Ирина Калус (далее И.К.):Виктория Николаевна, обязательна ли категория прекрасного в жизни современного человека? В Вашей жизни красота –– определяемая или определяющая категория?
— Насколько мне известно, категории «красота» и «прекрасное» начинают разрабатывать ещё философы Древней Греции (Аристотель, Гераклит, Платон). И надо заметить, между ними существовало некое различие. Вкратце: «прекрасное» связывалось ими с Космосом, который, в свою очередь, олицетворялся с Гармонией, Порядком и Определенностью, в то время как «понятие о красоте» было связано с миром, в котором непосредственно живёт человек. Категория красоты как бы помогает встроить человека (субъект-объектные отношения) в эту стройную систему, не нарушая космической Гармонии. То есть понятие красоты вводится греками в качестве особого мерила и дела рук человеческих, а также способности человека удовлетворять особым образом свои потребности.
Дошедшие до нас древнейшие культурные артефакты говорят в пользу того, что творившие их люди опирались на некие общие законы красоты. Например, архитектура во многом брала пример с природных объектов; скульптура старалась «воспеть» и увековечить совершенную красоту человеческого тела и т. п. Через деятельность художников происходило духовное освоение и отображение действительности, что в итоге составляет суть и сущность художественной культуры во всем её многоликом содержании.
Таким образом, категория «прекрасного» — это некий вектор (интенция), указывающий направление, в котором необходимо двигаться, если человек чувствует необходимость к совершенствованию своих задатков. А красота — более приземлённая, разработанная и постигаемая умом и душой категория. Эстетика, для того чтобы у человека был стимул устремляться за свои границы, вначале должна научить его постигать зримую, умопостигаемую красоту, а только затем апеллировать к чему-то непостижимо высокому (прекрасному), зачастую дающемуся лишь в личном опыте и ощущениях, передать которые возможно (если вообще возможно) иносказательно. Иными словами, увидеть (и осознать) прекрасное, как оно мыслилось философами-первопроходцами, можно лишь опосредованно, через что-то иное: сказительное творчество, а позднее, литературу… Музыка, так как она говорит на своём, особом, необщедоступномязыке, пожалуй, меньше подходит для этого.
Однако со временем в языковой среде, скажем, в России, красивое и прекрасное становятся синонимами: «прекрасное» означает что-то очень красивое, очень для человека привлекательное, желаемое.
Это, например, отчетливо видно из известного стихотворения Н. Гумилёва «Шестое чувство»:
Прекрасно в нас влюбленное вино
И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей
Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать.
Мгновение бежит неудержимо,
И мы ломаем руки, но опять
Осуждены идти всё мимо, мимо.
Как мальчик, игры позабыв свои,
Следит порой за девичьим купаньем
И, ничего не зная о любви,
Все ж мучится таинственным желаньем;
Как некогда в разросшихся хвощах
Ревела от сознания бессилья
Тварь скользкая, почуя на плечах
Еще не появившиеся крылья;
Так век за веком — скоро ли, Господь? —
Под скальпелем природы и искусства
Кричит наш дух, изнемогает плоть,
Рождая орган для шестого чувства.
Н. Гумилёв, 1921 [1: 129].
Вино, хлеб, женщина, — которые доставляют (в данном примере — мужчине) разного рода чувства наслаждения, — прекрасны для него. И мы его понимаем, так как ещё говорим и мыслим на схожем языке. Но, согласитесь, подавляющее число любителей поэзии Гумилёва ни за что не станет связывать житейское «прекрасное» с Космосом или Вселенской гармонией.
Кроме того, известно, что в далёкие времена эстетическое являлось составной частью этического. Например, красавец-герой, совершающий неблаговидные поступки, не мог восприниматься (особенно в устной и письменной речевой традиции) как «красивый человек», ибо душа его была уродлива. В последующие века литература будет нередко пользоваться этим приёмом для выражения тех духовно-душевных противоречий, из которых состоит живой (т. е. не придуманный, а настоящий) человек. Но главное, чем была наделена «категория прекрасного» у древнегреческих философов — это метаморфозы, перевоплощения, направленные, понятно, соответственно его вектору: в сторону совершенства, происходящие с теми, кому довелось (посчастливилось) воспринять этот преображающий импульс. Это значение тоже давно утрачено и не является признаком нынешнего «прекрасного». Но в искаженном виде присутствует, например, в волшебных сказках, впрочем, как и в религиозной литературе (но там чаще в человека вселяется и хозяйничает, на свой лад, совсем иная сила, как напоминание о том, что человек является ТЕМ, вместилищем чего становится…).
Чтобы говорить об обязательности категории прекрасного в жизни современного человека, полагаю, вначале следует обучить современника понимать красоту, а затем, наполнив категорию прекрасного утерянным Смыслом, задаваться вопросом: «обязательна ли она?» Иначе получится, что мы ведем разговор о симулякрах: «о прекрасно оплачиваемой работе»; «о прекрасном отдыхе на Канарах»; «прекрасной шубке, машине» … — подставьте что хотите из утилитарного списка, подменяя изначально неутилитарную, возвышенную суть категории «прекрасного».
