Перед гробницею святой
Стою с поникшей головой…
Все спит кругом: одни лампады
Во мраке храма золотят
Столпов гранитные громады
И их знамен нависший ряд.
Под ними спит сей властелин,
Сей идол северных дружин,
Маститый страж страны державной,
Смиритель всех ее врагов,
Сей остальной из стаи славной
Екатерининских орлов.
В твоем гробу восторг живет!
Он русский глас нам издает
Он нам твердит о той године,
Когда народной веры глас
Воззвал к святой твоей седине
«Иди, спасай!» Ты встал — и спас…
Внемли и днесь наш верный глас
Встань и спасай царя и нас
О старец грозный! На мгновенье
Явись из двери гробовой,
Явись, вдохни восторг и рвение
Полкам, оставленным тобой,
Явись, и дланию своей
Нам укажи в толпе вождей,
Кто твой наследник, твой избранный!
Но храм в молчанье погружен,
И тих твоей могилы бранной
Невозмутимый вечный сон…
Здесь всё замечательно. Поэтическая лексика XVIII века наделяет текст торжественной и возвышенной экспрессией. Он изумительно музыкален, — все буквы поют и сияют. Виртуозно примененный прием аллитерации придаёт стиху особую эмоциональную и ритмическую выразительность: «Сей остальной из стаи славной екатерининских орлов». Тут явно слышится орлиный клёкот:
Совокупность точных и живописных перифраз служит и приметой определенного времени, и средством передачи высокой приподнятости текста:
Под ними спит сей властелин,
Сей идол северных дружин
Маститый страж страны державной,
Смиритель всех её врагов…
***
Военная гроза 1812 года застала юного Пушкина в Царскосельском лицее. Петербург остался в стороне от батальных событий того времени: Наполеон пошел не на российскую столицу, а на Москву. Историки так и не решили, почему император французов выбрал столь губительную для него стратегию. Причина, возможно, в том, что, Наполеона всегда завораживали бескрайние просторы Востока и слава Александра Македонского.
Летом 1812 года через Царское село почти ежедневно шли русские полки, призванные сокрушить неприятеля. Пушкин и его лицейские друзья провожали их со слезами на глазах. Лицеисты, охваченные патриотическим рвением, могли думать лишь о вражеском нашествии. Им было не до учёбы.
Бородинское сражение и сдача Москвы потрясли Пушкина, детство которого прошло в подмосковном имении Захарово. В Царское село Пушкина увезли, когда ему исполнилось 12 лет, но Москва так и осталась для него родным городом. Старую сгоревшую Москву он помнил прекрасно. Не устремленный на Запад Петербург, искусственно созданный волею Петра, а Москва олицетворяла всё разнообразие русской жизни, её провинциальный характер. В «первопрестольной столице» были дворцы и хижины, восточные базары, множество церквей и злачных заведений. Пожар полностью изменил её облик. Заново отстроенная Москва стала купеческим городом, сохранившим, впрочем, былое очарование.
К войне 1812 года Пушкин возвращался в своем творчестве всю жизнь. Она отразилась в таких его произведениях, как «Наполеон»,7-я и 10-я главы «Евгения Онегина» «Рефутация г-на Беранжера», «Перед гробницею святой», «Бородинская годовщина» «Полководец» и других. И если у раннего Пушкина война 1812 года рассматривалась в национально- патриотическом аспекте, то в произведениях зрелого поэта конца двадцатых — начала тридцатых годов проявляется уже социально – философское осмысление этой темы. Героическая дворянская молодежь, освободившая Европу от наполеоновского ига, возвратилась на родину в затхлую атмосферу родимого рабства, которая после вольного европейского воздуха казалась особенно невыносимой
Начиная с 1816 года в России появляются тайные общества, ставящие своей целью отмену крепостного права и революционное преобразование государственной системы. Пушкин стал поэтическим выразителем этих чаяний. После неудачи восстания, у каждого декабриста при обыске были обнаружены его стихи. В дальнейшем поэт во многом пересмотрел свои прежние оценки. Даже к Наполеону его отношение изменилось, Получив известие о смерти императора, он написал стихотворение «Наполеон», в котором есть такие строки:
Да будет омрачен позором,
Тот малодушный, кто всей день
Безумным возмутит укором
Его развенчанную тень
Хвала! Он русскому народу
Высокий жребий указал,
И миру вечную свободу
Из мрака ссылки завещал.
