Сундук семейных историй (Из сборника «Эпизоды»)0

Из предисловия к сборнику: «Жизнь дарит нам встречи. Воспоминания о них наполняют нашу память. Так древние греки складывали в особый кувшин камешки, отмечая значимое или памятное событие. У каждого из нас собственная сокровищница. Вот часть моей личной коллекции. Без хронологии, как память подсказывает».

 ***

Среднее Поволжье, маленький городок Йошкар-Ола. Некогда Царевококшайск, место ссылки. Студеные зимы с морозами до сорока пяти-сорока семи градусов, с ветрами и метелями, с высокой влажностью. В начале войны в Йошкар-Олу эвакуировали заводы с Украины, наладили оборонное производство. В те дни на улице города утонула в грязи персональная лошадь директора одного из заводов.

Оборудование эвакуированных заводов приходило эшелонами, навалом на платформах. Хранить было негде, да и нуждались в нем тотчас. Ставили станки без фундаментов в открытом поле, подтягивали кабели электрического питания и работали. Все для фронта, все для победы!

Требовались рабочие руки. Подростков из эвакуированных, мальчишек и девчонок лет четырнадцати-шестнадцати, ускоренно обучали в наспех созданном техническом училище и направляли на заводы. Они тоже «ковали» нашу победу. Роста многим не хватало, приходилось подставлять к станкам деревянные ящики. На руках перчатки, чтобы руки к металлу не пристывали. Работали в телогрейках, но все равно мерзли. Дежурный постоянно костер поддерживал и кирпичи на нем грел. Сунет работник гретый кирпич за пазуху под фуфайку — теплее. В работе надо норму выдать, иначе пайку урежут. Ошибиться с размерами детали нельзя: трибунал, на возраст скидки нет. Смена двенадцатичасовая, без выходных. До Победы. После смены — домой спать, и опять на завод. Кругом Кокшайская тайга, и волки воют. Когда с работы домой шли, случалось, падали от усталости и замерзали насмерть.

Так сестра моей мамы, Тамара Наумовна Асташкевич, пятнадцатилетней девочкой вошла в войну. Простудившись на работе, потеряла слух, оставшуюся жизнь провела инвалидом за глухой стеной безмолвия.

***

Мой папа, Арон Швец, родился в Одессе в 1914 году. С четырнадцати лет работал, совмещая работу с учебой на рабочем факультете, так называемом рабфаке. Окончив рабфак, хотел поступить на учебу в Одесский политехнический институт. Прекрасно сдал вступительные экзамены и… не был принят. Конец двадцатых годов, Украина, антисемитизм. Среди успешно сдавших вступительные экзамены абитуриентов института он оказался не единственным «отказным» евреем. Группой пошли искать правду в городской комитет партии. Звучит небылицей, но им удалось добиться справедливости, их зачислили.

***

Я встречал многих людей. Были среди них умные, были очень умные. На всю жизнь для меня самым умным и одаренным остался мой отец. Жизнь не позволила ему реализовать свои способности в полной мере. В пору его студенчества не было именных стипендий (возможно, стипендий вообще не было, спросить мне уже не у кого), но мой отец по окончанию института признан лучшим студентом выпуска, вместе с «красным» дипломом получил в подарок редчайший в то время прибор — готовальню, и еще более редкое предложение аспирантуры. Готовальню взял, а от аспирантуры временно отказался, считал необходимым укрепить полученные знания на практике. Поехал по распределению из Одессы в маленький городок Сураж, что в Брянской области, сменным инженером электростанции.

Шел 1937 год. Отец жил на съемной квартире, акцептировал жизнь. Однажды на танцах в местном клубе увидел группу молодежи, обступившей невысокую ярко-рыжую девушку с удивительной улыбкой и необыкновенными живыми глазами. Она что-то весело рассказывала, все хохотали. Надо ли говорить, что это была моя будущая мама. Чувства оказались стремительны и взаимны. Поженились мои родители в июне 1938 года. Спустя девять месяцев родился первенец, моя сестра, и родители вернулись в Одессу.

Им суждена была долгая, очень непростая, но счастливая жизнь во взаимной любви. Почти шестьдесят лет они шли по жизни вместе, самая удивительная и самая любящая пара, которую я встречал. Даже посторонние люди поражались и восхищались тем, как бережно смогли мои родители пронести по жизни свое чувство. Их любовь друг к другу — самое большое и бесценное богатство, которое они могли мне подарить. Для ребенка нет ничего дороже светлой взаимности родителей.

***

Банальная мысль: все люди разные. Различаются внешне — высокие и низкие, толстые и худые. Различные внутренне — скрытные и общительные, доброжелательные и завистливые. Мы разнимся формой глаз и цветом волос, привычками и моралью. Порой в чем-то на кого-то похожий, каждый из нас все равно другой. Мы очень разные. В этом наша индивидуальность.

И все мы схожи. Тем, например, что у каждого из нас есть мама. Или была.

Мамы наши тоже разные. И внешне, и внутренне. С младенчества отличаем мы наших мам по их голосу и по запаху, по ощущению от их рук. Мамы бывают добрые и нежные, бывают сдержанные, скупые на ласку. Мама может быть любой, но она всегда единственная. Мама исключительна для каждого из нас.

Все нормальные мамы схожи. Их схожесть между собой проявляется в любви к своему ребенку, как бы они ее ни проявляли, или ни скрывали. Кому как повезет. Мне повезло очень. Моя мама была самой-самой. Самой заботливой, самой любящей. Сколько мне перепало маминой ласки, заботы и доброты! Сколько маминой любви и маминого внимания! Иначе быть не могло — это моя мама. Какой непростой, какой трудной, но какой счастливой была ее жизнь! Третий ребенок и старшая девочка в семье из пяти детей. Отец умер рано, у вдовы на руках «куча мала».

Небольшой городок, скорее поселок, Сураж в Брянской области, на границе с Белоруссией. Тридцатые годы. Голодно. Моя бабушка Аня, мамина мама, чтобы прокормить детей, запахивала огород, держала скотину, работала на молевом сплаве. По пояс в холодной воде реки Ипути вылавливала бревна. Дожила бабушка до почтенных восьмидесяти трех лет и спокойно уснула как-то ночью. Так, по поверью, уходят праведники.

Годы после войны бабушка жила в нашей семье, при дочери и зяте. Ходила с трудом, трофические язвы на ногах никогда не заживали. Ежедневно повязки отмачивались риваноловой примочкой, после чего язвы покрывались заново мазью Вишневского. Запах этой мази накрепко осел в моей памяти.

Заботу о бабушке взвалила на себя ее вторая дочь и младший ребенок, моя тетя Тамара. Она тоже жила с нами. Никогда не была замужем, потеряв слух подростком. Работала во время войны токарем на оборонном заводе и простыла. Так и проработала токарем до старости. Выйдя на пенсию, прожила еще двадцать лет, с постоянной памятью о страшных военных годах. Жизнь ее разбила война. Светлый был человек. Добрый и несчастный.

А моя мама выучилась. Окончила химический техникум в своем родном городе. Учась, помогала матери, вела хозяйство. Денег на учебу не было, и на жизнь не хватало, так она регулярно сдавала донорскую кровь. После техникума в свои восемнадцать лет стала начальником центральной лаборатории единственного в городе большого предприятия по производству картона. В подчинении человек шестьдесят, некоторые старше ее раза в три. Справлялась.

Потом встретила папу. Одного на всю жизнь.

Войну мои родители встретили в родной для отца Одессе, куда приехали с моей годовалой сестрой. В первые дни войны папу призвали в армию. Мама, у которой на руках был грудной ребенок, а рядом приехавшая в гости четырнадцатилетняя сестра, тщетно искала возможность кому-либо передать детей, чтобы тоже пойти на фронт, быть рядом с отцом. Потом отца, признанного ценным специалистом, отозвали для работы в тылу, а мама с детворой отправились в эвакуацию через страшное военное безвременье.

Я упомянул, что моя мама была счастливым человеком. Ей повезло несказанно: муж остался жив, и они встретились на дорогах войны. И бабушка Аня, мамина мама, смогла найти ее в Поволжье и к ней пробиться. И даже преклонного возраста родители моего папы смогли выжить и найтись. Таким везением в годы войны отмечены немногие.

***

Я засветился в республиканской газете «Марий Коммуна». Выходила она на марийском языке, выходит и сейчас. Тогда газет я не читал по причине своего малого возраста: года полтора. В газете поместили снимок с подписью «Счастливая мать» — моя мама, и я у нее на руках. У меня вились длинные кудри, толстые щеки мои свисали мне на плечи. У мамы сияли глаза. Таких, как у моей мамы, сияющих глаз, ни у кого не было и нет.

Шел второй год без войны. Мама работала на заводе инженером. Спустя совсем немного времени возникло «дело врачей», и маме пришлось искать работу. Удалось устроиться диспетчером на железную дорогу. Меня определили в детский сад, но ходил я туда всего две недели. Потом заболел скарлатиной и до школы сидел дома. Время, что я провел в детском саду, принесло мне новые впечатления. И сейчас помню вкус зеленого детсадовского супа и молочного киселя, детское восприятие избирательно и хватко. Моих товарищей по садику в конце дня разбирали, я оставался последним. Помещения садика мыли, закрывали, а я ждал в огромном пустом зале с единственной лампочкой, голо светящей под потолком в углу. Чтобы я не плакал, мне иногда позволяли потыкать пальцем стоявшее в углу разбитое пианино. Наконец приходила мама. Бросался в любимые руки. Вот оно, счастье.

Однажды, тогда я уже не ходил в детский сад, мама прибежала домой в рыданиях, схватила меня на руки, целовала и долго-долго не отпускала. Оказалось, что возвращаясь с работы, она встретила на нашей улице незнакомую женщину, и та услужливо сообщила, что сына ее, то есть меня, раздавила машина. Насмерть. Не любили в Йошкар-Оле непонятно откуда взявшихся евреев. Не знали и не любили. Почему не подшутить?

***

Мои первые годы прошли в заводском районе города Йошкар-Олы. Послевоенные двухэтажные деревянные бараки с коммунальным размещением — несколько семей в одном пространстве, разделенном на клетушки. В войну, по рассказам, было много хуже, в одной большой комнате размещались по сорок-пятьдесят человек. Семьи обособлялись занавесками на протянутых через комнату веревках. Все удобства, естественно, на улице.

***

Раннее детство, мне три-пять лет. Столица Марийской автономной республики в составе России город Йошкар-Ола. Мои родители служащие, инженеры. В городе сорок-пятьдесят тысяч жителей, евреев человек сто. В заводском доме, где мы живем, еврейских семей больше нет. Меня ловят «большие», по десять-двенадцать лет ребята, прижимают гурьбой в темном месте “за сарайками”. К горлу приставляют нож-финку и заставляют материться. С той поры хорошо знаю русский мат.

***

Любимая игра старших мальчишек во дворе: “Жид, скажи или два раза “кукуРуза”, или сто раз “пшенка”. (Я до двадцати лет картавил). Родителям я не жаловался. Понимал, что изменить ситуацию они не смогут, не хотел огорчать.

***

Мой сосед и приятель детства Саша Дементьев, сын парторга ЦК КПСС одного из градообразующих предприятий (была такая руководящая должность на крупных оборонных заводах) как-то заявил: “Нет, не может быть, чтобы ты был евреем. Ведь ты как все”. Ответить аргументированно я не смог. Было мне тогда года четыре.

***

1953 год. Шестой год моей жизни. Умер Сталин. Отчетливо помню трагизм времени. Люди плачут на улицах. Из черного раструба висящего в квартире репродуктора, наследия военных лет, извергается перемежаемая хрипом траурная музыка, которая наполняет детское сознание ужасом момента.

Родители не комментируют при мне случившееся, но моя тетя Тамара, придя с завода, рыдает. Врезались в детскую память ее слова: «Почему не я?!» В то время шел моей тете двадцать седьмой год. Она дожила до восьмидесяти двух и через всю свою сломанную жизнь прошла с привитой идеологической установкой на правильность власти и социализма.

***

Город Йошкар-Ола, начальная школа №4, первый класс. Кроме меня в классе есть еще один еврей — Яша Гитман. Много унижений доставалось ему от одноклассников. Когда со второго полугодия родители перевели Яшу в другую школу, мне заявили в классе: “Гитман ушел, ты займешь его место!” Не получилось только благодаря моему отчаянному сопротивлению.

***

Вот как интересно получается. По документам я еврей. Родился в Марийской автономии. Всю жизнь думал и говорил на русском языке. Еврейского языка не знаю. Не приобщен к иудаизму, как впрочем, к другой религии тоже. Не знаю и не соблюдаю еврейские праздники и традиции. Не знаю еврейской культуры, исключая ее случайные фрагменты. Не жил в еврейском государстве и не был частью еврейской экономической общности — если такая есть. Таким образом, и по Марксу, и по здравому смыслу, что во мне еврейского?

Если бы понятие национальности ушло из обихода, я мог принять это, как должное, сохранив и завещав возможным потомкам величайшее уважение к еврейскому народу и к своим этническим корням. Но до тех пор, пока деление людей по национальностям сохраняется, а пребывание в еврействе является своего рода клеймом, я ощущаю себя неотделимой частью своего народа. Горжусь своей национальностью. С пониманием и с юмором, порой с огорчением принимая не самые симпатичные особенности некоторых своих соплеменников — а у какого народа нет недостатков?

Я уважаю свой народ и своих предков. Несу в себе еврейские мироощущение и мировосприятие. Помню высказывание мудрого раввина Гиллеля, единой фразой выразившего суть основ иудаизма и обусловленной им ментальности: «Не делай другому того, чего себе не желаешь» («Не делай соседу того, что ненавистно тебе»). Как величайшее достижение расцениваю свойственное лучшим представителям моего народа уважение к личности человека и стремление к справедливости. Пока людей делят по национальностям — я еврей.

***

Это был бревенчатый оштукатуренный дом в два этажа на восемь квартир. Квартиры маленькие, тесные, но каждая имела кухоньку и свой отдельный туалет, невиданную роскошь. В засилье бараков послевоенного захолустья такой дом воспринимался как дворец.

Мы жили в этом доме. Шесть человек нашей семьи размещались в двухкомнатных «апартаментах» первого этажа, которые казались мне громадными. Я спал с родителями, но в отдельной детской кроватке. Лет до двух был криклив и избалован лаской. Едва меня укладывали в кровать, в порядке компромисса требовал, чтобы меня непрерывно качали, благо моя кроватка имела гнутые полозья. Изматываемым работой родителям такое мое нахальство очень мешало, и однажды ночью папа не выдержал. Он извлек меня из кроватки и передал маме. Затем, вооружившись топором, лихо отбил у кровати полозья. И продемонстрировал мне ее оголенные ножки. Необратимость случившегося я понял, плакать и требовать сразу перестал — чего заводиться, если кровать уже не качается?!

