Я вспомнил время, время золотое –
И сердцу стало так тепло…
«Пожар на море» – есть такой очерк у И.С. Тургенева. Дочерям Тютчева было тогда – 9, 4 и 2 года. Вместе с матерью они сели на злосчастный пароход, отправляющийся из Кронштадта в Любек. На этом же пароходе были молодой Тургенев и Вяземский. В ночь с 18 на 19 мая 1838 года на пароходе вспыхнул пожар. Капитан направил пылающий пароход на мель, чем спас большинство пассажиров (погибло 5 человек). Корабль сгорел полностью. Элеонора писала сестре Тютчева Дарье: «…все потеряли всё – бумаги, деньги, вещи… никогда вы не сможете представить себе эту ночь, полную ужаса и борьбы со смертью!». Она с детьми в конце концов добралась к Тютчеву. Но все страдания так подорвали её здоровье, что 27 августа 1838 года – ей было 39 лет – она скончалась на руках Фёдора Ивановича. Тютчев поседел от горя в одну ночь… Судьба им отпустила 12 лет. «Что обыкновеннее этой судьбы и что ужаснее?» – писал он Жуковскому.
Как ни гнетёт рука судьбины,
Как ни томит людей обман,
Как ни браздят чело морщины
И сердце как ни полно ран,
Каким бы строгим испытаньям
Вы ни были подчинены, –
Что устоит перед дыханьем
И первой встречею весны!
Стихи 1838 года. Весна снова пришла в его жизнь. «Сегодняшнее число… печальное для меня число. Это был самый ужасный день в моей жизни, и не будь тебя, он был бы, вероятно, и последним моим днём. Да хранит тебя Бог». В декабре 1838 года в Генуе состоялась тайная помолвка Тютчева с Эрнестиной Пфеффель.
Кто-то не поймёт и – не понимал такого скоропалительного романа, но для Тютчева эта новая любовь была жизненно необходима.
«Есть вещи, о которых невозможно говорить, – эти воспоминания кровоточат и никогда не рубцуются…». Но вину свою он ощущал:
Не верь, не верь поэту, дева,
Его своим ты не зови –
И пуще пламенного гнева
Страшись поэтовой любви!
Его ты сердца не усвоишь
Своей младенческой душой;
Огня палящего не скроешь
Под лёгкой девственной фатой.
Поэт всесилен, как стихия,
Не властен лишь в себе самом;
Невольно кудри молодые
Он обожжёт своим венцом.
…
Твоей святыни не нарушит
Поэта чистая рука,
Но ненароком жизнь задушит
Иль унесет за облака.
Любовь к Эрнестине возникла ещё 1833 году… на зимнем карнавале в Мюнхене. Мужу Эрнестины стало вдруг худо (впоследствии – это оказался тиф). Он заметил, что его жена оживлённо разговаривает с каким-то некрасивым человеком, и, уезжая домой, бросил ему фразу: «Поручаю Вам свою жену». Когда Эрнестина вернулась домой, муж умирал…
Сквозь ресницы шелковые
Проступили две слезы…
Иль то капли дождевые
Зачинающей грозы?
1840 году родилась у них дочь Мария…
Эрнестина Федоровна пережила мужа на 21 год… Сохранилась большая переписка, в которой Тютчев называет её кисонькой… ей посвящены стихи о любви… Но всё не так просто.. И Эрнестине довелось испытать те страдания, которые она доставляла когда-то Элеоноре, влюбившись в Тютчева. В те времена она множество раз пыталась порвать отношения с поэтом, но не смогла… «Люблю глаза твои, мой друг», «Вчера, в мечтах обворожённых…», «Она сидела на полу» и даже предсмертное:
Всё отнял у меня казнящий Бог:
Здоровье, силу воли, воздух, сон,
Одну тебя при мне оставил Он,
Чтоб я ему ещё молиться мог.
– все это – Эрнестине…
Осенью 1844 года Тютчев с Эрнестиной и младшими детьми навсегда возвращается в Россию. Начинается качественно новый этап в жизни и поэзии Тютчева…
Он трудно привыкал к России после стольких лет в Европе, но тут-то и открывается новое мирочувствование поэта. Исследователь творчества Ф.И. Тютчева В. Кожинов тонко подмечает: «Тютчевская поэзия 30-х годов вся была, если угодно, празднична – празднична и в её самых драматических, даже трагедийных проявлениях…
Счастлив, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Его призвали всеблагие
Как собеседника на пир.