Стихотворение «Перед Гробницею святой» было написано в 1831 году, когда в связи с польским восстанием в Европе и, прежде всего, во Франции, всё настойчивее стали звучать призывы к новой войне против России. Пушкин счёл положение настолько серьёзным, что, охваченный патриотическим рвением, написал три стихотворения: «Перед гробницею святой», «Клеветникам России» и «Бородинская годовщина». Один из знакомых Пушкина, случайно встретивший поэта на прогулке спросил:
— Отчего не веселы, Александр Сергеевич?
— Да всё газеты читаю, — ответил Пушкин.
— Что же такое?
— Да разве вы не понимаете, что теперь время столь же грозное, как в 1812 году.
Два своих патриотических стихотворения Пушкин опубликовал сразу, а третье — «Перед гробницею святой» — обнародовать в то время не решился. По-видимому, из-за строк: «Явись и дланею своей \\ Нам укажи в толпе вождей \\
Кто твой наследник, твой избранный».
Дело в том, что эти строки могли быть расценены как оскорбительные для графа Ивана Фёдоровича Паскевича, светлейшего князя Варшавского, палача польского восстания, генерала весьма посредственного, но снискавшего благоволение императора. Именно его Николай считал наследником Кутузова, и оспаривать это мнение было небезопасно.
«Перед гробницею святой» Пушкин напечатал, да и то не полностью, лишь в 1836 году в связи с публикацией стихотворения о Барклае-де-Толли «Полководец», когда его стали упрекать в умалении роли Кутузова. В своем «Объяснении» опубликованном в журнале «Современник», Пушкин писал: «Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение, один Кутузов мог отдать Москву неприятелю, один Кутузов мог оставаться в этом мудром деятельном бездействии, усыпляя Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты: ибо Кутузов был обличен в народную доверенность, которую так чудно он оправдал. Слава Кутузова не имеет нужды в похвале чьей бы то ни было, а мнение стихотворца не может не возвысить, не унизить того, кто низложил Наполеона и вознес Россию на ту степень, на которую она явилась в 1813 году».
И, всё ж, это Барклай-де-Толли, предшественника Кутузова на посту главнокомандующего, вывел вверенные ему войска из-под удара численно превосходящей армии Наполеона и с замечательным искусством начал заманивать неприятеля вглубь бескрайних русских просторов. Барклая осуждало за пассивное ведение войны всё российское общество. Его это не смутило, и он не отказался от осуществления своего стратегического плана, который считал единственно верным путем к победе. Под давлением общественного мнения Александр сместил Барклая-де-Толли, но назначенный новым командующим Кутузов продолжил придерживаться его тактики. Ему, «облеченному в народное доверие», не ставили в вину то, в чем обвиняли Барклая.
Что же касается Барклая-де-Толи, то он тяжело пережил случившееся. На Бородинском поле в парадном мундире при орденах и орденской ленте, в шляпе с плюмажем, он сам вел своих солдат в атаку. Дважды под ним была убита лошадь. Казалось, что он действительно искал смерти:
О вождь несчастливый!
Суров был жребий твой:
Все в жертву ты принес земле тебе чужой.
Непроницаемый для взглядов черни дикой,
В молчаньи шел один ты с мыслию великой…
И долго укреплен могущим убежденьем,
Ты был неколебим пред общим заблужденьем;
И на полпути был должен наконец
Безмолвно уступить и лавровый венец
И власть, и замысел обдуманный глубоко, —
И в полковых рядах сокрыться одиноко.
Там, устарелый вождь, как ратник молодой,
Свинца весёлый свист заслышавший впервой,
Бросался ты в огонь, ища желанной смерти, —
Вотще!
Трагическая фигура не понятого современниками полководца была близка Пушкину, остро чувствовавшему в конце жизни враждебность окружавшего его светского общества.
***
Человек остается человеком, даже если он фельдмаршал, государь-император или всемогущий диктатор. Великие люди в этом смысле не исключение. Взять того же Пушкина. Его гениальность неоспорима. Еще бы! Создатель русского литературного языка, поднявший убогую российскую художественную словесность до уровня мировых стандартов. «Солнце русской поэзии». Правда, это «солнце» светит только носителям русской культуры, ибо стихотворное творчество А.С. практически непереводимо. Уникальная музыка его стихов исчезает в переводах. Разве можно перевести стихотворение «Я помню чудное мгновение», сохранив его волшебную тональность и щемящую ноту печали? Такие особенности стиха передать словесными ресурсами других языков исключительно сложно и не всегда возможно.
