Среди российских женщин, которых с полным основанием называют музами выдающихся французов, есть одна, бесспорно затмевающая по значимости остальных. Ее зовут Дина Верни́. Писали и пишут о ней немало. Однако, чаще всего, ограничиваются перечислением узловых моментов ее биографии, а то и повторяют какие-то соблазнительные неточности.
Между тем, жизнь Дины Верни́ — своеобразное олицетворение эпохи. Она прошла через весь двадцатый век, и 20-й век прошел сквозь неё. Ее судьба не раз пересекалась с судьбами многих замечательных людей. Поэтому самый верный способ увидеть и понять настоящую Дину — обратиться к тем, кто шел с нею рядом или наблюдал за ней издалека.
1.
Яков Айбиндер был пианистом. Хорошим пианистом. И жена была ему под стать. А сестра вообще оперная певица.
Жили они в Кишиневе — центре Бессарабской губернии Российской империи. Будущее представлялось ясным и в значительной степени определенным. Но — 1917-й грохнул серпом и молотом, и привычный мир рассыпался. В следующем году Румыния прихватила Бессарабию, объявив ее своей исторической территорией. Так нежданно-негаданно Айбиндер стал румынским гражданином. В 1919-м у Якова с женой рождается дочь, которую назвали Диной. Что делать? Как жить дальше? Оставаться с румынами? Но в памяти местных евреев до боли отчетливо отпечатался кровавый кишиневский погром 1903 года.
А там, в России — революция, друзья, народная власть, светлые горизонты. И Айбиндеры перебираются в Одессу. Довольно быстро, однако, выяснилось, что вблизи дела обстоят совсем не так весело, как казалось издали. Сначала был лютый голод. Потом — НЭП, народ оживился — торговля, грабежи, какие-то предприятия, которые сегодня возникнув, назавтра лопаются. И вписаться во всю эту вакханалию, найти в ней своё — приличное — место, очень сложно. Тогда-то Яков вспомнил, что у них есть румынские паспорта.
В 1925-м мама, папа и дочка пересекают границу, но поворачивают не в сторону бывшей родины, а в противоположную — на Варшаву. А оттуда уже рукой подать до Франции. И вскоре Айбиндеры оказываются в Париже.
Глава семьи нашел работу практически сразу. Это была пора расцвета немого кино. Народ валом валил на картины. Но чтобы оживить беззвучное изображение, додумались сопровождать демонстрацию фильмов музыкой. В стороне от экрана, за не всегда настроенным инструментом, сидел пианист, которого называли тапёром. Не существовало никакой специально написанной музыки, никакой партитуры. Всё зависело от тапёра. По ходу фильма он должен был, мгновенно реагируя на развитие кинодействия, выдавать музыкальный аккомпанемент. И не ошибаться, чтобы, например, не порадовать зрителей плясовой, когда на экране — похоронная процессия.
Само собой разумеется, что пианист должен был владеть большим репертуаром и быть отличным импровизатором. Яков как нельзя лучше подходил для этой роли.
В свою очередь, хороший тапёр слыл серьезной приманкой для публики, на него специально шли. Владелец кинозала не мог этого не ценить, что естественно отражалось на оплате. Жена Якова тоже не даром ела французские булочки, ее частные уроки музыки пользовались успехом. Итог — семья вскоре сняла жильё в районе, где жила столичная богема. Здесь у Якова появилось много интересных знакомых, и как-то само собой его квартира превратилась в своеобразный литературно-художественный салон.
А как же Дина? Парижский воздух подействовал на нее так, как и следовало ожидать. В 1934-м ей уже пятнадцать, она яркая, красивая девушка. Отлично учится в лицее, то есть на последней ступеньке средней школы. И у нее совершенно четкая программа в жизни — через два года университет, а затем работа, на которой она будет заниматься — своей любимой химией.
Дина Верни́
Как-то друг отца, архитектор Жан-Клод Дондель, увидел Дину на вечеринке — и восхитился. Среди его знакомых был известный скульптор Аристид Майоль. Почему бы не предложить эту девушку ему в натурщицы? У нее ведь изумительная фигура! Он поделился своей идеей с родителями старшеклассницы. Те удивились — зачем? И потом — ей некогда. Дондель настаивал: позировать можно после уроков. Спросили Дину. Никакого восторга она не проявила. В ее планы никак не входило с бухты-барахты стать моделью. После долгих обсуждений всё же пришли к решению — попробовать.
И Дондель пишет Аристиду письмо: «Я встретил девушку, которая является живой скульптурой Майоля. Вы обязательно должны увидеться с ней!»
Заметки на полях. Аристид Майоль не был этническим французом. Он из каталонской части страны, прилегающей к Пиренеям. За горами — большая испанская Каталония, а на французской стороне только узкая полоска. Но и язык, и традиции, и культура — те же, что у соседей. Родился Аристид в небольшом городке Баньюльс, в 1861 году. Семья фермерская, выращивали виноград. И родители не сомневались, что сын будет заниматься тем же. Но тот и во сне, и наяву видел себя только художником.
