История знакомства и длительных контактов Чуковского-некрасоведа и столь же известного исследователя биографии и творчества Н.А. Некрасова Владислава Евгеньевича Евгеньева-Максимова, его сверстника (1883-1955), отличается большим количеством всякого рода слухов, домыслов, легенд и не вполне верных поэтому выводов. Принято считать, что оба эти, можно сказать, столпа отечественного некрасоведения, делая одно и то же дело, участвуя в одних и тех же изданиях Некрасова, особенно, в первые послереволюционные годы, стойко друг друга не любили, относились, друг к другу на протяжении длительного времени с неизменной враждой и неприязнью.
Однако материалы, которые я представляю, во многом опровергают это давно сложившееся и ставшее даже расхожим мнение. И в первую очередь опровергают это мемуары В.Е. Евгеньева-Максимова под заглавием «Из прошлого: Записки некрасоведа (1902-1921)», написанные ещё в 1940 году, но опубликованные и лишь частично в «Некрасовских сборниках», которые и по сей день издаются Пушкинским Домом (ИРЛИ), в 1980-83 годах. В них содержатся вполне объективные и адекватные оценки некрасоведческой деятельности К.И. Чуковского, начавшейся, как известно, в 1910-х годах. Евгеньев-Максимов начинал несколько раньше, ещё в 1902 году.
К.И. Чуковский в 1950-х годах так вспоминал о своем коллеге-некрасоведе: «Особенно страстно взялся за раскопки некрасовских рукописей молодой петербургский учитель (ныне маститый ленинградский профессор Владислав Евгеньевич Евгеньев-Максимов) Неутомимо отыскивал он всевозможные документы и рукописи, имеющие какое-то ни было отношение к Некрасову: и цензурные отзывы о том или другом стихотворении поэта, черновики его рукописей, его деловые бумаги, его письма к друзьям и их неизданные воспоминания о нём, словом, всё то, что так или иначе могло осветить для читателей жизнь и творчество великого автора».1
Первые работы Чуковского о Некрасове, опубликованные в газетах «Речь» и «Русское слово» в 1912-1913 гг., написанные во всегда присущей ему фельетонной манере, имели, безусловно, большой литературно-общественный резонанс и успех, представляя собой во многом новое и очень весомое слово о Некрасове.
Так, в статье «Некрасов и мы» («Речь», 1912, № 300) Чуковский представляет совершенно неопровержимые факты, которые свидетельствуют о том, что «молодой литературе» последних лет, то есть символизму в лице его наиболее выдающихся представителей – Блока, Брюсова, Бальмонта и т.д. – принадлежит заслуга сопричисления Некрасова к лику великих поэтов ХIХ века, что всегда было несколько спорным и дискуссионным.
В фельетоне «Искалеченный Некрасов» («Речь», 1913, № 34) Чуковским были приведены многочисленные и чрезвычайно доказательные, убедительные факты по поводу того, как чудовищно безобразно издавались стихи и поэмы Некрасова его наследниками, когда, в сущности говоря, от подлинного Некрасова мало что оставалось.
Кроме того, в фельетоне Чуковского «Некрасов и карты» («Речь», 1913, 19 апреля) опять же в свойственной Чуковскому парадоксальной и очень выразительной манере исследовалось увлечение Некрасова картами и давался подробный и тонкий психологический анализ этого увлечения Некрасова, человека очень сложного и многообразного во всех своих проявлениях.
Как вспоминал В.Е. Евгеньев-Максимов, не всё ему было по душе в этих статьях и фельетонах Чуковского, но он, безусловно, признавал, что Некрасовым заинтересовался критик очень большого масштаба и дарования, обладавший целым рядом таких качеств, которых, увы, недоставало ему.
«Разве я мог бы, например, так остро и хлёстко пробрать “зарвавшихся осквернителей”? – писал Евгеньев-Максимов, – так называл Чуковский корыстных, невежественных, подчас прямо-таки циничных издателей стихотворений Некрасова».2
Вскоре состоялось и их личное знакомство, правда, несколько омрачённое подстроенной кем-то из «доброжелателей» сплетней. Дело в том, что перед этим Евгеньев-Максимов в одной из петербургских редакций, похвалив статью Чуковского о картах, заметил, что в ней допущено несколько ошибок. Это, как водится, тотчас же было передано Чуковскому, по мнению Евгеньева-Максимова, с явной целью их поссорить, в очень искажённом и преувеличенном виде.