Туалет в квартире меня пугал. Выполненный в виде узкой щели, он был разделен на два помещения, одно из которых служило тамбуром. Во втором помещении с окном, закрашенным краской, стоял деревянный пьедестал-стульчак, основной предмет туалета. Высокий, в мой тогдашний рост или выше, он стоял над выгребной ямой под домом. Сверху стульчак закрывала деревянная крышка. И крышку, и стенки стульчака моя мама регулярно шпарила кипятком, скоблила и мыла. И все же стоило открыть крышку, как запах выгребной ямы наполнял помещение. Естественно, по малости лет я стульчаком не пользовался.

Эпизодически к нашему дому подъезжала на телеге большая бочка. Облаченный в длинный брезентовый плащ и брезентовые рукавицы золотарь восседал на бочке как на троне. Сбоку телеги, как символ власти золотаря, был пристроен большой черпак на длинной жерди. Телега с бочкой подгонялась к люку выгребной ямы, дверцы люка откидывались… нет, лучше не смотреть и тем более не нюхать! Позднее бочку сменила ассенизационная машина, которая засасывала содержимое выгребной ямы длинным толстым шлангом.

Напротив нас жили Дементьевы, семья партийного лидера большого завода. Регулярно глава семьи напивался до бесчувствия, и в этом состоянии выяснял отношения со своей женой, тетей Дусей. В семейные обязанности тети Дуси входило обихаживание их троих детей и принятие на себя всех зол и обид, испытываемых парторгом. В такие моменты дом оглашался ночными криками, и тетя Дуся в ночной рубашке бегала по лестнице, уворачиваясь от тяжелой руки мужа. Обычно она находила пристанище в нашей квартире — ее муж уважал моего отца и ломиться к нам не решался. Утром тетя Дуся возвращалась домой, и мир в ее квартире был безмятежен до следующей попойки буйного супруга.

А на втором этаже дома жила Дарья Петровна, бывшая фронтовичка. Роста выше человеческого, с низким хриплым голосом, она курила, что также выделяло ее из всех виденных мной тогда женщин. Этой особенностью и всем своим обликом добрейшая Дарья Петровна внушала мне страх.

 Нет уже дома моего детства. На его месте — многоэтажка, вокруг — жизнь современного города.

***

Корни российского пьянства, как мне кажется, лежат помимо прочего в нашем климате. Я понял это на своем опыте, оказавшись поздней осенью на уборке картошки в подшефном совхозе. Это так говорилось — подшефный совхоз. В действительности — разваливающееся, как многое другое, сельскохозяйственное образование. Кто будет работать в деревне, если стимула для работы никакого? Заработка нет, нет и радости труда на гниющие закрома безразличной к тебе родины. Быт не устроен, и перспектив не видно. Молодежь, едва получив подобие среднего образования в хилых сельских школах, стремительно мигрировала в города в поисках лучшей доли. В деревнях оставались старики со старухами да горемыки-пьяницы. Вот и привозили по разнарядке для сезонной работы на полях людей из городов. Лучше всего подходили сотрудники научно-исследовательских институтов, но вполне годились и студенты, и школьники старших классов, и работники заводов. Работали горожане на полях, естественно, бесплатно. Впрочем, работой это можно было назвать тоже с большой натяжкой, так что отсутствие платы несколько уравновешивалось отсутствием эффективного труда. Потери были огромны: на полях терялась часть урожая, в городах студенты недоучивались, рабочие недорабатывали, ученые недоисследовали. Так со скрежетом родное наше народное хозяйство двигалось в светлое будущее.

Я в составе комплексной бригады НИИ тружусь в подшефном совхозе Волоколамского района Московской области. Устроены мы очень даже ничего. В бараке комнат десять, в каждой по восемь-двенадцать коек. Удобства на улице, но к этому привыкаешь быстро. Кормят в столовой неподалеку, еда сносная, хватает. На работу возят. Мы собираем в мешки картошку, извлеченную на свет копалкой на тракторе.

Сезон дождей, с уборкой урожая кто-то явно затянул. С утра — дождь со снегом. Сверху льет, под сапогами раскисшая грязь, в которую проваливаешься на каждом шагу. Вначале холодно и промозгло, потом очень холодно и очень промозгло. И я, и мои спутники хрипим и кашляем. Не заболеть бы всерьез. Профилактически прикупаем водку, много водки. На поле работаем парами, по два человека на борозде. Там же, под дождем и снегом, пьем, естественно — «из горла», бутылку на двоих. Бутылки хватает до обеда. Потом на работу уже не выходим. Разбредаемся по своим комнатам и до ночи, а то и до утра играем в монопольку. Случается, пьем еще. Осень, дождь, холод, грязь. Россия.

***

Хотел я попробовать кумыс. Слышал об этом целебном напитке, а попробовать не удавалось. И вот повезло. Ехал я из Ташкента в Москву. На место в купе денег не хватило, на плацкарту тоже не набралось. Пристроился в общем вагоне. Денег оставалось, помню, ровно пятьдесят копеек. Поистратился. На зарплату младшего научного сотрудника много не накатаешь. Выбрал себе самую верхнюю, третью полку. Она багажная, но народу в вагон много набилось, мест не хватало. Лежу. Голодно. Решил на второй день прикупить поесть, по тем временам на что-нибудь да хватило бы. Дремлю, о своем лениво думаю. Наверное, временами в голодную спячку западал. Слышу сквозь дрему: «Кому кумыс, кому кумыс?» Сна сразу нет. С полки скатываюсь, а за окном степь до горизонта, ветер колючки кустов перегоняет. Поезд стоит. Возле нашего вагона женщина топчется, кумыс предлагает, рядом верблюд лежит. Зажимаю в кулаке заветный полтинник, и к выходу. С подножки свешиваюсь, интересуюсь, почем кумыс. Не помню, какую цену женщина назвала, но по моим деньгам. Протягиваю монету, беру зеленого стекла полулитровую бутылку. Внутри жидкость белая просвечивает, горлышко бумажной пробкой заткнуто. Пробку я вытащил и на землю бросил. Бутылку раскрутил в манере профессионального алкаша и к горлышку приложился. Положенные такой бутылке двадцать семь булек враз я не осилил, но половину содержимого с голодухи проглотил. Потом вкус почувствовал. Не очень. Главное запах, сразу вспомнил конюшню и знакомых лошадок.

Вы знаете как кумыс готовят? Я потом, уже в Москве, технологией поинтересовался. Помещают заквашенное молоко кобылиц в бурдюки из шкуры лошади. Из тех частей шкуры, что с ног лошади сняты. Шерстью внутрь. Естественно, если лошадь была старая, то и шкура ее старая. Старая шкура лошадиным потом навечно пропитана. Пот непередаваемый привкус и запах кумысу придает. Шерсть линялая в кумысе плавает.

Больше я тот кумыс не пил. Хозяйку поблагодарил и бутылку с остатком кумыса ей вернул. Сам вглубь вагона не захожу, окрестности обозреваю, интересуюсь. Вижу мельком, что продавщица долила бутылку с остатками моего кумыса до прежней метки. Брошенную мной пробку с земли подняла, бутылку заткнула и к следующему вагону с той же песней: «Кому кумыс, кому кумыс?» Как прикинул я по вкусу-запаху, сколько народу до меня эту бутылку сосало, мне совсем нехорошо стало. До самой Москвы ни есть, ни пить не тянуло.

***

Мой дедушка Яков Швец знал шесть языков, но образования не получил. Из четвертого класса школы его исключили. Маленькому мальчику очень хотелось растить что-нибудь живое, но что он мог в центре каменной Одессы? А в школе росли цветы, и один цветок мальчик без спроса аккуратно выкопал, посадил в горшочек и принес домой, чтобы поливать и любить. Проступок, что и говорить, серьезный: не простили, из школы отчислили. Несколько лет юноша помогал в делах своему отцу, а году на двадцатом подался в Палестину. Там выращивал мандарины, пока старший брат не позвал его в Болгарию. В Болгарии он работал на виноградниках, жил в уединенном шалаше вдали от цивилизации. Раз в неделю привозили хлеб, помидоры, сыр. Что еще нужно? Счастливое было время. Потом пришла телеграмма о тяжелой болезни его отца, и в 1910 году дедушка вернулся в Одессу. В Одессе он увлекся толстовским учением о непротивлении злу насилием. Разочаровавшись в толстовстве, заинтересовался Марксом. В партии не состоял, но организовал подпольный кружок по изучению марксизма, за что едва не поплатился свободой. Позднее, оставаясь беспартийным, он был избран в Одесский Совет рабочих и солдатских депутатов второго созыва. В коммунистическую партию вступил в 1924 году в числе «пятидесятитысячников» после смерти Ленина.

***

Каким элегантным был мой дедушка, каким стройным и подтянутым, каким чутким и человечным! Многочисленные племянницы обожали его. Мне довелось общаться с тремя из них, и каждая, независимо от других, рассказала смешной и трогательный эпизод.

Когда дедушка жил за границей, он регулярно посылал домой письма. К очередному празднику прислал маленьким племянницам открытки. На каждой сделал пометку: «Твоя открытка самая красивая». Когда случайно эти открытки сошлись, все очень веселились: открытки были одинаковы. Что делать, выбор был невелик, а девочек так хотелось порадовать.

***

В послереволюционной разрухе 1919 года Яков Швец отправился по какой-то своей надобности из Одессы в Харьков. Добраться можно было только на поезде через оккупированную петлюровцами территорию. Узнай о нем, еврее, петлюровцы, деду грозила неминуемая смерть. И вот такая случайность: провожая на вокзале в Одессе, кто-то пожелал: «Ну, удачи тебе, Швец!» А один из членов Директории Украинской Народной Республики и самых приближенных к Петлюре людей тоже носил фамилию Швец. Реплику провожающего услышали, и о том, что в поезде едет инкогнито «сам» Швец, стало известно. На осторожные расспросы попутчиков-петлюровцев дед мой усмехался, явно войдя в образ. Кто бы усомнился?

Сервис деду организовали отменный: на остановках приносили кипяток и хлеб. Когда на очередном полустанке он захотел размять ноги, подножка вагона оказалась приподнята над землей, и услужливый петлюровец подставил деду свою спину как ступеньку. Путешествие прошло прекрасно.

***

После революции дедушка Яша работал грузчиком на одесской мельнице. Обладал незаурядной физической силой и любил показывать аттракцион: зажав зубами дубовый стол, на котором стояли двенадцать наполненных водой стаканов, поднимал его, поворачивался кругом и ставил стол на место. Вода в стаканах не должна была пролиться. Зубов он лишился рано. Берегите зубы, они «важнее родственников».

***

Мой дядя Ефим Асташкевич был призван на войну с Финляндией в 1939 году. Простой парнишка из города Суража. Учился в школе, помогал матери поднимать семью. Наверное, как все в этом возрасте, дружил, дрался, влюблялся, мечтал. Теперь уже не узнать.

Дали парню шинельку, солдатские штаны с гимнастеркой, да сапоги, и отправили в стылый далекий край. Защищать свою страну, на которую не нападали. Оружие обещали выдать, но только потом, если будет. На месте оружия не хватило, одна винтовка на несколько бойцов. С тем и воевали. Неизвестно сколько это длилось. Но оказалась их часть в окружении. Патроны почти закончились. Провиант закончился задолго до того. Траву ели. Камень да лишайник, да чахлые деревья. Для ягод-грибов не сезон. Холодно. Решили пробиваться с боем. Если погибать, то хотя бы так. Большинство, в их числе мой дядя Ефим, пошли. Оставшиеся услышали вскоре дальнюю перестрелку. Через сутки прилетел самолет и забрал оставшихся. Случаются чудеса на войне, иногда только вера в них спасает. Об ушедших, включая моего дядю Ефима, никто больше не слышал. О том, как все было, рассказали те, кто улетел.

Я помнил эту историю, когда в девяностые годы ко мне обратился режиссер, пожелавший снять документальный фильм о войне с Финляндией на основе архивных материалов. Обстоятельства помешали мне спонсировать его затею. Спустя какое-то время я увидел готовый фильм. О том, как мы отправили необученных, плохо одетых и не обеспеченных оружием мальчишек защищать неведомо кем определенные геополитические интересы Советской страны. Как наша могучая держава оказалась бессильна победить сопротивление маленького бедного народа. Как наши противники, взяв в плен обмороженных и голодных советских солдат, их обогрели и накормили. Затем вернули на родину: живите, но с нами не воюйте. Как наша славная великая родина приняла этих ребят в свои железные объятия и, чтобы никто ничего плохого не подумал, расстреляла их втихомолку и закопала в братских безымянных могилах.

Такие фильмы нужно снимать и показывать. Люди должны знать правду ради прошлого и будущего.

***

Леонид Асташкевич, брат моей мамы, в начале войны командовал группой разведки при штабе народного ополчения Ленинграда. Затем окончил ускоренные курсы летчиков и прикрывал сверху «Дорогу жизни» по льду Ладожского озера. Рассказывал мне о том времени.

Голод в осажденном Ленинграде был неописуемый. Собак и кошек съели, мышей и тех уже не было. Хоронить умерших от голода, холода, болезней не успевали, на улицах лежали трупы. Женские — порой с вырезанными грудями, а на рынках темные личности продавали за золото или антиквариат сладкие котлеты, якобы из «собачьего» мяса.

Единственный путь в осажденный город лежал через замерзшее Ладожское озеро. Продовольствие везли на грузовиках по провешенной ледовой дороге под почти непрерывными бомбежками. Случалось, машина уходила под лед и тонула. Остановиться нельзя. Потерять что-либо из груза тоже нельзя: действовал приказ возглавлявшего оборону Ленинграда А.А. Жданова — за утрату даже одной банки консервов из перевозимого груза шофер подлежал расстрелу без суда и следствия с последующим ущемлением в правах его родных. Если машина проваливалась, многие водители предпочитали утонуть вместе с ней.

***

Спустя пятнадцать лет после войны мой дядя Леня, обремененный большим семейством, подался на заработки на север, в Магаданскую область. Работал на добыче золота. Тяжело, но денежно. В пургу от жилища к шахте и обратно брели за трактором; к трактору цепляли прочные канаты, люди ухватывались за них и шли. Отстанешь — потеряешься, замерзнешь. Порой гибли.