В 20 лет он отправляется в Париж учиться живописи. Получилось не сразу, жил впроголодь, но своего добился. Первые работы — под влиянием Поля Гогена. Он показал их своему кумиру. Тот похвалил, но посоветовал направить свой талант на декоративное искусство. И Майоль открывает в Баньюльсе мастерскую по изготовлению гобеленов. Начинание приносит его создателю и успех, и деньги. Казалось, всё идет просто замечательно. Он женится — на одной из своих мастериц, крестьянской девушке Клотильде Нарцис, у них рождается сын.
Но гобелены абсолютно не то, о чём он мечтал. И Аристид уходит от декоративности в прямо противоположную область — пробует себя в скульптуре. Сначала небольшие терракотовые фигурки, а затем полноценная работа из камня — «Сидящая женщина». Моделью для нее послужила Клотильда.
Его творения заметили. В начале наступившего 20 века с А. Майолем знакомится немецкий дипломат и небедный человек Гарри Кесслер. Он на 30 лет станет опекуном талантливого каталонца. Весной 1908 года он взял его с собой в поездку по Греции. Там его подшефный был ошеломлен и покорен безупречными формами античных статуй. В его последующем творчестве это найдет прямое отражение — не забывать эту впечатляющую красоту и силу, когда спешишь откликнуться на современные веяния.
С первого дня, когда Аристид взялся за резец, объект его вдохновения — женское тело. Все его скульптурные работы — только женщины, и только ню — обнаженная натура.
В 1934-м он уже один из когорты признанных мастеров...
Майоль. Автопортрет.
…Аристид Майоль отдыхал в своей мастерской в Марли-ле-Руа, недалеко от Парижа, когда ему доставили письмо Донделя. У него как раз сидел гость, его друг, знаменитый писатель и будущий нобелевский лауреат Андре Жид. Майоль вскрыл конверт, пробежал глазами текст и зачитал его вслух. После чего выдал тираду, которую Андре в тот же день, вернувшись домой, занес в свою тетрадь: «Модель! Модель… Какого дьявола, что я буду делать с моделью? Когда мне нужно кое-что проверить, я иду на кухню, где нахожу свою жену, снимаю с нее сорочку — и вижу готовый мрамор».
Интересно! Получается, что Майоль не нуждался в натурщице! И что же, он отверг предложенную архитектором Дину Айбиндер? Чтобы разобраться в ситуации, оглянемся на пару лет назад.
Упомянутый выше граф Кесслер — удивительная фигура, сын гамбургского банкира и ирландской красавицы. Жил, в основном, в Берлине и Веймаре, хотя его гостиной была вся Европа. Высокообразованный, дипломат и писатель, известный покровитель искусств. Его знали все, и он знал всех. Он сделал очень многое для развития европейской музыки, театра, изобразительного искусства.
В 1933-м, когда в Германии пришли к власти нацисты, он покинул родину и уехал в Париж, а потом на юг Франции, где и скончался в 1937-м. Граф вёл дневники, которые долгое время считались утерянными. Нашлись они сравнительно недавно и были опубликованы, в том числе, на английском. Второй том — «Berlin in Lights: The Diaries of Count Harry Kessler (1918-1937) — нас как раз интересует.
Дневниковая запись: вторник, 15 апреля 1930 года. Кесслер в Баньюльсе. Пришел в студию Майоля, которая в нескольких километрах от городка. Аристид показал ему рисунки, сделанные его новой моделью, юной парижанкой, и признался, что любит ее — всю, от головы до пят. Рисунки графу понравились.
Пятница, 16 мая 1930 года. Марли-ле Руа. «Мадам Майоль проводила меня в студию, где Майоль представил меня его «модели», Люсиль Пассаван, которая только что оделась после сеанса. Я не нашел ее очень красивой… Но она выглядела смышленой…»
«Поскольку его жена пристала ко мне, как пиявка, я сказал Майолю, что хочу посмотреть в сарае, в каком состоянии формы для отливки бронзовых фигур. И вышел, оставив их троих в студии».
Майоль прибежал вслед. По ходу разговора Кесслер пригласил его отправиться к нему в Веймар, отдохнуть — надо же когда-нибудь заняться и здоровьем.
— А можно, с нами поедет мадемуазель Люсиль, но чтобы об этом Клотильда не знала? — попросил Майоль.
В этом чувствовалось что-то трагическое, замечает Кесслер. Аристиду было в это время 69. Клотильда со своей неуемной ревностью пресекала все попытки завести приличную модель. Она устраивала скандалы. И всем этим отталкивала Майоля.
Завершив визит, Кесслер на своей машине отвез Люсиль из студии в Париж и по дороге узнал ее историю.
Девушка из низших слоев среднего класса. В сорок лет ее мать вышла замуж за двадцатилетнего парня. Люсили тогда было 16. Жизнь в доме стала для нее невыносимой. И она ушла, куда глаза глядят. Перебивалась, чем могла. В 1928-м устроилась к Майолю как модель. В следующем году стала его любовницей. В 1930-м ей было 20.
Безусловно полезная информация из дневников Гарри Кесслера.
Люсиль легко понять: она убила сразу нескольких зайцев. Получила материальную основу существования. Стала не только натурщицей, но и ученицей у знаменитого художника. А их связь делала ее положение достаточно устойчивым.
