(продолжение. Начало в № 3/2017 и сл.)
1969, КАША НА МЫЛЕ. Весна, начало мая. Мой первый длинный, многодневный поход — я учусь в Школе ЮНГ (юных географов) Географического факультета МГУ. Все серьезно — сами все делаем, ночуем в (брезентовых) палатках, готовим на костре, ведем полевые дневники, обсуждаем маршрут и проч. (В Школе ЮНГ я научился правильно обуваться в маршрут и мысленно вести полевой дневник, соотнося замечания с точками на местности и потом вечером просто записывать этот текст; краткий полевой дневник само собой заполнял пометками). Маршрут проходил около Приокско-Террасного заповедника с дозволенным его пересечением. И зубров видели — они к своим подругам легко прыгали через двухметровые заборы, застывая на мгновение над изгородью; интеллигентная девочка сказала, что в балете это называется элевация. Я пускаю слух, что из воды ручья, текущего через зубровый питомник и делают настоящую зубровку — кто-то насколько-то поверил. Вечером предпоследнего дня ужин — дежурные подают кашу, но еще до того я чувствовал косметический запах. Есть нельзя — парфюмерия! Еды больше нет, от завтрака взять ничего нельзя. Расследование показало — та самая интеллигентная девочка дежурила, мыла ведро с особым мылом и забыла мыло в ведре. Кашу же варили уже в сумерках.
ЦЕНТР АЗИИ В ОБКОМЕ. После насыщенного и интересного — хотя и планового — похода по Горному Алтаю (1983) в общем вдоль Телецкого озера (1983), но поверху мы с новым приятелем-тезкой махнули в Туву через Турочак, Новокузнецк и Абакан (заняло полторы суток). В Кызыле, ожидая просвета в непогоде, чтобы добраться до Тоджи самолетом (так и не добрались), искали памятник «Центр Азии». Прочел о нем в старой литературе — в 20 км от города. Поехали именно туда, точно нашли место — но памятника мы там не нашли. Он оказался перенесенным (вместе с центром Азии?) во двор обкома партии, насупротив театра. Тува в СССР была автономной республикой (АССР) и ей полагался национальный театр в национальном стиле. Здесь это была бетонная коробка с навершием как у китайской пагоды (тувинцы считали китайцев-манчжуров злейшими врагами); у кочевников не было капитальной архитектуры, и какой-то ленинградский зодчий им её сочинил. (Памятник «Центр Европы» — старый, еще австро-венгерский, я тоже видел в Закарпатье).
НА 12 ПУТЕ СБОРНЫЙ СТОЕТ. 1985 Возвращаемся в режиме микропутешествия с Борисом Родоманом с Оргкомитета Второй Школы — семинара по теории классификации в Борке (Рыбинский район Ярославской области), заехали в Сонково. Пытаемся узнать что-либо про поезд. Расписания нет. День получки и все в стельку пьяные просто валяются: на станции и близ неё ни одного человека на ногах не держится, речи никто уже не понимает, в ответ какое-то мычание, кассирша спит в своем окошке, рыгая перегаром. Наконец железнодорожник в полной форме (лежа на боку в своей … мм…) произносит адресное указание. Находим нужный путь и на нем стоит сборный железнодорожный состав из вагонов разного типа. Видим, как люди занимают площадки товарных вагонов. Влезаем и мы. Вскоре подходят служащие в железнодорожной форме, держась на ногах, вполне мирно и обыкновенно спрашивают «Проездные документы имеете?». Ограничиваются по 1 рублю с персоны (Примечание для читателя 2018: 1 советский рубль 1985 г = 200 российских рублей 2018 г., 3 доллара).
МУЖЧИНЫ, ВЕЩИ-ТО У ВАС СТРАННЫЕ КАКИЕ! — КНИЖКИ, ЛИСТОЧКИ! Приехав на площадке товарного вагона в город Кашин (1985 — см. предыдущее) — видимость прекрасная, только отсырели, мы с Борисом Родоманом бросили вещи в убогой гостинице и сразу пошли сырым вечером изучать город. Приходим и слышим от дежурной… (Вещи наши попотрошили, но ничего не пропало). Мы закладываем сырые носки между матрасами (такой ранее вынужденно популярный и ныне исчезающий способ сушки вещей в советской гостинице), едим плохой хлеб с плохим вареньем (больше ничего в магазине нет) и ложимся в холоде и сырости спать.