«– А знаете ли, Корней Иванович, Евгеньев про вашу статью говорит: он тридцать четыре ошибки в ней насчитал».3
Но Чуковский отнёсся к этому иначе и написал Евгеньеву-Максимову письмо, в самом дружеском тоне, завязалась переписка, и вскоре состоялось их личное знакомство в Царском Селе летом 1913 года, где Евгеньев-Максимов в это время жил на даче.
В своих уже цитировавшихся нами воспоминаниях Евгеньев-Максимов дал очень выразительную и колоритную характеристику Чуковского – человека и литератора, которая добавляет в известной мере некоторые новые черты в известные мемуарные портреты Чуковского:
«Должен признаться, что за всю свою долгую жизнь я не встречал человека, который умел так очаровывать, как Корней Иванович. Уже впечатление от его внешности было безусловно располагающим: <…> мягкие и вкрадчивые движения при огромном росте, внимательный, подчас сосредоточенный, порой искрящийся лукавством взгляд больших глаз, гибкий и выразительный голос. А сколько ума и остроумия в его разговоре! Слушаешь Корнея Ивановича и буквально наслушаться не можешь. К этому необходимо добавить исключительную, прямо-таки бьющую в глаза одарённость его натуры <…>. Писатель Чуковский отличается исключительной разносторонностью: он острый критик, осведомлённый историк литературы, текстолог не из последних, а главное, на редкость одарённый художник. Печать несомненного художественного дарования лежит не только на его великолепных, в наше время уже ставших классическими стихах для детей, но и на всём, что он пишет. Его критические статьи принадлежат, собственно говоря, к художественно-повествовательному жанру, и Чуковский имел вполне веские основания свою последнюю книгу о Некрасове назвать “Рассказы о Некрасове”. Я знаю, что подобное смешение жанров возмущает некоторых литературоведов староакадемического типа, но мне их точка зрения была всегда чужда. Какое мне дело до смешения жанров, когда получается хорошо! А у Корнея Ивановича действительно получалось хорошо. Не всегда, разумеется. Иной раз, отдаваясь своему художественному темпераменту, Чуковский хватал через край и в результате вместо прямого зеркала получалось кривое, но кто из нас в большей или меньшей степени не хватал через край?».4
«Во всём, что он говорил о Некрасове, – продолжает Евгеньев-Максимов, – чувствовалась такая осведомленность не только в проблемах психологического порядка, но и в биографических и историко-литературных, что нельзя было не прийти к заключению, что Корней Иванович уже тогда, на заре, так сказать, своей некрасоведческой деятельности, посвятил изучению Некрасова массу времени, сил и труда, в первое же свидание с Чуковским я проникся уверенностью – и будущее оправдало её – что передо мной писатель, который не изменит Некрасову в течение всей своей жизни, как не изменял и не изменяю ему я.
– Вот у вас появился конкурент, и опасный конкурент, – соболезнующе сказал мне один из моих прикосновенных к литературе приятелей вскоре после появления в печати первых фельетонов Чуковского о Некрасове.
– Если бы Некрасовым, кроме меня, занимался не один Чуковский, но целый десяток критиков и историков литературы, и тогда смешно было бы говорить о конкуренции; Некрасов так мало изучен, что всем работы хватит – ответил я».5
Евгеньев-Максимов отмечает, что оба они, рука об руку в течение многих лет, несмотря на отдельные разногласия, размолвки и даже конфликты, работали над изданиями Некрасова, занимаясь текстологией, а имеющее в некоторых кругах хождение мнение, добавляет он, что «мы с Чуковским – конкуренты, я решительно отвергаю. <…> Скажу с полным сознанием ответственности за свои слова: никто лучше меня не сознаёт, насколько велики заслуги Корнея Ивановича как некрасоведа. Исходя из этого факта, я не далее, как одно из прошлогодних /1939 г./ писем к нему закончил стихами, вычитанными мной в стародавнее время в каком-то журнале /автора не помню/.
Одному всегда мы всей душой служили,
К одному стремились, за одно боролись,
Только шли мы к цели разными путями.
И порой иного не хочу я счастья –
Как к моим стремленьям твоего участья».6
В декабре 1913 года Евгеньев-Максимов вместе с Л.П. Гроссманом (они случайно встретились в вагоне поезда – только что вернувшийся из Парижа Гроссман тоже ехал к Чуковскому) сделал ответный визит Чуковскому в Куоккалу. Разговор в доме Чуковского в этот морозный зимний день происходил преимущественно о Некрасове, хотя и хозяин, и гость полагали, что неудобно угощать Гроссмана, который тоже хотел поделиться своими парижскими впечатлениями, исключительно некрасовскими блюдами.