***

 Моя бабушка Аня ждала с войны сыновей — старшего Ефима и младшего Григория.

Третий, Леонид, вернулся. Израненный, с осколками в теле, но жив. Часть осколков со временем удалили, часть сама вышла, а самый большой, под сердцем, трогать было нельзя, с ним и умер. Но бабушку мою пережил и смог отдать ей последний сыновний долг.

Дочери у бабушки Ани тоже были. Моя мама, самая удачливая, двух детей родила. Муж у нее человек хороший, надежный. Другая дочка хоть инвалидом в войну стала, но живет, дышит.

Вот только что с Фимой и с Гришей, почему мать оставили? В присланной официальной повестке написано «Пропал без вести». А как это «без вести?» В иных странах, говорят, иногда пишут «Пропал в бою». Ну, это горе какое, но все понятнее, погиб человек. Светлая память. Помнить его и любить вечно. А как пропасть-то можно? Человек не иголка. Не понимала моя бабушка, куда страна сыновей ее пристроила. Запросы писали, посылали. Один ответ: нет сведений. Были люди, и пропали.

Пенсию моя бабушка не получала. Тоже понять трудно было. Как это — пятерых детей подняла, всю жизнь работала, и нет пенсии. Хорошо, дочь-зять есть, а то куда деваться? После назначили бабушке пенсию по статье «потеря кормильца», по тарифам пятидесятых-шестидесятых годов рублей двадцать в месяц выходило. Ну, для понимания: бабушкины лекарства, которыми ее больные ноги мазали, примерно столько стоили. Или больше.

Последние годы жизни моей бабушки я жил в другом городе, в Казани, учился в институте. В годовщину Октябрьской революции, когда праздновали пятидесятилетний юбилей, я с другими студентами участвовал в инсценировке штурма Зимнего дворца, была такая историческая реконструкция. Выдали нам солдатские шинели без погон и отправили колонной на штурм. Бежали, кричали. Весело. Потом, когда к себе на съемную квартиру шел, меня военный патруль задержал как возможного дезертира — выправку офицерскую мне на военной кафедре поставили неплохо. Но разобрался патруль, отпустил. Я на квартире сумку свою схватил, и на вокзал. На поезд, и домой — к родителям, к бабушке. В сумке для бабушки лакомство, какое мог себе позволить на сэкономленные — коробка зефира в шоколаде. Зубов у бабушки не было совсем.

Поезд между городами шел тогда долго, часов шесть, хотя расстояние всего-то 108 километров. Приехал, наконец, домой бегу. Дверь мама открыла, и ко мне на грудь. Сказала одно слово — «бабушка».

Помню я, как бабушка меня кормила, одевала, заботилась. Любила, как может любить только очень добрый и хороший человек. Любила меня, внука, и ждала с войны сыновей. До самой своей смерти.

***

Прадед мой имел в Одессе винный погреб, кабачок. Посетители приходили туда выпить стакан-другой вина, посидеть, поговорить. Нередки были компании мелких купцов, разбогатевших на одесском Привозе. Порой подвыпившие клиенты кабачка скандально спорили между собой, и тогда их приходилось успокаивать. Но случалось, что они и целовались, проявляя взаимные симпатии. Выглядело это так.

Двое толстых мужчин с большущими животами вставали на некотором расстоянии друг от друга. Каждый держал в одной руке стакан с вином, в другой руке — солидный брус замороженного сливочного масла. Выпив вино и закусив маслом, они переваливались через свои животы, образовав этим подобие треугольника, сближали замасленные физиономии и, разводя в стороны руки со стаканами и остатками масла, обменивались поцелуями.

***

В славные семидесятые я сподобился защитить кандидатскую диссертацию. Событие следовало отпраздновать. В хорошем московском ресторане заказал банкетный зал и пригласил коллег. В то время очень своеобразно нравственность блюли — считалось аморальным, если советские люди выражали радость путем совместного застолья. В ресторанах при заказах спрашивали-записывали «А по какому поводу вы здесь есть-пить желаете?» Если по поводу успешного вхождения в отечественную науку, то в верхах при утверждении в ученой степени могли завалить. Я сказал: «День рождения». Это допускалось, прошло без последствий.

***

Улица Пречистенка протянулась от московского Кремля к Новодевичьему монастырю, где хранится икона Пречистой Девы Марии. Отсюда название улицы.

Стоит на Пречистенке удивительный особняк, с 1922 года приютивший Центральный Дом ученых Российской академии наук. До распада Советского Союза — клуб со своей неповторимой жизнью. Секции ученых по интересам, встречи и капустники, концерты и выставки. Традиционно число членов Центрального Дома ученых варьировалось в районе пяти тысяч, средний возраст их составлял шестьдесят лет. С учеными степенями и званиями, академики и профессора, люди, двигавшие отечественную науку. Многие с мировыми именами. Попасть в члены этого закрытого клуба было непросто и престижно. Мне повезло, я получил членство в Доме ученых в неполные сорок лет и успел встретить там интереснейших людей.

Одной из таких ярких встреч стал для меня закрытый вечер членов клуба с создателями советского оружия времен Великой Отечественной войны. В конференц-зале — человек сто двадцать-сто пятьдесят. Половина на сцене, в почетном Президиуме, вторая половина в зале. Сплошь седые головы и солидные лысины — присутствующие «в возрасте». Большинство на сцене и в зале с иконостасами наград: медали Лауреатов, звезды Героев, гроздья орденов. Со сцены рассказывают как создавали знаменитые танки и минометы, самолеты и стрелковое оружие, рассказывают о закрытых бюро и о пресловутых «шарашках». Рассказывают о себе и о друзьях. Как испытывали, как побеждали, как погибали. Перебивают свои рассказы обращениями к сидящим в зале: «А помнишь (далее — по имени)…» — и идут общие воспоминания. Те, из зала, тоже без «протокола», дополняют, подтверждают, поправляют. Не было уже рассказчиков и слушателей, не было сцены и зала. Собрались в едином пространстве друзья и коллеги. О своем героическом прошлом вспоминали они буднично и просто. Так же, как жили, как создавали оружие победы.

***

Мой родственник, занимавший ряд высоких государственных постов, сумел пройти через годы сталинизма и выжить. По рассказам его жены, порой он клал перед сном под свою подушку пистолет, чтобы в случае возможного ареста успеть застрелиться. Такие были годы.

***

Моя троюродная сестра Елизавета Штайгер в начале Великой Отечественной войны оказалась на оккупированной немцами территории. Десятилетнюю девочку еврейку вывели на расстрел. Когда ее, уже раздетую, поставили на краю рва, стоявшая рядом женщина успела крикнуть: «Оставьте ребенка, ее отец — немец!» Отчасти это было правдой: отчим Елизаветы, композитор и главный дирижер одесского музыкального театра Василий Штайгер был этническим немцем; в это время он где-то далеко гастролировал с театром и мамой маленькой Лизы, концертмейстером того же театра. Следует отдать должное аккуратности оккупантов — ребенка отвели в сторону, а после уточнения оставили в живых.

Затем последовали долгие скитания по чужим людям и детские дома. И вот счастье — удалось встретиться с родителями. Выросла, выучилась. Окончила с золотой медалью школу, затем университет. Стала филологом и журналистом, много лет работала в Министерстве иностранных дел. Переводила на переговорах английской королеве Елизавете II. Учила русскому языку восемь послов США в нашей стране, а полтора десятка ее учеников-финнов впоследствии стали послами в России или других странах. Сама же Елизавета Васильевна была советником по культуре в посольстве Финляндии. Одновременно длительное время руководила пресс-центрами международных конкурсов имени П.И. Чайковского, играла на любительской сцене английского театра в Москве, сотрудничала в известнейших газетах и журналах. Для CNN совместно с Тедом Тэрнером освещала Игры доброй воли в Сиэттле. Единственной из российских журналистов оказалась в Стокгольме на вручении Нобелевских премий в 2001 году. Вела передачи на американском телевидении. Да мало ли всего? Дома у нас хранится номер журнала «Diplomat» с большой статьей о Елизавете Васильевне, начинающейся словами: «Эта женщина — живая легенда».

***

Дядю Юзю доктора приговорили. Врожденное заболевание сердца обернулось со временем тяжелой стенокардией и резко повышенным давлением. Болезнь прогрессировала, и уже несколько шагов стали проблемой. Врачи определили на инвалидность по первой группе и пообещали, что он еще поживет. Недолго, и при условии строгого постельного режима.

Умирать не ко времени, если тебе лет пятьдесят плюс-минус. Обидно умирать, если твой сын еще подросток, а жена красавица. А жена, Сара Давидовна Скляр, тетя Суля из моего детства, была в молодости изумительно хороша. Работала провизором в одной из одесских аптек, и, по дошедшей до меня легенде, люди приезжали с другого конца города, чтобы просто взглянуть на тетю Сулю.

Многие, выслушав приговор врачей, смирились бы с неизбежным, послушно исполнили медицинские предписания и в положенный срок угасли. Наверное, было такое искушение и у дяди Юзи, который стремительно терял силы, едва перемещался и уже с трудом мог себя обслужить. Но в этом милом, добром и обаятельном человеке оказалось неистовое желание жить, невзирая на приговоры. Он стал бороться. Начал с малого — двигался вопреки медицине. Вначале с трудом по комнате, потом вышел на улицу.

Человек не может без дела и без обязанностей, и дядя Юзя взял на себя заботы по дому. Жена работала, сын рос, а дядя Юзя готовил обеды, стирал белье. Втянулся, постепенно окреп.

В моем детстве он показал мне чудеса оригами, складывая из бумаги удивительные игрушки. Мы не были родственниками, но соседствовали в большой коммунальной квартире, где в первые послевоенные годы оказалась и моя семья. Впоследствии коммуналку расселили, но отношения наши сохранялись.

Дядя Юзя прожил большую жизнь и ушел, уснув, в возрасте восьмидесяти четырех лет. Изначально жизнь ему дали родители, вторично он подарил ее себе сам.

***

С Халилом Атакшиевым и его женой Викториной Ташевской, Бубой и Витой, как их называли близкие люди, меня связывали дружеские отношения. Математики, кандидаты наук, ушедшие в бизнес конца восьмидесятых. В середине девяностых Халил и Вита надумали эмигрировать. Выбрали Канаду. Потому ли, что в Канаде государственными являлись известные им английский и французский языки, или на то были иные причины, не знаю. Только в один летний день Вита с шестнадцатилетней дочкой Верочкой поехали в гости к канадским друзьям. Почему в гости? Так ведь официальная эмиграция в Канаду была невозможна. Но если нет эмиграции, то нельзя взять с собой много того, что милые дамы хотели бы прихватить на чужбину. В частности, нельзя взять зимние вещи, потому как не сезон. Это сделал за них Халил, спустя немного времени отправившийся в Соединенные Штаты Америки по приглашению своего друга Максима Дмитриевича Шостаковича. Погостив, и он направился в Канаду. Вы помните: граница между США и Канадой прозрачна, досмотры выборочны. Халила выбрали для досмотра. Открывают большой его чемодан — мужские костюмы, сорочки, гардероб уважающего себя джентльмена. «Ваши вещи?» — спрашивают. «Мои», — отвечает Халил. Открывают второй чемодан, больше первого. А там женские пальто, платья, белье, ну то, во что любит упаковывать себя прекрасный пол. «А это чье?» — интересуются таможенники.

Здесь надо представить себе Халила. Обаятельный, обольстительный, элегантный. Константину Сергеевичу Станиславскому доводится он внучатым племянником, так что искусство вхождения в образ у него в крови. На неделикатный интерес таможенников Халил слегка смущенно повел плечом, мило улыбнулся и застенчиво поведал: «Вы не поверите, но это тоже мое». Таможенники переглянулись и пожелали хорошей дороги. Вскоре семья воссоединилась.

***

Маленькая юркая старушка с прямой спиной и сохранившимися манерами доводилась бабушкой моей приятельнице Ольге и была дочерью бывшего владельца нескольких доходных домов на Тверской улице Москвы. После революции дома реквизировали, а родителям Ольгиной бабушки оставили одну большую комнату в огромной, некогда занимаемой ими семикомнатной квартире. Я помню эту комнату-залу, площадью метров сорок, разгороженную шкафами. Жили в ней, кроме Ольгиной бабушки, ее дочь с мужем, и Ольга со своим мужем и двумя их маленькими детьми. Два небольших окна в полутораметровых стенах пропускали мало света, из-за чего в комнате даже днем стоял сонный полумрак. Зато бабушка в своем преклонном возрасте полна была жизни и однажды поведала мне нехитрую историю.

Совсем юной девушкой наблюдала она из окна дома царскую кавалькаду, проходившую по Тверской улице. «Царь, — рассказывала бабушка, — выглядел как куколка». Процессия двигалась мимо окон, когда к царю сквозь кордон жандармов бросилась женщина с письмом в руке. Жандармы ее перехватили и хотели увести, но царь Николай жандармов остановил, женщину о чем-то ласково спросил и приказал письмо у нее взять. Женщину потом под руки отвели в толпу, а царь поехал дальше.

У меня в памяти всплывает этот рассказ, когда я вижу кавалькады официальных лимузинов и внедорожников охраны, на бешеной скорости метущих все на своем пути по спешно расчищаемым для них московским улицам.

***

Лариса с детства поняла «как правильно». Училась отлично, была скромна, прилежна, послушна. Ладная, симпатичная девчушка, каких всегда ставят в пример. Когда перешла в пятый класс, шла середина семидесятых годов. В школах тогда были приняты уроки труда, раздельные для мальчиков и для девочек. Девочки кроили, мальчики строгали. Классную руководительницу, по совместительству проводившую уроки труда у девочек, посетила однажды хорошая идея: рассказать ученицам какой должна быть скромная женщина-труженица. И вообще, что такое девичья честь и девичье достоинство. По замыслу учительницы, это должен был сделать кто-либо сторонний. Например, мама одной из учениц. Лучше всего для этого подходила мама скромной ученицы. Ну а кто скромнее Ларисы?

Лариса передала просьбу классной руководительницы своей маме Маргарите Борисовне, продвинутому архитектору-дизайнеру. Та охотно согласилась и в условленное время появилась в классе. На голове у Маргариты Борисовны был длинный черный парик, камзол канареечного цвета переходил в зеленые короткие брючки. Наряд довершали высокие сапоги-чулки. Грудь украшало большое колье. Понятия не имею, что говорила девочкам Маргарита Борисовна, хотя, уверен, говорила она умно и искренне, как ей свойственно. Только встреча прошла совсем не в том русле, которое наметила классная руководительница, а Лариса даже впала в отчаяние.