1986. ФОРМА ОДЕЖДЫ — ПАРАДНАЯ. Третий этап большого трёхнедельного чудесного путешествия с Катей Дюшен (Каргополь — Кенозеро — Пудож — Вытегра — Череповец). (Для сведения — моей девушкой Катя не была, мы были друзьями-спутниками). После Каргополя мы прошли с немалыми приключениями на Кенозеро — сейчас там туристов возят, а мы тропу потеряли и еле нашли, потом с водным перебросом пересекли границы областей, попав уже в Карелию. Теперь мы, отъехав от Пудожа, движемся пешком на Вытегру. На карте дорога республиканского значения с автобусным движением, и правда — посередине кучей свалены километровые столбы; на дороге два застрявших брошенных вездехода, но пройти пешком можно, хотя не без труда. Встретился за 3 дня только один человек. Вдруг зашевелились кусты и вышел на дорогу небольшой жилистый худой человек в огромной с чужого плеча (велика на много размеров) парадной форме капитана МВД и в туфлях; весь заляпан грязью. В руках держал мешок, что-то из него капало. Вежливо попросил соли — дали. Потом мы долго шли в молчании. Кругом лагеря, а как же мясо без соли…
Я В ШОКЕ! — НО ЭТО ЖЕ КУЛЬТУРНЫЙ ШОК. Лето 1987 года. Господи, давно-то так, а я все еще жив и путешествую. Только что вернулась на родину из Европы молодая девушка Галя; пройдя полный курс обучения, закончила с отличием Берлинский университет имени братьев Гумбольдтов (германская филология). Мы с нею в походе или, вернее, в путешествии. (Сама моя — вполне адекватная и продуктивная — концепция путешествия и была создана как обещанная для рассказа Гале в походе, дабы различить туристский поход и путешествие). Вышли рано-рано утром из рижского поезда на станции Западная Двина и идем на север по долине реки с тяжелыми брезентовыми рюкзаками и всем-всем-всем внутри, не надеясь ни на что и ни на кого, кроме себя. У нас даже есть карта! — клочок кальки, куда приятель перерисовал со старой военной карты местность. Признаки цивилизации кончаются вскоре после шоссе «Москва — Рига». Людей нет. Дорога — заросшая колея. Деревни с десятками домов от совершенно целых, даже со стеклами, до уже только мест былых домов с остатками культурной растительности брошены, но столбы электропередач еще остались. Время к вечеру, пора озаботиться ночлегом; думаем остановиться в доме, хотя палатка, конечно, есть. И вот жизнь… Деревня с одним-двумя целыми домами (сейчас и на карте и на космическом снимке уже нет даже и следа этой деревушки). Загон для орущих, одичалых овец. Мужик что-то радостно нечленораздельно кричит нам навстречу. Он живет здесь постоянно, кормит овец комбикормом, а для себя делает из комбикорма всё сразу «в одном флаконе» — огромной деревянной долбленой миске, вернее — корыте: еду, питье и праздник. Пахнет прокисшим хлебом и сивухой; об остальном умалчиваю. Речь мужик почти утратил, на полуголой груди военные награды. Пойлом радушно угощает… Обмен восклицаниями — заглавие. Мы между Москвою (370 км), Ленинградом (600 км) и Ригой (500 км)…
ЭТО ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ В ДЕЙСТВИИ! Кведлинбург (Quedlinburg), 1990. Чудный средневековый городок; сохранен, пощажен войной, в меру музеефицирован. Мы с будущей женой Галей (тогда мы еще этого не знали!) путешествуем по Восточной Германии (тогда ГДР — Германская Демократическая Республика (1949 — 1990). Путешествие было чудесное! Посмотрели город, пора бы и поесть, надо обедать. Народу масса, в туристическом центре большие очереди туристов и дорого, а денег (и времени) у нас мало. Карта со всеми «пунктами питания» у нас есть; в этом путешествии карты были хороши. Мне очень хочется есть, но еще сильнее стремление блеснуть перед милой спутницей своими талантами. Говорю ей — сейчас я по карте найду кафе / столовую, где едят местные и будет мало народу. Моя спутница, прожившая в Германии 4 года — в сомнении. И вот в пяти минутах ходьбы от центра, в обычной части городка, в «тылу» — маленький простой ресторанчик (трактир) Gaststätte; там только аборигены — немцы, и народу мало. Поели дешево и сытно — густой гороховый суп Eintopf с огромной сарделькой. Восклицаю начальную фразу…
МОЙ АВГУСТ 1991. В августе 1991 сплывал на катамаране по Чусовой; плановый поход. Живописная грязная река; обычный набор приключений. 17 августа утром за 2-3 дневных перехода до Кына, конечного пункта — публика мне остое… (взаимно?) и я пошел один по берегу. Ночевал дважды на байдарочных стоянках — их было много; селений по берегу не было. Еды, кроме чая, у меня почти не было, но было курево, а по берегу сидели и ночевали рыбаки — радость взаимного обмена; каждый стал богаче, это не марксизм. Никаких новостей не знал две недели.
В Москве оставались старики-родители — с трудом добыл им еды, её уже почти не было. Ждала будущая жена, телевидение вещало о союзном договоре на фоне анархии и агонии, метался омерзительный Горбачев; тепло помнились большие митинги.
18 вечером с куском вкусной вяленой рыбы от рыбаков встал на ночлег у ручья. Хотели рядом встать байдарочники, я их отогнал криком «жажду уединения», это было правда. Дров и медвежьих следов было много — ночевал меж двумя кострами, наложив сыроватых коряг, до утра хватало. 19 августа рано проснулся от шума. Совсем рядом с потухавшим костром следы медведя к водопою. Попил чаю с сухариком и вышел. Карта была, и думал я идти не торопясь по берегу и к средине следующего дня выйти в селение, на реку выходила грунтовка, а за ней желанная узкоколейка. Около 11 по-местному попалось приманчивое место и остро захотелось посидеть и глотнуть чаю вне всякого плана. Так и сделал, развел костер и смаковал покой, пейзаж и последнюю заварку.
Пристали вчерашние байдарочники, включили транзисторный приемник в 11 (9-00 по Москве). Заявление ГКЧП. Уплыли…
В Москве были родители; ждала девушка; были знакомые из советников Ельцина. Мелькнула мысль отсидеться. Ушла.
Заторопился по лесу, звериным тропам, по бурелому держа путь компасом. Мысли роились. Рвался к связи. Страх вспыхивал и уходил; всё всплывала отцова фраза — «часто мочишься, а там оправка два раза в сутки…». Выскочил на горку-гадюшник — гревшиеся на солнце змеи зашипели. Проскочил. Долго не мог отойти от чувства телесной тошнотворной гадливости — как при двух допросах в КГБ.
