В ДАЛЁКОМ СЕНТЯБРЕ
Есть горожанин на природе.
Он взял неделю за свой счёт
И пастерначит в огороде,
И умиротворенья ждёт.
Семь дней прилежнее японца
Он созерцает листопад,
И блеск дождя, и бледность солнца,
Застыв с лопатой между гряд.
Сергей Гандлевский
Он дал разъехаться домашним
В том бесшабашном сентябре
И в одиночестве всегдашнем
Стал пастерначить во дворе.
Он горожанин по природе,
Но жить привык своим трудом.
Все близкие давно в разброде,
Скорей, в разъездах за бугром.
Его туда ничто не манит
С глухого дачного двора.
Весь день шаманит-мандельштамит
Вокруг осеннего костра.
И созерцая бледность солнца,
Давно не ропщет на судьбу.
Страну пузатого японца
Он видел в каменном гробу.
В халате с шелковою кистью
Стоит, смиренный, между гряд.
Шумите, осыпайтесь, листья!
Ополоумей, листопад!
Всё стерпит чистая бумага,
А жизнь тошнее, чем недуг.
Он – благо гибельного шага,
Но вспомнить это недосуг.
СЛУЧАЙ НА КОСЕ
Давай с тобой поедем на косу.
Когда-нибудь. Хоть в прошлом, хоть в былинном.
Не может быть такого в жизни длинной,
Чтоб вечно продолжался Страшный суд,
Чтоб лес был полон стреляных косуль…
Готов молить хоть Господа, хоть джиннов,
До старости ждать времени машину,
Чтоб чёрную покинуть полосу…
Сергей Главацкий
Пора, мой друг! Поедем на косу.
В тот дивный край, былинный-лебединый,
Ромашковый-фисташковый, полынный…
Там переждём лихую полосу.
Пускай без нас вершится Страшный суд,
Сметая в бездну нерадивых джиннов,
Крутых стрелков из затемнённых джипов,
Которые давно меня пасут.
Но лес был полон стрелянных косуль.
И мы стояли, как на поле брани,
На земляничной солнечной поляне,
Чуть уклоняясь от свистящих пуль.
И в скорбной тишине садясь за руль,
Я в сотый раз благодарил планиду.
Как повезло смышлёному пииту…
Давай с тобой махнём на Иссык-Куль!
КУКИШ В КАРМАНЕ
Говорили, что счастья не купишь.
Оказалось, что это обман.
Из кармана я вытащу кукиш,
Полюбуюсь – и спрячу в карман.
Татьяна Зубкова
Добротою меня не обкрутишь –
Заявляю тебе, сорванцу.
Из кармана я вытащу кукиш
И с любовью к лицу поднесу.
На меня понапрасну не пялься,
Можешь, парень, накликать беду.
Я большим выпирающим пальцем
Вновь по дуре-губе проведу.
Жизнь проходит в нужде и обмане.
В тёмном небе кружит воронье.
Шиш в кармане и вошь на аркане –
Это давнее кредо моё.
Не сложилось у песни начало,
Сколько пролито девичьих слёз.
Ведь всегда мне судьба отпускала –
Обалденную фигу под нос.
Но в душе не бывает смятенья
И тем более – жалкой мольбы.
Это хитрое пальцесплетенье –
Знак моей непутевой судьбы.
Не пришлось погудеть в ресторане,
Не беда, проживём без затей.
…И по кукишу – в каждом кармане –
Для себя и для близких друзей.
ВДОХНОВЕННАЯ НЕМОТА
Какое вдохновение – молчать,
особенно – на русском, на жаргоне.
А за окном, как роза в самогоне,
плывёт луны прохладная печать.
Александр Кабанов
Какое вдохновение – молчком,
не прибегая к желвакам жаргона.
Плывёт луна над синевой затона,
как роза в самогоне, за окном.
Да, нет, не так. Пусть роза, но в аи,
как в блоковской преамбуле сюжета.
Над кармою проходят дни мои,
в молчание, без слова и без жеста.
Над рваной картой или над нирваной
безмолвствует таврическая тьма.
Страданье немо, музыка нема
с разбитой перепонкой барабанной…
Ребёнок спит. И ты, моя дотёпа,
заснула, так колхидна и хрупка.
Сын от меня – мы это знаем оба,
и ни к чему анализ ДНК.
КРЫША ЭТОГО ДОМА
Крыша этого дома – пуленепробиваемая солома,
а над ней – голубая глина и розовая земля,
ты вбегаешь на кухню, услышав раскаты грома,
и тебя встречают люди из горного хрусталя.