В стихотворении 1850 года «всё проникновенно преображено: теперь как раз олимпийцы становятся зрителями, а человек, никем не призванный и не допущенный, сам по себе… пьёт роковую, жестокую, но свою чашу…».
Кожинов утверждает, что «есть два Тютчева… первый из них – поэт цветущей молодости, который чувствует себя призванным на пир богов и верит в своё бессмертие». Второй – открывает для себя «тайный свет» вместе с «открытием» родины…
И в ответ на восторженное письмо дочери Дарьи, пишущей из Швейцарии, Фёдор Иванович пишет: «Всё это великолепие… кажется мне слишком ярким, слишком кричащим, и пейзажи, которые были у меня перед глазами, пусть скромные и непритязательные, были мне более по душе».
До возвращения в Россию Тютчев как поэт молчал почти 10 лет. И вот – новые стихи (и какие!) «Тихой ночью, поздним летом», «Обвеян вещею дремотой», «Первый лист», «Не остывшая от зною», «Как весел грохот летних бурь», «Чародейкою зимою», «Лето 1854…». «Есть в осени первоначальной» и т.д, и т.д…
Когда Ф.И. Тютчев вернулся на родину, он удивлялся странному ощущению, которое он передаёт в письме к Вяземскому – «…отсутствие России в России…». За границей она легче ощущается… Тютчев неоднократно повторяет образ «края безлюдного».
Это после праздничного европейского «многолюдья»… Именно в этом ощущении поэта рождается его последняя любовь, его лучшие стихи.
Если смотреть на портреты трёх главных женщин в жизни Тютчева, то возникает ощущение, что Денисьева, Елена Денисьева – самой скромной внешности из них… «Денисьевский цикл» не оставляет сомнения в том, что в душе поэта образ последней возлюбленной накладывается на образ России, «Не поймёт и не заметит / Гордый взор иноплеменный, / что сквозит и тайно светит / в наготе твоей смиренной…» – о России. «По ней, по ней, судьбы не одолевшей, / Но и себя не давшей победить…» – на смерть Денисьевой.
Летом 1850 года Тютчев отправил семью в Овстуг, в своё родовое имение…В июле у него случился главный роман его жизни с Еленой Денисьевой. Ей – 25. Ему – 47…Они не могли расставаться в своих страстных свиданиях. Вокруг всё рушилось – тётку Елены уволили из Смольного, где она была классной дамой. Поклонники и подруги отвернулись…
В мае 1851 года родилась их дочь Елена…
«В то время ему было уже под пятьдесят лет, но, тем не менее, он сохранил ещё такую свежесть сердца и цельность чувств, такую способность к безрассудочной, не помнящей себя и слепой ко всему окружающему любви, что читая его дышащие страстью письма и стихотворения, положительно отказываешься верить, что они вышли из-под пера не впервые полюбившего 25-летнего юноши, а пятидесятилетнего старца, сердце которого, должно бы, казалось, давным-давно устать от бесчисленного множества увлечений, через которое оно прошло…». Так рассказывал об этой любви сын Денисьевой и Тютчева Фёдор уже в 1903 году. Именно послеродовой абсцесс, когда Елена рожала сына Фёдора, и свёл её в могилу 4 августа 1864 года… Дочь Анна Тютчева – Аксакова писала, что «он был в состоянии близком к помешательству… Он всеми силами души был прикован к той земной страсти, предмета которой не стало… Я не могла больше верить, что Бог придёт на помощь его душе, жизнь которого была растрачена в земной и незаконной страсти». Так жестоко по отношению к отцу писала дочь. Кто знает? Думается, Господь простил Фёдора Ивановича за его страданья и неземные стихи.
О, как на склоне наших лет
Нежней мы любим и суеверней…
Сияй, сияй, прощальный свет
Любви последней, зари вечерней!
Полнеба обхватила тень,
Лишь там, на западе бродит сиянье, –
Помедли, помедли, вечерний день,
Продлись, продлись, очарованье…