Грунтовка. Попутка. Люди в кузове ничего знали. Поселок Висимо-Уткинск. Продали из жалости полугорелую полубуханку, пил кооперативный квас. Узкая узкоколейка — 750 мм (а не 1000). Старался смотреть — а что же еще? Чудесный Южный Урал. Смотрел жадно. Что думать? Люди разделились на знавших (молчали) и остальных, болтали.
Ночью шел через Нижний Тагил. Дважды попались патрули. На вокзале оказался работавший телефонный автомат-межгород. Все в Москве живы. Мать спросонья сказала «Война…». Поправилась. Танки, танки, танки (родители жили рядом с Минским шоссе). На вокзале говорили о своих танках, кто-то кого-то разогнал… Поел и сел рано утром в медленный поезд. Поезд тащился медленно, старый, полупустой, щелястый. Газет не было. Кое-где на станциях ходили военные патрули. Так ехал весь день 20 августа. К 4 дня 21 августа приехал — лица, лица другие. Тревога и надежда. Все живы.
ОРУЖИЕ ЕСТЬ? После некой сессии по региональным наукам (1995) мы с Борисом Родоманом всегда совершали (больше меня не зовут) небольшое путешествие. В тот раз были в Нижнем Новгороде; запомнились не доклады, а конвейер автозавода (сборка «газелей) — труд неспешный, на всех тяжелых и грязных работах (покраска) — бабы, в том числе беременные. Рано утром добираемся до села, старого большого села Горбатов, переправляемся с частником на лодке через Оку. Изумительная пойма с лесами, лугами, озерами и проч. Вечерний Гороховец заслуживает внимания. Надо бы помыться и ночевать, мы грязные и потные, но в гостинице нет горячей воды. Решаем ехать ночью. На автобусной остановке на шоссе на Москву нет признаков жизни, но еще в городе нам посоветовали попробовать «ну на этот, специальный до Лужников». Пустынное место к ночи оживает. Вначале торговки — пирожки, семечки, еще что-то. Потом площадку оцепляют вооруженные люди, внимательно нас оглядев и расспросив. Один за другим встают (нерейсовые) полутораэтажные автобусы. Попросились — нас спросили про оружие и уважили за небольшую сумму. Это ехали челноки из Перми с наличными долларами (на автобус до 2 млн) на оптовый рынок в Лужники. Интереснейшие беседы — в основном бабы — заняли у меня всю ночь. Маршрут целиком прокуплен, но остановки по договоренности с крышей редко; в автобусе работает туалет, есть кипяток.
НАДО БЫЛО КРЕСТНЫМ ЗНАМЕНИЕМ СЕБЯ ОСЕНИТЬ… Август 1996 года. Мы с женой тогда стояли на крошечной базе на протоке Вуоксе (Карельский перешеек) и намеревались из Приозерска пробраться на (остров) Коневец, что на Ладожском озере, куда и впадает Вуокса. Там был по сведениям возрождаемый монастырек, а сам остров манил. Носил тогда я длинные волосы и окладистую бороду, а жена, как и всегда, выглядела опрятно и скромно. Нашли пристань, откуда было какое-то сообщение с Коневцом. Стоит ряд лиц монашеского и вообче православного облика. Подходим, скромно улыбаясь — и нам чинно улыбаются навстречу. Но в просьбе добраться до острова — резко и явно разочарованно отказывают. Уходим разочарованно и мы, понимаем — …
А КАК ЖЕ ВЫ УЗНАЛИ!?! Летом 1997 лечу ночью из Москвы в Красноярск. Пол-самолета — загорелая буйная подвыпившая группа туристов, возвращающихся из далекой европейской страны; тогда это было внове. Какой именно страны — одни не знают и не знали, другие не помнят… Спрашиваю у групповода. Молодящаяся дамочка кокетливо отвечает — «А Вы догадайтесь — какая страна!?! — На море, конечно? — Да, конечно. — А где солнце вставало? — Мы не видели, где-то сзади. — А солнце садилось в море? — Да, прямо в море. — Пили что хорошего? — Ну вина, портвейны. — Красные портвейны, вкусные? — Да, очень. — Ну ясно, и пробку везете из Португалии… Да, да, а как же Вы узнали?!?» Опять теоретическая география в действии…
НУ ТЕПЕРЬ ВЫ НАСТОЯЩИЙ СТОЛБИСТ — сказала мне с явным уважением в голосе и взгляде по возвращении в гостиницу дежурная. Я пришел из маршрута по Красноярским Столбам. Место дивное и манит на всякие безумства, чем и славятся Столбы и столбисты. Описать сами Столбы не могу — надо хотя бы смотреть фото. Глядя с завистью, как по столбам бегают (буквально так — особая техника) люди разного возраста в галошах (это не стеб — так удобнее), и я немного полазил. Потом в сомнении стоял у довольно резкого столба, но компания поодаль крикнула «лезь, мужик, если что, поможем». Залез и любовался. Как это бывает — слезть не могу. Понасмехавшись надо мною, столбисты неторопливо посовещались и снизу стали меня инструктировать. А уже наступали сумерки. Я не без тревоги все выполнил: помочился, снял и упаковал тщательно очки, закрепил вставные зубы (это я уже сам догадался), убрал часы, поддел свитер, застегнул кепку, закрепил рюкзак, плотно застегнул штормовку и натянул на голову капюшон, закрыл, но не сжал глаза. «А теперь встань спиной (к обрыву, а за ним высокие кусты) и сделай резкий шаг назад, но не прыгай, просто резкий шаг». Ну — последовало сочное матерное напутствие, скорее ободряющее. Шагнул — и упал в кусты, ломая их собой. Что-то трещало, всему телу было больно. Выбрался с гудящей головой и ободранный — и сам ободрался, и штормовку порвал. Они — можно сказать любовно — ощупали мое тело, наверное, на предмет повреждений и похвалили. Крепкая свежая молодая сибирячка обняла, прижалась и целовала в губы; чудесно. Парни деловито спросили: «Там (понятно где) ёкнуло?». Кивнул, ёкнуло, даже поразился. Велели раздеться и смазали ссадины на лице, шее, руках, плечах, спине, пояснице и бёдрах из бутылочки и из нее же дали хлебнуть — строго три глотка. (То была водка на конопле). Промыл глаза водой, чтоб не щипало. «Ну — иди». Потом догнали и даже дали с собой на донышке. 13 км до автобуса я шел на одном дыхании (и это после целого дня маршрута и приключений) и ликуя, радуясь всему и переживая вновь изумительный ландшафт. В гостинице уже в начале ночи услышал уважительную фразу. Но утром встать не мог, болело, ныло и зудело всё… Остатки допил и опять сразу стало хорошо, не отлично, но хорошо. К Москве за две недели основные ссадины зажили.