Конечно, они вдвоём поехали в Веймар — Майоль сразу, она — спустя несколько дней. К тому же, она оказалась одаренной — и в рисунке, и даже в скульптуре. И начала участвовать в выставках. Но — до поры, до времени оставалась моделью. В том же 1930-м Аристид начал фундаментальную работу — скульптурную группу «Три нимфы», которую окончательно завершит лишь в 1938-м. Для центральной фигуры композиции позировала Люсиль.
Вернемся теперь к письму Донделя. В 1934-м Люсиль по-прежнему в поле зрения Майоля. Ревности у Клотильды не убавилось. И тут появляется предложение о некой «русской Дине». Спрашивается, нужна она ему?
Естественно, о всей этой кутерьме, о закулисных сценах и деталях родители Дины никакого понятия не имели. Дондель кое-что знал, но далеко не всё. Однако как человек настойчивый, он не отстал от своего друга до тех пор, пока тот не сказал: ладно, приводи.
Первый взгляд, брошенный Мастером на девушку, решил дело. Поразительная фигура, близкая к античным образцам — исключительно пропорциональное сложение, широкие бедра, высокая грудь. Майоль понял, что будет ее ваять, лепить, он мгновенно влюбился в нее как в прообраз своих будущих скульптур.
Дондель поставил условие: никаких контактов, кроме рабочих. Аристид дал слово. И Дина стала моделью 73-летнего Мастера.
2.
В декабре 2008 года Дина Верни́ дала последнее в своей жизни интервью — американской журналистке Susan Stamberg из NPR — National Public Radio. Вспоминали начало пути. Девочке приходилось позировать по три часа подряд, больше трудно было выдержать. А вам платили? — спросила Сьюзан. Конечно, иначе я бы этим не занималась — как о само собой разумеющемся, заявила Дина. (Надо заметить, что получала она 10 франков в час — больше, чем в те годы зарабатывал шахтер или строитель). Два года я оставалась одетой, хотя была готова раздеться в любой момент, а он не предлагал. Видно, был застенчивым — сообщила бывшая модель журналистке.
(Это утверждение вряд ли точно. То есть, сначала Аристид рисовал ее — вернулся к рисунку и живописи, причём изображал действительно одетой. Но уже в 1935-м он приступил к работе над первой большой скульптурой, для которой Дина служила моделью — «Гора». Что означало массу эскизов, набросков, лепку и так далее, и всё это с обнаженной натуры).
Во многих интервью Дина Верни́ подчеркивала, что быстро поняла, насколько нужна Мастеру. Между ними установились дружеские отношения. Она не только позировала, она проникалась пониманием искусства. А он, Майоль, тоже изменился. Живость и непосредственность натурщицы повлияла на выразительность его скульптур. В них появились внутренняя экспрессия («Гора») и даже движение («Река», «Воздух»).
И всё-таки не будем забывать: основное время Дина проводила не в студии. А вокруг бушевала жизнь — насыщенная, интересная жизнь довоенной Франции.
Как раз в эти годы возникло движение временных молодежных объединений. На каникулы девушки и парни покидали города и создавали коммуны — где-нибудь подальше от цивилизации, чтобы пожить в свое удовольствие. Происходило это под девизом: «Назад к природе!» А если конкретнее — долой одежду! В коммунах предпочитали ходить голышом.
В 89 лет, в интервью Сьюзан Стемберг, Дина Верни́ сформулировала свое кредо так: «Мы обнажались без всяких проблем. Нагота более целомудренна, чем что-либо еще».
Да, для неё это было незабываемое время. Тогда, в 1937-м, Дина проводила лето в молодежной коммуне в Вильнев-сюр-Оверс, на севере Франции. Одним из идейных вдохновителей этой акции был Пьер Жаме (Pierre Jamet). Лет на десять старше своих подопечных, он уже считался классным фотографом. Он снимал походы и обеды, происшествия и развлечения, но больше всего — Дину.
Вот несколько снимков того периода.
Дина и Жаме
Дина обнаженная
Портрет Дины, 1938 год
В то же время, Пьер не только снимал. Он создал вокально-инструментальный ансамбль «Группа восемнадцатилетних» — из «коммунаров». Эта группа гастролировала по стране и была необычайно популярна среди молодежи вплоть до начала Второй мировой войны. Дина участвовала в ансамбле с первого дня его создания. Именно в нём она познакомилась с красивым парнем, которого звали Саша Верни́. Вспыхнула любовь. На эту пару стоило посмотреть. Они поженились в 1938-м.
Заметки на полях. Саша Верни не был выходцем из России. Он родился во Франции в 1919-м, они одногодки с Диной. Выходцами из России были его родители — мать из Киева, отец — из Одессы. Они эмигрировали во Францию еще в 1911-м. Конечно, Саша свободно владел русским. Фамилия его отца — Верный. Когда ее написали латинскими буквами, получилось Vierny. Осталось поставить ударение на последний слог — и французский вариант фамилии готов. Кстати, в одном из интервью Дина заметила, что ее фамилия по мужу — Верная.
Когда они встретились в ансамбле, она уже была студенткой химического факультета Сорбонны, а он — никем. То есть, школу закончил, а то, что фотографировать любил, так это хобби. Но самая заветная мечта, которая в нём таилась — стать ветеринаром.
