Леспромхоз находился в небольшом селении, погруженном в дремотную зимнюю спячку. Вокруг тайга, бездорожная, застывшая от звенящего мороза.
На отшибе, у самого края посёлка, стоял добротный дом сторожа Ивана Михайловича Страхова. Жил он одиноко. Жену свою похоронил лет пять тому назад. А единственный сын уехал...
В один из коротких декабрьских дней пришёл к Ивану Михайловичу в гости директор леспромхоза Соболев. Сначала хозяин растерялся: не случилось ли чего. Засуетился, поставил на стол спирт, закуску. Гостю придвинул стул, а сам сел на лавку.
– Будет у нас короткий разговор, – сказал Соболев крепким басом.
– Какой получится, – ответил Иван Михайлович, наливая в стаканы спирт.
Соболев выпил залпом, крякнул от удовольствия, словно благодарил хозяина за угощение.
– Медведя в округе потревожили. Лесорубы боятся, как бы чего не вышло, – сказал он, сразу приступая к делу.
– Такому зверю по зиме спать надобно, – Иван Михайлович закивал головой. – Видать на порубках разворошили.
Сам подумал, что не те у него годы, чтобы за медведем по лесу бегать. Но было приятно бывалому охотнику: не забыли его, старика.
– Взялся бы ты за косолапого. Деньги в премию, а шкуру тебе – как полагается, – Соболев хотел угадать его мысли.
– Чего ж заранее-то делить, – буркнул Иван Михайлович, покосившись на стену, где висело ружье.
Соболев перехватил его взгляд.
– Будет тебе. Знаешь, людей у меня нет, – Соболев провёл ладонью по подбородку.
Ещё выпили. Потом Иван Михайлович слышал, как грохнула дверь и из сеней потянуло холодком. Ему, ночному сторожу, были хорошо знакомы грузные, скрипучие шаги директора.
Долго ещё сидел старый охотник. В который раз вспоминалась недавняя обида. Сына его, Николая, леспромхоз направил на учёбу в музыкальный интернат. Парень играл на баяне и знатно пел. Не специальность это для здешних мест, думал Иван Михайлович. Не вернётся к нему сын. Выучится и останется где-то там, далеко. И доживать век одному. Но домой не отзывал.
На столе ещё долго стояла недопитая бутылка. Отгоняя мысли об одиночестве, Иван Михайлович в сердцах стукнул рукой по столу. На сбитом из морёного дерева столе отозвались глухим стоном пустые стаканы.
В лесу было место, где около огромного кедра расступились ели, образовав поляну. У кедра молния отколола большую щепу, и на обнажённой груди ствола запеклись ручейки смолы. Он казался одиноким, брошенным в живом море леса. Следы медведя вели к поляне. Их примечали и около порубок, где заготовляли лес.
Иван Михайлович выбрал себе удобное место, так, чтобы просматривалась вся поляна, и стал ждать. Он-то уж знал главное охотничье правило – терпение. Охота на медведя – дело опасное, особенно зимой, на "шатуна", как зовут в народе недоспавших медведей.
Зверь пришёл на поляну. Это был молодой медведь с жёсткой, вздыбленной шерстью под цвет коры. Шерсть поблёскивала от снега. Медведь обнюхал всё вокруг, потом забрался высоко на ствол и дотянулся до щепы. Она заскрипела, разорвав тишину леса. Медведь дёргал лапой щепу, и та гудела, заполняя поляну удивительным звоном. Кедр шатался. В шуме его ветвей слышался голос, рассказывающий о гордом одиночестве старости и мудро прожитых годах. С белой бороды дерева сыпался снег, как клочья седых волос. Кедру тонко вторили молоденькие ели, позванивая на ветру обледенелыми ветвями.
Иван Михайлович был удивлён всем увиденным. Он и раньше слышал о медведях-музыкантах, но не приходилось их наблюдать. Зверь так поразил его, что он и не думал стрелять. Это бывает со старыми охотниками. Он прислушивался к дикой мелодии кедра и елей, ко всему лесу, и что-то зашевелилось в нем, будто снова прочувствовал былые годы.
Медведь забавлялся щепой. Потом слез с дерева и долго валялся в снегу. От его молодого, упругого тела оставались большие вмятины на белом ковре.