Евгеньев-Максимов ещё раз со всей очевидностью убедился в том, что для Чуковского изучение Некрасова не временный эпизод, а дело всей жизни, и самое главное, что он очень любит Некрасова.
«Эта короткая поездка почему-то особенно врезалась мне в память, – вспоминал Евгеньев-Максимов. – <…> Опушённые снегом, сосны и ели по бокам; высокое, тёмное, неподвижное небо – над нами; сидящий рядом Корней Иванович с исключительным подъёмом, не взирая на мороз, читает поистине бессмертные стихи:
Не заказано ветру свободному
Петь тоскливые песни в лесах,
Не заказаны волку голодному
Заунывные стоны в лесах;
<…>
Спокон веку работа народная
Под унылую песню кипит,
Вторит ей наша муза свободная,
Вторит ей или честно молчит.
Примиритесь же с музой моей.
Я не знаю другого напева,
Кто живёт без печали и гнева,
Тот не любит отчизны своей…»7
В этих же заметках Евгеньев-Максимов пишет о публичной лекции Д.С. Мережковского, называвшейся «Тайна Некрасова» и прочитанной 15 октября 1913 года в Тенишевском училище. Мережковскому принадлежали очень положительные отзывы о Некрасове, которого он ставил в один ряд с Пушкиным и Лермонтовым и считал, что следует «гордиться Некрасовым перед Европой». Однако Мережковский, вспоминал Евгеньев-Максимов, настойчиво подчёркивал один и тот же тезис, что Некрасов – «единственный поэт, соединивший правду религиозную с правдой политической», что Евгеньеву-Максимову, и другим, присутствующим на лекции, показалось явно натянутым и фальшивым. Кроме того, Евгеньев-Максимов был поражён, как он выразился «изумительно высокомерной манерой обращения Мережковского» и его особенно покоробило следующее не слишком любезное замечание Мережковского в его адрес: «Вашей книги («Литературные дебюты Некрасова» – А.Р.) я не только не читал, но и не видел.8 Показательным оказалось и то, что впечатление Чуковского от лекции Мережковского в целом совпало с впечатлением Евгеньева-Максимова.
«На другой или третий день, – пишет Евгеньев-Максимов, – я получил от него письмо, в котором он, между прочим, писал: “Очень бы мне хотелось повидаться с Вами, побеседовать. Я искал Вас в Тенишевском, чтобы поделиться мнением о лекции Мережковского. Такое равнодушное переживание старых общих мест, уже отвергнутых критикой, такое святое невежество. Он даже Вашей книги не читал, оттуда он почерпнул бы гораздо больше о христианских настроениях Некрасова. И какие вульгарные мысли!”».9
Надо заметить, что в дневниковых записях и переписке Чуковского содержится немало самых разнородных, чаще всё-таки пренебрежительных, суждений о коллеге-некрасоведе и будто бы, как это было принято считать, сопернике. Так, в записи от 30 января 1931 года читаем: «Тыньянов предлагает мне устроить чествование по случаю моих некрасовских работ. “В пику этому дураку Евгеньеву-Максимову”. Но ценит ли он их, я не знаю. Что он презирает Евгеньева-Максимова, это несомненно <…> и изумительно передразнивает его».10
Говоря об одном из собраний редакции академического издания Некрасова в 1936 году, в которую входили Лебедев-Полянский, Мещеряков, Кирпотин, Эссен и «выписанный из Ленинграда» Евгеньев-Максимов, Чуковский не без всегда присущего ему яда отмечает, что Некрасов – поэт всех этих почтенных лиц нисколько не интересует, а интересует преимущественная политизированная фигура, поэтому он чувствует себя среди них «белой вороной».
Далее следует запись от 8 ноября 1947 года, где очень нелицеприятно говорится о Евгеньеве-Максимове по поводу некоего А.Я. Максимовича (был такой исследователь Некрасова – А.Р.), в своё время бедствовавшего молодого человека, которого Чуковский взял к себе в секретари и тот помогал ему в занятиях Некрасовым, но очень много напутал в текстологии в силу своей недостаточной компетентности. Но Евгеньев-Максимов будто бы из зависти, так как в 1918 году не он, а Чуковский по настоянию Блока и Луначарского был назначен редактором стихотворений Некрасова, требовал, чтобы фамилия Максимовича была поставлена на обложке как соредактора Чуковского.