Правда, пока мечта еще не осуществилась, он пытался куда-нибудь пристроиться. Попробовал себя в качестве воспитателя в начальной школе. Быстро понял: учительское поприще не для него. Пошел в натурщики. А тут — война. Саша скрывался от немцев в Париже, участвовал в Сопротивлении.
Однажды, еще до оккупации, Дина привела мужа посмотреть, как идет ее работа со скульптором. Дина позировала обнаженной, а Майоль лепил. Саша во время сеанса молчал. А потом высказался: да, он до тебя не дотрагивается. Но — он любовно лепит твоё тело, твои формы, он нежно поглаживает их. Это выглядит так, будто он гладит тебя!
Он откровенно ревновал. Возможно, именно это стало причиной того, что произошло дальше.
В 1945-м Саша, наконец, реализовал свою мечту — поступил учиться на ветеринара. Хобби, однако, не отпускало. Тогда он одновременно подал заявление в знаменитую парижскую киношколу. И — остался там.
А дальше — блестящая карьера кинооператора. Сначала вспомогательная должность ассистента. Недавний выпускник той же школы режиссер Ален Рене снимает документальный фильм «Ночь и туман». Эта лента — об Аушвице, в ней цветные натурные съёмки перебиваются чёрно-белыми кадрами из архивов.
Рене и Верни́, режиссер и оператор, составили замечательный союз единомышленников, они понимали друг друга не то, что с полуслова, а вообще без слов. Среди снятых ими вместе десятка художественных фильмов — шедевры мирового кинематографа «Хиросима, любовь моя» и «Прошлым летом в Мариенбаде».
Работал Саша и с другими постановщиками. В 1985-м его пригласил к сотрудничеству известный и весьма оригинальный английский создатель авторских лент Питер Гринуэй, с которым он проработал до своей смерти в 2001 году. Одна из их картин, имевших огромный успех — «Повар, вор, его жена и ее любовник». Гринуэй до сих пор живет в Амстердаме.
А Саша Верни́, яркий представитель французской новой волны, вошел в историю как один из самых талантливых кинооператоров 20 века.
Кинооператор Саша Верни́
3.
Война застала всех врасплох. Майоль работал над новой скульптурой — «Гармония», которая должна была стать вершиной его творчества. Гармония человека и природы, женского и мужского начала, внешнего и внутреннего мира. Моделью для этой выразительной фигуры, юной и мудрой одновременно, служила Дина.
Немцы вошли в Париж.
В 1940-м Аристид увёз свою семью из столицы в родные места. И предложил Дине ехать с ними. Он намерен был продолжать работу. Ситуация выглядела очень сложной. Про еврейский вопрос уже знали. Родители Дины имели румынские паспорта, отец надеялся, что их не тронут — Румыния сотрудничала с Германией. Но у дочери такого паспорта не было. Саша никакой защиты представить не мог, ему самому надо было прятаться, он уходил в боевое подполье. И Дина уехала с Майолем. Он поселил ее в отдельном домике в своей студии-усадьбе, расположенной в холмах, в трех километрах от Баньюльса.
Сидеть бόльшую часть дня без дела, даже в райском уголке, было не в характере этой целеустремленной девушки. И осторожно, потихоньку, она выходит на общение с людьми из Движения сопротивления.
Дина слишком приметная, слишком яркая, чтобы ее не заметили. Местная, помогавшая оккупантам французская полиция засекла ее и арестовала. Майоль мгновенно нанял адвоката, который доказывал, что полиция ошиблась: ее приняли за другую. Поверили — отпустили. (Сколько это стоило?) Но со следующим арестом, в 1943-м, получилось трагичнее — Дина попала в руки гестапо. Здесь адвокатов не признавали. Битком набитая камера в парижской тюрьме Френ, откуда два пути — расстрел или депортация в лагерь.
Майоль в отчаянии. В поисках спасения он вспоминает про своего бывшего ученика Арно Брекера. Арно сейчас в фаворе. В прошлом году нацисты организовали его выставку в Париже, Аристид на ней присутствовал. Патриоты вменили ему это в вину. Но…
Но этот немецкий парень — потрясающий скульптор. В конце 20-х — начале 30-х он жил в Париже, брал уроки у него, Майоля. Потом вернулся в Германию, оформил Имперский стадион к Олимпиаде 1936 года в Берлине, поставил там монументальные статуи. Выполнил массу бюстов, в том числе, Гитлера и Геббельса. Фюрер его очень ценит, зáмок ему подарил. И есть еще одна ниточка, довольно оригинально связывающая его с Арно. Когда тот приехал в Париж в 1928-м, ему безумно понравилась тогдашняя модель Аристида — Деметра, та, что была до Люсиль. И она уехала с ним. А потом, через несколько лет, гречанка Деметра Мессале стала женой Брекера. Так что не может быть, чтобы Арно не помог.
И Майоль пишет ему письмо.
Несмотря на бесспорное влияние Арно Брекера в высших нацистских кругах, дело стопорилось на каждом шагу. Разные начальники разных отделов имели разные мнения; те, от кого зависело решение, не подчинялись тем, кто хлопотал за узницу. Понадобилось полгода, чтобы вызволить Дину. Шесть месяцев провела она в гитлеровском застенке. Никогда потом она не вспоминала об этом эпизоде своей жизни.
За что же ее задерживали? Были разные поводы. Обратимся к основному.
