Владимир Израилевич Кац родился в Одессе в 1949 году. В 1972 году окончил механико-математический факультет МГУ. Стихи начал писать с 1975 года, автор трёх поэтических сборников: «Путешествие» («Друк», Одесса, 2001 г.), «Культурный слой» («Друк», Одесса, 2002 г.) и «Разночтения» («Зодиак», Одесса, 2006 г.), печатался в журналах и альманахах Украины, Германии, США. В 2003 году стал победителем третьего Международного поэтического турнира в Дюссельдорфе. Скончался 9 сентября 2017 года.
СЛОВ ВДОХНОВЕННЫЙ ПОТОК
***
Не опускайте занавес!
Пусть длится эта пьеса,
и пусть несутся саночки,
и серебрится снег.
Не опускайте занавес!
звучит органа месса,
торжественно, осанною,
встречая новый век.
А ты высоким голосом
заводишь песню грустную
и поправляешь волосы,
ладонью снег стряхнув.
А ты высоким голосом
пронзительным и чувственным,
приветствуешь нескорую,
неблизкую весну.
***
Охоту к перемене мест,
Любовь к перестановке слов
Не отобьёшь в один присест,
Не наломав при этом дров.
Не выдаст Б-г, свинья не съест, –
И я потворствовать готов
Охоте к перемене мест,
Любви к перестановке слов.
***
Запах полыни и перечной мяты
На постоялом дворе.
Время текло, исчезая куда-то,
В том ледяном ноябре.
Двери скрипели, трещали поленья.
В демисезонном пальто
Ты вся продрогла. Увы, потепленья
Не обещал нам никто.
Пили горячий глинтвейн у камина.
Пар поднимался винтом.
Время летело чарующе мимо
И превращалось в ничто.
Только лишь к ночи в объятьях друг друга
Мы отогреться смогли.
А за окном выла белая вьюга,
Тлели в камине угли.
***
Целый час мы были счастливы –
cолнце, горы, лёгкий снег,
неприлично непричастные
на земной взирали век.
Непривычно отстранённые,
мы от суеты сует,
как наивные влюблённые,
познавали белый свет.
А когда затихла музыка,
день ушёл за горизонт,
жизнь обыденно-кургузая
предъявила свой резон:
список дел непритязательных,
долгий перечень долгов,
склоки, мелкое предательство,
ворохи ненужных слов.
Всюду муть. Желанной ясности
не найти ни там, ни тут…
Но зато мы были счастливы
целых шестьдесят минут.
***
Отмерьте двадцать метров
материи любви,
чтоб под осенним ветром
Запели соловьи, –
она всегда, поверьте,
и Вам, и мне к лицу…
Она ведёт не к смерти –
к счастливому концу.
***
Ни словом, ни взглядом, ни жестом
не выдам я чувства. Пройду
повесой с улыбкой воскресной
по первому тонкому льду,
подам тебе руку и точной,
изысканной фразой блесну…
Вот только какой уже ночью
никак, все никак не усну.
***
«Лета к суровой прозе клонят»,
меняя флейту на верстак,
и хоть всё так же сердце стонет,
хоть так же стонет, да не так.
И по ночам всё чаще снится
твой незатейливый наряд,
и, видит Б-г, в руках синица
милее стала во сто крат.
***
Солёный слоёный пирог
с начинкой из сыра сулгуни,
обжорство, сентябрь, полнолунье
и слов вдохновенный поток.
О чём же ты, милая лгунья,
мне хочешь сказать между строк?
Но, знать, не настал ещё срок
открыть свои карты Фортуне.
Незнанье – оно ж благодать,
а знанье, пожалуй, – отрава.
Налево свернёшь иль направо –
век воли уже не видать.
Ну что же, поднимем бокал
за то, чтоб я прямо шагал.
***
Не то нынче нетто,
и стало брутальнее брутто,
и кануло в Лету
последнее лето, как будто
и не было вовсе,
быльем поросло всё, что было.
Овсяная осень стреножит гнедую кобылу.
Ну что же, наточим ножи перед пьяной атакой.