Отвечая на вторую часть вопроса, не боясь показаться банальной, я процитирую четверостишие из Н. Заболоцкого («Некрасивая девочка»), последняя строка которого, но только в утвердительной форме и является, собственно, моим ответом.
…А если это так, то что есть красота
И почему её обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
1955 [2: 359].
И.К.:Со слов Александра Дмитриевича Похилько: «Достоевскому приписывают мысль Шиллера о том, что красота спасёт мир. Достоевский считал, что доброта спасёт мир». Как Вы считаете, можно ли считать синтез этического и эстетического («в человеке все должно быть прекрасно...») особенностью русской философии, литературы, культуры? Или это личный идеал Фёдора Михайловича? Или это некий универсальный для всех культур метод миропонимания (Сократ, Будда, Конфуций)?
— Жаль, что в этом списке нет Христа. На мой взгляд, Его Новый завет, состоящий из призыва: ЛЮБИТЬ! (всего лишь) — и тогда всё у людей будет хорошо, это и есть та этико-эстетическая максима, та ИСТИНА, тот универсальный КОД, отворяющий человечеству двери в мир, отличный от того, в котором он не столько живёт свой краткий век, сколько страдает (и попутно, иной раз даже не замечая этого, доставляет страдания другим).
В конечном счёте, это (потребность и необходимость ЛЮБИТЬ) и есть «некий универсальный для всех культур метод миропонимания».
«Долг без любвине радует (печалит).
Истина без любвиделает человека критичным (зависимым от критики).
Воспитание без любвипорождает противоречия.
Порядок без любвиделает человека мелочным.
Предметные знания без любвиделают человека всегда правым.
Обладание без любвиделает человека скупым.
Вера без любвиделает человека фанатиком.
Горе тем, кто скуп на любовь. Зачем жить, если не для того, чтобы любить?»
— писал Лао Цзы [3].
Известны, во многом благодаря любви к ним Марины Цветаевой, слова монахини Новодевичьего монастыря ХIX в.:
…Человечество живо одною
круговою порукой добра!
1932 [4: 843].
Очень глубоко и красиво сказано.
Но я дерзну предположить, что монахиня, видевшая в каждом человеке образ Божий, в собственной «системе координат» ставила знак равенства между своим служением (добру) и ЛЮБОВЬЮ к Богу. Настоящая любовь даёт выстраивать людям из одинаковых возможностей множество отношений, порой делая нас доступными (в смысле досягаемости, даже, до некоторой степени, проницаемости) для других, а это значит, что вместе с тем и — уязвимыми. Но… ведь это и делает нас…человечными.
Что же касается Достоевского, Шиллера, Сократа, Будды, Конфуция и других, то в свете сказанного я не вижу противоречия, «красота» или«доброта» спасут мир. Ведь, если категория красоты является частью категории прекрасного, отождествляемого с Абсолютом и Истиной, а доброта — часть всеобъемлющей, спасающей души людей (от того и бессмертной) Любви, то в этом контексте я готова поставить знак равенства между этими высказываниями. Хотя… Фразу о том, что «красота спасет мир» действительно приписывают Достоевскому (как и фразу, что «в человеке должно быть всё прекрасно…» — Чехову. Я не литературовед, но, по-моему, обе фразы произносят конкретные персонажи: Иван Карамазов и доктор Астров, — потому они отнюдь не являются alter ego авторов. Например, сам Достоевский гораздо чаще высказывал евангельскую мысль о том, что душа человека очищается во время страданий, а следовательно, человек должен с радостью переносить все выпадающие на его долю страдания. Каковыми бы они ни были. Но только эту, довольно часто встречающуюся у Достоевского мысль (и в художественных, и в публицистических произведениях, и в личной переписке, и в дневниках писателя) цитируют нечасто и не так охотно. Почему? Вопрос риторический.
И.К.: Как Вы считаете, эстетические чувства могут существовать вне культа как объекта поклонения: например, любовь к книге –– ее культ? И где грани между эстетическим чувством и, с одной стороны, эстетическим пристрастием (культом, тотемом, идолом), ограничивающим восприятие иного, а с другой –– эстетическим плюрализмом, всеядностью, безыдейностью и в итоге безнравственностью?
— Мне кажется, отвечая на первые два вопроса, я частично ответила и на этот.
Любование зарёй; наслаждение глотком хорошего вина; легкое головокружение от запаха и вкуса свежего хлеба; удовольствие от прослушивания музыки, пения птиц или шелеста набегающей волны, или листвы в кроне деревьев; радость сослужить кому-то добрую службу и просто шлёпать босиком по лужам или мокрой траве после дождя; нырнуть в прохладную реку в жару или, наоборот, согреться под пледом со стаканом сладкого, с долькой лимона, горячего чая в зимний день и т. п. — эти эстетические чувства никоим образом не обусловлены чем-то нарочитым, «искусственным» для тех, кто обладает счастьем быть внимательным к своей собственной повседневности, кто умеет любить жизнь.
Я научилась просто, мудро жить,
Смотреть на небо и молиться Богу,
И долго перед вечером бродить,
Чтоб утомить ненужную тревогу…
А. Ахматова, май 1912 [5].