После того, как в Германии начался нацистский беспредел, многие немецкие интеллектуалы — и не только евреи — нашли убежище во Франции. Затем устремилась туда и художественная интеллигенция из других европейских государств. А когда в июне 1940 года Франция капитулировала перед Гитлером, все они оказались в ловушке. В Париже и на большей части страны хозяйничали эсэсовцы и гестапо, и лишь на юге — марионеточное правительство Виши (и то — до ноября 1942-го). Надо было как-то спасать попавших в беду беженцев — евреев и неевреев, простых людей и тех, чьими именами гордилось человечество.
И нашлась организация, которая взялась за эту неимоверно сложную и опасную работу. Во главе ее стоял американец Вариан Фрай. Спасти — значило помочь покинуть страну. Одним из возможных способов побега являлся тайный переход через Пиренеи в Испанию. Дина Верни́ занималась этим в районе Баньюльса. Занималась, благодаря своему шефу — выдающемуся гуманисту Аристиду Майолю. А задания получала от Вариана Фрая.
В мемориальном Музее Холокоста в США хранится документ — письмо Фрая от 1967 года одному из бывших коллег. Он упоминает в нём Портбу (Portbou) — городок по ту сторону границы, в Каталонии. Там начиналась уже испанская железная дорога. И напоминает про путь «Аристид Майоль — Дина Верни́», исходным пунктом которого служила студия скульптора. Фрай пишет: «Я уверен, вы помните, что мы отправляли определенных беженцев в студию Майоля, и то, что Майоль сам показал Дине Верни́, его добросердечной юной модели, пешеходную тропу через Пиренеи до Портбу, и то, что в безлунные ночи Дина проводила беженцев по этой дороге через горы, обходя французские пограничные патрули».
Вариан Фрай
Заметки на полях. Вариан Фрай не был официальным представителем правительства США.
Сын обеспеченных родителей, он кончил Гарвард. Прекрасно знал древнегреческую литературу. Работал журналистом и издателем. В 1935-м отправился в Берлин и за месяц пребывания там столкнулся с массовыми случаями избиения евреев и издевательств над ними. Вернувшись, опубликовал статью о виденном в Нью Йорк Таймс, на которую, однако, почти не обратили внимания.
Когда Германия развязала Вторую мировую войну и в июне 1940 года прибрала к рукам Францию, группа единомышленников, куда входил Томас Манн, создала в Нью Йорке Комитет Экстренного Спасения выдающихся деятелей европейской культуры и евреев. Члены Комитета понимали, что евреям грозит уничтожение. Комитет решил отправить своего представителя в гущу событий. Выбор пал на Фрая — он владел французским и немецким.
Собрали 3000 долларов, и Вариан буквально выбил с помощью Элеоноры Рузвельт 200 американских виз, которые ее муж не хотел давать. Составили краткий список тех, кого предстояло вывезти в США. Привязав пачку долларов к ноге, Фрай купил билет на самолет и, таким образом, уже в августе 1940-го оказался в Марселе.
Слух о прибытии американца с визами мгновенно разнёсся по городу. С утра выстроилась длинная очередь к отелю, где он поселился. Вариан принимал гостей в своем номере, точнее — в туалете. Он открывал кран, чтобы шум бегущей воды заглушал возможную прослушку. Визы быстро кончились, а поток беженцев казался нескончаемым. Между тем, Фрай обнаружил за собой слежку.
Тогда он принял неординарное решение. Создал официальную организацию, которую назвал Американский центр помощи, и зарегистрировал её во французских пронацистских властях. Снял для неё отдельное помещение. Теперь у него была «крыша» — как для легальных, так и нелегальных операций. Он пытался добыть визы других государств, чьи консульства были в Марселе. Кое-что удавалось. Но всё равно, самым трудным было отправить людей. И пока искали такие возможности, их прятали на вилле Air-Bel.
Всё остальное, что делали Фрай и его группа, было нелегальным. Использовали корабли, идущие в Италию — подсаживали на них своих «пассажиров» с поддельными документами. Под видом демобилизованных солдат отправляли мужчин на французских транспортных судах в Африку. Но самым перспективным путём считался переход через Пиренеи. Там, за горами, лежала нейтральная Испания, а за ней — нейтральная Португалия. Границы были закрыты и с французской, и с испанской стороны. Поэтому нужны были удобные проходы и надёжные проводники.
Первую операцию осуществил сам Вариан Фрай уже в начале своей деятельности. Вместе с Леоном Баллом он провел через Пиренеи группу, в которую вошли известный австрийский писатель-еврей Франц Верфель, Альма Малер-Верфель, Генрих и Нелли Манн и Голо Манн, сын Томаса Манна. Вариан при этом помогал нести вещи.
В дальнейшем появилось несколько направлений. Сборные отряды, конечно же, не могли быть многочисленными. Не будем забывать — в основном, по горным тропам шли пожилые, нередко обессиленные люди. Наибольший вклад в их спасение внесли Ганс и Лиза Фиттко. Они разведали и использовали исключительно эффективный маршрут через Пиренеи. Благодаря им и другим проводникам за кордон переправили около 2200 беженцев. Дина Верни́ тоже внесла свой вклад.
