1
— Сергей Петрович, я вам все-таки напомню, что вы — психотерапевт. И тем не менее вы считаете, что колошматить ремнем молодую женщину на первом свидании, пусть даже у нее дома, это нормально? — от возмущения у Зои Владимировна покраснели кончики ушей. — Чем вы тут занимаетесь, уважаемый доктор, средневековым колдовством или обычным шаманством? Вы понимаете, что, когда там… — заведующая отделением с силой ткнула пальцем вверх, и, если бы на пути этого пальца вдруг встретился потолок, он, не задумываясь, пробил бы его насквозь, — …когда там узнают о ваших методах лечения, то нашу клинику попросту закроют?
— Не узнают и не закроют, — седоволосый доктор Семушкин сидел за столом напротив Зои Владимировны и грел руки о теплый стакан с чаем. — Кстати, кто вам пожаловался? Олька, наверное, да?
— Не Олька, а медсестра Ольга Васильевна, — с явно учительскими нотками в голосе поправила пожилого врача Зоя Владимировна. — Сергей Петрович, вам не стыдно за свои, мягко говоря, варварские методы?
— Еще чего!..
— И вам не жалко больных?
Доктор Семушкин сделал большой глоток чая и улыбнулся своим мыслям.
— А чего их жалеть-то? Кстати, тот, кто должен побить женщину ремнем… ну, этот… как его?.. — Сергей Петрович едва ли не с осуждением взглянул на заведующую отделением и нехотя закончил, очевидно, не найдя более мягкого слова, — в общем, он трус.
— Не трус, а нервнобольной, — тут же откорректировала Зоя Владимировна. Она уже вспомнила, что пять раз увольняла доктора Семушкина, и ее гнев явно поостыл. — Кстати, какой у него диагноз?
— Тараканы в голове его диагноз. Три года назад мужик вернулся из командировки и застал свою жену с любовником. Тот его здорово поколотил…
— Любовник? — удивилась Зоя Владимировна. — А почему не муж любовника?
— Мужья только в анекдотах побеждают. С тех пор Саша Федоров до холодного ужаса боится всех красивых женщин. Заметьте, не мужчин, а именно женщин. Вот вам, голубушка, Зоя Владимировна, и весь диагноз.
— А зачем бить ремнем другую женщину?
— Катю Сойкину? Она же красивая. А Саше Федорову нужно наконец победить свой страх. Хотя Катю еще нужно суметь поколотить, ведь Саша, я бы сказал, болезненно интеллигентный человек.
— Ну, знаете ли, это не оправдание, ведь…
— Перестаньте, пожалуйста, Зоя Владимировна, — отмахнулся старый доктор. — Моя бабушка прошла медсестрой четыре войны и была добрейшим человеком. А я — тогда, в пятилетнем возрасте — самым отчаянным хулиганом. И я мог запросто довести бабушку до слез. Однажды она не выдержала, поймала меня, повалила на диван и избила ремнем. Как вам такое, а?..
— Очень плохо поднимать руку на ребенка.
— Вот вы ничего и не поняли, — по лицу старого врача скользнула грустная улыбка. — Перед тем, как отколошматить меня ремнем по попе, бабушка положила свою руку на эту попу. Понимаете, кому из нас досталось несоизмеримо больше?.. Потом бабушка сидела на диване и, зажав ладонь между колен, плакала. А я смотрел на нее и вдруг понял, что ни за что не вырасту настоящим хулиганом.
— Вы думаете, что ремень сыграет такую же роль с этим… с бывшим мужем из командировки?
— Я этого не говорил. Саше Федорову нужно просто преодолеть себя.
— А эта женщина, которую он… ну, это… в общем, ремнем… О ней вы подумали?