Я услышал эту историю на восьмидесятилетии Маргариты Борисовны. Лариса, ставшая известным журналистом, автором книг и сотрудником престижных изданий, созналась, что с этой школьной встречи началась ее внутренняя свобода, ее подлинная личность. А Маргарита Борисовна и сегодня верна себе — ни на кого не похожая, творческая, обаятельная. Настоящая.

***

Начало тридцатых годов двадцатого века. «Смычка» города с деревней под лозунгом «Культуру — в народ!». Научные институты в принудительном порядке определяют в шефство над народившимися колхозами. В числе прочих не миновала эта участь Институт палеонтологии Академии наук Украины. И вот делегация шефов приехала в колхоз. Многие из них впервые увидели крестьянский труд. Ничего не умеют, чем могут помочь?

А в это время в колхозе родились два племенных бычка. В старой жизни назвали бы их просто и без заморочек, типа «Борька» да «Васька». Но на дворе двадцатый век и революция, так что лучше по науке. Тут, кстати, и ученые шефы. Шефы думали недолго и назвали…одного бычка — «Сарданапал», другого — «Навуходоносор», как древних ассирийского и вавилонского владык. Произнести подобное крестьянский язык не поворачивался, но ведь Наука! Записали на табличках у стойла, как шефы сказали. А про себя в дальнейшем звали попросту: того, что Сарданапал — «»Сам пропал», а Навуходоносора — «Худой нос». Ничем другим наука палеонтология крестьянам тогда не помогла.

Эту историю я услышал от своего родственника, Марка Ефимовича Бродского.

***

Марк Ефимович Бродский родился в канун двадцатого века и был в семье одним из восьми детей. Гимназистом во время немецкой оккупации Одессы пойман оккупантами за перерезанием линий связи, но по малолетству отпущен. В 1917 году примкнул к революции и вступил в партию, стал политработником. Помню его рассказ о том, как перед толпой тысяч в десять красноармейцев читал он стихи популярного тогда Демьяна Бедного, и как зычные строки пролетарского поэта ложились на голодное внимание вчерашних крестьян.

В 1920 году Марк Ефимович был захвачен деникинцами и приговорен к расстрелу. В то время расстрельные списки публиковались в газетах; прочитав имя сына, мать Марка Ефимовича уже не встала. А его, учтя юный возраст, в числе нескольких приговоренных в последний момент помиловали, заменив расстрел десятью годами тюрьмы. Помните фильм «Интервенция»? Там есть кадры о том, как красные части освобождают одесскую тюрьму. Так это и было. Марк Ефимович на память прихватил из тюрьмы свое «Дело». Сейчас оно хранится у его дочери и будет передано в музей.

Позднее, отслужив шесть лет в армии, трижды отболев тифом и проведя восемь месяцев в лазаретах, Марк Ефимович окончил Институт красной профессуры и направлен в Харьков, тогдашнюю столицу Украину. Работал в Совете народных комиссаров заместителем начальника угольного Департамента. Однажды был с делегацией у Сталина. Обстановка встречи сложилась внешне непринужденной, и один из членов делегации, простая душа, прощаясь, заметил: «Иосиф Виссарионович! Вот я представлял себе Вас эдаким гигантом, а Вы, совсем как я, маленький». Больше этого человека не видели.

А Марк Ефимович сумел вовремя уйти на преподавательскую работу, избегнув тем самым репрессий последующего периода. Стал профессором и умер в преклонном возрасте.

***

В Москве на фасаде оборонного министерства, обращенном к площади Маяковского, по праздникам традиционно помещали огромный портрет Леонида Ильича. Портрет был предметом шуток: по мере регулярного увеличения у Генерального секретаря количества Звезд Героя портрет его дорисовывали, отчего Брежнев год от года становился все шире. Не отсюда ли анекдот того времени об операции по расширению грудной клетки вождя для размещения его орденов?

***

В беспределе затеянной в стране перестройки кто из предпринимателей не соприкасался с представителями криминального мира? Соприкасался и я. Многое ушло из памяти, но были эпизоды, достойные упоминания. Вот один из них.

10 ноября 1991 года в меня стреляли сквозь дверь моей квартиры на центральной улице Москвы. В середине дня в дверь позвонили, открыла моя жена. Незнакомый мужчина за порогом спросил хозяина. Жена меня позвала, не отходя от двери, а потом интуитивно заподозрила неладное и дверь перед незнакомцем захлопнула. В этот момент я вышел в прихожую. Навстречу мне прозвучал выстрел, пуля ушла в пол у моих ног. Так бывает, когда хотят предупредить, не убить. Среагировал я не вполне предсказуемо: распахнул дверь на лестничную клетку. Человек с пистолетом в руке отшатнулся, больше не стрелял и сбежал вниз по лестнице мимо оторопевшего консьержа. Я устремился за ним, но незнакомец успел выбежать на многолюдную Тверскую улицу и смешался с толпой. Я вернулся домой, вызвали милицию. Оперативно приехала бригада из семи человек. Сняли показания, извлекли из пола и забрали на экспертизу пулю. Определили, что стреляли из пистолета марки «ТТ». По этому признаку знающие люди заключили, что заказ серьезный, а исполнители скорее всего профессионалы. Возбудили уголовное дело по факту покушения на убийство, я в очередной раз дал свидетельские показания. Органы правопорядка никого не нашли, тем закончили. Дело позднее закрыли и передали в архив.

Наша собственная служба безопасности через день после покушения установила исполнителя и заказчика. Заказчиком оказался исполнительный директор одной из аффилированных организаций Николай Н., который непозволительно вольно распорядился большой суммой денежных средств этой организации, а во мне увидел угрозу разоблачения. Сажать его не стали, но уволили. Одновременно был он нашей инициативой изгнан с высокой должности из армии и отчислен из военной докторантуры. Впоследствии работал продавцом в мясном отделе продмага и всплыл в должности помощника депутата Государственной Думы.

А руководители преступной группировки, которой он меня заказал, приехали ко мне «для дружеского объяснения». Поговорили. Гости гарантировали, что повторение случившегося невозможно. Заверили, что отныне я и мои близкие под их защитой. Я выслушал. Потом незамедлительно установил всем своим родственникам бронированные двери.

***

Лет немало тому назад два моих товарища, Игорь и Саша, причастные к миру эстрады, отправились на подработку в регионы. Деньги зарабатывали по профессии: вели конферанс, пели, читали стихи. Веселили и просвещали.

Произошел с ними курьезный случай. Дело было в Казахстане. Шел обычный концерт с участием местных талантов. Мои товарищи, по обыкновению, много импровизировали, о выступлениях других участников объявляли с листа. Вышли на сцену. Как полагается, спели-сплясали. Надо представить следующего выступающего. Первый из них взял в руки программу, напрягся и уступил место другому. Тот тоже не сразу в тему вошел. Потом все же прочитал. Номер, который они оглашали, звучал так: «Два кюя для кыл кобыза».

Ну, чтобы понять: «кюй» — это произведение казахской музыкальной культуры, а «кыл кобыз» — инструмент, на котором его исполняют. Шире смотреть надо!

***

Мой австралийский товарищ Алан родил вторую дочь. Не сам, конечно, родил, жена помогла.

Старшая дочь Ариэль, солидная женщина на третьем году жизни, нетерпеливо ожидала прибавления семейства. Вскоре после события она в сопровождении отца отправилась в родильный дом знакомиться и дружить с сестричкой. В этот день наметили первое купание новорожденной. На такое интимное мероприятие в частных клиниках Австралии принято приглашать близких родственников. Вынесли ванночку, налили воду. И пока все ахали при виде нового члена семьи, Ариэль быстренько разделась, чтобы без задержки разделить с сестренкой радость купания. Взрослые почему-то очень смеялись, да кто их, взрослых, разберет?

***

Кто из москвичей не знал Старую площадь, где при советской власти располагался главный штаб страны, Центральный комитет КПСС? Знал и я, но в святилище не бывал и даже в партии не состоял. Занесли меня в те стены ветры перестройки: навещал товарища, занявшего серьезный пост. К тому времени, уйдя с прежней своей работы, я лишился служебного удостоверения. Охранявший вход милиционер (то есть сотрудник органов в форме милиционера, и если он хотел, чтобы его считали милиционером, мы так его и назовем) попросил документ, подтверждающий мою личность. Паспорта при мне не оказалось, я показал свою визитную карточку генерального директора советско-американского совместного предприятия. Ожидал удивления или отказа, но не того что последовало: милиционер карточку прочитал, вернул и уважительно поинтересовался, не найдется ли у меня для него работы. Я понял, что Союз кончился.

***

С моей женой Галей в раннем детстве произошла забавная история. Было девочке года три. Уже личность: говорила, ходила, цифры знала и читать умела. Родители работали, ребенок временами жил у своей бабушки. Но и бабушка человек занятой, так что внучке перепадала некоторая самостоятельность. Вот как-то бабушка отправила Галю во двор погулять. Дом многоэтажный, с лифтом. Ребенку перед прогулкой строгий наказ: «Позову — приходи. Зайдешь в подъезд — вызови лифт. В лифте нажмешь кнопку седьмого этажа. Выйдешь на этаже из лифта — позвони в дверь, я открою».

Сказано — сделано. По зову бабушки поднимается Галя на седьмой этаж, звонит в дверь. Открывает соседка, тоже пожилая. С шестого этажа, потому что кнопки в лифте Галя перепутала. «Что тебе, Галочка?» — спрашивает. А Галя ей: «Здравствуй, бабушка! Я пришла». И в дверь норовит пройти. Свои действия потом осмыслила и сама себе объяснила так: «Да, вижу, что в квартире изменилось. Ну, это взрослое дело. Бабушка не та, но ведь я сделала все правильно. Нажала в лифте, как сказали, и в дверь позвонила. Значит, теперь она моя бабушка».

Соседка ее за руку взяла и домой отвела. Как по-разному воспринимают мир взрослые и дети!

***

Московский район «Текстильщики» построен на месте бывшей свалки. В наследство жилым домам досталось множество крыс. Большие, умные, голодные, они проникали в подъезды и, случалось, бросались на людей.

Мой приятель Володя, возвращаясь домой, зашел в подъезд многоквартирного дома в Текстильщиках, ведя за руку сына Лешу трех лет. Крыса, явно заблудившаяся в подъезде, в метаниях наткнулась на Володю и стремительно юркнула в его штанину. Это укрытие она посчитала недостаточным, а потому полезла дальше, точнее, выше. Когти у крысы острые, вверх она лезла, разрывая живую кожу ноги. Можно предположить, что в жизни Володи случались более приятные моменты.

Что делает в подобном случае человек? Может кричать, может молотить кулаками по супостату. Только рядом с Володей маленький сын; если закричать или ударить, ребенок будет напуган. И вообще не лучший для него пример нравственности. Со словами «Смотри, Лешка, какой чудный гость к нам пожаловал!» Володя отпустил руку сына, расстегнул свои брюки и через верх вытащил злополучную крысу. Вытащил, невзирая на ее укусы и сопротивление. После чего не отбросил, не ударил о стенку, что было бы естественно. Свободной рукой он погладил извивающуюся тварь, открыл дверь на улицу и отпустил крысу. Застегнул брюки и поднялся с сыном домой, где, закрывшись в ванной, долго отмывал кровь и заливал раны йодом. А Лешка пошел играть, впитывая новые впечатления.

***

Когда нашему сыну исполнилось шесть лет, мы семьей отправились в Диснейленд, во Францию. Описывать этот фантастический город не стану. Хотите в сказку — поезжайте.

Остановились мы в отеле Диснейленда. Большой респектабельный комплекс, куда стекаются с детьми толпы людей со всего света. Вавилон. Жизнь, ориентированная на индустрию развлечений. Мы получали удовольствие, осваивая бесчисленные аттракционы Диснейленда. В один из дней вернулись в отель только к полуночи, не удержавшись от соблазна посмотреть парад-алле мультгероев, традиционно завершающий дневные забавы. Уставшие и голодные, ввалились в гостиничный номер. Податься с ребенком в ресторан в поздний час не решились и прибегли к услугам room service. Жена заказала еду и напитки, я отправился в душ. Ждем. Сын отрубился и уснул. Через некоторое время в дверь номера постучали, жена открыла. На пороге негр. Высокий, в роскошной униформе, на лице фирменная готовность получить чаевые. Катит сервировочный столик, а на нем!… Чего на нем нет?! Жареная курица, фрукты, булочки, сладости. В отдельной вазочке огромный выбор разовых заварочных пакетиков. А кипятка нет. Воды вообще нет. Негр стоит, улыбается. Жена застенчиво спросила по-аглицки о кипятке. Не понял. Так, английского не знает, русского, естественно, тоже. Франция. Как назло, от усталости у жены из головы вылетели французское «eau» и все прочие синонимы. Ребенка надо бы горячим чаем напоить, и вообще… Что делать?

Взяла моя жена пакетик сухого чая, положила его себе в рот и стала меланхолично жевать, задушевно глядя негру в глаза. Как раз в этом момент я появился из душа. Мне доводилось встречать негров в делах и на отдыхе, и веселых, и сердитых. Покрасневшего до лиловости негра я увидел впервые.

С восклицанием «О, мадам!» бедный парень выскочил из комнаты, чтобы спустя пару минут возникнуть вновь, держа на большом подносе чайник с кипятком и вазу со льдом. Когда не хватает слов, вспомните о жестах и мимике.

***

Очередной пьяный беспредел: на пешеходном переходе превысивший скорость автомобиль с нетрезвым сотрудником ГИБДД за рулем задавил двух человек. Виновный отделался двумя годами колонии-поселения. Преступления работников правопорядка стали в сегодняшней России едва ли не повседневными. Почему?

У Франца Кафки есть такая мысль: «Какое бы впечатление он не произвел на Вас, он слуга Закона. Он принадлежит Закону, а потому он выше человеческого суда». Очень о нас. Только если слуги закона не подчиняются закону, то закон не работает, а отношения в обществе регулируются иным образом. Возникает вопрос: кому и чему служат эти слуги закона? И возникает ответ: себе и себе подобным, власти и тем, кто вопреки интересам общества способен игнорировать закон силой денег или личных отношений. Такое иррациональное общество обречено на реконструкцию или распад.

***

Кто пришел в России во власть с распадом Советского Союза? Главным образом, работники прежней административной системы и партийные выдвиженцы, а также представители предприимчивой прослойки общества, в прежней формации пребывавшие чаще всего за гранью закона. Позднее эту смесь густо разбавили выходцы из криминала, отмывшие неправедные деньги и превратившиеся в респектабельных, не чуждых политике бизнесменов.