Команда спасателей, которую собрал Фрай, была удивительной и по составу, и по работоспособности, и по методам решения проблем. Американка Мириам Девенпорт знала многих в Марселе. Другая американка, Мэри Джейн Голд, богатая наследница, финансировала операции. Молодой ученый Альберт Хиршман — светлая голова. Бывший карикатурист из Вены Билл Спира (Билл Фраер) изготовлял фальшивые документы, неотличимые от настоящих. А вице-консул США Хайрем Бингхем (Hiram Bingham IV) ставил на них печати да еще и визы выдавал — всё это втайне от консула, который был против Фрая и того, что он делал.
Приходилось менять валюту на черном рынке, сотрудничать с гангстерами, даже использовать для тайных встреч марсельские бордели. И всё это — ради достижения главной цели. На обращения Фрая в госдепартамент и к Госсекретарю США за помощью никто не ответил. Правительство Соединенных Штатов не хотело осложнять отношения с Германией.
Кончилось тем, что французская полиция арестовала Фрая и выслала его из страны в 24 часа. Госдеп и консул поддержали это решение. Всего 13 месяцев продолжалась миссия Вариана Фрая. А сколько сделано! Спасено около 4000 жизней. Одно перечисление имён спасенных может составить значительную часть Словаря выдающихся деятелей литературы и искусства 20 века.
Фрай выпустил книгу о своей эпопее («Surrender on Demand», 1945). За пару месяцев до его кончины, в 1967-м, Франция наградила его орденом Почетного Легиона. В 1994-м он стал первым американцем — Праведником Мира. О нём сняли документальный (1997) и художественный (2001) фильмы. В 21 веке его именем назвали площадь в Марселе и улицу в Берлине…
4.
После освобождения Дины из тюрьмы Майоль решил в целях безопасности отправить ее на Лазурный Берег, в первую очередь, к своему давнему другу Анри Матиссу в Ниццу. Пусть поработает там моделью, и ей будет хорошо, и ему.
Матисс принял ее с удовольствием. Недавно перенесенная тяжелая операция ограничила его в движениях. Во время сеансов он сидел на кровати и делал наброски, а Дину просил не шевелиться. Но они разговаривали на самые разнообразные темы, «модель» оказалась достойной собеседницей, и они прониклись взаимной симпатией.
Потом Дина некоторое время позировала жившему в соседнем городке Пьеру Боннару, отличному колористу. Он велел Дине не сидеть на месте, а, наоборот, двигаться, то есть жить обычной жизнью. Немножко странное задание, учитывая, что модель была обнаженной. Но итог получился классным.
И снова Ницца, где ее ждал сюрприз. Матисс вдруг загорелся идеей создать полотно «Олимпия Матисса» — в противовес знаменитой картине Эдуарда Мане. Модель — естественно, Дина. Слухи об этом дошли до Майоля, и он, на всякий случай, поинтересовался: сколько времени уйдет на воплощение «олимпийского» проекта? А услышав: «шесть месяцев» — попросил Дину срочно вернуться в Баньюльс…
Олимпия, картина Мане
Между тем, лето 1944 года принесло высадку союзников в Нормандии, и германская армия покатилась назад, в своё осиное гнездо. Это была победа — и скорбь по тем, кто не дожил до неё. Нацистский смерч, который пронесся над Европой, не обошел стороной юную француженку Айбиндер-Верни́. Румынские паспорта не помогли ее родителям. Их отправили в Аушвиц…
И была еще одна потеря у Дины — не смертельная, но очень ощутимая. Саша… Он вышел живым и невредимым из Сопротивления, но их дороги разошлись.
Остался один человек в жизни Дины — не родной, но близкий, почти как родной. Аристид Майоль. Он ее защитил и спас от гибели. Однажды он сказал ее отцу: «Ты ее сделал, а я тот, кто ее изобрел». И уточнил: «Я нарисовал ее еще за 20 лет до ее рождения». Об этой фразе Дина вспомнила в 1996-м году в интервью английской Independent. Между ними существовала незримая духовная связь. Может, что-то более глубокое — недаром Пикассо боялся духа Майоля.
Но тот держал данное слово, не прикасался к Дине. Даже Клотильда поняла, что ей волноваться нечего. И всё-таки… Немецкий скульптор Арно Брекер после войны, в мемуарах, так охарактеризовал те письма, в которых Аристид просил помочь вызволить его модель из тюрьмы: «Я понял, что это были письма любящего мужчины, личная жизнь которого разрушена до основания».
Значит… любил. Тайно, держал это в себе. Понимала ли это Дина? Не будем гадать, но женщины обычно такие вещи чувствуют.
А события развивались непредсказуемо. Майоль попал в автокатастрофу, и 27 сентября 1944 года его не стало.
Теперь Дина осталась совсем одна. Но она точно знала, что ее будущее не будет связано с химией. Она уже прочно вошла в совершенно иной мир.
Обычно, касаясь этого сложного момента в биографии Дины, восклицают: Майоль завещал ей все свои творения, вплоть до самых маленьких рисунков! Однако это не так.