Александр Кабанов
Крыша этого дома – вот уж полвека не полота,
Сочный кочан капусты объела позорная тля,
Ты выбегаешь, увидев разрывы коктейля Молотова,
А навстречу тебе грузины из горного хрусталя.
Как они грациозны, осанисты и незлобливы,
Смотрят орлиным взором на сотни лет вперёд,
Их не страшат нисколько всполохи и разрывы,
Встали, как стеклоблоки, загородив проход.
Вынь из своих запасов бутылочку «Цинандали»
Да погляди с улыбкой на дорогих гостей.
Как запевают стройно мцхетские санадзари,
И не слыхать в округе нашенских кобзарей.
В МОЛОДЫЕ ГОДЫ
Был помоложе – бился над квадратурой круга,
изобретал велосипед, перечитывал Мопассана.
Что изменилось? Пью активированный google,
перед компьютером выполняя асаны.
Александр Мельник
Всё мне в новинку. Пью активированный google,
давно позабыты привычные перепалки.
Помню до эмиграции – посылал меня в пятый угол
изобретатель велосипеда, живущий со мной в коммуналке.
И как всегда по утрам, после весёлой побудки
перед компьютером выполняю асаны.
Здесь мне уже не встречаются прежние полудурки,
впрочем, никто не читает классика Мопассана.
Этот студент филфака, так страстно любивший Кафку,
спорил со мной, бывало, веско и непреложно.
Как ему там живётся? Всё ли ему по кайфу,
или же всё по факу, да и это вполне возможно.
Но всё-таки наши диспуты я вспоминаю с восторгом,
Бельгия, словно бестия, способствует ностальгии.
Помню, ещё не вечер – между собакой и волком,
на коммунальной кухоньке мы уже никакие…
ТАК И ЖИВЁМ
Как сказал бы нам Эрих Мария Ремарк, –
чтоб протыриться в самую сущность вопроса
посреди президентов и прочих ломак,
надо выпить гранёный стакан «кальвадоса»…
Сергей Мнацакян
Эх, сказал бы я вам, незабвенный Ремарк,
Чтоб сумели протыриться в сущность вопроса.
Не понять до конца наш вселенский размах,
Даже выпив гранёный стакан «кальвадоса».
Веет полураспадом с забытых полей.
Мы набрались с утра, средь убогого быта.
И глядит очарованно Хемингуэй,
Непреклонный боец и ценитель «мохито».
Подходи-ка к столу, неприкаянный мент!
Брось служебную блажь – мол, не пью до обеда.
Двери с петель срывает мятежный Винсент,
Как обычно, с початой бутылкой «абсента».
Мы озябли в силках среднерусской зимы.
Ну, давайте взглянём беспристрастно и мудро,
У кого одолжить до получки взаймы?
Что не парень, то лох, что не девка – лахундра.
И пускай над страною кружит вороньё,
Нас вовек не сломать чужеродным вандалам.
Эх, ты, Венечка, горькое счастье моё,
На пустынном перроне с креплёным «агдамом».
МУЗЫКА ДУШИ
Мы брали – ну и перебрали,
Затих наш умный разговор…
О чём играет на рояле
Непросыхающий тапёр?
Дмитрий Мурзин
Я морщусь, а сосед икает,
Окончен философский спор.
Вновь что-то мерзкое играет
Невразумительный тапёр.
Он голову склоняет набок,
Педаль отчаянно давя.
Что знает этот местный лабух
О парадигме бытия?
Сосед, покуда не набрался,
Сказал насмешнику в упор:
– Сыграй, халдей, сонату Брамса,
Возьми тональность си минор.
Он заиграл без интереса,
Немного медля на низах.
…Но как звучало интермеццо
Под пятизвёздочный коньяк.
ВСЕ ВЫШЕ И ВЫШЕ…
А жизнь глядит в окно порханьем воробьиным
И веткой, что в грозу тук-тукает: впусти!
Натруженным мячом, что, слава богу, мимо,
И парочкой фигур – столкнулись по пути.
Наталья Новохатняя
Натруженным мячом играть мне нет резона.
Глянь-гляну из окна, и оторопь в груди…
Две парочки фигур воркуют так влюблённо,
Всего лишь миг назад столкнувшись на пути.
Мой музыкальный слух трепещет, как мембрана.
Бяк-бяк или прыг-прыг – какая благодать!