Поэзия Пушкина воздействует на чувства, а не на разум. Содержание его поэтических шедевров не столь уж важно. Ну, помнит поэт «чудное мгновение». Ну и что? Как не переводи, но если волшебство исчезнет, то вместо гениального стихотворения банальность получится.
Гениальность гениальностью, но вот человеческие качества А.С. его современники оценивали по-разному. В досье, составленном на него полицейским управлением по Санкт-Петербургу, о поэтических занятиях А. С. нет ни слова. Охарактеризован он в этом документе лишь как «известный банкомет» — то есть картежник, каковым Пушкин и являлся. Дело, однако, в том, что страсть к картам и к женщинам совсем не мешала Пушкину-поэту и даже стимулировала его творчество, отчего российская словесность только выиграла.
По-разному оценивали современники и человеческие качества Михаила Илларионович Кутузова, гробница которого стала источником вдохновения для Пушкина. Был он не только замечательным полководцем, но и ловким царедворцем, что ощутимо помогло ему в карьере. Об этом стараются не вспоминать, но ведь любой талант неотделим от человека. Путь Кутузова к немеркнущей славе не был прямым, как у Суворова, да и характером он отличался сложным и противоречивым, что не помешало ему стать спасителем Отечества. Герои тоже простые смертные и им присущи те же недостатки, что и обычным людям. В душе Кутузова до поры до времени как-то уживались отчаянной храбрости боевой генерал и ловкий придворный, искавший покровительства знатных сановников. Он довольно быстро понял, что карьеру можно сделать не только на поле боя, но и в кулуарах влиятельных вельмож, а, еще вернее, в приемной у временщика Екатерины графа Платона Зубова.
Еще в 1822 году тот же Пушкин писал в своих «Заметках по русской истории XVIII века»: «Мы видели, каким образом Екатерина унизила дух дворянства. В этом деле ревностно помогали ей любимцы. Стоит напомнить …об обезьяне графа Зубова, о кофейнике князя Кутузова и проч. и проч.»
Зубова прекрасно охарактеризовал один из его современников: «Развалясь в кресле, в самом непристойном неглиже, засунув мизинец в нос, с глазами бесцельно устремленными в потолок, этот молодой человек с лицом холодным и дутым, едва удостаивал обращать внимание на окружающих. Он забавлялся дурачествами своей обезьяны, которая скакала по головам подлых льстецов, или разговаривал со своим шутом… Из всех баловней счастья он один был так тщедушен и наружно, и внутренне».
А что с кофейником? Дело в том, что Кутузов обладал самыми разнообразными талантами. Был одаренным математиком, хорошим учителем, превосходным организатором и, в довершении ко всему, удачливым дипломатом. В 1796 году Екатерина отправила его с особой миссией в Турцию. Кутузов не только блестяще справился с поручением императрицы, но даже умудрился побывать в гареме султана и остаться после этого в живых. Такое еще никому не удавалось.
Вернувшись в Петербург, Кутузов вошел в круг ближайшего окружения графа Зубова, и являлся к нему каждое утро с кофейником собственноручно приготовленного кофе по особому турецкому рецепту. Благодаря этому кофейнику, он стал вхож к самой императрице, и награды посыпались на него как из рога изобилия. Можно ли представить Суворова, приносящего временщику кофейник по утрам? Думаю, не существует человека, который дал бы положительный ответ на этот вопрос.
А вот боевым генералом Кутузов был отменным. Дважды был тяжело ранен в голову, потерял глаз и чудом остался в живых. Неоднократно сражался под командованием Суворова. «Умён, умён! Хитёр, хитер!» — говаривал про него Суворов. Под Измаилом он, по приказу Суворова, хладнокровно пошел на смерть во главе шестой колонны армии, двинувшейся на приступ. Суворов так оценил действия своего генерала в донесении императрице: «Показывая собою личный пример храбрости и неустрашимости, он преодолел под огнем неприятеля все встреченные им трудности, перескочил через палисад, предупредил стремление турок, быстро взлетел на вал крепости, овладел бастионом и многими батареями… Генерал Кутузов шел у меня на левом крыле, но был правою моею рукой».