Аристид был нормальным человеком. Жена получила не только их дом, но и массу связанных с ней лично работ — ведь она не раз служила мужу моделью. И сыну он тоже оставил немало. Другое дело, что бόльшую часть своего творческого наследия Майоль действительно завещал Дине Верни́. Почему — понять нетрудно. Во-первых, она молода и энергична. Во-вторых, на его глазах любознательная девушка из пассивной натурщицы превратилась в тонкую ценительницу — шла ли речь о живописи, графике или скульптуре. Кроме того, он видел ее решительный характер, ее контактность, а также искреннее признание выдающегося уровня его творчества. Поэтому он был уверен, что она сумеет распорядиться его наследием наилучшим образом.
И не ошибся.
Забегая вперед — в 1952-м скончалась Клотильда, а затем и её сын, и всё, что хранилось у них, перешло к Дине, включая усадьбу-студию в Баньюльсе. Она открыла там музей.
Но это будет позже.
А тогда помог Матисс. Он подсказал своей несостоявшейся Олимпии хороший выход: собирать и покупать рисунки, картины и другие произведения — с тем, чтобы открыть галерею. И дал для нее ряд своих работ. В свою очередь, Боннар подарил написанную с Дины Le Grand Nu Sombre — «Большую печальную обнаженную». Откликнулись и другие. Кое-что приобрела и она сама на скопленные деньги.
Конечно, можно было бы продать пару-тройку майолевских работ и жить припеваючи. Но для Дины такой поворот событий был абсолютно неприемлем. Её высокий моральный подвиг — она не продавала работ своего благодетеля, наоборот — приобретала, пополняла собрание.
Галерея Дины Верни́
Галерея, открытая в 1947-м на улице Жакоб, оказалась успешной. Сказалось многое — громкие имена авторов выставленных работ, круг знакомых хозяйки и её предприимчивость. Но не только. Был еще один немаловажный фактор. Чтобы понять, о чём идет речь, дадим слово современнице.
Франсуаза Жилό, молодая художница, увидела Дину Верни́ в парижской студии Пабло Пикассо в 1946-м — та как раз была занята поиском экспонатов. Через два года Франсуаза станет возлюбленной Пабло (который старше её на 40 лет). А пока она просто его хорошая знакомая. И она точно схватила суть Дины: «Она впечатляла царственной осанкой. Она была больше, чем муза, она была жрицей искусства».
О Пикассо в этой ситуации Жило пишет с насмешливым удивлением: «Он был почтителен и предупредителен, словно очарованный ее шармом и властью. Если бы он не боялся мести со стороны духа покойного Майоля (надо сказать, что Пикассо был суеверным), он наверняка выразил бы свое восхищение более открыто».
А насчёт себя Жило честно созналась: «Я бы хотела подружиться с Диной, но ее триумфальная женственность сделала меня робкой».
Что ж, триумфальная женственность — это серьезно…
В 1949-м Дине — 30. Уже 30. И она принимает мудрое решение — создать семью. Любопытно, что ее избранником становится скульптор (!), Жан Серж Лоркен (Jean Lorquin). Он талантлив и на пять лет моложе ее. В том же году у них рождается первый мальчик, а в 1957-м — второй. По чьей инициативе Жан и Дина впоследствии расстались, неизвестно, но она вырастила прекрасных сыновей.
Справедливости ради, надо отметить, что Дина пыталась найти себя в искусстве. Две попытки — отыскать такую нишу, где смогла бы проявить свой артистический дар. Увы, обе оказались бледными.
Первая — кино. Сыграла одну-две эпизодических роли. Глянцевые журналы почему-то не бросились помещать ее фото на своих обложках. Отнеслась к себе самокритично. Правда, пользу извлекла. Насмотревшись, как мучается помощник режиссера в поисках нужного реквизита — кареты 18 века, предприняла вояж по провинциальным городишкам Италии и Франции и собрала отличную коллекцию старинных экипажей. После чего стала сдавать их в рент киностудиям.
Вторая попытка связана с поездкой в СССР. Она приобрела там работы художников советского андерграунда — в этой акции был и художественный, и коммерческий расчёт. Но одновременно увлеклась полуподпольной авторской песней. Вспомнила, с каким успехом она выступала в свои юные годы. Почему бы не попробовать снова? И вернувшись в Париж, не только исполнила, но и записала многие из привезенных песен. Не сразу, но поняла — поезд ушёл. Да, получилось, вроде бы, неплохо. Но в сравнении с теми, кто в Союзе, с тамошними исполнителями, она безусловно проигрывала. Они — органичны, они — в теме, в подходе. Они — свои. Это их жизнь. А она, как ни крути — чужая.
Что ж, она умела отступать. Тем более, что пора было заняться главной целью ее жизни — поднять как можно выше наследие Аристида Майоля.
В 1964 году Дина Верни́ убедила Андре Мальро, министра культуры в правительстве де Голля, принять в дар народу Франции 20 скульптур Майоля, с условием разместить их в саду Тюильри. Сад — по сути, огромный парк, протянувшийся почти на километр в центре Парижа. Статуи установили в самых престижных местах.
Этот, на первый взгляд, неожиданный шаг Дины имеет свою предысторию.
В конце 19 века во Франции, да и во всём мире, получило широкую огласку так называемое Дело Дрейфуса. Сотрудник французского Генштаба, капитан Альфред Дрейфус был осужден военным судом на пожизненную ссылку как германский шпион. Поскольку он был евреем, покатилась волна антисемитизма. Явно сфабрикованные «доказательства» вызвали сомнения в законности договора. Многие деятели культуры выступили в защиту Дрейфуса и требовали пересмотра дела. Однако их не только не слушали, а даже арестовывали.