Были и всякие другие коллизии, связанные с изданием академического Некрасова, куда оба – и Чуковский, и Евгеньев-Максимов входили как члены редколлегии, была и полемика по тем или иным вопросам, связанным с творчеством Некрасова, как, например, не является ли подделкой знаменитая ода Муравьёву-Вешателю и т. д., так же, как некая поэма «Светочи», ошибочно, как было доказано Чуковским, приписываемая Некрасову. О трудностях научной подготовки «настоящего» и неискаженного Некрасова Чуковский в 1954 году написал в статье «О дилетантизме к науке», впервые опубликованной в «Новом мире», 1954, №2.
Но наряду с этим были и вполне позитивные суждения. Так, в письме к А. Ф. Кони от 23 декабря 1921 года Чуковский пишет: «Избрание Владислава Евгеньевича в казначеи общества (Некрасовского общества – А.Р.) приветствую».11
Но одновременно с этим в письме к В.П. Полонскому после 24 января 1922 года, где речь идёт о только что прошедшем праздновании 100-летней годовщины со дня рождения Некрасова, Чуковский отзывается о Евгеньеве-Максимове следующим образом: «Евгеньев-Максимов, этот давний душитель Некрасова, окончательно сел на покойника и не давал ему слова сказать. Иногда казалось, что и не было никакого Некрасова – а есть и был один Евгеньев-Максимов. Максимов сочинил и “Власа”, и “Кому на Руси жить хорошо?”».12
Конечно, Евгеньеву-Максимову, как строго академическому исследователю, что бы он ни писал в своих мемуарах, не могли импонировать некоторые аспекты творчества Чуковского-некрасоведа, некоторые его приёмы, например, в работах, вошедших в книгу 1926 года «Некрасов. Статьи и материалы» – «Поэт и палач», «Жена поэта (А.Я. Панаева)» и другие, о чём он писал в рецензиях, выходивших в периодике, а также в своей известной книге «Некрасов как человек, журналист и поэт» (1928).
Во время работы над своей итоговой во многом книгой «Мастерство Некрасова» Чуковский в 1949 году жаловался в одном из писем к Ю.Г. Оксману, что у него «мыслей полна голова, а на бумагу ничего не ложится. Фразы бревенчаты и суховаты, как у нашего друга Максимова. Ни гибкости, ни «влаги» в них нет»13, что, конечно, в свою очередь диктовалось и условиями времени.
В письме к младшему брату уже умершего тогда В.Е. Евгеньева-Максимова, известному исследователю творчества А. Блока, Дмитрию Евгеньевичу Максимову из Переделкина 25 января 1957 года Корней Иванович во вполне благожелательном тоне осведомляется: «Не написали ли вы воспоминания о Владиславе Евгеньевиче?».14
На этом история некрасоведческих контактов Чуковского и Евгеньева-Максимова как будто бы в основном исчерпывается, но есть ещё один аспект, на котором я бы кратко хотел бы остановиться.
Известный советский литературовед и столь же крупный исследователь Некрасова Борис Яковлевич Бухштаб (1904-1985) в статье «Эзопов язык у Некрасова» вступил в полемику с Чуковским, у которого он в молодости побывал секретарём, а одновременно и с Евгеньевым-Максимовым по поводу приёмов эзоповой речи в поэзии Некрасова. Статья К.И. Чуковского «Эзопова речь» в творчестве Некрасова» впервые была опубликована в первом «Некрасовском сборнике» (М.-Л., 1951), а затем вошла в состав книги «Мастерство Некрасова» в качестве последней главы.
Б.Я. Бухштаб убедительно доказал, что даже такие замечательные некрасоведы, как Чуковский и Евгеньев-Максимов не избежали в некоторых случаях произвольных толкований и рассматривали отдельные произведения Некрасова как своего рода «шифровку», которую читатель должен был понимать в другом, чаще всего в противоположном смысле. Поэтому получалось так, по мнению Бухштаба, что авторитетнейшие некрасоведы volens-nolens15 представляли Некрасова порой ловким, хитрым и изворотливым версификатором, который будто бы всегда был готов сочинять угодливо-либеральные произведения ради «зашифрованного полностью или проявленного в двух-трёх строках совершенно искреннего мнения.