Рассказывали, что когда Кутузов прислал Суворову гонца с донесением, что ему не удаётся укрепиться на крепостном валу, командующий ответил, что уже сообщил матушке Екатерине о том, что Измаил взят. Это вероятно произвело впечатление на будущего царедворца. Его солдаты всё же сумели удержаться на крепостном валу.
Придворное угодничество Кутузова нравилось далеко не всем. Император Александр ещё в бытность свою наследником престола, именно из-за этого стал настороженно к нему относиться. Не таким он представлял себе боевого генерала. Впрочем, Александр умел не афишировать своих чувств и внешне его неприязнь долго не проявлялась. Кутузов, однако, хорошо чувствовал холодность императора, что серьезно его беспокоило.
Началась эпоха наполеоновских войн, Наследник революционной Франции, ставший императором, одерживал победу за победой. В 1805 году против Наполеона сложилась российско-австрийская коалиция. Объединенные армии двух стран представляли собой грозную силу. Общее командование было поручено Кутузову, но при нем неотлучно находились два императора: Александр первый и Франц второй. Имея количественное превосходство своих войск над армией противника, самодержцы желали генерального сражения. Кутузов был против. Он считал поражение неизбежным, и предлагал изматывать силы Наполеона маневрированием, но предлагал так робко и нерешительно, что к его мнению никто не прислушался. Битва под Аустерлицем, как он и предвидел, завершилась тотальным разгромом союзной армии.
Вот что писал об Аустерлице известный российский военный историк XIX века Генрих Леер: «Не в недостатке искусства можно винить Кутузова за Аустерлиц, и не в недостатке боевого мужества, доказанного им личным участием в сражении и полученною раною, но под Аустерлицем ему недоставало гражданского мужества сказать всю истину юному императору с тем чтоб с этим предупредить одно из величайших бедствий для отечества (чем и объясняется охлаждение государя к Кутузову, продлившееся до 1812 года) Такова личная большая вина Кутузова. Во всем же остальном виновно то фальшивое положении, которое превратило его в командующего безвластного и бесправного».
Александр полагал, что Кутузов сознательно его подставил. Да, верно, подставил, — но не сознательно. Просто случилось так, что под Аустерлицем в душе Кутузова царедворец одержал верх над полководцем.
Кутузов был хорошим учеником Суворова в военном деле, но одного очень важного его урока он не усвоил: урока нравственности. Он никогда не был так чист в своих деяниях, как Суворов, и потому не мог высказать в глаза своему государю всё, что думает. Ему было известно, что Александр ему не доверяет. Более того, он прекрасно знал, почему и не мог ничего сказать в свое оправдание.
После Аустерлица Кутузов, оказавшийся фактически не у дел, многое переоценил в своей жизни. В народе он продолжал пользоваться огромной популярностью как ученик и сподвижник Суворова.
Когда же в 1812 году судьба России оказалась в его руках, он окончательно изгнал из своей души придворного, и стал поступать так, как считал нужным, не считаясь с ничьим мнением, — даже если это было мнение самого императора.
Придворный навсегда исчез, и остался только мудрый и дальновидный полководец, Одиссей славной российской военной эпопеи.
Суворов никогда не имел под своим началом более 30 тысяч солдат. Все одержанные им победы следствие его искусства тактического батального маневрирования. Кутузов же был не тактиком, а выдающимся стратегом. Он не победил Наполеона, — Бородинское сражение закончилось вничью, — а обманул его, заманив в ловушку, из которой не было выхода…
В 1813 году победоносная русская армия вступила в Европу. Уже в прусской Силезии настигла Кутузова роковая болезнь. Умер он в немецком городке Бунцлау. Лучшие лекаря того времени, присланные королем Прусским и императором Всероссийским, не сумели его спасти.
Солдатам не сразу сообщили о смерти главнокомандующего. Боялись, что скорбная весть отрицательно скажется на их боеспособности.
Похороны спасителя Отечества прошли в атмосфере всенародной скорби. Когда траурный кортеж прибыл в Петербург, жители столицы выпрягли шестерку лошадей и сами докатили коляску с гробом Кутузова от Нарвских ворот до Казанского собора, — места его последнего упокоения. Над могилой полководца возвели бронзовую ограду с родовым гербом Голенищевых-Кутузовых и установили пять штандартов и одно знамя, сохранившиеся до наших дней.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer9-fromer/