Это очень точные слова: мудрость и красота («эстетика») жизни во многом зависят от её восприятия: искреннего приятия (кому-то в этом помогает религия) и согласия с самим собой. Тех, кому этот дар передался генетически, совсем немного. Остальным нужно (и чем раньше, тем лучше!) учиться этой великой, в своей простоте, мудрости.
В ситуациях, когда эстетические чувства сопряжены с регулярным исполнением неких действий (особенно утилитарных, превращенных в служение некоему культу «чего-то» (я позволю здесь обобщить слово «культ», чаще ассоциирующееся с религиозной сферой), на мой взгляд, указывают на то, что в человеке есть область, которую сам он (по какой-то причине) заполнить не может, а потребность в этом испытывает!
Вы привели в качестве примера культа любовь к книге, хотя сегодня, мне кажется, актуальнее «культ» музыки, информационных технологий, кино, «культ молодости», успешности и «менеджмента времени» (успевать много, бывать повсюду, заводить быстрые деловые или личные, необременительные связи и т. п.). Даже сложно представить себе такую любовь (к книге) в наше время, да ещё возведенную в культ.
Лично у меня дома есть собранная за много лет мной самой библиотека. В ней книги, которые я неоднократно перечитываю. Есть книги, в которые заглядываю, перелистываю, перечитывая не целиком, а оставленные когда-то мною на полях карандашные пометки. Есть книги, которые я приобрела по какому-то случайному поводу. Со временем, как правило, я расстаюсь с ними: отдаю в библиотеки, дарю. И, конечно, всё ещё пополняю её новыми изданиями: как правило, это «специфичные» книги, которые отражают сферу моих интеллектуальных, эмоциональных и духовных интересов. Книга для меня друг, «источник знаний», иногда — средство проведения досуга, иногда — какое-то открытие для себя… Но даже мою любовь к чтению, привитую мне с детства, любовь писать и помогать реализовывать эту способность другим, которая не обходится без чтения специальной (да и не специальной) литературы, я бы не назвала ни культом, ни каким-то ещё видом ограничения. Потому что при всём моём уважении и даже любви к книге мне интересна природа, живое общение, разные вида искусства, да и сама жизнь во многих её проявлениях, к счастью, интересна мне. Другое дело, что я не пытаюсь «объять необъятное». Но я не сказала бы, что виной тому какие-то «запреты» или специально выставленные границы. Перефразируя известный афоризм «Покажи мне то, что ты читаешь, и я скажу, кто ты», я бы назвала это избирательностью, сформировавшимся за долгие годы, индивидуальным вкусом (очень мало книг из моей библиотеки точно так же интересны, например, моим членам семьи или друзьям). Если это и можно назвать «границами», то это невидимые границы, необходимые моей личности, важные для собственной идентификации. Главное, что границы эти — проницаемы для нового, возможно, ранее мне неведомого или заинтересовавшего к определенному возрасту, чему прежде мешал недостаток образования или жизненного опыта. То же, что «фильтруется» этими невидимыми границами, говорит о том, что именно не соответствует моему мировидению и миропониманию (включая и точки зрения других людей), что именно не интересует меня ни в плане идей, ни в плане стилистики (того, как написаны данные тексты). Наверное, есть и что-то ещё, но моя Любовь к книге обладает такими эстетико-этическими качествами.
Так подробно описав свои субъектно-объектные взаимоотношения с книгой, мне, откровенно говоря, нечего сказать ни об «эстетическом плюрализме, всеядности, безыдейности и безнравственности». Я просто не знаю, что это такое. Из своего личного опыта. Но есть замечательная книга Даниэля Пеннака «Как роман» [6], которая отчасти приоткрывает завесу над тем, почему подобное (продолжая тему любви / не любви к книге и чтению) возможно, где могут находиться его истоки и даже нехитрые советы знатока. Книга небольшая, читается легко, потому что о таких серьёзных и даже, в некотором роде, печальных вещах, автор пишет не только с эрудицией, пониманием предмета, но и с юмором. К ней я и отсылаю желающих получить ответ на вторую часть вопроса.
Геннадий Бакуменко (далее Г.Б.):Рад знакомству, Виктория Николаевна! Позвольте начатую Ириной Владимировной беседу продолжить вопросом, непосредственно связанным с Вашим практическим опытом. Коучинг (с английского coaching), как я понимаю, обозначает метод консультирования или психологического тренинга личности или группы для достижения не каких-то абстрактных высот саморазвития, а конкретной, заранее поставленной цели, четко обозначенной задачи. Какие задачи сейчас ставятся перед арт-терапией? И кто «заказывает музыку»: частные лица или корпорации?
— Здравствуйте, Геннадий Владимирович, взаимно рада познакомиться!
С удовольствием продолжу беседу и отвечу на Ваш вопрос.