Во власти сегодня играют командами. Чужакам не место. Если привлекаются по необходимости компетентные специалисты «со стороны», то неизменным условием вхождения их во власть можно считать наличие серьезного компромата на них. Такие люди для власти не опасны.

После распада прежнего государства у нас в стране появились скороспелые олигархи и просто очень богатые люди. Их состояния, даже если не имеют исходно криминального происхождения, вряд ли вполне отвечают требованиям законодательства. Заработать немыслимо большие деньги с соблюдением норм налогообложения сложно, а показать их практически невозможно. Но сообщество людей сверхбогатых прекрасно существует, здравствует и тщеславится рядом с властью и во власти. Оно полностью управляемо в силу своей скомпроментированности допущенными финансовыми нарушениями и, в конечном счете, служит власти. Неугодных власть отвергает, преследует, изгоняет или сажает в тюрьмы. Грустная картина.

***

В очередной раз мне случилось оказаться в Абхазии, во время заседания в Пицунде Конфедерации горских народов Кавказа. Как гость я приглашен к застолью. Только я Кавказом научен, много пить не хочу. Нашел предлог хозяев не обидеть, извинился. Поняли, не наседали.

Вечером пошел я погулять по городу, а на центральной улице вдоль дороги рядком гости лежат. Их уважительно вынесли на свежий воздух для отдыха после перепоя. Не всегда знаешь, что предпочтительней, гостеприимство хозяев или их скупость.

***

В мае 1945 года советские войска победоносно вошли в Прагу, и победители устроили бал. Военачальники пришли на бал с женами. С фронтовыми женами. Прежние жены остались в тылу, а мужчинам, как известно, нужны рядом слабые женщины, чтобы оставаться сильными.

Фронтовые жены были, как правило, молоды, не слишком образованны, и не успели набрать многих нужных знаний. Но твердо знали, что должны соответствовать победоносным спутникам духовно и физически. Прежде всего, конечно, физически, те есть обликом своим. Каждой хотелось выглядеть привлекательной. Военное обмундирование к этому не очень располагало, потому, собираясь на бал, фронтовые жены добросовестно прочесали ставшие доступными пражские магазины с их изобилием предметов роскоши и быта светского общества. Захотели они прийти на бал в вечерних туалетах с драгоценностями, так и нарядились. Только плохо разбирались фронтовые жены в бальных нарядах. Если бы еще традиционные для России меха, но вечерние платья? Открыв для себя роскошь элиты, явились они в ночных сорочках или пеньюарах, украшенных кружевами и богато расцвеченных золотыми с камнями украшениями.

Были на том балу союзники, были иностранные корреспонденты. Многие фронтовые жены после возникшего скандала попали в опалу, что укрепило законные семейные узы наших военачальников.

***

Мой товарищ Миша купил автомобиль «Ягуар». Старенький, но на ходу. Если за такой машиной ухаживать, вечной будет. Днем Миша на «Ягуаре» ездил, на ночь в гараж загонял. Гараж тот назвать гаражом можно только условно. Укрытие, пенал.

Однажды поставил Миша свой автомобиль в гараж, а утром завести не сумел. Видимо, время пришло свечи менять. Пустяковое дело, механик обычно в несколько минут справляется. Но на «Ягуаре» старой модели эта процедура долгая, там предварительно почти полдвигателя разобрать надо. Потом собрать. Вот Миша и откладывал визит к механику.

У него вторая машина была, «Жигуль». Тоже в гараже стоял, только в другом. Теми «Жигулями» Миша обходился какое-то время. Собрался «Ягуар» в автомастерскую отвезти, а ключи от него найти не может. Сунул по рассеянности, а куда забыл. Так «Ягуар» еще постоял.

Потом Миша как-то незаметно технический паспорт на «Ягуар» утратил, тоже по рассеянности. Без технического паспорта куда поедешь? Опять стоит «Ягуар».

Совсем было созрел Миша для решительного броска, надумал механика к себе пригласить, чтобы он «Ягуар» вскрыл, личинку дверного замка сменил, и свечи поменял. Тогда бы Миша на том автомобиле в дорожную инспекцию поехал и новый паспорт на «Ягуар» выправил. Стал ключи от гаража искать, и их уже нет. Не открыть гараж.

Еще через год продал Миша этот закрытый гараж вместе со стоящим в нем «Ягуаром». А что новый хозяин делал я не знаю.

***

Мне очень не повезло. Если бы не война, я мог бы родиться в прекрасной Одессе. Какой это город! Приморский бульвар, Потемкинская лестница с памятником Дюку де Решилье, одесский Оперный… Какая публика на Дерибасовской! Какое мороженое с ледяной газировкой в запотевших сифонах на Ришельевской! А знаменитый одесский привоз? Порт и катакомбы? Как бы я жил, как наслаждался мягким говором и сочным одесским юмором! Правда, тогда это был бы не я, а другая личность, но не лишайте меня иллюзий.

Мне очень-очень повезло, потому что я родился. Этот вопрос дискутировался. Время, знаете ли, тяжелое и смутное. Война окончена, но голодно. Жить тоже, по большому счету, негде, ютились в малопригодных бараках. Суровый режим послевоенного времени. Личная неопределенность. Отец мой, коренной одессит, призванный и приспособленный для нужд страны, не имел права уехать из голодного и бессолнечного Поволжья: ценный работник, номенклатура ЦК партии. Правда, с появлением «дела врачей» он, инженер, перестал быть ценным и нужным, но это случилось потом. А тогда, сразу после войны? Где и зачем моим родителям рожать второго ребенка? Может, я бы не появился, если бы моей маме не порекомендовали обновить родами изношенный войной организм, есть такая теория. Это было как голос свыше. Решение принято, вот я здесь. Не солнечная Одесса, но жить можно.

***

Двоюродный брат моего деда, Григорий Злотко, пошел в революцию с пылом молодого энергичного парня из еврейской бедноты. На царской каторге подхватил туберкулез, но убеждений не поменял. В середине тридцатых годов был назначен, по дошедшей до меня версии, то ли секретарем, то ли просто очень ответственным работником Одесского областного комитета партии. Большая должность. В тридцать седьмом году арестован и сослан. Жену тоже арестовали и сослали, малолетнего сына сдали в детский дом, заклеймив определением «сын врага народа».

Шестнадцать лет провел Григорий Борисович Златко в лагерях. После смерти «Вождя народов» освобожден, реабилитирован и восстановлен в правах. В лагерях не только выжил, но даже от туберкулеза избавился. Чем не торжество гуманизма: царская власть туберкулезом наделила, а советская власть вылечила! И жена выжила, освобождена и реабилитирована. Но болела и прожила недолго. А Григорий Борисович еще немного пожил. Сына нашел, к тому времени поднявшемуся по служебной воинской лестнице до звания полковника. Только сын чужим человеком вырос, оно и понятно.

***

Сложилась в одном из регионов Казахстана к семидесятым годам нехорошая ситуация: сбросы завода, известного только под номером, загрязнили радиоактивными отходами единственный водоем. Негде взять воду, а без воды как жить? Пили что было. Мои коллеги туда в командировки летали. Им проще, на несколько дней воду с собой можно взять. Спрашивали у местных: «Вы-то как живете?» А те: «Воду кипятим, как нам сказали». Образованные люди поверили безграмотной и преступной пропаганде.

***

Предгорье Памиро-Алая. В долгой командировке я повидал в тех краях много интересного.

В Киргизской части Ферганской долины есть поселок Шахимардан, что в переводе с персидского означает «Повелитель людей» и соотносится с именем имама Хазрата Али, сподвижника и зятя мусульманского пророка Мухаммеда. Предание гласит, что Хазрат Али посещал это место. Возможно, там же и похоронен. Местную горную речку Шахимардан-сай назвали. Очень этот имам узбеками уважаем. Землю, где селение и речка, узбеки за собой числили, как узбекский анклав на территории Киргизии. На карте Советского Союза с границами республик маленькое красное пятнышко на земле Киргизии обозначало принадлежность территории Узбекистану. Как сейчас порешили с этим местом суверенные страны не знаю.

При Советской власти Шахимардан назывался Хамзаабадом — по имени узбекского поэта и основоположника узбекской драматургии Хамзы Хакимзаде Ниязи — и был глухим селением, даром что числился городом-курортом. По-русски жители не говорили и почти не понимали. Много стариков инвалидов, у кого руки-ноги нет, у кого глаза. Мне объяснили, что это они в басмачах пострадали, а советская власть их простила и жить позволила. Иначе где население взять?

Довелось мне в Хамзаабаде на празднике народном погулять, посмотреть. Вначале несколько человек на длинных, метра по полтора, трубах дудели. За ними амбал полуголый в круг вышел, из толпы двух мужиков потолще выхватил и за шкирку на разведенных в стороны руках носил. Затем ему специальным устройством вроде катапульты двухпудовки бросали, а он эти гири загривком ловил. Люди кругом стояли, смотрели, в ладоши хлопали и деньги в подставленный ящик бросали.

Возле чайханы прямо на улице мужчина в шортах хлеб пек. Там все мужчины делают, женщины не работают на людях. Сидел мужик на земле рядом с глиняной печью-тандыром, похожей на врытый в землю очень большой кувшин. Муку на воде замешивал. Тесто кусками нарезал и ладошкой уминал. Потом листы теста расшлепывал на голых своих ляжках: «шлеп» на правую ляжку, «шлеп» на левую. Готово. И в печь заправлял, на стенку печи лепил. Через короткое время пропеченную лепешку из печи извлекал сковородой на длинной ручке. Хлеб получался удивительно вкусный. Хлеб всегда вкусный, а на мужика того голого и потного можно не смотреть.

В горах над Хамзаабадом озера удивительные. Одно — голубое, как безоблачное небо ранней весной, так его и называют «Голубое». Официальное же его имя Курбан-куль. Другое зовется «Зеленое», оно тоже свое название оправдывает: вода чистая, сквозь воду на глубине водоросли зеленеют, цвет тому озеру дают. Рядом друг с другом озера, а такие разные. Вода в озерах прохладная, видимо, подземные ключи их подпитывают. К тем высокогорным озерам мусульмане на поклонение ходят, больных людей на руках приносят. Порой несколько дней идут.

По дороге в горы арча растет. Арчой в Киргизии называют горный можжевельник. На ветках арчи лоскутки разноцветные, для памяти Аллаху о просьбах людей. Некоторые лоскутки совсем истлели. Лоскутки те не полагается заранее готовить, нужно по дороге от своей одежды оторвать и на арчу повязать. Много лоскутов на деревьях, много у Аллаха забот.

***

У наших друзей приятель — заместитель Министра. Но одеваться любит на досуге затрепанно, как бомж. Сидим мы с ним у наших друзей, разговариваем. Мужики курят. Не все, конечно, а те, что курят. Тут у этого приятеля сигареты любимые кончились. Сейчас, говорит, водителя пошлю, и звонит ему на мобильный. Через какое-то время звонок в дверь. Открываем, а там молодой человек в изысканном костюме от «Армани» и в галстуке от «Черутти». Это водитель его, сигареты привез.

***

В первые два года после войны наша страна жила «по продовольственным карточкам», коими именовали талоны на приобретение продуктов. Распределяли их населению строго по норме. Норма различалась по месту в обществе, кому больше, кому меньше. Больше работникам, еще больше — большим начальникам, остальным — чтобы с голоду не умерли. Талоны эти выдавали ежемесячно на целый месяц вперед, и ценились они людьми дороже золота. Была в тех талонах жизнь людей, потому что без них еду не купишь. На рынке, правда, удалось бы, но кормиться с рынка невероятно дорого, совсем почти нереально.

Мне исполнился год, когда у моих родителей пропали продовольственные карточки. Лежали дома, и вот их нет. Папа, мама, бабушка, тетя, моя сестра восьми лет и я. Запасов еды никаких, и продавать почти нечего. Впереди месяц голода. Некоторая помощь пришла от маминой подруги, инженера-кадровика оборонного завода. Невероятными усилиями, отмобилизовав все свои ресурсы и связи, она изыскала для ребенка, то есть для меня, продовольственную карточку на детское питание. Для меня это было спасением, поскольку ел я тогда еще и свою маму. Но что есть маме? А папе и всем остальным? Выжить удалось, но с трудом. Вещи из дома ушли на рынок, взрослые перебивались на частичном пайке.

Спустя несколько месяцев вора нашли, он был уличен и сознался. Оказался той самой маминой подругой. Хотели судить, могла она по тому суровому времени из тюрьмы не выйти. Родители мои рассудили иначе, претензии к воровке не предъявили, дело по их просьбе закрыли. С глаз своих родители воровку прогнали и близко наказали не подходить.

Не знал я этой истории многие годы, щадили родители мою веру в хороших людей. А по окончанию техникума на распределении мне были предложены на выбор несколько заводов. На одном я преддипломную практику проходил, понравился. На другом заводе диплом делал, так мой руководитель, главный конструктор завода, тоже меня затребовал. А третье предприятие откуда? Оказалось, на меня дала запрос присутствовавшая на распределении элегантная дама, начальник отдела кадров большого оборонного комплекса. Завод тот крупный, работников тысячи, почему я? Когда родителям рассказал, открылось. Она это была, бывшая подруга моей мамы. Общий облик той женщины помню, а глаз не представлю. Возможно, глаза на меня она не подняла.

***

Если Вы считаете, что в Советском Союзе был построен социализм, сделайте шаг вперед.

Правильно, стойте на месте. Основной принцип социализма помните? «От каждого по способностям, каждому по труду!» Могли Вы работать так много, как хотели? Наверное, да. А получать, что заработали? Ну уж нет. То-то. Что же говорить о строительстве коммунизма с его руководящим принципом «От каждого по способностям, каждому по потребностям!»? Какое там!

И все же есть на свете место, где был выстроен коммунизм. Называется это место «кибуцы Израиля».

В детстве мне случайно попалась открытка: красные спины людей, склоненных над землей. Из земли торчали чахлые стебли, люди разгребали руками землю. От изображения тянуло жаром, как из печи. И делалось жутковато. Когда позднее я услышал о рабстве, то представил себе рабский труд именно так.