Пора, мой друг, пора с весёлым барабаном,
Как юный пионер, по улицам шагать.
Звяк-звякает карниз – вдали грохочут ливни.
О, сколько славных дел нам сделать предстоит!
И с каждым годом жизнь смелей и креативней
Пульсирует, пестрит и мелко дребезжит…
ПО ВОЛЕ ВОЛН
Дальше от гама дневного,
быта с мольбой и тоской
в лодочке тихого Слова
плыть бы слепою рекой,
чтобы не видеть причала,
чтоб, за собою маня,
музыка где-то звучала
и не спасала меня…
Сергей Пагын
Вдаль от родимого крова,
Снова ропща на судьбу,
В лодочке тихого Слова
Слабой рукою гребу,
Чтобы опять зазвучала
Музычка накоротке,
Так непривычно сначала
Правой… и левой руке.
Но не внимаю реченью,
Истине в зыбкой горсти –
Если плывешь по теченью,
Может, не стоит грести,
Чтобы в той темени нищей
Молча заплыть под мосток,
Вжаться в надёжное днище
И прикорнуть на часок,
Чтобы не видеть причала,
Чтобы, от бед заслоня,
Музычка сладко звучала,
Но не будила меня…
ПЕРЕД ВЕЧНОСТЬЮ
и – жизнь пролетела, как Юра
Гагарин над твердью земной.
пусть небо насупилось хмуро,
forever ты вместе со мной.
Евгений Степанов
последний червонец разменян,
расшатан непрочный остов.
года пролетели, как Герман –
и ёжику ясно – Титов.
на дачу повадились воры,
мне с ними тягаться слабо.
и что впереди? – nevermore,
подсказка из Эдгара По.
опять заблокирован сервер,
и ветром задуло свечу.
но всё же – forever, forever –
я, словно заклятье, шепчу.
пускай мне забвенье пророчат,
не зря затевалась игра.
в песочнице дружно хлопочут
детишки из племени Ра.
НОЧНОЕ ПРИДЫХАНИЕ
Давай на счете «два» с тобой вдохнём
И выдохнем на счёте «три-четыре».
Мы будем долго жить в одной квартире…
Давай на счёте «два» с тобой вдохнём!
Марина Сычева
День догорел. Давай с тобой вдохнём
На счёте «два». Но чур! – одновременно.
Пускай соседи сотрясают стены.
Давай с тобой, как следует, вдохнём!
Твой вдох проникновенен и глубок.
Литая грудь. В плечах косая сажень.
Хотя ты и курильщик с давним стажем,
Твой вдох проникновенен и глубок.
Головкою растрёпанной кивну,
Мы выдохнем на счете «три-четыре».
Будь посмелей! Ведь мы одни в квартире.
Головкою растрёпанной кивну…
Давай теперь с тобою помолчим.
Как хорошо сегодня подышали!
Нас слышали за стенкою? Едва ли…
Но всё-таки давай-ка помолчим.
ЛОМКА ИСЦЕЛЕНЬЯ
…забвеньем веет от потерь,
вспять льётся летоисчисленье,
и одиночество – не зверь
ломающий, но – исцеленье.
Олеся Рудягина
…года, как реки, рвутся вспять,
В смешные детские восторги,
Раскрыта синяя тетрадь,
Куда записываю строки,
Утих галдёж на небесах,
Пуста высокая обитель,
Мой ласковый и нежный – ах! –
Должно быть, маг и исцелитель.
Три утра начинался дождь,
А кажется, что все четыре,
Но ты меня давно не ждёшь,
В неясном зазеркальном мире
Забвеньем веет от потерь,
Хоть и бытует это мненье,
Что одиночество – не зверь,
А просто ломка исцеленья…
СМЫЧОК И СТРУНЫ
я ж не музыкант а дурачок
ничего про музыку не знаю
главное что струны и смычок
вот уже и музыка сквозная
Даниил Чкония
главное что струны и смычок
чтоб понять потребуются годы
но затем сограждане молчок
вот уже и первые аккорды
слышите звучит виолончель
словно ясным августовским утром
пролетает басовитый шмель
среди редкой поросли пюпитров
но понять не может инсургент
целый день промаявшись без дела
так устроен струнный инструмент
чтобы сердце плакало и пело
что с того а вроде ничего
или незначительная малость
было страшной мукой для него
то что людям музыкой казалось
и колки и струны и смычок
как это на деле интересно
что ты размахался дурачок
дирижёр берлинского оркестра