Действительно,коучможно перевести буквально — как тренер. Если продолжить эту аналогию, то, например, в спорте существует некое деление по «специализациям». Очевидно, что тренер по боксу и тренер по плаванию проводят со своими подопечными разную работу. Также есть разница: тренировать команду или конкретного спортсмена. Далее. Работа строится исходя из того, какую цель преследуют спортсмен и тренер. Одно дело, если речь идёт о тренировочном процессе с целью оздоровления и общей гармонизации, скажем, детей, и совсем другое — подготовка к чемпионату или Олимпийским играм. А есть ещё и фитнесс-тренеры! Здесь уже совсем иные цели и задачи. Например, нарастить мышечную массу, укрепить мышцы спины или сбросить лишний вес. Это, конечно, не спорт высоких достижений. Но для человека, пришедшего к тренеру со своим «запросом» (кстати, психотерапевты, да и коучи тоже работают, исходя не из своих личных пожеланий и предпочтений, а «под запрос») — это может быть не менее важно, чем получить за свои старания призовую медаль и т. п.
Для продолжения разговора хочу сделать существенное уточнение: несмотря на то, что имею представление о том, как работают мои коллеги в смежных областях, предпочитаю говорить от собственного имени. А именно: я — не медицинский психолог, а психолог-педагог. Кроме того, много лет работаю в журналистике, которая, разумеется, пользуется (особенно на практике) широким спектром дисциплин, в том числе наработками психологии. А вот теперь, полагаю, можно вернуться к Вашему вопросу.
Вы спросили о том, кто «заказывает музыку»: частные лица или корпорации.
На наглядном примере аналогии со спортом ответ очевиден: если за помощью (себе!) обратился сам человек, то работа ведётся именно с ним. А запрос может быть не только на терапию, но и на личный коучинг (их, как и видов арт-терапии, кстати, довольно много). Исключением тут может быть случай, когда за помощью к психотерапевту обращается мама невзрослого (!) ребёнка. В этих случаях «заказывает музыку» клиент.
Если речь идёт об организации (например, возникли проблемы, связанные с коммуникативной эффективностью сотрудников в коллективе, или начальство озабочено повышением качества работы подчиненных с клиентами, о выявлении и развитии уровня их креативности, или поиск проблемы эмоциональной нестабильности в отделе т. п.), то в такой ситуации «музыку заказывает» тот, кто заказывает тренинг. (Т. е. тут, конечно, не идёт речь о групповой терапии, а, скорее всего, это будет какой-то конкретный тренинг, возможно, по необходимости, с элементами арт-терапии.)
Аналогично есть групповые занятия арт-терапией. Однако чаще всего это «сборные» группы — временные группы незнакомых прежде людей, работающих в различных организациях, разных возрастов, уровня образования, социального статуса. А оказались они вместе добровольно и по собственной инициативе (!), объединенные, скажем, желанием пройти учебный арт-терапевтический курс исключительно для каких-то своих собственных целей. В этом случае, выражаясь Вашими же словами, «музыку заказывает», по большей части, ведущий занятие арт-терапевт, заранее заявивший заинтересовавшую этих незнакомых людей «тему» (!). Но и в этом случае вначале арт-терапевт предварительно поинтересуется: кто и зачем пришёл на это занятие, что он от него ожидает. И это не формальный опрос. Внимательно выслушивая ответы, ведущий (конечно, не оговаривая это вслух) слегка меняет свой первоначальный план подачи теоретического и практического материала так, чтобы занятие оказалось максимально полезным для всех участников. В конце каждого занятия (а они редко бывают однодневными, кроме мастер-классов и «интенсивов») участники дают арт-терапевту «обратную связь», т. е. сообщают, что дало им конкретное занятие, а также могут уточнить то, о чём, возможно, не успели спросить ранее (или вопрос возник только как итоговый)…
Грубо говоря, «коучинг» — логичен, технологичен, структурирован, опирается на конкретные рекомендации, правила, методы… — даже прагматичен, так как чаще всего нацелен на поиск и достижение предварительно четко выстроенных и сформулированных деловых целей.
В основе же арт-терапевтических практик лежит творчество, а разного рода инструментарий выступает всего лишь в качестве вспомогательного для творческого самовыражения клиента. Наверное, можно сказать ещё проще: «коучинг» характеризуется фразой: «делай так — и ты получишь успешный результат»; выполнения заданий в арт-терапии — спонтанны, здесь нет никаких готовых «формул, советов, рецептов», иначе бы это не было творчеством.И в тоже время, несмотря на кажущуюся «ребячливость» и простоту, арт-терапевтическим методам под силу решение довольно серьёзных и сложных задач, — ведь они играючи (в прямом смысле слова) могут извлекать необходимые для их решения ресурсы из бессознательного человека, чего не могут никакие «эффективные» бизнес-стратегии, формулы или логически стройные построения. Так уж мы устроены. Именно поэтому арт-терапевтические техники есть и в коучинговых тренингах, именно поэтому пользуются заслуженным уважением не только в образовании (обучении и воспитании), но и в медицине. Причем не только для обнаружения и избавления от психосоматических недугов, но и в психиатрии, при лечении и реабилитации довольно сложных психических расстройств.