Эта открытка была с палестинской земли и изображала первых поселенцев Израиля. Спустя много лет, впервые попав в Израиль, я поразился колоссальному труду, который был приложен к этой малопригодной для жизни земле и превратил ее в цветущий сад. Вся растительность на капельном орошении: тянутся по земле ровными рядами резиновые тонкие шланги с регулярными дырочками. Расстояние между соседними шлангами около полуметра. Шлангов неисчислимое количество, и это они несут жизнь, принося воду. Через равные промежутки времени по команде компьютера шланги наполняет вода, и тогда через дырочки она сочится наружу, на иссушенную почву. Напоенная земля родит там по нескольку раз в год. Фантастические результаты дает упорный целенаправленный труд. Земля Израиля освоена и благоустроена в двадцатом веке силами и энтузиазмом поселенцев, которые пришли в край далеких предков и голыми руками возделали его. Ими двигали идеалы, и не приходится удивляться, что реализация их замыслов во многом приобрела формы совместной деятельности. Так возникли кибуцы. Вместе работали, заработанное вносили в общий котел. Брали из него, кому что нужно.

Современные кибуцы, конечно, трансформировались. Теперь можно, будучи членом кибуца, работать на стороне по специальности или по призванию. Заработок все равно отдают в кибуц. Живут вместе, но у каждого благоустроенная квартира. Еда и одежда бесплатны. Еда всегда вкусная и изобильная, одежда опрятная. Внутри кибуца специализация: кто-то готовит для всех, кто-то стирает для всех. Одни опекают и воспитывают детей, как в детском саду или в яслях. Другие заботятся обо всех стариках. Кибуц платит за лечение, если человек заболел. Кибуц оплачивает переезды, организует и финансирует культурные программы. В кибуц люди могут прийти ни с чем, и это не умаляет их права. Если люди создают семьи, им выделяют соответственно дома или квартиры. Уйти из кибуца можно в любое время. Ограничение одно — член кибуца не создает накоплений. Если пожелает расстаться с кибуцем, то уходит без жилья. Получает некоторые подъемные, и свободен. Никто не держит, и никто не обижается. Человек вправе сам решить, где ему быть.

Красивая сказка, однако, все реже привлекает молодых. Те обычно хотят, чтобы результат их труда был у них в руках. В кибуцах хорошо старикам, но кто скажет как долго продержатся кибуцы? Одни кибуцы процветают, другие хиреют. Какие-то кибуцы представляют собой сельскохозяйственные коммуны, но есть такие, где развито современное производство. В кибуцах сегодня не только выращивают овощи и фрукты, занимаются птицеводством, но шьют модную одежду и собирают компьютеры. Показательно, что значительная доля промышленной продукции кибуцев направляется на экспорт.

***

С Кимом Македоновичем Ц. я познакомился после распада Советского Союза, когда по ходу реализации одной из программ мне понадобилось сотрудничество с фондом социальной защиты бывших военнослужащих, которым он руководил. Боевой генерал, Ким Македонович был также ученым, доктором наук, что встречается не столь часто.

В его кабинете висело фото хозяина периода войны в Афганистане — бородатый мужчина в чалме и с автоматом сидит в характерной позе мусульманского воина. Интересная подробность, которую он не скрывал: на этой войне Ким Македонович был по ту сторону фронта, если можно проследить линию фронта в афганских событиях. Выполняя специальное задание, Ким Македонович был внедрен к талибам. И вот такая деталь: видя из гущи событий возникшие проблемы, Ким Македонович счел своим долгом информировать о них не только свое оперативное руководство, но обратился с письмом в адрес руководителя государства Л.И. Брежнева; ксероксную копию этого письма с изложением фактов и позиции автора письма я видел. Нужно было иметь гражданскую честность и незаурядное мужество, чтобы взять на себя это обращение.

Видимого результата письмо не дало, и долго еще гибли на этой войне наши мальчики. Но Кима Македоновича не тронули, не отозвали, не репрессировали, что было, возможно, дыханием перемен. Однако, по завершению компании он отправлен в отставку.

***

Первые большие для себя деньги я заработал в конце восьмидесятых. До того пробовал многое. С началом кооперативного движения робко попытался сдвинуть систему, в которой работал, в сторону хозрасчета. Подготовил записку, выступил с докладом в компетентном собрании. Инициативу не поддержали: начальство опасалось нового, не захотело принять наметившиеся тенденции общественного развития.

Это было время начала кооперативного движения, время открывающихся возможностей. Вперед выходили инициативные и смекалистые. Кто-то начал шить джинсы, кто-то взял на себя реконструкцию и эксплуатацию общественных туалетов. В Москву приезжали за товарами со всей страны. Расположения крупных московских магазинов приезжие не знали. Нашелся смекалистый человек: взял стандартную схему метро и наложил на нее сделанный им план размещения магазинов. Копировальные аппараты тогда были не в ходу, их держали в отдельных помещениях под контролем спецотделов. Так тот находчивый человек полученный рисунок сфотографировал, снимок распечатал в немыслимом количестве фотографий и начал продавать на московских вокзалах, куда приезжие прежде всего попадали. Вначале самостоятельно продавал, потом помощников привлек, сам только выручку собирал. За первый месяц наторговал на тринадцать тысяч рублей при том, что месячный заработок инженера составлял рублей сто двадцать-сто пятьдесят. Знаю этот случай из московской газеты. Молодец тот человек, честно заработал. Нишу закрыл, которая в нашей плановой экономике была. Таких незакрытых ниш были миллионы, отчасти потому была наша экономика планово ущербной, и основанный на ней хозяйственный уклад развалился.

Помню дискуссию в популярном «Московском комсомольце». Молодая женщина, кандидат искусствоведения, мать-одиночка. оставила свою работу с нищей зарплатой и стала челночно возить из соседней Турции дешевый ширпотреб. Расходился он при всеобщем дефиците, как горячие пирожки возле студенческого общежития. Выгодный бизнес оказался. Зарабатывала та дама, ребенка своего кормила-одевала, сама приоделась. Написал досужий корреспондент об этой женщине в газету, и обрушились на нее ханжи. «Кандидат наук, ей бы науку двигать, а она по рынкам шастает. Спекулянтка!» Где сейчас эти крикуны? Возможно, побираются, батрачат или по-прежнему сводят концы с концами на бюджетных харчах? А дама та молодец, не погнушалась, не согнулась. Государство не обеспечило ей достойное существование, когда она трудилась по своей профессии, так она взяла на себя решение этой задачи. Достойно и честно, если при этом никого не обокрала, не обманула, не обездолила.

У каждого своя дорога, и я искал свою. Прирабатывал на трех работах сразу, да на основной работе отрабатывал введенную тогда надбавку к профессорскому окладу. Близкие в моей помощи нуждались, нужны были деньги.

Познакомился я с газовиками из Астрахани. Зачем они в свое министерство приехали, не помню, но в разговоре всплыла острая потребность в модернизации их хозяйства. Мы с товарищами, подумав, предложили газовикам наше содействие. Договорились. Дальше было так.

Собрали мы деньги, какие нужно, и купили современный по тому времени компьютер IBM. Приличные компьютеры были в Советском Союзе все больше только на слуху, а работали в основном по старинке, на бумаге да на словах. Трудно было купить хороший компьютер, завозили их в страну неведомыми путями, в магазинах не продавали. Разыскали мы «серый» кооператив, условились, потребную конфигурацию компьютера согласовали. Купили компьютер. Привезли на квартиру, распаковали, собрали. Программами оснастили, как нам заказали — бухгалтерский учет, складское хозяйство, кадры. Проверили — работает. Компьютер разобрали и упаковали как положено: системный блок, периферию, комплектующие — все раздельно. От заказчика из Астрахани за компьютером посланец приехал. Мы ему на обратный путь целое купе заранее обеспечили. Загрузили с коллегой компьютер в такси и к поезду. На вокзал приехали с задержкой, такси на нашу беду в дороге забарахлило. Подрядили носильщика к вагону. А там астраханский товарищ нервничает, дожидается. Начали мы коробки с компьютером в вагон затаскивать, а они в вагонную дверь не проходят, и поезд уже трогается. Но успели мы коробки вскрыть, компьютер по частям в вагон занести и в купе сложить. Аккуратно части на полках разложили: спешка спешкой, а электроника требует бережного обращения. Руку товарищу из Астрахани пожали, и на ходу из поезда.

Через несколько дней сообщили нам из Астрахани, что с компьютером все в порядке, работает, программы отлажены правильно. У них другая жизнь началась, современная. А нам деньги пришли, по тому времени для нас большие деньги. Мы их в законном порядке обналичили. За деньгами отправились вдвоем, я и мой товарищ Владимир Николаевич Р., участник этой работы. Профессор-физик, он в молодости увлекался дзюдо, имел квалификацию мастера спорта. Деньги, почти пятьдесят тысяч рублей, мы сложили в спортивную сумку. Полную сумку набили. Я ее нес, а Владимир Николаевич шел позади меня в отдалении, «прикрывал». Деньги разделили на участников по договоренности, все довольны. Я на свою долю купил личный компьютер.

***

Наталья была в молодости очень хороша собой. Вдохновенное лицо, стройная фигура. Когда мы познакомились, она уже побывала два раза замужем, родила дочь. Кандидат наук, энергичная женщина. Трудно было заподозрить в ней глубокий надлом. Он проскальзывал неуловимо, когда всплывали детали биографии. Невозможно сохранить безмятежность, если твоя мама последняя представительница древнего хрестоматийного рода, чья фамилия украшает историю Европы, а папа ближайший родственник одного из тиранов нашего государства эпохи диктатуры. Если твоих родных по маме физически уничтожили в лагерях с молчаливого попустительства этого тирана. Выход внутренние страсти получили на переломе отечественной истории, когда всколыхнулась волна демократии. Наталья занялась общественной работой. Была депутатом сразу двух уровней. И призвана в команду на самый верх, главным специалистом в администрацию Президента.

Идиллия длилась недолго. Помню метания Натальи, ее сомнения: нельзя оставаться овечкой в хищной стае. Не было нынешней вертикали власти, но уже начинался разгул коррупция и корпоративных игр. Не прижилась Наталья в административной команде. Как известно из мудрой восточной пословицы, «торчащий гвоздь забивают». Придравшись к надуманному предлогу, Наталью уволили. Спустя год по суду выплатили денежную компенсацию.

***

Это случилось в начале прошлого века. Жена богатого одесского купца вдруг обнаружила у себя в голове… часы. Вы скажете, что так не бывает? Все так говорили, только та дама с ними не соглашалась. И вот по совету умных людей ее муж сделал ловкий ход: даму поместили в лечебницу якобы для обследования, усыпили, кожу головы надрезали и зашили. Когда же дама от легкого наркоза очнулась, у постели возник муж с изящными золотыми дамскими часиками и словами покаяния: «Вот, — де, — медики не поняли, мы не поверили, а ты, милая, права была. Наука объяснить не может, но факт приходится признать, часики в голове были». Вам, конечно, понятно, что муж эти часики заранее купил. И что Вы думаете — исцелилась дама. Тиканье в голове прекратилось, жизнь наладилась. Только годика через три, в разгар домашней женской перепалки мужнина сестра возьми да брякни: «Была ты сумасшедшей, ей и осталась. Часики себе в голове придумала, так не было их, разыграли тебя». Дама несчастная — в обморок. Когда в себя пришла, опять часики в голове застучали.

Эту историю мне мой дедушка, Яков Швец, рассказал. Его брат, Григорий Швец, врач-психиатр, ту даму гипнозом потом пользовал. На сей раз окончательно вылечил.

Интересно, что аналогичная история с голубиным гнездом в голове у польского вельможи описана в воспоминаниях Вольфа Григорьевича Мессинга. С той разницей, что Вольф Григорьевич на первом этапе лечения использовал гипноз, а потому, когда его излеченный пациент длительное время спустя узнал правду, повторить лечение оказалось невозможно.

***

Заснеженная тропинка через двор вела к подъезду большого жилого дома на севере Москвы. Шли последние месяцы разваливающейся империи, полные неопределенности и трагического оптимизма. В пустынных сумерках опередивший меня метров на пять мужчина шагнул в сторону от дорожки, наклонился и что-то поднял. Отряхнув с находки снег, с радостным возгласом обернулся: «Нет, Вы только посмотрите, что мы с Вами нашли!». Пакет в его руках оказался толстой пачкой вдвое сложенных зеленых банкнот. Доллары.

Двор безлюден, в пределах видимости только он да я. А счастливчик не унимается: «Давайте быстро поделим». И принимается считать купюры. Я прерываю: «Поздравляю. Но это Ваша находка, я к ней отношения не имею». Мужчина явно озадачен: «Ну, как же, здесь только мы с Вами. Значит, пополам, чтоб было честно». «Нет, — говорю, — честно — это Вам. Или хозяину, если он отыщется».

Не успел пройти, как с другой стороны двора стремительно возникает троица явно криминального вида. Сразу ко мне: «Мы здесь деньги сейчас обронили. Где они?» Ну, понятно — разводка. Возьми я деньги, капкан захлопнется, и деньги я должен буду вернуть. Тот мужик, естественно, их партнер. Он сразу станет честным и возвратит свою часть. Потом мне заявят, что денег было много больше, и выгребут у меня все ценное. В такой ситуации я возразить не мог: был бы виноват, взяв чужие деньги.

Только я не брал. Надо было видеть лица тех мужиков, когда они поняли, что я не взял предложенную мне долю. Следовательно, предъявить мне нечего. С тем мы разошлись.

***

Мне немало приходилось летать. По длинным маршрутам и по коротким, на больших самолетах и на маленьких. На пассажирских местах и даже в пилотской кабине. С течением времени полеты стали привычными и слились между собой. Кроме одного.

В семнадцать лет я полетел впервые. Это был местный маршрут в Среднем Поволжье. В небольшой «АН» с двумя рядами скамеек вдоль бортов загрузились человек десять. По приставленной лестнице забрались в самолет, сели. Рядом со мной старушка сжимала в руке веревку с привязанной козой. Между скамейками люк, накрытый вместо крышки брезентом. Тряский разбег, мы в воздухе. Самолет болтало неимоверно. Временами он проваливался на воздушных ямах, тогда прикрывавший люк брезент полоскался, и в образующемся просвете люка виднелась земля. Коза рядом со мной говорила этой далекой земле «бе-е-е». Я понимал ее, мне тоже хотелось сказать «бе-е-е». Посадку не запомнил. Обратный путь проделал на автобусе.

***

В начале девяностых на волне приватизации работники крупной плодоовощной базы в центре большого спального района столицы решили акционироваться. Несколько таких баз в разных районах столицы много лет служили для перевалки овощей и фруктов на пути из провинций в московские магазины и для сезонного хранения сельскохозяйственной продукции. На двадцати трех гектарах базы, о которой идет речь, разместились десятка полтора крупных хранилищ со складами и морозильными агрегатами, к описываемому времени частично занятых непрофильной продукцией. Чего только там не было — кооперативные произведения отечественной легкой промышленности и турецкая модельная обувь, азиатские кроссовки и голландские фруктовые чаи, станки и приспособления. И много другого. Один большой склад целиком арендовала компания «Кока-Кола», которая тогда только нацелилась на российский рынок; завоевывая московские высоты, она создала на этой базе свое генеральное представительство. Меньше всего, наверное, на базе были представлены овощи и фрукты. Ну, не хлебом единым.

