Занесло меня как-то в подкостромские хляби по лошадному пристрастию. Покидала в рюкзак свитера, краги да сухари и явилась к хозяйскому порогу – вот-де я приблудная, поживу у вас тут осень, конелюбие своё подпитаю, зарплаты мне не надо, можете меня эксплуатировать, как в головы ваши светлые взбредёт, только угол и кормёжку, будьте ласковы, обеспечьте.
Иван, конюх, окинул меня брезгливым взглядом и повёл начальству демонстрировать.
– Вот, – говорит, – свалился на нашу голову работничек.
Я заявила, что ездить научена, могу любые хозяйственные задачи выполнять, а вечерами стихи читать. Начальство, именуемое Сергеем, вздохнуло и смирилось – не выгонять же на ночь глядя трепетную женскую натуру.
А Ивана резюме не впечатлило, он только затылок скорбно почесал и молвил:
– Ну, иди тогда, интеллигенция, лошадей на ужин загонять.
– А их сколько?
– Одиннадцать с половиной.
– А куда идти? – как бы по-деловому уточняю я, а по организму трепетному уже смятение пробегает.
Махнули мне куда-то в сторону речки и были таковы, откланялись.
Стою у ворот, размысливаю, что делать: лошадь же не собака, зови не зови – не откликнется, если не особым образом дрессированная.
Тут Сергей сжалился, принёс мне уздечку и объясняет:
– Одну лошадь поймай, а остальные сами пойдут. Только лучше кого-нибудь авторитетного лови.
– А кто у них авторитетный?
– Ховрия, – учительствует Сергей, а в глазах у него смешинки так и поблескивают. – Гнедая такая… в белых носках, с чёрной гривой и со звёздочкой на лбу.
Взяла я уздечку, пересыпала сухари из рюкзака в карманы и отправилась на поимку. Спустилась еле-еле по раскисшей дороге, ноги промочила и извазюкалась по колено. Темнота уже приткнулась к холмам, чёрт его разберёт, где эти бестии. Вглядываюсь – только камни здоровенные видно. Подошла поближе – не камни, а кони самые настоящие, разбросанные там и сям. И все как на подбор гнедые с черными гривами и в белых носках.
Целый час бегала, в жующие морды заглядывала. Отыскала подходящую лошадь. Оказалось, что лошадь не одна, а с жеребёнком.
Будто сразу сказать было нельзя, что Ховрию надо не по звёздочке, а по жерёбенку определять! Это они нарочно только обрезок информации мне выдали, чтоб профпригодность мою проверить!
Подманила я местную заправилу сухариком. Пока уздечку разбирала, кобыла сухарик слопала и отошла, спасибо не сказала. Я опять её подманила и повод сразу на шею накинула, чтоб никуда не делась. Осталось только саму уздечку пристроить. А лошадь и не думала никуда деваться, встала и наглую морду задрала – не дотянуться. Тогда я по известной хитрости попыталась ей сухарь вместе с трензелем скормить – сухарь был съеден, трензель на ладони оставлен, а голова к небу вознесена. Ещё жеребёнок под ногами вертелся и кусался. Так я вокруг них полчаса проплясала, пока они совместными усилиями весь запас сухарей не изничтожили.
Плюнула я и решила ловить соседнюю лошадь, авось тоже авторитетная. Надела на неё уздечку и повела. Гляжу – остальные за нами пошли. Одиннадцать штук и половинка в виде жеребёнка.
На конюшне Иван развёл конную братию по денникам, процедил, что меня только за смертью посылать, выдал два ведра овса и велел его по кормушкам раскладывать. По шесть жамок.