ЧТО Ж ТЫ НА БАБ ТАК ЗАГЛЯДЫВАЕШЬСЯ, НЕХОРОШО… Лето 1997. Плыву на теплоходе вниз по Енисею от Красноярска (см. «Енисейский дневник»….). У меня тогда (были) длинные волосы и окладистая борода. Много общаюсь, с дамами тоже; но не говорю, что изучающе готовлюсь к вживанию в Норильск. За кого только меня не принимали… После разговора с хорошенькой аппетитной женщиной — все звала в Норильске (я туда и направлялся) в гости, приговаривая с улыбкой «Только жаль — муж сразу на охоту уедет» ко мне подошла пожилая женщина с укоризненным видом «Ну ладно сынок, ты отдыхаешь, понятно, так оделся-то в миру. Но ты же батюшка, сразу видно, что ж ты на баб-то…».
ВЕЛЕЛИ ТЕБЯ УБРАТЬ. Летом 1998, стоя в Южно-Сахалинске (все зовут его Город или Южный) завершаю однодневный длинный маршрут с подвозами, транспортом, пешими этапами, купанием и проч. Вечером подхожу к Городу, дачный пригород. Устал, встал чуть свет, голосую, но машин мало и те не останавливаются. Мимо меня туда-сюда ездит крутой джип. На взгорке деревянный терем «Трактиръ ДОКТОРЪ ЖIВАГО». Джип подъезжает ко мне, выходит классический персонаж с золотой цепью на могучей шее, в импортном тренировочном костюме и тапочках. Говорит: «Садись, тут уважаемые люди велели тебя убрать». — Замер… — Он продолжает: «не надо нам на нашей трассе такого, типа из помойки (на мне пропыленная походная одежда и старый рюкзак), куда тебе, садись, отвезу».
ДВУМ СМЕРТЯМ НЕ БЫВАТЬ. В августе 1998 в конце путешествия по Сахалину и Приморью стоял я в Хасанском морском заповеднике, в поселочке бухты Витязя, где в советское время обучали боевых дельфинов. После длинного маршрута по берегу с сыном тамошнего приятеля мы сели в моторную лодку; идти обратно 30 км… Шли мы прямо через бухту. На полпути мы были в 3-х морских милях (примерно 5 км) от берега. Волна все расходилась, и внезапно сдох мотор. Моторист злобно матерился и ковырялся в моторе, остервенело дергая шнур; парень на веслах держал лодку против волны; я отчерпывался (захлестывало); пассажир, местный культурный герой-художник — православный-йог-рериховец (так представлялся в трезвом виде) сосал фляжку и предавался песнопениям. Мотор не заводился, захлёстывало все сильнее. Стало тоскливо-страшно, ещё и сильно мутило… Моторист резко выматерился, сорвал одежду — собрался плыть к берегу, сказав «Хана!». Получив пару гулких ударов металлической флягой по голове от йога, моторист всё же завел мотор… На берегу йог угостил меня вкусной водкой на «конопельке», и я сразу пришел в себя.
Вечером в хибарке я писал дневник, и дописав именно до этого места, заметил какую-то тень внизу у ноги. Инстинктивно (в путешествии работают всякие инстинкты, рефлексы, предчувствия, силы и проч. — иначе давно бы погиб, или что хуже — привезли бы в Москву калекой) кинул навстречу тени тапочек. Тень вскинулась — змея впилась в тапочек. Это был знаменитый ЩИТОМОРДНИК уссурийский, небольшая злобная ядовитая змея (Gloydius ussuriensis). Ночевал я на чердаке, ибо змею обнаружить не удалось. Иногда после её укусов выживают…
АИСТ. 1999. Начало июня. Дорога из Рудни на Демидов (запад Смоленщины), вечер, жарко. Мы с Борисом Родоманом уже приутомленно идем по пустой дороге, пройдя две целых, но совершенно заброшенных деревни. Вдоль дороги отчасти покосившиеся телеграфные столбы на краю заболотившегося кювета, просто канавы. Со столба на столб параллельно нам всё перелетает и перелетает аист, километр за километром. Посидев на одном столбе и повращав головой, он перелетает на следующий. Иногда — редко — ныряет в кювет, улетает в сторону, возвращается и продолжает свою работу — иначе не назовешь. Загадку мы решили, правда, не совсем сразу… Аист высматривал с высот в канаве лягушек, брал из кювета по одной в клюв (один раз это видели) и явно уносил куда-то в гнездо — по времени там должна была ждать самка с птенцами. Попуток было совсем мало, и они нас не брали.