И на мой взгляд, категория прекрасного, в широком гуманистическом смысле, занимает в арт-терапии первостепенные позиции. Ведь акт творчества в арт-терапии прекрасен вовсе не тем, что клиент сотворяетнечто (далеко несовершенное, если мерить меркою того же искусства). А тем, что во время занятий на свет появляется то, что находилось где-то «очень глубоко» и, быть может, долгое время мучило, мешало, пугало, потому что не знало, как обратить на себя внимание данного человека иначе, как себя выразить, высказать. И прекрасно здесь именно то, что под водительством арт-терапевта невысказанное (бессознательное) наконец-то находит своё вербальное выражение, а значит, человек уже может вступить с проявленной (часто подавляемой) проблемой в диалог… И это — прекрасно!
Г.Б.:Какое место в методах формирования совладающего поведения играет категория прекрасного? Можно ли сказать, что Вы лечите красотой?
— Я уже упредила вначале нашего разговора, что не являюсь медицинским психологом, и сама никого не лечу. Однако целительный эффект от арт-терапевтических методик, безусловно есть. Недаром американский психолог, один из основателей гуманистической психологии Карл Роджерс заметил: «Всё, что творчески — терапевтично, а всё, что терапевтично — творчески» [7]. Иными словами, «лечит» тот самый потенциал, заложенный в творчестве. Поэтому главная задача арт-терапевта — создать для клиентов такую атмосферу, в которой они могли бы… творить.
Существует этот потенциал и в красивом, прекрасном, о чем ещё века назад знали мудрецы и целители разных стран мира. Например, в Китае, Японии, Индии лечили… лицезрением красивого пейзажа; флоры (с помощью разведения садов, или обучая искусству составления букетов); фауны (это и прикосновения к животным и созерцание молчаливых рыб в специальных прудах); рисованием, лепкой из глины, приятными ароматами, танцами, а также их созерцанием, пением и слушанием: звуков природы и просто тишины; чтением и сочинением (ритмической прозы, поэзии…) и т. д.
Что касается дня сегодняшнего, то, например, научно доказано, что прекрасная музыка Баха или Моцарта может облегчать страдания и даже полностью излечивать некоторые недуги. Но ни Бах, ни Моцарт изначально не были целителями, и даже не подозревали о таком эффекте своих произведений!..
В древности знали, что человек — целостный организм, а не набор отдельных частей (о чём в наше время красноречиво свидетельствуют таблички на дверях кабинетов врачей в поликлиниках и больницах). И положено начало такому разделению «революционным» воззрением на человека Декарта, при котором голова рассматривается отдельно от туловища, психика — от тела, а душа — от человека…
Такое механистическое разделение отбросило человечество в познании себя самого во тьму невежества, из которой, понеся невосполнимый урон, оно лишь сравнительно недавно стало выбираться обратно к истинам тысячелетней давности: прикасаясь к телу, мы способны лечить душу; укрепляя дух, помогаем не только каждому органу, но каждой клетке своего организма...
Формирование «совладающего поведения», кстати, возможно благодаря холистическому подходу, который изначально относится к каждому из нас как целостной личности. Исходя из такого понимания людей, этот подход поощряет развивать у клиентов чувство целостности, а также собственное самосознание (и не только на занятиях арт-терапией, но и вне их)… Современная жизнь даёт множество поводов для стрессов, кризисов, перегрузок для ума, психики, души. Но не все, увы, могут выдержать этот отрицательный (возможно, и необходимый ему в дальнейшем) опыт. «Выставить заслон», научить человека приёмам защиты собственной психики и души или помочь ему восстановиться после очередного «удара судьбы» — главная задача «совладающего поведения». (Небольшая справка из истории психологии. У термина «совладающее поведение» есть западный аналог — «копинг». Дело в том, что разработки в этом направлении начали вестись в тот период, когда отечественные ученые были лишены плодотворного сотрудничества с мировым сообществом. Данные понятия, разумеется, несколько различаются, но суть их идентична. Так что в современной психологии мирно соседствуют, практически как синонимы, оба названия.)
Не стану вдаваться в подробности (а они, в частности, фигурируют в моей магистерской диссертации, написанной на эту тему), отмечу лишь, что для того, чтобы сформировать совладающее поведение, важно обучить людей эффективным видам регуляций, связанных с воздействием травмирующих ситуаций. (В идеале — в качестве профилактических мер.) Для краткости их можно разделить на два вида: когнитивный (основанный на интеллектуальных способностях человека) и эмоциональный. Третий вариант — это сочетание, в разных пропорциях, двух названных видов регуляции.
Все виды в той или иной мере используют в качестве базисного ресурса категорию красоты. Ведь отчего у человека возникает подобное ранящее и даже разрушающее его здоровье и психику состояние? Одним из главных источников травмы является длительное пребывание в состоянии хаоса: когда эмоции могут путаться и зашкаливать, когда в голове вертятся беспорядочные или одни те же мысли, но не побуждающие к решению или конструктивному действию, а, напротив, словно не дающие сдвинуться с места, «сводящие с ума». А категория красоты изначально противостоит хаосу. По опросу наших клиентов она часто характеризуется ими как упорядочивание, гармония, душевной покой. И чем больше человек способен замечать красоту вокруг себя (в природе, в людях, в рукотворных плодах, духовной красоте и т. д.), тем сильнее у него душевный «иммунитет», тем больше шансов вернуться к полноценной, созидательной жизни (даже после серьёзных потрясений).
