Лариса Иосифовна, Илья Яковлевич, Саша Пушкин и мы с Фридой (Чесаковой) - созидатели журнала "Слово\Word" - несколько последних лет собирались и творили в одном из лучших мест Манхэттена - в Челси, рядом со знаменитым домом -"утюгом". Там был магазин русских книг, он же - выставочный павильон (картины и большие фотографии). Еще там проводились культурные мероприятия, где выступали не только авторы нашего журнала, но и творцы с довольно громкими именами, например, Вероника Долина и Андрей Битов. (Андрей Георгиевич Битов был членом редколлегии журнала года с 2003-го по 2013. См. фото. А.П.) Двумя этажами выше располагалась книжная кладовая и наша комната с двумя компьютерами и большим редакторским столом, густо заваленным бумагами и безнадежно немытыми чайными чашками. Это было доживание, это был неокончательный финал.
К нам приходили прозаики и поэты, профессиональные и не очень, и мне не раз задавался такой вопрос: "Зачем вы сюда приходите?" Голоса вопрошающих звучали и снисходительно, и растерянно, и слегка изумленно. Я дергала плечами и быстро с улыбкой взглядывала человеку в глаза. Мол, не знаю, так вышло, сложилось и получилось. И вот прошли годы. Я не только не жалею, а все сильнее изумляюсь тому, что было тогда.
Полусуществование, полусумрак, полуадекватность двух талантливых стариков, болеющих и доживающих прямо вот тут, на твоих глазах и едва ли не на твоих руках. Они были неаккуратные, голодноватые, по-воробьиному взъерошенные и растревоженные.
Мы собирались вечерами, становилось темно, слышался вой ветра, Илья начинал беспокоиться: "Сидим тут, как полные идиоты, вместо того, чтобы домой идти, хватит уже тут сидеть... Вот по дороге домой недовольные писатели догонят нас и зададут нам перцу."
А когда-то мы с Ларисой беседовали с Владиславом Марковичем Цукерманом, создателем великого фильма "Жидкое небо", когда-то к нам приходила дочь советского классика Александра Межирова, и я спросила, любил ли ее отец стихи Бродского, и она ответила, что "На смерть друга" ("Имяреку тебе, потому что не станет за труд...") Межиров любил.
Характер Ларисы, царство ей Небесное, все отлично знали. Редкий вечер проходил у нас с ней без перебранки. "Ленинградское воспитание... Сноб несчастный... Ссучка..." - шипела и свистела баба Ляля у меня за спиной. "Когда вы хотите прийти?" - спрашивала успокоившимся голосом. "Ваша сучка придет во вторник", - отвечаю. "Ах ты гадина! Это я не тебе говорила, это я себе говорила, наглая тварь!" Южные глаза главного редактора метали молнии.
Несмотря на все это, я с радостью приходила туда во вторник, и мы, пока бабушка Ляля могла, обсуждали произведения наших авторов.
Однажды мне в руки попала рукопись военной медсестры Софьи Соломоновны Гуревич, участницы освобождения Кенигсберга. В 1945 году ей было 20 лет. Не знаю, жива ли эта женщина. Рукопись ее я храню. Она описала, как вошла в оставленную немецкую квартиру, увидела там "Войну и мир" по-немецки и задумалась: можно взять? это не будет воровством?
А еще, благодаря бабушке Ларисе, я перечитала всего Фридриха Горенштейна. Можно сказать, что журнал скрыто носил его имя, так живо ощущалось его незримое присутствие. Можно даже обратиться к Баратынскому: его "доступный дух".
В 2013 году мы с Сашей Пушкиным приехали в больницу на Far Rockaway навестить Ларису и Илью. И вот их вывезли. Никогда не забуду, как мне сдавило горло при виде завернутой в одеяльце Ларисы. Увы, в жизни все чаще случается то, во что невозможно поверить.