— О Кате?.. — старый доктор отвел взгляд от напряженного лица заведующей и принялся изучать крохотную лужицу чая на столе. — Зоя Владимировна, во-первых, Катя сама вызвалась мне помочь, по доброй воле, так сказать. Во-вторых, у нее самой гораздо более тяжелый диагноз — Катя не выносит, когда рядом с ней говорят такие слова, как «муж», «мужчина» и однокоренные с ними, например, «мужественный». Она начинает дерзить и высмеивать собеседника, и в лучшем случае дело кончается обычным скандалом. Как вы понимаете, женщина с таким заболеванием — самое несчастное существо на свете.
— А как вы собираетесь помочь ей?
— Никак, — Сергей Петрович вдруг резким движением стер ладонью чайную лужицу на столе. — Давно доказано, что женщина с таким диагнозом неизлечима, понимаете?.. Просто неизлечима, и все.
2
Через полчаса Зоя Владимировна стояла возле окна в своем кабинете, нервно курила и смотрела, как ссорится на автобусной остановке парочка средних лет. Мужчина то и дело старался отвернуться от своей спутницы, та восстанавливала позицию и снова что-то сердито кричала ему в лицо. Наконец мужчина не выдержал и быстро пошел прочь. Женщина догнала его, рванула за рукав, но мужчина не остановился. Тогда женщина принялась колотить его кулачком по широкой спине.
«Все мы бабы неизлечимы, — подумала Зоя Владимировна и резким движением затушила сигарету в пепельнице. — И почему-то только у нас нет шансов выздороветь… Обидно, честное слово!»
3
Катя рассматривала в зеркале свое отражение и не то чтобы была недовольна им, а просто старалась не думать о том, что ей нет еще тридцати, что когда-то она хотела иметь трех ребятишек и что женская красота — это только угол наклона дороги на пути к главному — к женскому счастью. Но счастье Кати перечеркнули три большие, самоуверенные и толстые буквы: «муж». После двухлетней семейной жизни с институтским сокурсником все самое нехорошее, самое темное и самое беспросветное сосредоточилось для Кати именно в этом коротком слове. Она ненавидела его с холодной, отчаянной решимостью. Она ненавидела его днем, ночью, на работе, дома и даже на природе возле умиротворяющего пламени костра с купающимся в нем котелком безумно вкусно пахнущей ухи.
— Безнадежный ты человек, Катька, — уже не раз слышала она. — А самое главное, радости в тебе нет. Как же ты, дура, дальше жить-то будешь?
«А так и буду, — решила Катя. — Главное, я права. Главное, что я знаю, что все мужики — сволочи, а там — что Бог даст».
Катя перевела взгляд на косметический набор на туалетном столике.
«Значит, этот тип… ну, который сейчас придет, трус, — подумала она. — Ну-ну, посмотрим, кто кого ремнем выпорет».
Она улыбнулась внезапно пришедшей в голову идее и решительно взялась за макияж. В ход пошли самые темные тональные кремы, и уже через пару минут из зеркала на Катю взглянула незнакомая мулатка.
«Мало!» — подумала Катя.
В чемодане под кроватью она нашла маскарадный черный парик и проткнула его двумя «рожками», не пожалев для этого пары старых расчесок. «Рожки» она закрепила шпильками и резинками.
«Ну и как?..»
Катя замерла перед зеркалом. Из его глубины на нее смотрел довольно живописный «чертик».
«Нужно еще немного поработать над образом, — решила Катя. — Чтобы сразу в предынфарктное состояние мужика вогнать, чтобы его до печенки пробрало. В общем, добро пожаловать на курс психотерапии, трус несчастный».
Стрелки настенных часов показывали половину первого. До прихода «несчастного труса» оставался всего час. Настроение Кати, к ее удивлению, не было таким уж боевым, но и отпускать «долгожданного» гостя просто так она не собиралась…
4
…Когда Катя открыла дверь, она увидела бледного мужчину с круглыми от страха глазами. В одной руке он держал огромный букет цветов, в другой — какой-то жалкий, явно детский ремень. Мужчина стоял на пороге квартиры неподвижно, как столб.