Азам такого «волшебства» клиенты обучаются на моих авторских мастер-классах или в рамках более продолжительных программ по арт-терапии. (В случаях же, где необходима медицинская помощь, применяя арт-терапевтические методы, работают соответствующие специалисты, т. к. занятия только арт-терапией помочь здесь, к сожалению, не могут.)
Однако повседневность наша такова, что абсолютно здоровых людей нет.
Человек может не осознавать этого, но его неусидчивость, необъяснимая грусть-печаль или тревога и т. п., с которыми он смирился и живёт как с данностью, могут быть «первыми звоночками» о нарастающем дисбалансе между телом и душой — и духом. Так что несмотря на то, что мои занятия рассчитаны на здоровых людей, понятно, что каждый вольно или невольно приносит и свои «невидимые» (неосознаваемые им) проблемы. Что и выясняется по ходу занятий. И тогда некоторые клиенты начинают понимать, что для того чтобы изменить сложившуюся ситуацию, им придётся, например, учиться жить несколько в ином темпе-ритме; кто-то осознает, что для благополучной жизни ему стоит научиться следить за своей речью (буквально, за произносимыми словами), а кому-то оказывается очень важным сместить фокус внимания… Одно из упражнений в моём авторском мастер-классе так и называется: «Найдите время, чтобы увидеть красоту — она есть».
Как только человек находит в себе пусть вначале небольшой уголок для красоты и прекрасного, его душа чудесным образом начинает оживать и расти, увеличивая в себе пространство для красоты. А если с человеком начинает происходить описанное выше, то он уже не может оставаться прежним, он неизбежно меняется, попутно освобождаясь (исцеляясь), возможно, от давней боли, обиды и прочих негативных чувств. Поскольку мои учебные занятия носят развивающий характер, то не могу не отметить и тот факт, что по окончании мини-программ или мастер-классов их участники почти что хором говорят о некоем «освобождении», лёгкости, о желании находить в повседневном жизненном графике время для созерцания красоты, а также о вдохновенном стремлении по мере сил приумножать красоту вокруг себя.
Вот такой интересный «побочный эффект» дают наши совместные арт-терапевтические занятия!
Г.Б.:Как Вы прежде отметили, современный человек «прекрасными» часто называет утилитарные вещи, не имеющие уникальных ценностных характеристик, какими наделены истинные произведения искусства. Не теряют ли в этом контексте высокохудожественные произведения своей ценности? Зачем читать Достоевского, если есть «прекрасная» яхта, деньги и «девочки»?
— Действительно, зачем? (улыбается)
Это не вопрос, это начало моего ответа на Ваш двухчастный вопрос, ответ на который тоже, по-видимому, будет двухчастным.
Во-первых, поэтому я и говорила о том, что вначале необходимо это чувство прекрасного воспитать и начать развивать, чтобы у взрослеющего человека возрастала и такая потребность.
Увы, школьного «ликбеза» для этого явно недостаточно. Тем более если дома, в семье принята «своя» шкала ценностей.
У человека, живущего в агрессивном социуме (необязательно в мегаполисе, в малых городах тоже, как говорится, «свои погремушки»), ценности, по большей части, деформированы тем, что ему «вещается» и «демонстрируется» со всех сторон. Причём навязчиво. «Общество потребления» — это не фигура речи (дескать, люди стали «потреблять» сверх меры и так далее, о чём ещё писал Ортега-и-Гассет).
Вовсе нет. Ну, то есть, потребляют больше своих потребностей, при этом всякой ерунды — это, разумеется, да. Но страшнее другое. Казалось бы, не так давно и мы встали в ряд таких обществ (Европа и Америка тут нас, конечно, опередили). Но! Смотрите, как стремительно стали меняться психология и морально-нравственные установки тех же самых (!) людей, не говоря о молодом поколении!
Почему современный человек в своей массе (не только в нашей стране) часто называет «прекрасными» утилитарные вещи, не имеющие уникальных ценностных характеристик?
Потому что психология «общества потребления» ретранслирует иные «смыслы», а точнее, отсутствие таковых, вытесняя их на периферию сознания, заменяя «понятиями».
Надо иметь очень стойкий иммунитет, чтобы не «инфицироваться».
И тут, кроме прочих, встаёт во весь рост ещё одна проблема, из-за которой люди теряются, не находят себе места, цепляются то за одно, то за другое «спасительное средство», запутываясь ещё больше, в итоге — впадают в депрессию и окончательно перемалываются жерновами длительных стрессов-хаосов: «А как же не участвовать во всём этом, если необходимо “играть по правилам социума”, иначе он вышвырнет тебя на свою обочину — в лучшем случае как маргинала?».
Вопрос сложный, но поскольку он не касается напрямую темы нашего разговора, скажу кратко и совсем не оригинально: стараться оставаться самим собой. А чтобы не самообмануться, можно воспользоваться подсказкой Иисуса Христа (из Нагорной проповеди): «Ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше». Разве не так? Разве не держим мы у сердца то, что нам всего дороже, к чему больше всего привязаны, в чем больше всего нуждаемся и боимся утратить?