ПРОВОДНИК. Место и время то же. Нас любезно ночью подвозит туземец до Демидова. У него и жителей его конца села редкая и небезвыгодная работа (профессия?). Он проводит фуры (тяжелые грузовики с контейнерами из Европы) вокруг постов ГАИ — чтобы сэкономить на их поборах; сам он, понятно, платит бандитам. Но шоферам все равно дешевле обходится.
С ЖЕНОЙ МНЕ БУДЕТ СПОКОЙНЕЕ. Возвращаясь уже из большого сложного длинного (но продуктивного) путешествия Челябинск — Аркаим — Магнитогорск — Уфа — Бирск (маршрут по «евразийским» регионам) приехал в маленький станционный поселок Янаул и единственный раз в жизни опоздал на поезд (в Москву). Ночевать негде, поезд на Москву через много часов, скоро поезд в Екатеринбург, но это сломает логику маршрута… Не без труда нахожу частника-таксиста и нанимаю его … до Ижевска (аэропорт), это 200 км; по утрам самолет в Москву (такой информацией запасаюсь заранее — интернета у меня тогда с собой не было). Маршрут вызывает у частника недоумение, даже тревогу — «так далеко вообще-то мы не ездим». Сказал, подумав — «съезжу согласую с крышей» (бандитская, как я узнал в пути). Потом спрашивает, нельзя ли взять с собой жену, произнеся фразу из начала. Жена таксиста тихо сидит сзади, и мы едем. Мысль — да она же может набросить на меня сзади аркан и задушить — пришла в голову не тогда и не мне, а гораздо позже одной слушательнице этой истории. Поездка была исключительно интересна — яркий ландшафт, мой любимый медвежий угол, стык окраинного захолустья Башкирии, Татарии и Удмуртии. По дороге (частью по наезженной колее) был и частный платный мост, отсутствующий на карте, и склад, и сортировка контрабанды на границе регионов (девочки, паленая водка, какие-то маленькие ящички под охраной двух автоматчиков и т.д.) и паром в Сарапуле и проч. Всё та же Внутренняя Периферия…
ЖИЗНЕННЫЕ ЕВРАЗИЙСКИЕ ВОПРОСЫ. Честно отрабатывая грант по изучению евразийства, я делал маршрут Оренбург — Самара — Пугачёв — Саратов; самый малый из моих евразийских маршрутов. Я должен был и хотел узнать, всплывает ли после снятия советского ледника «евразийский континент» как единое связное целое, восстанавливаются (если были) евразийские связи? Нет, кстати, никаких новых евразийских связей, а старых нет тысячу лет; теоретически по моим концепциям так и должно было быть… В Пугачёве я ждал автобуса на Саратов. Близ автостанциюшки прямо на помойке (мусор убирали немцы, когда до войны здесь была их республика) роились подростки / совсем молодые люди. Шпана, вещи оставить было нельзя, автобус многочасово опаздывал, спросить было не у кого, доехать было больше не на чем. Пришлось слышать (а может и слушать) их разговоры. Почти три часа (автобус очень сильно опоздал) с неослабевающим пылом обсуждалось только две проблемы. Не бойтесь, ненормативную лексику убираю. Вопрос первый — с кем лучше совокупляться? — с козами или с овцами? Множество теорий, но и свидетельств и аргументов с сочными подробностями из самогО интимного опыта было немало. Чуть до драки не дошло, прямо политические партии. «Девки все уехали в Саратов, б…». Проблема вторая — кто настоящий русский, понятно, что присутствующие себя к таковым априорно относили. Перебирали десятки знакомых. Но сами они были все чернявые, скуластые, узкоглазые, русским языком владели плохо вплоть до неправильного произношения очень ограниченной матерной лексики. Через три часа езды автобусом — европейский Саратов с неоготикой, пешей улочкой с ночными кафе с хорошей едой (я был крайне голоден), чистыми белыми девушками…
АЛАТЫРЬ, ныне городок в полном упадке (2002), а некогда кандидат в столицы и Мордовии, и Чувашии. Большой щит «Филиал Чувашского государственного университета». Об него, уже заметно покосив, яростно чешутся местные черные поджарые энергичные и красивые пасущиеся свиньи.
