Динара была шотландкой и — человеком исключительной доброты. Приготовила Люсе, приехавшей погостить из России, теплую постель с пуховым одеялом, дала пахнущее лавандой слегка шершавое полотенце ручной работы. Весь вечер пили чай с молоком у камина и разговаривали — снова о прошлом. Как бывало раньше, когда виделись сто лет назад, когда вместе гуляли по Лидсу, маленькому живописному городку, где слегка закопченные дома, трубы повсюду, медлительная жизнь и так вкусно пахнет жареным мясом по вечерам, как будто улицы превратились в большой ресторан на открытом воздухе — туристы просят есть.
Динара приготовила ароматный суп, а вечером предлагала вино или пиво — на выбор. Люся приехала по делам, поэтому рано утром убегала по покатым мощеным улицам в офис, быстро поглотив приготовленный завтрак, выпив вкусный, еле теплый по английским привычкам кофе.
Динара никуда не торопилась, передвигалась по квартире медленно, слегка напоминая Джейн Эйр из английского романа. Была чуть-чуть похожа на уточку: полнее обыкновенного — и покачивалась из стороны в сторону, когда ходила; носик — вздернут, говорит приятным голосом. Быстро говорит, радостно, живо смеется. Люся никак не могла привыкнуть к странной теплоте и заботе, которую Динара к ней проявляла, к размеренному времяпрепровождению в этом маленьком городке, легкости обращения. Динара жила с мужем-музыкантом намного старше ее, эмоциональным и быстрым. Люся его тоже хорошо знала, но на этот раз он уехал в Шотландию, где отдыхал от всех и вся на природе. Динара с мужем жили в роскошном доме на самом верхнем этаже, где Люся и остановилась: просторные комнаты, цветы за окном.
Больше всего Люсе нравилось, что с Динарой было спокойно и легко. Люся по началу даже с работы спешила пораньше, чтобы успеть посидеть вместе, обсудить всякие разные проблемы.
Однажды вечером Динара стала почему-то рассказывать Люсе историю своей жизни, о том, как когда-то прожила в Лондоне всю молодость, а потом решила переехать в Лидс — еле отделалась от молодого человека, который совсем не хотел ее отпускать, буквально поселился в ее дивной квартирке с круглым оконцем в сад. Динара рассказывала, как встретила потом своего мужа-музыканта, который стоял на пороге с бутылкой вина и сразу к ней въехал после первой встречи, о том, как родилась их дочка, и о том, что были не всегда хорошие отношения с матерью.
Потом Динара вдруг сказала Люсе, что больше всего на свете любит ботанический сад, именно туда они должны вместе обязательно пойти.
Наутро и пошли. Динара неторопливо вышагивала вдоль тернистого сада по направлению к зеленым угодьям и цветам, от этого сада и от калитки у нее были свои ключи. Она шла, как будто чувствовала себя хозяйкой угодий, чинно и медленно. Вдруг упомянула, что долго работала сестрой милосердия по призванию сердца, лет десять.
Люся удивилась.
— Да?
— Да, — рассказывала Динара. — Вдруг решила, что все другое на этом свете совсем не важно. Просто окончила курсы и пошла в больницу. Самую главную, в центре города. Это еще и потому, что другую работу найти теперь сложно, — говорила она, как будто оправдываясь за свой поступок.
В этот самый момент Люся вдруг случайно вспомнила, что Чарльз Диккенс как раз много писал о том, что в Лондоне и в Англии вообще очень непросто жить, не для всех так вольготно.
— Да, да, — продолжала Динара, — это все было в XIX веке, хотя… и не только… Ужас… А ты слышала? Ужас ведь в том, что Чарльз Диккенс бросил свою жену. Взял и бросил.
Динара раскраснелась и продолжала рассказывать:
— А детей взял с собой. Вы представляете? И когда она хотела их видеть — хоть раз — не давал встречаться! Известный писатель — и так поступил!
Рассказывая, Динара шла дальше, вдоль сада, а Люся в этот момент вдруг подумала, что ужасно торопится на работу, вот несмотря ни на что — как бес внутри. И не может она так мирно, так долго и спокойно идти вдоль сада. Ей вдруг так ясно и очевидно показалось, что она никогда бы не могла работать медсестрой, не могла бы так любить, с такой радостью выносить людей, незнакомых людей… Она смотрела на Динару, ощущала ее присутствие и не верила, что обыкновенный человек может быть настолько добрым, настолько сердечным и бескорыстным.