В этом же, на мой взгляд, содержится подсказка и на Ваш вопрос, Геннадий Владимирович: если сердца каких-то людей обращены, а то и всецело поглощены стремлением к комфорту, показушной респектабельности, погоней за успехом и преуспеянием (материальным достатком и желанием приобретения прочих благ любой ценой), то, в самом деле: «Зачем тратить время на чтение Достоевского?»
Представьте: у человека есть возможность «брать от жизни всё»: жить в «прекрасных» домах; есть «прекрасную» дорогую пищу; одеваться в «прекрасную» модную и дорогую одежду; путешествовать по различным странам в «прекрасных» комфортабельных условиях; иметь «прекрасный» автомобиль, «прекрасную» яхту, а к ним в придачу, — самых роскошных женщин, лениво пролистывающих глянцевые гламурные романы, описывающие точно такую же «прекрасную» жизнь… (Кстати, если в этом «прекрасном» элитном кругу одно упоминание о Достоевском будет считаться «показателем прекрасной образованности» или «высокого IQ» и т. п., думаю, пусть не роман «Братья Карамазовы», но какой-нибудь современный сериал по Достоевскому (или о нём), то будет представителями этого круга обязательно просмотрен. А «особо продвинутые», возможно, даже будут что-то пафосно цитировать в сауне или во время сеанса тайского массажа)…
Мне кажется, изменить глубинные (в данном случае, негативные) установки человека, которые он холит и лелеет, может только высокий уровень осознанности и/или создавшиеся для его резкого возрастания (инсайта) какие-то неординарные жизненные обстоятельства. Для Фёдора Михайловича таким «жерновом» и катализатором одновременно стали несостоявшаяся, внезапно отмененная казнь и последующее пребывание на каторге. Но много ли внезапно избежавших подобной злой участи или бывших каторжан стали впоследствии не то что «Достоевскими», но хотя бы не машинально живущими, а думающими, со-чувствующими, со-переживающими людьми?!
То-то и оно, что «красота», «доброта», «милосердие», «прекрасное», даже «взаимопонимание» и «взаимоуважение» сами по себе не спасут мир. Об этом не устаёт повторять из столетия в столетие, из века в век вся духовная литература, и лучшие произведения искусства «говорят» о том же: не достаточно, чтобы все эти категории стали просто «говорящими», но необходимо, чтобы во главе с Любовью они «пробуждали» и побуждали человека на действие, т. е. не оставались только «прекрасными словами», но осуществлялись на деле.
Во все времена были люди «понимающие», проживавшие свою жизнь, ориентируясь на эти принципы. Но были ведь и другие: назовём их собирательно — «гедонисты-нигилисты» разного толка (разных возможностей). А между этими полюсами — прослойка тех, кто жил «своим умом» или метался междуи, кстати, мог так и не успеть определиться, к какому же «берегу» прибиться…
Во-вторых, я бы не стала здесь и сейчас употреблять выражение «высокохудожественные произведения…» буквально, словно есть какой-то их безусловный список, каковым, например, являлся список «Семи чудес света». Во всяком случае, в нашем разговоре для меня априори это такие произведения (скажем, литературные), которые обладают высокой духовной ценностью для большого числа людей, а то и народов. Тогда, на мой взгляд, на эту проблему можно посмотреть немного с иной стороны, причём ближе к теме «сакрализации…»
А именно.
Среди тех, кто в силу своего бескультурья (ну и, в конце концов, «о вкусах не спорят: кому что нравится…») предпочитает серьёзным или классическим произведениям «бульварное чтиво» и его разновидности, можно выделить, как минимум, две категории (кстати, тоже не являющиеся порождением современности). Первая — это люди, которые предпочитают всё то же «бульварное» или «гламурное» чтиво (если вообще что-то читают), но покупают (очевидно, с кем-то советуясь) «высокохудожественную литературу», грубо говоря, не столько для «имиджа», сколько для «вложения денег». Вторая — образованные, возможно даже выступающие экспертами для «первых», но не библиофилы (коллекционеры), а тоже, по духу, недалеко ушедшие от первой категории «любителей прекрасного».
Однако я бы хотела остановиться ещё на одном феномене.
Во все времена существовала такая практика: захватчики грабили завоёванные города, народы, государства, вывозя из них, на правах победителей, всё, что считалось ценным. А это, как известно, не только золото, самоцветы, ювелирные украшения и т. п., но и особо ценные для поверженного народа книги, картины, скульптуры, здания и другое. Оставив в покое Древний мир, я напомню, что во время Второй мировой войны, кроме составов, груженых вышеперечисленным, разобранной «янтарной комнатой» (!), кроме церковной утвари, рукописных книг, икон или обсыпанных драгоценными камнями окладов…. в Причерноземье, например, нацисты срыли, чтобы увезти в Германию (а он — не больше метра!) весь слой уникальной плодородной почвы (!!!)… Но сказать я хотела несколько о другом.
Кроме откровенного грабежа «захватчики-победители» всех времён и народов довольно часто губили не только очевидные и признанные же ценные предметы, но и сакральные ценности покоренного народа. Одни — вывозили, другие — разрушали и жгли. Почему?