Возвращаясь домой, Иван Михайлович улыбался про себя. Ему было в диковинку все увиденное. Он решил, что понял, почему медведь появлялся на порубках, – ему, наверное, было интересно слушать перестук топоров и визг электропил.
В селении все знали, что Иван Михайлович охотится за медведем. Люди ждали результатов охоты. Таёжный человек хорошо понимает суровый закон природы. Но сегодня Иван Михайлович возвращался без шкуры убитого зверя. Проходя мимо конторы, он слышал, как парни распевали:
На работу нечего глядеть.
Пусть за нас работает медведь...
Иван Михайлович в сердцах сплюнул.
Ему скорее хотелось пройти улицу, чтобы никого по дороге не встретить.
Домой пришёл рассерженный. Тулуп, валенки, шапка полетели в сени, будто сегодня им не было места в комнате. Растопил печь и всё подбрасывал поленья. От жары запотели стекла.
На следующий день Иван Михайлович собирался идти к тому месту, где заприметил медведя. Селение проснулось. В хлевах мычал скот. Избы стояли глубоко в снегу. У колодцев пересмеивались девки. Сегодня у Ивана Михайловича было с собой не только ружье. За поясом висел увесистый топор.
– Ку-да э-т-о дя-дя Иван с то-по-ром собрался? – хихикали девки, смешно растягивая слова.
– Смотрите, переженю. Своё под носом не видите, а чужое, небось, под лесом, – отшучивался Иван Михайлович.
Дорогой думал, что вот ладные вместе с его сыном девки в селении выросли. И опять были мысли о сыне. Понимал парень природу, а то бы не заиграл, не запел. Зверь – и тот к музыке тянется. Человеку больше надо. Но как он этого не заметил в сыне? А вот люди заметили и поверили...
Так размышлял Иван Михайлович, коротая путь к поляне. Лыжня путалась в лесу среди черных стволов.
Медведь снова пришёл на поляну. И опять щепа гудела, и лес подчинился её колдовской мелодии. Потом косолапый радостно купался в снегу, тихим рёвом оглашая поляну. Скрылся так же внезапно, как и появился.
Иван Михайлович вышел из своего укрытия. Чуть покачивался высокий старый кедр. Охотник вытащил топор и замахнулся. Дерево глухо заскрипело. Гулко раскатились по лесу тяжёлые удары. Наконец, кедр застонал в последний раз и рухнул, упав кроной на молоденькие ели. Иван Михайлович обрубил ветви и щепу. Ствол голым остался лежать на снегу.
Ивана Михайловича прошиб пот. Уже далеко за поляной он остановился и перевёл дух. И чем ближе подходил к селению, тем больше был уверен, что не усидеть ему сегодня одному в доме. Пойдёт по гостям. И к Соболеву заглянет. А если спросят о сыне, то расскажет, что тот увёз с собой. Разве не тайга научила парня музыке? Нет, сынок, не оторваться тебе от тайги...
Никто в селении больше той зимой не слышал о разбуженном медведе. Он исчез. Только старый охотник понимал, почему так случилось. Чтобы отвадить его, нужно было срубить дерево...
Михалевич-Каплан Игорь Михайлович – поэт, прозаик, переводчик, издатель, культуролог. Родился в г. Мары, Туркменистан (1943). Вырос во Львове, Украина. Окончил факультет журналистики Львовского полиграфического института. В 1979 эмигрировал в США. Ныне живёт в Нью-Йорке. Гл. редактор литературного издательства "Побережье". Издал семь книг прозы и поэзии, в том числе на английском языке, «Reflected Days» (2000), и трёхтомник избранных произведений. Издавался в коллективных сборниках. Печатается в литературных журналах и альманахах России, Украины, Англии, США, Китая, Дании, Канады, Германии, Израиля и др. Член редколлегий альманаха "Встречи" (2000-2007), Филадельфия; "Связь времён" (с 2011), Сан-Хосе, Калифорния; "Украина. Русская поэзия. ХХ век", Киев; журнал литературы и искусства «Слово/Word», Нью-Йорк. Составитель многих антологий. Статьи по культуре, литературе и искусству, критические статьи и рецензии в многочисленных "толстых" журналах и сборниках.
