***
Не знаю, кто тому виной?
Должно быть, сущность человека...
Но держат вместе нас с женой
малышка-дочь и ипотека.
Жена любила, но сейчас
важней всего здоровье дочки.
Я не любил (любил лишь раз,
но, право, это заморочки).
Такой расклад: жена винит
меня за недостаток чувства.
А я уставший инвалид,
в моей душе темно и пусто.
Когда «поют» мне о любви,
мне не нужны ещё примеры.
Но, умоляю, не язви
про слабость православной веры.
Мы веруем, но, между тем,
всё наше пребыванье в Боге
не отменяет ни проблем,
ни лжи, ни злости, ни тревоги.
Не знаю, кто тому виной?
Должно быть, сущность человека...
Но держат вместе нас с женой
малышка-дочь и ипотека.
Дочь подрастёт, жена уйдёт.
Не знаю будет ли ей лучше?
Другой какой-нибудь урод
лапши навесит ей на уши.
А может, всё наоборот:
у ней появится мужчина,
и бывшая моя зачнёт
в придачу к дочери и сына?
Я всё теперь переживу.
Я стал холодным эгоистом.
Продам квартиру и в Москву
рвану читать лит-ру артистам.
А в театральный институт
не попаду — устроюсь в школу.
Туда-то уж меня возьмут,
хоть там пахать не по приколу.
Вложу оставшуюся прыть
в литературную карьеру.
На вечера начну ходить
и графоманов звать к барьеру.
А по ночам, открыв вино,
но честно выпив только чаю,
начну шептать: я мёртв давно,
но чаю, Господи, но чаю...
***
По-настоящему любил
я в этой жизни только раз.
Потом, конечно, этот пыл
позорно сдулся и угас.
И вот живу с одной, другой,
седьмой, четвёртой, двадцать пятой...
Но вывод, выстраданный мной,
едва ль поймёте вы, ребята.
Жить нужно с нелюбимой, друг!
С любимой жить — тупая мода.
Любимая уйдёт — каюк.
А нелюбимая — свобода.
Хотя всё чуточку сложней,
я, к женщинам питая жалость,
любил их всё слабей, слабей,
пока на дне души моей
ни капли чувства не осталось.
И если делать по уму,
то жить мне нужно одному.
На выходных проведать дочку,
подкинуть бывшенькой бабла.
На съёмной хате в одиночку
теперь и жалость сжечь дотла.
ВАНЯ
Из цикла «Наблюдательная палата»
Суицидник не мечется.
Суицидник ждёт случая.
Слава Богу, что лечится
показуха кипучая.
Все твои суицидные
размышленья и доводы —
комары безобидные,
хоть и жалят, как оводы.
Может, мама внимания
не дала в детстве-юности?
Может, эти метания
даже мельче — от глупости?
Ты съезжай от родителей
и без образования
поработай водителем,
стань курьером, мой здания.
Заведи бабу видную миловидную ромбовиднуюкаплевидную,
поживи с этой клушею,
и твою суицидную
хренотень я послушаю.
...Видел, как на свидании
терпит мать твои грубости.
Нет, пока что метания
стопудово от глупости.
***
Я посажу на санки Дашу,
и мы отправимся гулять
по зас…..му Уралмашу,
знакомиться и вспоминать.
Вот это, Дашенька, бараки,
построенные до войны.
Здесь в суете, тщете и мраке
рабочие погребены.
А вот высотки, словно в латах,
торчат в строительных лесах.
Социализм в отдельно взятых
и огороженных дворах.
А это, Даша, проходная,
сюда почти что сорок лет
ходил наш дед, не унывая
(тебе он прадед, а не дед).
А это сквер, и в этом сквере
всё в жизни было в первый раз.
Здесь я задумался о вере,
когда пошёл в десятый класс.
Здесь целовался я впервые
и здесь впервые закурил,
и первые стихи кривые
читал деревьям, как дебил.
А вот дурдом, здесь в два подхода
я перезимовал развод.
Пусть я не вышел из народа,
но здесь спускался я в народ.
Народ... но задремала Даша,
как био-фотоаппарат.
Пойдём домой, там мама наша,
наверно, сделала салат.
Всё то, что серо, стёрто, мглисто,
обрыдло, стало никаким,
для Даши будет самым чистым
воспоминанием святым.
***
Odi et amo...
Катулл
Панельный дом, невзрачные кусты,
просевший снег и голуби, как копы.
И с омерзеньем понимаешь ты,
как далеко ещё нам до Европы.
Но есть мой друг игумен-сердцевед,
и есть мой храм, воскресший в этом морге.
И с гордостью: «Нигде такого нет» —
ты выдыхаешь чуть ли не в восторге.
Короче, ненавижу и люблю,
как в стареньком двустишии Катулла.
Но он писал про женщину свою,
я о стране, стоявшей на краю,
что в пропасть... и от пропасти шагнула.
***
Мне жена говорит: у тебя нет мечты
ни улучшить наш быт, ни прославиться, ты
опустился вконец, ты амёба, ты глист,
никакой не мудрец, а простой пофигист.
Я отвечу жене, правду-матку рубя
(мне хватает вполне возражать «про себя»):
вот покинули б вы вместе с Дашкой вдвоём
в прошлом мой, но, увы, в настоящем ваш дом
на четыре денька... ну, на три... или два...
я купил бы пивка и смотрел бы «Дом 2»,
отключил телефон, снял часы со стены
и отправился в сон видеть странные сны.
...Я от веры в Христа ждал невиданных дел,
за неснятье креста я погибнуть хотел,
жечь людские сердца, всем указывать путь...
Я не знал до конца, в чём религии суть...
Стометровый забег перерос в марафон.
Тем и слаб человек, что сначала силён.
Но кончаются сто первых метров в свой срок.
Я молиться и то ежедневно не смог,
я ходить не сумел ежемесячно в храм,
ни поступков, ни дел! Обывательства гран
в Православии есть, я к нему не готов.
Просто спать, пить и есть, причащаясь Даров?
Нет, покуда я жив и не взят в оборот,
мне подайте порыв, дайте подвиг и взлёт!
Да, меня благодать укрепляла в пути,
но не в силах нести, я могу лишь поднять
крест.
***
Я в юности хотел порока
и целомудренной любви.
Хотел и классики, и рока,
ручья и горного потока...
Чего угодно! Жить бы то(ль)ко
не как родители мои!
Но гнула жизнь своё упрямо,
пружинил я... и, наконец,
преподаватель я, как мама,
и обыватель, как отец.
Не состоялось где-то что-то.
Я не поднялся над судьбой.
И жизнь моя: болезнь, работа
и ссоры частые с женой.