А дело в том, что «высокохудожественное» — изначально многомерно. Как «китайская» шкатулка: со множеством потайных ящичков. Настоящий Художник, творец, а не компилятор — всегда опыт запечатлеваниямира, причём сразу в нескольких временных его ипостасях. Ну да, одновременно — про прошлое, настоящее, будущее и… про что-то ещё. Например, про то, что: времени не существует; время и пространство слиты; смерть, как и рождение — один из переходных этапов жизни, да и сама жизнь — не совсем то (или совсем не то), как человечество привыкло её понимать... При этом автор «высокохудожественного произведения», за редким исключением, может и сам не догадываться, насколько важную информацию ему удалось закодировать в «иносказательной» форме, чтобы «передать» в будущее. Таких художников-авторов (творцов) мало, но они всегда были и, надеюсь, существуют и ныне. Тех же, кто такое послание смог бы верно дешифровать, ещё меньше! И рождаются они порой через несколько поколений (бывает, что и в весьма неподходящее время и в совсем неподходящем месте) …
Это не домыслы, не мистика, а вполне признанный научный факт.
Теперь вернёмся к рассуждению о вандализме захватчиков. Зачем же разрушать, корёжить и истреблять те же ценности, которые можно было бы продать, обменять, вернуть тем, кто готов заплатить за тот или иной «предмет» дорогой выкуп, и т. д.?
Причин наверняка больше, но я выскажу, на мой взгляд, основные.
Прежде всего, разрушение, сжигание, осквернение того, что несло в себе особенный смысл для поверженного народа — это был ещё и акт «добивания» врага на сакральном уровне. Поруганные святыни, сожженные священные тексты, разрубленные и искореженные иконы — всё это должно было деморализовать побеждённый народ, «добить» его морально. Отсюда, кстати, битвы не на жизнь, а на смерть за местности, населенные пункты или города, за которыми у жителей страны мог быть закреплён (осознанно-неосознанно) «сакральный» смысл, например «непобедимости» всей страны: Москва, Ленинград, Сталинград, Берлин… иногда — природно-ландшафтные топонимы (Волга-матушка, Днепр-батюшка…; «священные рощи» и т. д.) Т. е. иногда — столицы государств; иногда — особо чтимые «святыни-обереги» (территории старинных монастырей, места хранимых в народе целебных источников); священные тексты (сами книги или имена авторов книг на обложках, которые выжигали, рвали, топтали с целью нанести вред данному человеку (ясно, из чего была «вытянута» эта практика) и т. д.
Всё это «родимые пятна», доставшиеся людям с незапамятных времен. И здесь лично у меня не возникает вопросов.
Но мне интересно другое. Взять тот же ужасный пример со Второй мировой войной. Ну, привезли бы нацисты все эти сокровища в свою Германию. Развесили в частных домах и галереях. Рассовали по запасникам и музеям… И что?! Неужели добытое такой страшной ценой «прекрасное» стало бы поверять им свои сокровенные смыслы? (Я не о расшифровке «клинописи» и прочих научных исследованиях, — здесь у человечества тоже накоплен огромный и, в принципе, «неоднозначный» опыт.)
Я считаю, что высокохудожественные произведения теряют свою ценность в любом контексте, как только человек преступает некие духовные границы, делавшие его до этого человеком. Возможно, кому-то моё высказывание покажется странным. Или… наивным. Но, мне кажется, в первую очередь такая реакция может возникнуть у тех, кто, к примеру, не читал «занудного», «слишком глубоко капающего», а главное — ставившего «очень неудобные» вопросы, но не отвечающего на них прямо и однозначно вместо читателя, Ф. М. Достоевского.
Г.Б.:Спасибо, Виктория Николаевна. Ваш практический опыт позволяет утверждать, что сакрализация прекрасного — важная для психического и физического здоровья человека процедура. Без практики поиска прекрасного люди теряют духовные силы, лишаются одной из свойственных человеческому сознанию защитных способностей.
Источники:
1. Строфы века. Антология русской поэзии / сост. Е. Евтушенко. М.: Полифакт. Итоги века, 1999. 1056 с.
2. Заболоцкий Н.А. Стихотворения и поэмы. Ростов н/Д.: Ирбис, 1999. 406, [1] с.
3. Лэнгле А. Является ли любовь счастьем? (публичная лекция в МПГУ, 21 ноября 2007 г.) / пер. В. Загвоздкин; ред. Е. Осин // Alfried Längle, 2018 [Электронный ресурс]. URL: http://laengle.info/downloads/Liebe%20Vortrag%20MGU%2011-07.pdf (дата обращения 22.08.2018).
4. Цветаева М. И. Искусство без искуса // Полное собрание поэзии, прозы, драматургии в одном томе. М.: Альфа-Книга, 2008. С. 842–844.
5. Ахматова А. А. Все обещало мне его: Стихотворения / сост. А. Марченко. М.: Эксмо-Пресс, 2002. 382, [1] c.
6. Пеннак Д. Как роман / пер. Н. Д. Шаховская. М.: Самокат, 2015. 176 с.
7. Роджерс К. Р. Взгляд на психотерапию. Становление человека / пер. М. М. Исенина; общ. ред. и предисл. Е. И. Исенина. М.: Прогресс; Универс, 1994. 479 с.