ЕЩЕ АЛАТЫРЬ. Город на плоском водоразделе и склоне, крутом и изрезанном, но застроенным частными домишками. Официальные названия улиц: спуски и косогоры с добавлением имен собственных
НИ ПРАВО — НИ ЛЕВО (2003). Милая неглупая сотрудница краеведческого музея города Миасс на Среднем Урале, очень толково все рассказав о музее, самом городе и крае, затрудняется объяснить дорогу пешком куда-то недалеко. Но по карте показывает совершенно отчетливо, водя карандашиком. Еще спрашиваю. Конфузится и выходит проводить. Объясняет — дальше два квартала туда (жест правой руки), потом сразу туда (жест левой руки). Переспрашиваю — вначале направо, а потом налево? Опять показывает руками… Тут уже поиски чего-то нужного (забыл, кстати, чего именно) я сразу оставил. Спрашиваю на улицах всех подряд, способных к членораздельной речи про заведомо известное мне местоположение — направо? Налево? История с жестами повторяется. Она повторяется и далее, и далее, даже во время автомобильного маршрута вокруг Ильменского заповедника, а потом и пешего по заповеднику. Ученый за рулем всё отрывает руки от рулевого колеса, чтобы рассказывать про окрестности и показывать их — но слов «право» и «лево» вообще не использует и даже не повторяет их в ответ на прямые вопросы… В этом краю встречал такое многократно…
ВОН МУЖИК ВРОДЕ МЁРТВЫЙ ЛЕЖИТ — ДАВАЙ ОБЫЩЕМ… Остановившись в примечательном Керженском заповеднике (Нижегородское Заволжье) я делал маршруты и вне пределов заповедника. Как-то раз оказался далеко от поселка Рустай — центра заповедника, пересек реку Керженец по мосту и шел вверх по течению по правому берегу, на северо-запад, думая дойти до уже известного мне брода, чтобы вернуться домой уже по своему заповедному берегу. После обеда с костром и чаем на оном (в заповеднике я, понятно, костров не жёг) приотдыхал, лежа на спине и любуясь небом сквозь кроны массивных раскидистых сосен. Собранный рюкзак стоял за мной, костер потух. Лежал я в расслабленной позе, и, наверное, на минутку придремал. Слышу голоса. Мальчишеский голос произнес написанное выше, другой хрипло сказал: «Давай, давай». Я если и спал, то сразу окончательно проснулся. Успел проверить кроссовки — прочно ли сидят на ногах, туго ли завязаны шнурки. Лежал собранный готовый ожидая дальнейшего. Подошли двое молодых ребят, хлипких, нагловато-шпанистого вида. До последнего мгновения признаков жизни я не подавал. Вскочил и резко, сильно саданул одному ногой в пах, а другому очень удачно попал, ткнув большим чуть напряженным пальцем в глаз; нельзя сильно напрягать палец, себе же будет хуже, особенно если промахнешься. Первый согнулся и застонал, второй даже упал и завопил. Добавил еще первому, и он тоже свалился. Но дело надо было доводить до конца, ведь если бы они оправились, мне бы плохо, очень плохо пришлось. Как следует врезал им еще ногой по головам; потом нога побаливала — и поэтому тоже предпочитаю ботинки… Уходил я быстро, вначале через кусты. Но и выйдя на береговую тропу, шел на предельной скорости. Километров 6-7 до брода проскочил на одном дыхании, без остановок и перекуров. После брода (удачно прошел) почувствовал себя спокойно, навалилась усталость; нервная дрожь отпустила; покурил как следует. Трудно, очень трудно дался мне в начале большого цикла постсоветских путешествий навык нападать и бить первым, даже при реальной опасности. Но иного выхода в подобных ситуациях у меня просто нет…
НЕЛЬЗЯ НАМ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ, ВОЛОДЯ, НЕЛЬЗЯ, МНЕ БУДЕТ ПЛОХО! Мы с Борисом Родоманом, стоя в Окском заповеднике (2005) (не путать с Приокско-Террасным) делали очень длинный интересный маршрут с пересечением всего заповедника по его короткой оси и даже вышли за его пределы. На обратном пути зашли на местное чуть не единственное озеро — купальное место с реальной автостоянкой в самом центре заповедника, но по функциональному зонированию оно отнесено к «буферной зоне», то есть к внешнему окаймлению заповедника. Обратная дорога была ясна, в нашем домике была еда, последний участок пути был легко проходим и в сумерках. Мы искупались и удовлетворенно подсчитали километраж — 28 км, обсудили впечатления. Оставалось 16. Пошли не торопясь. И вдруг у Бори вылетает процитированная фраза… Я в недоумении и даже в испуге. Оказывается, Борис не помнит, есть ли у нас дома запас шоколадок «Алёнка». И тут возгласы сыпятся и сыпятся «Я без шоколада не усну, буду плохо себя чувствовать, заболею… и т.д. и т.п.» Всё это произносится стонущим, даже умоляющим тоном. А палатка с этим шоколадом работает только до 9 вечера. И вот последние 16 км мы идем без минуты остановки, я даже курю на ходу, а помочившись — все же остановившись — догоняю старика 74 лет бегом. Палатка достигнута. Но шоколад дома был, целых 2 (две!) плитки…
ТРОЙНАЯ БУХГАЛТЕРИЯ (2006). Благочинный, начальник небольшой епархии из нескольких районов в Средней России — «У меня даже у крутых бизнесменов тройная бухгалтерия. По закону, для крыши и по совести, чтоб жертвовать честно». Жертвуют, немало…
ТАМ ЖЕ НЕГРЫ ПРОСТО ТАК ХОДЯТ, А ВЫ К БЕЛОМУ ПРИ..ЛИСЬ! (2006). После маршрута по настоящей российской «глубинке» (не люблю все эти глубинки, периферии, регионы за неопределенность), по долине реки Хопер (чистый тип Периферийная Провинция) я в Воронеже. Осаждаю впечатления, отъедаюсь, общаюсь с коллегами, осматриваю город. Он двухуровенный. Наверху на плоском коренном берегу — собственно город, в основном новый. На склоне долины Доначастная застройка и разный самострой. Вначале полупьяный мужик начинает кидать в меня сверху пустые пивные бутылки; потом даже полные. Пронесло. Еще какой-то враждебный мат. Думаю, пора бы в менее ксенофобное пространство выйти, наверх. А тут подканали подростки с ножами «Часы, мобильник, деньги быстро…». Но сидящий на завалинке дедок их пристыдил.
ИЗВРАЩЕНЦЕВ НЕ ОБСЛУЖИВАЕМ. Звонок по городскому телефону в мой номер гостиницы. «Сервисная служба. Не желаете ли отдохнуть с девочками? — Нет, спасибо. — (с заминкой) — Но может быть с мальчиком? Ласковые есть! — Нет, спасибо» — Далее фраза из заголовка. Поскольку подобное бывало не раз, то был и вариант «Эти москвичи все такие страшные извращенцы».