И тогда в газете «Аврора» появилась знаменитая статья Эмиля Золя «Я обвиняю!» (ему дали за это год тюрьмы). Рядом с ним среди защитников Дрейфуса стоял известный романист, эссеист и критик Октав Мирбо. В 1899-м он выпустил роман «Сад пыток», в котором обнажал лицемерие и продажность отдельных кругов французской элиты. Мирбо, которого Лев Толстой считал самым ярким писателем современности, был давним поклонником творчества Аристида Майоля. Они переписывались. В начале 20 столетия, когда подлог был раскрыт и Дрейфус оправдан, Майоль писал в одном из писем Октаву:
«Чего я хотел бы, так это чтобы мне предоставили сад, большой сад; и я бы немедленно наполнил его статуями, которые воздают славу жизни и творениям Эмиля Золя — на вечные времена, среди цветов… Я ведь тоже садовник, ты знаешь».
Спустя полвека, Дина осуществила мечту художника. Не знаю, упоминалось ли имя Золя в обращении к министру, но я уверен, что ее дар — дань памяти всем, кто защищал вечно гонимый народ — тот, к которому и Дрейфус, и она имели честь принадлежать.
Тюильри ознаменовал только начало. Дальше предстояла большая и трудоёмкая операция — создание Музея.
Место для него Дина присмотрела заранее — на Rue de Grenelle (улица Гренель). Под № 61 находилось осыпавшееся от времени здание 18 века. Его называли Отель Бушардона. В нём однажды Дина занимала номер. Перед домом — охраняемый национальный памятник, напыщенный Фонтан Четырёх Времен Года. Его создал в 1756 году скульптор Бушардон. Фасад, поднимавшийся на высоту 4-х этажей, имел форму полукруга из неоклассических колонн и фронтонов, со скульптурными фигурами в нишах.
Точка на карте Парижа
А позади этого импозантного фасада располагались три строения, в которых более, чем за два столетия чего только не было! Монастырь, кабаре, рыбный рынок, фотоателье, квартиры, мастерские. Тридцать лет понадобилось Дине, чтобы выкупить эти здания, основать фонд, получить разрешение на реконструкцию, освободить здания от квартирантов, перестроить их и открыть музей.
Архитектор Pierre Devinoy, сохранив фасад, создал четырехэтажное изящное строение, полное света, из камня и стекла, содержащее 27 галерей. Под грубо обтесанными балками потолка входная галерея встречает вас спокойной белизной оштукатуренных стен с беспорядочно разбросанными работами из камня. Она заполнена шедеврами Аристида Майоля. В музее представлено полное собрание его работ.
А кроме этого — творения его современников и друзей. Есть Матисс, Боннар, Гоген, Роден, Сезанн, Дега, Пикассо и другие. Есть русский авангард, сюрреализм, дадаизм, французский примитивизм.
Дина в поздние годы
Музей был открыт в 1995-м в присутствии президента Франции Франсуа Миттерана. Оба сына Дины активно включились в руководство этой махиной, занялись и повседневными делами, и научными исследованиями. Их мама пристроилась жить там же — в отдельной комнате на верхотуре. Казалось бы, цель достигнута. Но…
Мы привыкли к тому, что музей — это государственная учреждение, отсюда и деньги на содержание, оплату сотрудников и прочее. А музей Майоля создало частное лицо, и это лицо не получало ни дотаций, ни вливаний, ни помощи. Зато у Дины были коллекции. Собственные. Она увлеклась коллекционированием в 14 лет — стала собирать автографы. Потом, в результате многолетних поисков в различных тихих местах, сумела создать уникальный набор старинных кукол со всеми атрибутами их «жизни». Это была одна из лучших в мире коллекций такого рода. Теперь предстояло с ней расстаться.
В конце 90-х на парижском аукционе Друо-Ришелье и лондонском Сотбис были проданы и куклы, и автографы. Между прочим, коллекция автографов тоже была далеко не простой. В ней, среди прочих, содержались письма Бодлера, Жерико, счета и записки Людовика XIV, переписка Тургенева и Флобера, письмо Альфреда Дрейфуса из тюрьмы Санта.
В итоге удалось выручить 50 миллионов франков, чем было обеспечено содержание музея.
Музей Майоля в Париже
Дина Верни́ ушла из жизни в январе 2009-го, накануне своего девяностолетия.
… Баньюльс-сюр-мер — небольшой городок на берегу Средиземного моря. Здесь впервые поселились греки еще до новой эры. Потом постепенно он стал каталонским. Пару столетий через город шла оживленная торговля между Испанией и Францией — табак и соль, сахар и рис, серебро, кожа, текстиль. Здесь жили рыбаки и виноградари. Сегодня он известен как центр подводного плавания и место, где можно насладиться редкими красными винами.
Возле городской мэрии растет жакаранда — высокое вечнозеленое дерево. Каждую весну оно расцветает огромными фиолетовыми цветами. В течение многих месяцев они не опадают, слегка подрагивая на ветру.
Рядом с ним стоит скульптура 17-летней Дины Верни́.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/2018-znomer10-kur/