Б.Я. Бухштаб писал об этом так: «Известны случаи, когда Некрасов в цензурных целях приписывал к стихотворению несколько “смягчающих” строк, которые при перепечатке убирал, если это было возможно. Но К.И. Чуковский усматривает в текстах Некрасова такое расширенное применение этого приёма, при котором он уже переходит в свою противоположность. Например, Чуковский утверждает, что Некрасов писал целые произведения для цензуры, чтобы провести в печать пару заветных строк».16
Поэтому, по замечанию известного ленинградского литературоведа профессора Б.Ф. Егорова, давняя полемическая статья Б.Я. Бухштаба явилась «хорошим методологическим противоядием против такого рода преувеличений».17
Можно предположить, что Чуковский был обижен на такой полемический, скажем так, выпад младшего коллеги, которого он знал с самых его молодых лет, и между ними, как говорится, пробежала кошка. Но Бухштаб где-то в первой половине 1952 года написал К.И. Чуковскому «дружеское» письмо, которое нам, к сожаленью, неизвестно, а известен лишь опубликованный ответ Чуковского, в котором он высказывает полное удовлетворение, что инцидент оказался забыт, и что Б.Я. Бухштаб и С.А. (по всей видимости, С.А. Рейсер – А.Р.) вновь пригласили его к своему кругу ленинградских академических учёных мужей. Он пишет и о том, что «Мастерство Некрасова» получилось вовсе не такой книгой, какую он хотел бы написать, но что во многом они стоят на одной платформе (Речь шла о стихотворении Некрасова «Катерина» и главе «Гоголь и Некрасов», выходившей отдельным изданием – А.Р.).
И далее Корней Иванович делает следующее очень важное признание: «Даже и пишем мы, так сказать, одним почерком, хотя я вполне сознаю, что годы фельетонной работы, газетные приёмы и навыки оставили свой дурной и несмываемый след на моём “слоге”. Вы же с самого начала прошли классическую ленинградскую университетскую школу. <…> Некрасов – такая объёмистая тема, что и десяткам некрасоведов не исчерпать её». Нельзя не заметить, что здесь Корней Иванович почти дословно повторил, не сговариваясь с ним, приведённое нами выше суждение Евгеньева-Максимова. 18 (В скобках заметим, что к этому времени уже выросла и заявила о себе новая поросль некрасоведов – М.М. Гин, А.М. Гаркави, Б.М. Теплинский, В.Э. Боград, Г.В, Краснов и др., которых Чуковский застал и многих из них высоко ценил).
Таким образом, мы видим, что несмотря на все мелкие, а подчас и крупные, принципиальные даже расхождения и то злоязычие, которое принято, как известно, в литературной среде, и К.И. Чуковский, и В.Е. Евгеньев-Максимов, а также и Б.Я. Бухштаб – тоже очень значительный некрасовед – делали, в сущности говоря, одно и тоже дело, с любовью и беззаветной преданностью служили одному и тому же – глубокому и широкому, как море, миру, который называется творчеством Некрасова.
То, что заслуги Чуковского-некрасоведа чрезвычайно велики – это уже, конечно, трюизм. И «Мастерство Некрасова» – это классическая книга. Но в pedant19 ко всему сказанному мне хотелось бы отметить, что Чуковский, например, впервые в 1930 году опубликовал объёмистый роман, написанный Некрасовым совместно с А.Я. Панаевой для поддержания подписки на «Современник» – «Три страны света», который после этого был переиздан лишь один раз в полном академическом собрании сочинений Некрасова. И здесь имена Чуковского и Евгеньева-Максимова стояли рядом.
_____
Примечания:
1 Чуковский К. Несобранные статьи о Н.А. Некрасове. Калининград, 1974, с. 19
2 «Некрасовский сборник» Л., «Наука», 1983, вып. VII, с. 228
3 Там же, с. 229
4 Там же, с. 229
5 Цит. изд., с. 230
6 Там же, с. 230
7 Там же, с. 233
8 Там же, с. 232
9 Там же, цит. изд., с. 232
10 Чуковский К. Дневник 1930-1969 г.г., М., «Советский писатель»: 1994, с. 76-77
11 Чуковский К. Собр. соч.: в 15 томах: М. «Терра – «Книжный клуб»: 2008, т. 14, с. 481
12 Там же, с. 494
13 Чуковский К., Цит. изд., т. 15, с. 373
14 Там же, т. 15, с. 437
15 Волей-неволей (лат.)
16 Бухштаб Б.Я. Н.А. Некрасов: проблемы творчества. «Советский писатель», Ленинградское отделение, 1989, с. 153
17 Бухштаб Б.Я. Цит. изд., с. 347
18 Чуковский К. Цит. изд., т. 15, с. 383
19 В добавление (франц.)