Ты душу свою обнажи, когда я на Итаку
вернусь. А когда я вернусь? Да, пожалуй, не скоро…
Туда, где рассыпана грусть конца коридора.
***
Всё меньше междометий и метафор,
всё суше речь, расчётливее слог,
венков мелодий сладкозвучной арфы
уже я не кладу у Ваших ног.
От «музыки дождя», «рапсодий света»
сказать, по правде, я давно устал.
Как ни крути, пошло второе лето
с тех пор как пройден третий перевал.
***
Ну какой тебе толк от моих,
десять раз перечёркнутых строчек?
Так неточен прошедшего миг
в отражении слов-оболочек.
Ни волнения терпкую дрожь,
ни обиды тупую усталость
невозможно, поверь, ни на грош
передать, ни на самую малость.
***
Пью не спеша зелёный чай,
чуть скрипнул пол веранды.
Нет электричества. Свеча
Оплыла. Дух лаванды
не отгоняет комаров,
не следует рекламе,
и посреди ночных дворов
они кружат над нами.
***
Мы не знали с тобою тогда, что почём
и потом, что почём, мы не знали,
ночевали, укрывшись дырявым плащом
в продуваемом ветром вокзале.
Наша жизнь на непрочный закрыта замок –
чуть сильнее толкнёшь, и всё настежь,
и висит будто «вырванный с мясом звонок»,
да и карта идёт чёрной масти.
***
И горький привкус этой музыки,
и наших душ разгорячённость,
как будто связывали узами
прощение и непрощённость.
Качался грушей гуттаперчевой
над надписью: «Не стой под грузом!»
мой сон. И застывал доверчиво
бильярдным шаром рядом с лузой.
***
А время всё расставит по местам –
кому в гостиной быть, кому на кухне.
Ты успокойся, сосчитай до ста,
и, может, свет сегодня не потухнет.
И, может, скоро не пойдут дожди
(у нас в экстазе проломили крышу).
А, может, слабоумные вожди,
Б-г даст, нас не заметят, не услышат.
***
На три четверти пройденный путь
не рождает и тень сожаленья –
всё, что можешь забыть – позабудь
в бесконечном зеркал отраженьи.
Закольцованный жизни сюжет
не прочтёшь ты ни слева, ни справа,
буквы чёрные с белых манжет
опадают, как листья с дубравы.
***
Мы перешли с тобою грань веков.
Всё меньше сил у нас, хотя, ещё мы в силе,
и не один десяток башмаков
мы на своей дороге износили.
Паршивое у века ремесло –
В костёр вражды подбрасывать поленья.
Каким бы ветром нас куда б не занесло,
надеюсь, мы не станем на колени.
***
Я устал от двадцатого века,
от его катаклизмов и войн.
Век-убийца, век-волк, век-калека,
я в тебе заблудился, хоть вой.
Что с того, что уже двадцать первый,
ведь всё то же – сума и война,
злоба, зависть, и по небу нервно
желтокожая бродит луна.
***
А стихи мои, словно короткий привал,
после долгого дня перехода.
Я не в силах идти. Я смертельно устал.
и хандрит беспричинно природа.
Отдохнуть пять минут, не снимая рюкзак,
лишь немного расслабив колени,
чтобы снова шагать, как последний дурак,
и наматывать нить впечатлений.
***
Двор, усыпанный липовым цветом,
в желтизне полосы неудач, –
ни ответа, увы, ни привета
от тебя не дождёшься, хоть плачь.
Духота, разговоры домашних
и трамвайных колёс перестук.
Дождь, проклятый ночной барабанщик,
замыкает бессонницы круг.
***
Памяти А.П. Кузнецовой
Дребезжит в стакане ложка
За окошком снег, поля.
Завела судьба – дорожка
В нелюдимые края.
Вдалеке над косогором
Вороньё кружит, кружит.
Чёрный ворон, белый ворон –
Вот и пролетела жизнь.
***
Весь март стояли холода,
Кружили над базаром птицы,
Искали корм. И ото льда
Залив не мог освободиться.
И ожиданием тепла
Весеннего тела томились,
Но каждый день метель мела,
И холода всё длились, длились…