Командовали базой два начальника — директор Евгений Михайлович П. и финансовый директор Владимир Николаевич К. Оба профессионалы, оба в самом дееспособном возрасте, когда и сил еще много, и знаний да связей уже хватает. Работали совместно не первый год, дружили семьями, руководили слаженно.

Подготовку документов по приватизации заказали нашему многопрофильному предприятию. Наши специалисты, возглавляемые знающим и очень авторитетным в своей области доктором-профессором, отнеслись к разработке документов по акционированию как положено, ответственно. Необходимый пакет документов был в срок подготовлен и с положенными инстанциями согласован. Тогда началось самое интересное. Выяснилось, что у Евгения Михайловича и Владимира Николаевича нет единого понимания того, кто из них получит контрольный пакет предприятия. Вы, конечно, знаете, российские реалии: при акционировании предприятия цена его акций первоначально ниже их реальной стоимости. И даже если предприятие убыточно, продажная стоимость акции, как правило, неизмеримо выше начальной цены ее приобретения. Собственно, по этой нехитрой стратегии возникла поросль российских скороспелых миллионеров из числа лиц, до приватизации причастных к руководству заводами, фабриками, институтами, магазинами, ателье и химчистками. Кто чем командовал, тот то и поимел. Если, конечно, сообразительности и весовой категории хватило, а мораль позволила. Контрольный пакет предприятия определял в конечном счете кто командует судьбой предприятия и финансовыми потоками. В нашем случае это были большие, очень даже большие деньги.

Все мы знаем, что двум котам в одном мешке тесно. И двум уважающим себя руководителям не ужиться в тесной роли хозяина. Так поссорились Евгений Михайлович с Владимиром Николаевичем.

Затем появился криминальный сюжет. Квартиру Владимира Николаевича подожгли, облив бензином металлическую дверь. В тот момент в их квартире на третьем этаже были только хозяин с женой, эвакуировались еще до приезда пожарных. Жена благополучно выбралась через окно, грузный Валентин прорывался через дверь. Сильно обгорел и едва не лишился глаз, долго лечился. Заказчика и исполнителей поджога не нашли.

Приватизацию базы тогда приостановили. Мы со своими специалистами от темы отошли по причине нерешенного в коллективе базы вопроса распределения собственности. Позднее я бывал на базе раз или два в гостях. Директором базы стал Владимир Николаевич, база жила обычной жизнью.

***

Кажется, пора бы привыкнуть к чудесам прогресса.

На природу в полюбившуюся нам Финляндию мы отправляемся в очередной раз компанией из нескольких сдружившихся семей с разнокалиберными детьми и примкнувшей к нам Робин. Робин — милая дама лет тридцати пяти, режиссер-оператор из США, обладатель «Оскара» за созданную ей документальную ленту. Сейчас она работает над очередным фильмом о советских интеллигентах поколения шестидесятых. В качестве его героев она увидела семью из нашей компании — отца, мать и сына. С полгода Робин провела в московских тусовках вокруг них, и сейчас вот не оставила своим вниманием, сопровождает в поездке. Мне кажется порой, что видеокамера Робин везде — за общим обеденным столом и в интимной супружеской постели, в наших кастрюлях и в головах наших друзей. С въедливостью профессионального хроникера Робин неутомимо фиксирует детали быта и отношений. Если не получается на видео, то записями в ноутбуке, с которым не расстается. Вот и сейчас она вытащила свой «Apple» на высвеченный солнцем берег озера перед домом и гоняет по этой поляне, выискивая лучший прием халявного Wi-Fi. Настроила и начала интенсивное воркование в чате со всей Америкой. В промежутке Робин хватает первый попавшийся из валяющихся на берегу спиннингов и делает несколько забросов с мостка. И удача — очень не маленькая, даже большая щука килограмма на полтора. Вот не преувеличиваю: когда, продев с нашей помощью в жабры своей добычи прут, Робин ее приподнимает, то росту в них обеих примерно одинаково.

Я запечатлеваю Робин фотокамерой своего мобильника и по блютузу перегоняю снимок на ее ноутбук. Робин незамедлительно этим пользуется и посылает снимок дальше, друзьям в США. И продолжает оживленную беседу через океан. Представьте себе: на земле, изгибаясь, бьется ошалевшая щука, а ее изображение на другом конце земного шара триумфально украшает счастливую Робин. И все это в режиме реального времени собеседники обсуждают через тысячи километров друг от друга.

Пора бы привыкнуть к чудесам прогресса, но я пока не готов.

***

Это рассказала моя жена Галя.

Когда мы с ней и знакомы еще не были, к Гале в гости заехала подруга со своим приятелем Филиппом Эндрюсом, двадцати шести лет, ирландцем, католиком. Миссионером. Служил Филипп в Бразилии и направлен оттуда в Китай. Через Москву, где по делам задержался. За чашкой чая Филипп поделился с девушками своими наблюдениями. Заметил он, что в русском языке, которым сносно владел, похожи два слова — веровать и воровать. А поскольку в тоталитарном государстве до распада Советского Союза верить следовало только в идеалы партии и в мудрость вождей, вопросы веры не были близки сознанию обывателя. Отсюда возможная подмена понятий. Дня за три-четыре до этого чаепития встретил Филипп нищего, каких много на московских улицах. Верный миссионерскому призванию, Филипп не только деньгами поделился, но в беседу вступил, дабы слово о милосердии божьем до человека донести. Спрашивает: «Веруете?» Акцент ли помешал, или нищий слышал плохо, но переспросил он. Филипп повторил вопрос. Нищий радостно закивал в откровении: «Воруем помаленьку».

***

Давний принцип — «Горе побежденным!» Так было всегда. Закон и справедливость исчезают в отношениях между воюющими сторонами. Победитель получает все. Все, что желает, берет. Собственно, это было побудительным мотивом подавляющего большинства войн, шла ли речь о территориях, природных ресурсах или обо всем том, что могло представить в конечном счете материальную или иную ценность. В обыденной жизни то, что делает победитель с побежденным, называется грабежом. Я сильнее — я беру. Правило, заимствованное человеком из природы. Для воюющих сторон со временем люди придумали умный синоним слова «грабеж» — «контрибуция». Контрибуция могла принимать различный характер — разовое отторжение ценностей или регулярная дань, ясак. Примером первого служит вывоз фашистскими оккупантами в годы Великой Отечественной войны содержимого наших музеев с захваченных ими территорий. Отношения внутри общества при противостоянии социальных слоев родили родственные термины «реквизиция» и «экспроприация». Грабеж под лозунгом «экспроприируй экспроприаторов» стал популярным средством пополнения партийной казны революционеров, а реквизиция в отношении антагонистичных групп населения служила тем же целям после захвата ими власти. Все же не мог неминуемый прогресс не затронуть общественное сознание. В практику, наряду с уголовным понятием «контрибуция» вошел термин «репарация». Так стало называться изъятие у побежденного ценностей в возмещение понесенных победителем в ходе войны материальных потерь. Обычно размер репарации не покрывает всех потерь победителя, но все равно «Горе побежденным!»

Здание техникума в городе Йошкар-Оле, где я учился, в годы войны было занято оптическим цехом одного из оборонных заводов. После войны в Советский Союз под флагом репарации хлынул поток всего, что было ценного в советской зоне оккупации побежденной Германии и могло пригодиться нашей стране. В числе прочего с оптических заводов Карла Цейса привезли оборудование и много линз. Линзы были разных размеров и разной степени готовности, от заготовок до законченных изделий. Как использовали оборудование, не знаю, но после того, как здание оптического цеха передали нашему техникуму, на его дворе сохранились большие, в половину роста взрослого человека, кучи этих самых линз. Мы, мальчишки, использовали их во всех возможных вариантах, делали подзорные трубы и телескопы, конструировали прицелы и самодельные бинокли. Чаще просто выжигали с помощью линз на подручных скамейках, кто что.

В техникуме я учился четыре с половиной года и наблюдал эту бесхозяйственность. К моменту окончания мной техникума остатки линз вывезли на свалку.

***

Житель я городской. Моя родная Йошкар-Ола город небольшой, но город. Впервые я оказался в деревне на шестнадцатом году жизни, на втором курса техникума отправившись с соучениками в подшефный колхоз, как это было тогда принято. Картошку собирать, свеклу дергать, сено-солому сгребать. Что придется.

Мари-Турекский район марийской автономии, горная черемисия. Марийская деревня. Марийцы относятся к угро-финским народам, родственны финнам, венграм, эстонцам. Языки у народов между собой схожи, но от русского отличаются чрезвычайно. В той деревне русский язык не знали. Двое в деревне как-то понимали и говорили — председатель колхоза и парнишка лет десяти-двенадцати в избе, где нас разместили. Потому там и разместили, что мальчишка за переводчика был. Где он русский язык выучил, мне не ведомо.

Изба была невелика, но размещалось в ней много. На широкой лавке спали хозяин с хозяйкой. На русской печи престарелые родители хозяина. Возле лавки вповалку на полу дети, трое или четверо. Возле двери лежала свинья с поросятами. Так они все жили, а тут еще мы, большая группа парней и девушек. Спали мы на полу между хозяйскими детьми и свиньями. Плотно мы избу заселили.

Из небольшого тамбура выход на крыльцо. Двор не мощеный и деревом не застлан. Грязь. С крыльца спустишься, считай, что по колено провалился. Умываться надо с крыльца, подвешен там на трех цепях большой котел. В него воду нальешь, котел наклонишь, вода через край плеснет. А ты ее на себя, умываешься.

Мылись деревенские жители в своих банях. Топили бани редко, это было событием. С баней увязывались некоторые особенности причесок марийских женщин. Волосы у них от природы роскошные, черные, блестящие. Женщины волосы длинно растили и в хитрые прически закручивали. Перед этим в бане промывали. Кислым молоком мыли, травами ополаскивали. Сама женщина со своими длинными волосами плохо справлялась, другие женщины помогали. Потом прическу делали. Чтобы не распадалась прическа, ее клеем укрепляли, сверху смазывали. Клей из копыт и костей домашних животных варили. Вроде столярного клея и пахнет так же, пока не засохнет. На готовую прическу для красоты женщины еще монеты накладывали, клеем прихватывали. Надолго прическу строили, работа какая! С полгода-год прически носили. Головы, конечно, чесались, много всего под клеем разводилось. Так ведь красота без жертв не бывает, всем известно.

Одежда у марийских женщин своеобразная, как, впрочем, и у мужчин. Женщины в качестве украшений монисто из монет носили, вроде тех, что у цыганок. У иных много монет было, в пять-восемь рядов. И какие монеты, музейные коллекции. Идет такая женщина по деревне, как экспонат ценный, для стороннего глаза диковинный. Да откуда там сторонний наблюдатель?

Не просто мне пришлось в этой деревне. Говорю о себе, потому что я оказался среди своих соучеников самым рафинированным. В походы родители меня еще не отпускали, рос под присмотром городской мальчик из интеллигентной семьи. Соученики были опытней. Техникум имел статус союзного, учились у нас немало сельских парней и девушек. Среди возникших у меня проблем была, например, такая. Привозили на двор свинью, на наших глазах ее кололи и разделывали. Части туши забрасывали в котел, заливали водой, добавляли картошку, варили, солили. Готово. Не мог я это есть. Таскал с печи хозяйские зеленые помидоры, разложенные для дозревания, и ел их с хлебом. Еще пил молоко. На этом дивном сочетании и протянул положенные нам две недели в деревне.

***

Александр Борисович П., профессиональный военный в звании полковника, оказался в заложниках по собственному простодушию. В армии занимал высокую должность, обещавшую в близкой перспективе генеральское звание. Но уволился в запас, чтобы заняться бизнесом. Умный, энергичный и контактный, ростом под два метра и могучего телосложения, он имел шансы на успех. Действительность не подвела, дело свое построил быстро. Бизнес набирал обороты, появились серьезные деньги, Александр Борисович обрастал знакомствами.

Как-то один из новоявленных приятелей, обратив внимание на потрепанные Сашины «Жигули», предложил ему свой не новый, но респектабельный «Мерседес». «Стоит машина без пользы, а тебе по рангу впору». Александр Борисович «Мерседес» взял, дружеская же услуга. Катался некоторое время, удовольствие получал. Только однажды пришел к нему владелец «Мерседеса», новый друг, и спросил, какая его доля в бизнесе Александра. Очень Александр Борисович удивился и хотел тот «Мерседес» вернуть, да поздно. По понятиям уголовного мира привязан он был подарком. Новый друг авторитетным «вором в законе» оказался. Не помогли Александру ни персональная охрана, ни спортивная закалка. Отвезли его за город, в подвал поместили, на стул посадили. Руки закованы, ноги привязаны. Для начала стали над его головой бутылки бить.

Выкупили Александра Борисовича друзья. Тоже из уголовного мира, порядки знали. Бизнес Александр Борисович не бросил, но постепенно свернул. С год от пережитого отходил. Сначала смотреть на него страшно было, так человеку душу поломали. Сейчас полностью жизнь свою перестроил. Опять уважаемый человек, высокий чиновник.

***

Наше общество ускоренно и своеобразно проходит стадии развития. От социализма — к развитому социализму, от развитого социализма, с развалом Советского Союза — к дикому капитализму, и от дикого капитализма невероятно быстро — к империализму. Когда в начале девяностых в России появились «новые русские», ими был воспроизведен и честно пройден путь российских нуворишей дореволюционного периода, с богатством напоказ, с безмерным самодовольным размахом. Труден путь от бахвальства до хлебосольства.

В 1995 году в составе случайной группы я оказался в Мадриде. Мой приятель Павел Б., скороспелый миллионер, пригласил с собой на подписание большого контракта. Дел у меня тогда не было, я полетел. Нас было шестеро, включая переводчика. Организовано было по первому разряду: залы для VIP-персон в аэропортах, машины к трапу самолета, пятизвездочный отель на центральной улице испанской столицы. Разместились в номерах с видом на центр, пошли в ресторан. Рыбный ресторан, потому что рыбная кухня в Испании хороша, изобильна и безопасна. Это был, безусловно, один из лучших и самых дорогих рыбных ресторанов Мадрида.