Смотрю, а Ховрия голову высунула, улыбается, уши благодушно навострила… Никакого высокомерия больше не проявляет, а только раскаяние и дружелюбие. Я ей всё прошлое поведение сразу простила, растолковала, что мы теперь будем строить наши отношения с чистого фундамента. И зашла ей ужин устраивать. Ведро у входа оставила, а сама из кормушки опилки стала вытряхивать. Вдруг слышу – звякнуло. Оборачиваюсь – это она ведро с овсом перевернула и ещё пнула его, чтоб побольше просыпалось. Остальные лошади как лошади – съедят из ведра горстку, пока им кормушку чистишь, а потом – из положенного места идут питаться. А эта – дьявол на четырёх ногах.
– Скотина ты хитрая! – открыла я Ховрии глаза на её сущность и хлопнула дверцей у неё перед носом.
Как бы то ни было, проверку я прошла. Поселили меня в отдельную комнатушку, которая была переоборудована из подсобки, и назначили ответственной по метёлкам и одеялам. Это значит – сами уедут туристов катать, а мне только одеяла со взмокших лошадей, которые у них вместо вальтрапов под седло подкладывались, суши да полы подметай. Кур с собаками покорми, коз подои, сеть разбери, сор отовсюду изгони… И глазом не успеешь моргнуть, день прошёл, с ног падаешь, а конелюбие так и не утешено.
А Ховрию на работу не брали, потому как повредили её однажды во время выезда. Туристочка одна на ней ехала по лесу да через канаву неумеючи стала прыгать. Знатно перепрыгнула: сама об земельку стукнулась и лошадью укрылась, да так, что у последней ноги в деревьях запутались. Так и лежали, пока Сергей спасательную операцию производил. Лошадь распутал, туристочку поднял – битая да не поломанная. Но Ховрия с той поры захромала. Доктор приходил, целость костей засвидетельствовал, лекарства прописал. И отошла вроде – шагает нормально, а под всадником жалуется, прихрамывает. Вот её и решили поберечь. Лошадь порядочная: в смене отлично ходила и не бегала, рассказывали, а летала. Поэтому, когда все отправлялись на выезд, мы с ней и с жеребёнком в конюшне одни оставались. И я к ним конелюбие своё начала прикладывать.
То с яблоками зайду, то с сушками. Только Ховрия все вкусности съедала, а потом показательно филейным местом ко мне поворачивалась, уши закладывала – того и гляди лягнет.
Однако, когда мне стали доверять лошадей чистить и заседлывать перед выездами, я поняла, что дело нечисто. Потому как они все крупами ко мне стали поворачиваться и опасные мины корчить. Я к Ивану. А Иван ухахатывается – это они работать не хотят и специально пугают слабохарактерных особ, а у него стоят как вкопанные. Ховрия первой придуриваться начала, а у неё все научились.
– Не бьют, значит? – уточняю я.
– Редко, – отвечает Иван. – Редко да метко. Но ты поближе к ноге держись, лошадь, если что, размахнуться не сможет и ударит несильно.
Перспектива получить несильный удар копытом вместо сильного не очень меня обрадовала, но я решила страх свой перебороть и держать весь этот Большой театр в ежовых рукавицах.
Все уедут, а я к Ховрии и Хану захожу с гостинцами и никак на их угрозы не реагирую. То гриву разбираю, репьи вытаскиваю по два часа, то стихи читаю. Стихи им, может, и не очень нравились, но вертеться они у меня со временем перестали. Стояли, воспринимали.
Как-то Иван взял Ховрию на выезд и вернулся растревоженный. Сколько лечили, а она так на правую переднюю ногу и припадает. Вроде на выпасе нормально держится, а чуть дополнительная нагрузка – беда.
– Испорчена лошадь! – так и сказал.
– Что делать с ней будете? – спрашиваю.
– Подождём, пока жереба подрастёт. А там посмотрим. Не оклемается, так, может, и продать кому свезёт.
А кому в этих местах, где еле сводят концы с концами, нужна покалеченная лошадь. Только на мясо продать. Он этого не сказал, но все об этом подумали.
Тогда я взбунтовалась:
– Я её тренировать буду, не надо продавать.