Динара молчала, вдыхая аромат цветов, а потом вдруг неожиданно встала рядом со странной супружеской парой, которые копошились в сумке в поисках карты, потому что не могли найти выход из этих зеленых угодий, освещенных солнцем и играющих бликами теней, оттенками желтого. Узнав, что они потерялись, Динара долго стояла и подробно объясняла этим людям, как пройти до Восточных Ворот и где выход.
Люся переминалась с левой ноги на правую, не в силах выносить свое собственное нервное «ну пошли уже!», не понимая, сколько времени прошло и ждут ли ее или уже совсем не ждут в офисе. В голове крутились странные мысли про Чарльза Диккенса. Зачем он бросил жену? Зачем был так неблагодарен? Неужели так скучно, когда человек просто любит и по-хорошему относится, неужели можно было выгнать жену из собственного дома и отнять детей? В какой-то момент Люся даже подумала, что история придумана, но ее мысли были вновь захвачены настырной парой, потерявшей дорогу.
Люся смутно понимала, что экскурсия по дивному саду будет длиться еще часа три и что Динара совершенно никуда не торопится и собирается рассказывать этим вот несчастным или счастливым первым встречным и об истории сада, и об Англии, и о погоде.
— Пообедаем вместе, — весело и спокойно сказала Динара, приветливо помахав еще одной проходящей мимо парочке и дружелюбно пожав Люсе руку. — Я никуда тебя не отпущу!
Люся слегка передернулась, со стыдом и ужасом осознавая, что ей постепенно становится душно и нестерпимо плохо, что эту фразу «не отпущу» она слышала сто раз в своей жизни. Еще она осознавала, что перед ней был не человек, а ангел во плоти, и что, по всем человеческим законам, если этот ангел просит разрешение пролить свое тепло, добро и свет на нее, торопящуюся черт-те куда Люсю, нужно быть неблагодарной, гадкой, ужасной, чёрной дрянью, чтобы от него, этого добра, как и от ангела во плоти, мысленно улепётывать что есть мочи. Еще Люся ясно и отчетливо осознавала, что вокруг было действительно нестерпимо хорошо и что она, несмотря на все это «хорошо», принимала его как «хорошо» только головой, всеми силами души мечтая убежать и скрыться, прийти сюда, в этот сад, с кем-нибудь другим или вообще не приходить сюда никогда. Быть на работе, выполнять свой долг или — нет, быть одной, — все что угодно, только — делать что-то другое.
В какой-то момент Люся поймала себя на мысли, что ее к этому саду и Динаре как будто бы привязывала теперь совесть, сковывала против воли по рукам и ногам.
— Я знаю, ты торопишься, — прервала ее поток Динара, как будто прочла плохие мысли, уже написанные на Люсином лбу. — Мы зайдем сюда, в-о-о-н сюда, на одну секунду! — Она скрылась в небольшом магазинчике в самом центре зеленых просторов и вышла оттуда через пару минут с маленьким пакетом подарков, которые, улыбаясь, протянула Люсе со словом «тебе».
Когда Люся, наконец, села в автобус, то подумала, что совсем никуда не опаздывает, что в саду было душевно и прекрасно, тихо и хорошо, и что надо с собой и своими скоростями что-то делать, как и со всем остальным, так подло и некстати поселившимся в душе.
Автобус был в чем-то даже похож на Динару, в том смысле, что кружил Люсю по городу, медленно и плавно в течение часа, а вокруг разговаривали люди, дул ветер в открытые окна, бил о железный остов и звенел маленький колокольчик.
Когда вечером Люся снова пришла домой к Динаре и поднялась по крутой английской лестнице на последний этаж, чуть не скатившись вниз, Динары дома не было. Люся съела приготовленную жареную картошку и вдруг подумала, предварительно отпив немного пива из красивого фужера, что тоже хочет быть сестрой милосердия и что ее теперешние каждодневные заботы, как и она сама, ничего не стоят в масштабах Вселенной и даже в ее собственных масштабах, и что все, что она делает — почти зазря и бесполезно, и надо это «зазря» давно поменять.
Утром, быстро приняв холодный душ, Люся снова бежала в офис, соображая, как мало времени осталось до возвращения домой, в Россию, и как странно она провела время у Динары, почти не работая, а только думая о том, какой надо быть и что можно исправить.
***
Вечерами английский город живет своей странной жизнью. Тепло превращается в холод, а холод — в тепло. Воздух полон приведений прошлого, которые отражаются в стеклах слегка освещенных домов и мощеных камнем улицах. В какой-то момент в последний день вашего пребывания в Англии начнёт моросить дождик, а потом вдруг этот дождик заканчивается, как будто его и не было.
Тепло бежать по шершавым мощеным поверхностям, вдыхая свежий воздух небольшого провинциального городка.