Сколько может съесть нормальный человек? К нам этот вопрос не относился. Было заказано по шесть порций всего, что нашлось в меню ресторана: креветки и тигровые креветки, лобстеры и лангусты, устрицы и виноградные улитки. А также все имевшиеся виды рыбы, кальмары и прочее. Закуски, само собой. Единственное, что было обойдено вниманием, так это омары. Только потому, что поедание омаров — ритуал, не всякому понятный и не для всякого посильный. Нас обслуживали все наличные официанты. На сдвинутые столы ставили блюда в два ряда, потом рядом пристроили еще столы и также их обставили. В ресторане, когда мы появились, были посетители. Оживление, которое мы внесли, заставило публику забыть о своей еде и смотреть на наши упражнения. Я бы их не осуждал: подобные развлечения выпадают редко. Почти все, что было нами заказано, осталось нетронутым.

Контракт мы тогда не подписали. В последний момент, после тяжелых ночных обсуждений, не сошлись с потенциальными партнерами в понимании деталей. Человека того, моего приятеля, нет в живых. Но еще раньше не стало его денег.

***

Григорий Яковлевич Лейзерович, ученый, доктор наук, профессор, лауреат, лежал в больнице после проведенной ему операции. Я и еще несколько его учеников отправились учителя проведать, поддержать, ободрить. Помещен был Григорий Яковлевич в одну палату с двумя другими больными того же профиля. Придя, застали мы необычное волнение и выслушали рассказ: сосед Григория Яковлевича по палате взял с его тумбочки бутылку кефира, вылил в утку другого коллеги по несчастью, и выпил. Оказался сосед шизофреником, у него приступ произошел, больной же человек. А у того больного, утку которого так необычно использовали, с сердцем плохо стало. Больные люди!

***

Спрятался в горах Киргизии Хайдарканский ртутный комбинат. Там производят ртуть. Вначале из ртутьсодержащего минерала киновари путем механических, физических и химических преобразований готовят ступпу, некий полупродукт производства ртути, тонкодисперсную смесь мельчайших капелек ртути и мелкой пыли сложного химического состава. Затем для выделения ртути ступпу тщательно перемешивают с известью, как говорят специалисты, «отбивают». Эта операция производится в большом чане: загружают ступпу, засыпают известь, и мешают, долго-долго. Все просто и понятно, если не принять во внимание три обстоятельства.

Во-первых, чан стоит на улице под открытым небом, а температура воздуха летом в тени доходит в тех краях до сорока пяти градусов.

Во-вторых, пары ртути испаряются, и тем интенсивней, чем выше температура окружающей среды.

В третьих, ртуть и ее соединения накапливаются в организме. Накапливаются в костях, но более в головном мозге. Следствием этого является то ли распад связей между нейронами в мозгу, то ли нарушение проводимости сигнала. Не специалист, не знаю. Но в короткий срок утрачивает человек способность мыслить.

Встретил я на этом комбинате женщину-лаборанта. Год она ступпу с известью толкла. Потом перевели на другую работу: не любили у нас в стране такое понятие — «профессиональная вредность», а потому не могли ей инвалидность определить. Имя свое женщина помнила, счет до ста знала, таблицу умножения до десяти не путала. Пожалуй, все. Было ей лет около сорока. Жалели ее, пристроили пробы из печи отбирать. Справлялась.

***

На Среднеуральском медеплавильном заводе в городе Ревде случай произошел. В отражательную печь прыгнул мужчина, печевой. Это должность такая «печевой». Есть в производстве меди передел, дразнением называемый. Это когда в печь березовые бревна забрасывают, тем самым добавляя восстановитель для нормализации медного расплава. Из него черновую медь производят, а ее потом уже в чистовую медь переделывают. В ходе этого дразнения мужчина и прыгнул. Очевидцы рассказали, только шипенье короткое послышалось, и дымок нехарактерный поднялся. Все, нет человека, ничего не осталось, даже пепла. Следствие было, сказали, по семейным причинам человек жизни себя лишил. Я на той печи дня через два оказался, мне рассказали.

Если Вам не приходилось бывать на своде отражательной печи в медном производстве, то представьте себе большое огороженное пространство, в центре которого провал. Там кипит огонь, прорываются газы. Увидеть это не просто, потому что все закрывает сизо-серая пелена удушливого сернистого газа. Ест глаза и не дает дышать. Дышат через противогаз, только маску снимают, а освободившийся конец шланга заворачивают, «соску» делают. Дышат ртом, зажав «соску» зубами. А глаза не прикрыть, с маской на лице много не наработаешь. Тело, конечно, защищаешь, костюм войлочный, шляпа тоже войлочная. На лице темные очки, не от газа, от выбросов. Такая картина характерна для всей нашей пирометаллургии.

Много лет назад на этих производствах работникам соки бесплатно выдавали. Без нормы, сколько хочешь. Потом сократили, только газированную воду оставили. Стоят установки для производства газированной воды, сатураторные тележки. Баллон с углекислым газом через редуктор подключен, и вода подведена. Открыл кран, вода потекла, газом насыщенная — пей. Чтобы забористей вода была, соль в нее можно добавить, блюдца с солью на тележках стоят. Бросишь соль в стакан, пузырьки углекислого газа укрупняются, ученые говорят «коалесцируют». Вода вспучивается пузырями, как кипит, тогда ее пьют. Выпил воды, и дышать вроде легче. Если производство побогаче, там еще молоко рабочим полагается. Правда, так было. Сейчас, возможно, хуже, лучше вряд ли.

Вблизи заводов, которые сернистый газ сбрасывают, всегда тяжелая атмосфера. Когда дожди идут, у женщин колготки расползаются. Колготки сернистый газ впитывают, адсорбируют, газ на колготках с водой сернистую кислоту образует, она ткань разъедает. У людей в тех местах дерматиты, экзема и аллергия. Но живут и работают, куда же податься.

***

В уральскую шахту, известную как Дегтярский медный рудник, я спускался из интереса, вроде как на экскурсию метров на шестьсот под землю. Дали мне куртку шахтерскую и каску с фонарем, на пояс нацепили аккумулятор, в провожатые диспетчера выделили. Зашли мы в клеть, она больше грузового лифта в жилых домах. Двери у клети решетчатые, сквозь них на спуске-подъеме стены видны. Опускались долго. Когда вышли, в тоннеле оказались, по нему пошли. Дальше как в книгах пишут — штольни, штреки, забои. По тоннелю вагонетки с рудой ходят. В лифт вагонетки закатывают, наверх поднимают. Вода по центру тоннеля стекает, специальное для нее русло организовано. Короче, образцово-показательное хозяйство. Потому сюда начальство водят.

Когда Президент США Ричард Никсон к нам в страну приезжал, его туда тоже привезли. Диспетчер, который мне рудник показывал, и его должен был сопровождать. В одном из забоев шурф подготовили, до половины пробили и остановились. Ждали, когда Никсон появится. День ждали, другой. Никсон на третий день приехал. Принимал не мой сопровождающий, сменщик его. Они поочередно Никсона караулили. Позже сменщику дали Орден Октябрьской революции, а моему сопровождающему орден «Знак Почета», пониже статусом, не он же принял высокого гостя.

***

Шумный центр Москвы. Тихая неприметная улочка имени известного советского архитектора, которой в реформистские девяностые вернули данное ей в 17 веке название. Среди сотен подобных ей выделялась ранее разве что близостью к некоторым историческим или знаковым местам, вроде известного особняка Лаврентия Павловича Берии, что на углу Садового кольца и бывшей улицы Качалова. Там расположен институт, известный как ВНИИ кодирования информации. Я часто приезжал в этот институт, и история, которую хочу рассказать, разворачивалась на моих глазах.

Вниманием эта улочка оказалась окружена в восьмидесятые годы в связи со строительством на ней современного, по тогдашним меркам, большого дома. Кирпичными фасадами цвета топленого молока, большими окнами полированного стекла и подъездом, в котором неминуема охрана, он сразу демонстрировал свою принадлежность к высшему обществу. От улицы дом отделял аккуратный двор, выполненный в стиле городского дизайна, и ажурная ограда. Два этажа дома предназначались для Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева: один — ему с женой, другой — их дочери Галине Леонидовне с семейством.

В квартире Генсека шли отделочные работы. Супруга Леонида Ильича, Виктория Петровна, участвовала в обсуждении. Для оформления спальни остановила выбор на тисненых английских обоях. Обои доставили в дом. Здесь они пропали. Как это произошло на объекте особого внимания объяснить не мог никто. Что делать? Обои оказались сняты с производства, найти их в остатках не удалось. Доложить о случившемся наверх не смел никто. По этой причине нельзя было просить Викторию Петровну изменить выбор.

От безысходности ситуации доблестная советская милиция при надежной поддержке чекистов сделала беспрецедентный ход: на закрытое совещание собрали главных криминальных авторитетов столицы. Коим был предъявлен ультиматум — или обои будут возвращены в обусловленное место, или… Впрочем, зачем или? Обои были найдены и положены. В отведенный для этого срок. Как обещано, дело не расследовали, ушлых воров не искали и потому, ясное дело, не нашли.

Обои наклеили с большой тщательностью. Вскоре в доме справляли новоселья.

***

Мой товарищ Костя женился во второй раз. Новая жена носила то же имя, что и первая, но была лет на двадцать пять моложе ее. Пристрастия имела тоже другие: если первая жена интересовалась живописью, то вторая любила собак. Вклад второй жены в семейный уют составила собачка мужского пола системы той-терьер. Знаете, такие маленькие и тощенькие, как их ни корми. Женщины считают этих собак очаровательными, мужчины — плюгавыми. Однако той-терьер был мужчина, а мужчины, как известно, своим делиться не любят. Не захотел той-терьер Костины права на свою женщину признать, и ничего, что она Косте жена. Чтобы твердо закрепить собственное мужское главенство, заимел он обыкновение Костины вещи помечать. Ну Вы знаете как помечают свое собаки. Костя терпел, потому как жену любил с ее причудами и ее вещами. Только однажды пришел Костя домой после очередной теплой встречи в боевом настроении. И когда песик пописал на Костин неосторожно на стул повешенный фирменный пиджак, Костя не выдержал.

Справедливости ради нужно заметить, что противники были во всех отношениях не равны. Собачка против Кости не тянула. Собачка была мала, а в Косте метр девяносто. Собачка была необразованна, а за Костей еще со времени социализма стояла Сорбонна и несколько иностранных языков. Наконец, пес был по строгой мерке тунеядец, а Костя номенклатурный работник с высоким статусом. Осознав все это, Костя решил действовать: пошел к тому месту, где лежала подстилка любимой жениной собачки, и от всей души и могучего мужского желания то место пометил.

Две недели бедный песик ходил по стенке и ел только в темноте, когда в доме засыпали. Он все понял. Не хозяин он в доме, не хозяин. Куда собаке до человека?!

 ***

Громадное и тяжелое, в стиле русского барокко, здание нашего научно-исследовательского института разметало свои фасады, как крылья старой птицы, по двум тихим улочкам центра Москвы, какие были еще возможны до середины 90-х. В течение ряда лет в одном из его длинных коридоров на двери ничем не примечательного кабинета висела небольшая табличка «Старший научный сотрудник академик Юлий Борисович Харитон». Удивительно сочетались масштаб и скромность этого человека — выдающегося физика-теоретика, одного из основоположников отечественной ядерной физики, научного руководителя Советского атомного проекта, Лауреата Ленинской и трех Государственных премий СССР и трижды Героя Социалистического труда.

***

Перед Мамисонским перевалом последним селением было местечко Калаки., где мы остановились на несколько часов перед подъемом. Воздух в горах свежий, аппетит отменный, есть всегда хочется. Пошли к ближайшей сакле купить съестного. Я, моя жена и еще две девушки. Подходим и видим такую колоритную картину — мужичонка в меховой шапке ишака привязывает. Я к нему: «Байрай! Здравствуйте! Нельзя ли купить сыру и хлеба?» Тот отвечает приветливо: «Дабон хорз! — мол, доброго дня. — Сейчас спросим, я здесь тоже гость из Грузии». Нашли хозяйку. Передал ей новый знакомый нашу просьбу, она кивнула и отошла обмыть для нас от рассола головку сыра. Пока она это проделывала, мужчина показал мне на хозяйку: «Она осетинка, я грузин, а ты русский». И бросился меня обнимать. Мне было приятно. Люблю встречать хороших людей.

***

Кажется, жить только начал, а принимаешься трясти свою память, и столько сыплется. Наверное, это свойство сознания — уплотнять впечатления и, спрессовывая их во времени, приводить к личностному «я», как к единой точке отсчета.

Принято считать, что поколения сменяются через двадцать-двадцать пять лет. Ну, а если считать не годами, а событиями? Что произошло на моем веку, с момента моего появления? Родившись в первый послевоенный год, я застал наследие войны — безногих инвалидов, туловище на подшипниковой кустарной тележке. Застал карточную систему распределения и дело врачей периода культа личности. Помню атрибуты того времени, портреты, пластинки, газеты. Помню лица и поведение людей, принадлежащих той эпохе. И разоблачение культа помню. Для меня Февральская и Октябрьская революции были так же далеки в сознании, как свержение монархии во Франции в начале девятнадцатого века. Только-только завершившаяся война, которая по большому счету в период моего появления еще не завершилась, была для меня далекой историей. Я измерял время продолжительностью своего существования, как у Григория Остера попугаем измеряли удава, и по отношению к этой единице измерения все сколь-нибудь значимые события были далеко.

А затем события пошли косяками, и время уплотняло события. Помню первый в моей жизни реактивный самолет. Играл с ребятами возле дома. Дом двухэтажный, крыт жестью. Вдруг лист жести с грохотом летит. Мы разбегаемся, где упадет? Не падает. Потом узнали, что это был испытательный полет военного истребителя. Мне было десять лет, когда запустили первый искусственный спутник Земли, и четырнадцать лет, когда полетел Юрий Гагарин. Я помню телевизоры КВН с водяными линзами, такой стоял у моей двоюродной тетушки в Москве. Цветное телевидение тоже вошло в жизнь на моей памяти. В моем поколении в обиходе появились фломастер и шариковая ручка. По времени с распадом Союза совпало появление спутниковых телефонов-чемоданчиков у власть предержащих и у бандитов. Мой пейджер был одним из первых в столице, как и сменивший его чуть позже мобильный телефон. Компьютер изменил наше самосознание, Интернет — восприятие пространства.

Время ускоряет события, события меняют картину мира. Что несет технический прогресс обществу в будущем?

 

Оригинал: http://s.berkovich-zametki.com/2018-snomer3-bshvec/