Катя и Саша встретились взглядами. Лицо Саши дрогнуло, страх, делающий его неподвижным и почти неживым, вдруг уступил место недоумению. Потом удивлению. А потом, сначала робкой, но все более уверенной улыбке.
«Что это с ним?» — тоже удивилась Катя.
Сашка засмеялся. Потом — захохотал. Смех сложил его пополам, и он едва не ткнулся головой в живот Кати. Та отступила на шаг.
— Извините, — с трудом, сквозь смех выдавил Сашка. Он поднял глаза, но едва взглянув на физиономию смуглого «чертика» снова зашелся бурным смехом. — Ой, не могу!.. Ха-ха!..
— Водички дать? — иронично спросила Катя.
— Пока… нет… — простонал Сашка. — Ой, мамочки!.. Простите!
— Ничего, я потерплю. А вы тут долго передо мной выступать собираетесь?
Смех бросил Сашку на колени. Он выпустил из руки ремень, а второй протянул Кате цветы.
— Это… вам.
— Шутите? — Катя не забыла об иронии. Ведь перед ней был мужчина, она хорошо помнила это и собиралась довести свою роль до конца.
— Какие тут… могут быть шутки?
— А почему вы меня не боитесь? Хотите, я вас съем?
Сашка икнул. Смех буквально душил его, и, уже порядком обессилев, Сашка оперся на руки.
— Вы тут своими карачками всех соседей перепугаете, — сказала Катя и посторонилась. — Вы вот что, вы в квартиру заползайте. Вас затащить или вы сами сможете?
Сашка быстро закивал головой и двинулся вперед. Катя подобрала брошенный ремень и слегка стукнула им Сашку по спине.
— Быстрее, пожалуйста, мужчина, вы не у себя дома.
Сашка упал носом в половичок, дернул ногой и буквально захрюкал от смеха…
5
Последние страницы в истории болезни Александра Михайловича Федорова и Екатерины Степановны Федоровой (урожденной Сойкиной).
«Понимаете, доктор, последние семь лет я каждое утро просыпаюсь рядом с Катей, и каждое утро меня тянет в улыбку. Она ведь так и осталась для меня смешным “чертиком” с грустными донельзя глазами. Наверное, для того чтобы победить страх, его нужно застать врасплох. Я уже сто раз спрашивал себя, а “чертика” ли я тогда увидел, или все-таки то, что было там, за этой дурацкой маской? Кстати, а почему я вообще смеялся-то? Этого толком не поняли ни я, ни вы. В общем, то, что случилось со мной на пороге Катиной квартиры, рационально объяснить просто невозможно. Я же не гениальный поэт Пушкин с его бессмертным “я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты”. В этом, наверное, и есть вся суть, доктор. Все получилось, как у гениального Пушкина: я увидел красоту, я понял какую-то таинственную ее суть и засмеялся от радости. Ведь если красота не дарит радость, то зачем она? Ну, а остальное, я имею в виду свои карачки, это уже из-за дурацкой слабости моего характера…»
«Понимаете, доктор, наверное, суть в том, что Саша прощает меня каждый день… Каждое утро он гладит меня по голове, говорит добрые слова, смеется и целует в щеку. Он прощает мне то, что я давно не помню, еще то, над чем я готова посмеяться сама, и даже то, чего никогда не случится, пока он рядом со мной. Наверное, Саша самый храбрый и самый отчаянно добрый человек на земле. Саша знает про меня всё. Он даже три раза видел меня совершенно голой ночью на кухне (что-то вкусненького захотелось), и я родила ему двух детей. Но я каждый раз удивляюсь его отчаянной смелости. Для Саши нет ничего невозможного. И он всегда был таким…
О себе. Да, я замужем, но ни разу за эти семь лет я не назвала Сашу “мужчиной” и уж тем более “мужем”. Я забыла свое отношение к этим дурацким словам, но все-таки никогда не произношу их вслух. Вы ведь отлично знаете, доктор, что я — неизлечима…»