Я КАК ПУТЕШЕСТВЕННИК ОБЯЗАН ПРИВЕСТИ ТЕБЯ ТУДА, ГДЕ ТЫ НИКОГДА НЕ БЫЛА — в ответ на эту дерзость моя скромная (научная) поклонница Настя всё же только покачала головой; она в Перми сорок лет — а я за несколько проездов 40 часов. Несмотря на все её уверения, что попасть Туда вообще никак нельзя и Там никто даже из местных географов не был — мы Туда попали. Там — это Стрелка, место впадения большой реки Чусовой в огромную Каму (строго говоря, водохранилище). Место чудное — дышится и смотрится глубоко и широко. Еще в Москве я изучил это место на хорошем космическом снимке и в предельном разрешении усмотрел около мыса машины и на самом мысу палатки. Наверное, я следовал своей концепции познавательного путешествия, а согласно ей путешественник непременно открывает нечто важное, новое, неведомое местным жителям, открывает и для них. (2013)
В ПЕРМИ ЭТО СТРАТОТИП ИЛИ СТРАТОЭТАЛОН? — единственный вопрос, на который сразу не смогла ответить знаток Пермского края, милая молодая женщина — литературовед и географ Настя; та же самая, что и чуть выше. Читатель, успокойся, жена не ревнует. Пояснение: на окраине нынешней разросшейся Перми есть обнажение, где британский геолог Мурчисон и открыл пермскую геологическую систему, куда более известную в мире, нежели миллионный город Пермь. И это за целых полдня по городу и по дороге Пермь — Усолье — Пыскор. Вопросы же шли непрерывно от геологии до мифологии здешних мест; вопрошающие были любознательны и неутомимы. Спасибо тебе, Настя!
ФОТОМОДЕЛЬ. Курю перед рейсом в Пулково зимо-осенью, пуржит, все в снегу, сугробы, по небу мечутся сизые тучи; не полетел бы самолетом, если бы не очень дешевые билеты и приятель не ехал бы в эту сторону и не подбросил. Я в клетчатой лыжной куртке с надетым капюшоном и с рюкзаком, типаж путешественника, да еще и сложил руку козырьком и смотрю на небо. Высыпает из автобуса орда китайцев (Питер вообще местами / временами производит впечатление китайского доминиона); жадно на меня смотрят и фотографируют. Не нравится мне это, нет… (Впрочем, в 1998 г. в гостинице Владивостока китайцы всё норовили потрогать меня за бороду, особенно женщины). В шутку говорю групповоду — платите за фото. Восприняла всерьез, спрашивает — «А Вы действительно русский путешественник?» А это ведь чистая правда. Выстроилась очередь желающих со мной сфотографироваться китайцев. Надо было торопиться и заработал только 10 000 рублей. Пожалуй, это первый и единственный случай, когда мне заплатили как путешественнику…
МЕДВЕДЬ. Один из последних летних полевых сезонов где-то в Средней России, но уже не Подмосковье; ниже будет понятно, почему столь туманно о времени и месте. Кругом — ландшафт Внутренней Периферии, русская саванна, как назвали мы с Борисом Родоманом дичающий ландшафт былого освоенного сердца страны, где деревья постепенно и робко вначале выходят на зарастающие поля поодиночке, как в настоящей саванне. Небольшой заповедничек-заказничек. Один из его начальников привозит меня к егерю для совместного с ним (егерем) маршрута. Когда-то я частично проходил этот маршрут; хочется взглянуть через 30 лет. Последняя полужилая деревня. Школы и магазинчика уже нет (магазин был недавно, школа была давно); электричество (пока) есть, дорога еще проезжая, местами без асфальта. Когда-то был почтовый тракт меж далекими губернскими городами. Начальник велит егерю взять карабин. Зверья полно, не случайно недалеко — верст 7-10 — охотничьи угодья.
Долго ругались перед выходом на тему «должен ли я опробовать оружие?»— все же я настоял, из упрямства и любопытства. Канадский карабин с магазином на 12 патронов, можно бить очередями по три (уж не боевой ли? запрещенный? незаконный?). Опробовал, преодолев ворчание что патроны зря трачу — даже сбил пустую банку на пенечке, стреляя «от бедра» — правда, стояла она метрах в четырех или даже в трех.
Цепочка исчезающих деревень. Душно, парит, комарино — егерь не берет в толк, что мне тут интересно. А вот этот траверс-то и интересен — культурный ландшафт закономерно меняется, сукцессионная машина на полном ходу (сукцессия — внутренне детерминированный процесс самовосстановления естественного растительного сообщества до устойчивого состояния; там вначале кустарник — потом береза — сосна — ельник). Былая дорога ныне колея, та переходит в тропу, тропа еле-еле; некогда шел почтовый тракт. Птицы орут, егерь всё показывает волчьи и кабаньи следы и ворчит; карабин тяжелый, но ведь он молод, крепок и привычен? И вот последняя деревня — вернее, молодой осинник на месте самой деревни с остатком одного каменного фундамента на берегу реки; археология указывает на старый водный путь.