– Тренировщица нашлась… – буркнул Иван. – Ты на неё и уздечку-то надеть не умеешь.
– Это уже моё дело, – говорю. – Я хуже не сделаю. Пусть на корде ходит, и постепенно нагрузку будем увеличивать.
Предложение моё Иван с Сергеем обсудили и одобрили. Это они с виду только грозы напускали, а в душе очень сострадательные были. Содействовали всяко и программу тренировок разработали. От меня особых навыков и не требовалось. Гоняй лошадь по кругу да внимательно наблюдай за состоянием. Ховрия меня высмеивать перестала и кренделя не выкидывала. С шага мы постепенно перешли на рысь, а потом на галоп. Я диву давалась – при мне кобыла никакой хромоты не выказывала, а бегала и скакала, как жеребёнок.
Спустя две недели я вознамерилась на ней верхом проехаться, заседлала и повела на луг. Так она уже у ворот на правую переднюю стала припадать. Что за дела? Только вчера носилась.
На следующий день я её – опять на корду. Бегает. Чёрт-те что. Подвела её к пригорку и на спину запрыгнула. Пошагать попробовала – не хромает. Рысью пустила – она только и рада, гладенько бежит. И тут мы обе ветер поймали и поскакали со всего духу, так что я от удивления чуть не слетела.
Решила пока никому об этих странностях не рассказывать, а успех втихомолку закрепить. Заседлала Ховрию, вывела – опять хромает. Тут мне первое подозрение и закралось: это она всякий раз под седлом прикидываться болезненной, чтоб на работу не ходить и с туристами бестолковыми не сталкиваться.
И действительно, сняла я с неё седло, веревку прицепила, хлыстом махнула, и она у меня по кругу заскакала, как подожжённая. И ни на какие телесные проблемы не жаловалась.
Вечером за ужином я сообщила, что произошло чудесное выздоровление.
– Ага, – буркнул Иван. – Мы все вместе не смогли за месяцы вылечить, а ты смогла, доктор Айболит.
Тут я решила Ивану за все подковырки отплатить.
– Хочешь, – спрашиваю, – пари? Наперегонки через поле. Если я на Ховрии выиграю, вы меня с собой на выезды будете брать. А если проиграю, то загадывай, что хочешь. Только ты на Бурке поедешь, а то Ховрия ещё не пришла в форму, чтоб шансы уравнять. И без сёдел.
А Бурка была небольшая кобылка, на которой обычно детей катали, потому что бегала она плохо. Ото всех отставала.
– Да мне хоть на ком скачи, только ты, дура, и себя, и лошадь угробишь.
И мы решили так: я вначале с Сергеем посоветуюсь, и если он одобрит, то скачки состоятся. И когда Сергей разрешил, Иван засомневался, потому что понял, что где-то тут кроется подвох, да в чём не дошёл.
– Вазик мне две недели будешь мыть, – пробурчал он.
Все туристы и обитатели конюшни собрались посмотреть выздоровление хромоножки. Иван запрыгнул на маленькую пегую Бурку, а меня забросили на Ховрию. Сергей загремел камнем об ведро – старт!
Мы ударили по лошадиным бокам, зрители вскипели. Иван, хоть и ездил более умело, как Бурку не понукал, а раскачать так и не смог. Бурка попросту не умела бежать быстрее. А я нарочно Ховрию немного придержала. Вид Буркиного хвоста её вскипятил, и лошадь сама пошла во всю прыть, вырвалась вперёд, так что только комья грязи в Ивана из-под копыт полетели. Мы проскакали круг по ближайшему полю и финишировали в том же порядке – я на Ховрии, и серьезно запоздавший Иван на Бурке. Зрители захлопали и возрадовались чудесному исцелению.
Так к концу второго месяца службы по общему согласию меня повысили из ответственной за метелки до инструктора. А Ховрию изображать хромоту отучили. Только она по-прежнему ко всем туристам задом поворачивается и уши закладывает, будто ударить собирается – актёрствует.