Присел передохнуть на бережку, чуть продувает, а то комар, мошка и даже слепень заели. Егерь прислонил карабин к деревцу и тоже сел рядом. Я закурил, и егерь стал отодвигаться от моего дыму еще и еще. Оказался метрах в 3-х — 4-х от меня. Беседовали. И вдруг — рёв, какая-то бурая масса кинулась наискосок сзади, крик… Медведь. Кинулся. Ревел медведь. Кричал раненый егерь. По сю пору не знаю, как нащупал карабин и стрелял от бедра, сдвинув предохранитель, как — и это не помню. Первая очередь — промах, взял вверх, наверное, на одной линии были медведь и егерь. Второй раз попал, медведь уже кинулся ко мне на задних лапах — «пошел верхом» называется у охотников. Упав, бил лапой и достал бы, не отскочи я. Запах воды, пороха, гнили, крови, животный смрад резко саданул. Кровь, кровь фонтанчиком алая у егеря, перевязка, жгут; была хорошая аптечка и в силу того же упрямства я порылся в ней перед выходом. Егерь велел дострелить медведя. Обратно шли трудно. Нес тяжелый карабин я. Парень шел, не жалуясь и не стонал, но кровило, он слабел; связи не было. Вот тут мне было страшно, долго страшно.
Этически неприемлемая мне до того спортивная охота после этого стала мне просто мерзка.
ПАМЯТЬ-ТО. В 2016 году вел полевые исследования в «наукограде» Жуковский. Зашел в числе прочих дел в старый магазинчик. Немолодая, но крепкая продавщица как-то уж очень пристально на меня смотрела. Спросила — «Раньше-то у нас ведь бывали? — помню Вас». — Бывал, тридцать лет назад…
ЧТО БЫЛО ДЛЯ ВАС САМЫМ ТРУДНЫМ В ПУТЕШЕСТВИЯХ? Спрашивали это не раз, последний раз спросили умненькие краковские студентки. Славистам в Ягеллонском университете читал я курс про культурный ландшафт современной России, рассказывая и о логике и технике познавательных путешествий и приправляя его этими строго документальными байками. Ответ всегда одинаков, хотя риторически варьируется. (Еще эти девочки задали изумительный вопрос — какие именно книги всегда лежат у меня на рабочем столе? — но это уже другая история. И еще спросили — они же филологини — как я объясню выражение из современной русской прозы «Мне это западло»? — пояснил). Две крайние трудности. Первая — преодолеть «москвофобию», предвзятое отношение к москвичу, разъяснив, что я живу не только в Москве, но и в Средней России и в Северной Евразии и путешествую, то есть мне всё по маршруту интересно и важно; что я уважаю и ценю различия мест (и людей), а жизнь в Москве не только преимущество, но и бремя и долг. Вторая — осуществить полноценную дефекацию, не снимая походного рюкзака (некуда повесить или поставить, поставишь — украдут и проч.). Разумеется, это не одновременно…
Post scriptum. 2018
11 недель провел в Польше (Малая Польша, Краков и горы), 11 дней в Дании (Северная Ютландия, Ольборг и окрест), 9 дней в Италии (Калабрия, Козенца, Скалея, чуть Рим), 3 дня в Вене, по 2 часа в Словакии и Чехии. Путешествовал, профессорствовал в Ягеллонском университете, гостил у бывшего студента в Ольборге, общался со старыми друзьями и узнал новых коллег. Выписывал на сэкономленные деньги жену в волшебный Краков; приотдохнул с ней в приморской Скалее. Считал на рубли, злотые, евро и датские кроны. Перепил кофе, переел сыру и мороженого, попробовал дюжину новых блюд (помимо пирожных); в Кракове и Ольборге варил свои любимые постные щи. Заполнил толстые тетради дневниками, наблюдениями и идеями. Нарисовал студентам (студенткам) в Кракове полсотни рисунков-картоидов, изведя двести листов бумаги и шесть комплектов цветных фломастеров. Встретил день круглого юбилея в двоичной системе — 26— на профессорской кафедре. Под моими ступнями сходились границы трех стран — Польши, Чехии и Словакии. Еще сильнее полюбил ландшафт, узнав его по-польски — krajobraz. Впервые увидел, прошел и начал понимать культурный ландшафт частной земли. Ездил поездами и автобусами, насладился всеми (именно так — все проехал) трамвайными маршрутами Кракова и немного поездил в Вене (там было и метро, его лучшая часть — старый stadtbahn модерна), паромами пересекал Лим-фьорд. Немало ходил пешком, случалось, вспугивал птиц, кабанов, косуль и парочки. Купался в Балтике, Северном и Тирренском морях; не раз в Москва-реке и ее старице. Побывал в Северной, Центральной, Восточной и Южной Европе. Повидал два европейских варианта любезной мне Внутренней Периферии (Ютландия и Козенца). 9 раз взлетал и ровно столько же раз садился. Меня шмонали в аэропортах Москвы, Варшавы и Рима. Полностью исчерпал 90 дней шенгенской визы…
Через 40 лет переоткрыл для себя и друзей-туристов прекрасный Лохин остров и обновил любимые маршруты этой чудной осенью.
Много болел… Разным…
Много работал. Вышло полдюжины статей. Пишу книжку для издания по-английски. Сделал полдюжины докладов на новые темы, в том числе по экранной культуре, пастернаковедению и геопоэтике, где заявил сферу работы с границами — лимонавтику. В служебном отчете написал «продуктов интеллектуальной деятельности не имею» (требует особой недоступной регистрации).
Череда юбилеев. Полвека (50 лет) институционально занят географией — поступил в Школу ЮНГ (юных географов) Географического факультета МГУ — лекции, занятия в Музее землеведения, маршруты; в ЮНГах научился правильно обуваться и вести полевой дневник в «голове», соотнося замечания с местами и вечером записывать этот текст. 45 лет знакомству (позже — ученичество и дружба) с Борисом Родоманом, пришел учась на втором курсе в нему, поговорить.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer12-kagansky/
