После смерти мужа, который был «всем» в моей жизни, я с большим трудом справлялась со своей тоской и одиночеством. Все мои друзья старались чем-то меня развлечь. Но, наверно, время для этого для меня еще не наступило. Я отказывалась от самых лестных предложений.
В один из летних дней 1990 года я получила письмо из Кембриджа. Близкий друг моих родителей, знаменитый физик Дэвид Шенберг, с которым и я была хорошо знакома и можно сказать, что дружила, приглашал меня в гости. Надо сказать, что отношение к Дэвиду Шенбергу в нашей семье, да и среди тех, кто гостил у него в Англии, было несколько особенным. Он хоть был «иностранцем», англичанином, но «своим» — родился в Санкт-Петербурге, говорил по-русски и даже работал в Институте Физических проблем пару лет до войны и жил на его территории. Шутки о Шенберге всегда вызывали общий дружелюбный смех. Помню некоторые из них.
Шел 1937 год. Аресты в Москве проходили обычно по ночам. В один из дней Шенберг пошел в театр, и спектакль так ему понравился, что он решил разделить свой восторг со своими соседями — моими молодыми родителями. Он позвонил им в дверь. Никто ему не открыл, но он продолжал упорно звонить и звонить. Представляете, что творилось в нашей семье! Когда настойчивому гостю открыли дверь, он стал беззаботно смеяться над бледным растерянным отцом, открывшим ему дверь полностью одетым среди ночи и с собранным чемоданом в руках.
Вторая история много раз рассказывалась моей мамой. При отъезде Шенберга домой в Англию в 1938 году моя бабушка дала Дэвиду в дорогу приготовленные ею котлеты. В Москву Шенберг приехал только через 20 лет. Первое, что он сказал, когда пришел навестить родителей: «Умоляю, дайте мне снова эти котлеты! Они снились мне все эти годы!».
Старые друзья: Дэвид Шенберг с женой и А.И. Шальников (1975 год)
Еще помню шутку Ландау про знание Шенбергом «родного» русского языка. Шенберг сказал Ландау, который измазался яичницей во время совместного завтрака: «Дау, идите умыться, а то у Вас яйца видны».
Перестройка уже началась, и выезд за границу хоть и требовал оформления через ОВИР, но уже почти всегда сопровождался разрешением на поездку. Я помнила, сколько раз Шенберги приглашали моего отца, которому так хотелось побывать в Англии, но ему всегда отказывали под различными предлогами. Время прошло, многое изменилось, но для моих родителей оно уже не наступило. И я решила рискнуть и поехать навестить старых друзей моих родителей. Дэвиду было уже 80 лет, а его тяжело больной жене Кате не намного меньше. Трое их взрослых детей — двое дочерей и сын, с ними не жили.
Мы не виделись больше 10 лет. Дэвид встретил меня на машине, деловито поинтересовался, какое количество английских денег я имею. В те времена можно было официально поменять, по-моему, не более 15 советских рублей, т.е. у меня английских денег было очень мало. После этого он торжественно объявил мне, что в таком случае я буду его гостьей и буду питаться вместе с ним и его женой. Я слышала много рассказов о патологической скупости Шенберга, но не придала этим рассказам нужного значения и не привезла из Москвы ничего съестного, кроме подарка семье Дэвида — двух маленьких, с огромным трудом доставшихся мне, баночек черной икры. Почему я так подробно об этом пишу? Чтобы объяснить, в каком состоянии я находилась в уютном Кембридже, при посещении Кавендишской и других лабораторий, в красивом Лондоне, на экскурсиях в музеи и картинные галереи. Я хотела есть! И все мои мысли были только о еде.
Такого голода, который я испытывала в Англии, среди ломящихся от пищевого изобилия магазинов, я не переживала никогда! Даже во время войны в эвакуации в Казани, где я всегда ребенком хотела есть, а в семье ничего съедобного не было, я не испытывала такого острого голода.
Для проживания мне была отведена роскошно обставленная антиквариатом гостевая комната. Меня удивило, что на большинство предметов антиквариата были нанесены бумажные наклейки трех разных цветов. Когда я спросила об этом у Дэвида, он объяснил мне, что наклейки предназначены его детям, каждый из которых будет знать, на какой предмет после смерти Дэвида и Кати он будет иметь право собственности.
Утро в доме начиналось задолго до завтрака. Приходила какая-то обслуга, с которой я за две недели проживания в доме так и не встретилась, но дом был полон звуков. Каждый день помощник возил Катю в бассейн, потом Дэвид расчесывал ее густые, мокрые после купания волосы, но мне показываться из своей комнаты в это время было запрещено. Это был акт какой-то интимности между супругами. Я терпеливо ожидала завтрака. Часа два. Книг и телевизора у меня в комнате не было, и я просто сидела и ждала. Наконец-то! Дэвид постучит и пригласит на завтрак. Завтрак был накрыт в столовой, где за очень большим красивым деревянным столом в кресле уже сидела Катя, рядом с ней Дэвид, а на дальнем конце стола завтрак был сервирован для меня. Обычно он состоял из одного небольшого куска поджаренного хлеба, который я с аппетитом намазывала маслом и джемом, из крошечной, почти микроскопической, баночки. Ну, и кофе с молоком, конечно. Больше на столе ничего не было, и попросить еще какой-нибудь еды или пожаловаться, было некому. Поблагодарив хозяев, я отправлялась на очередные экскурсии по Кембриджу. Все они были очень интересными, но мысли о еде не оставляли меня. Что мне было делать? Пойти в кафе или ресторан денег у меня не было, да и цены мне были неизвестны. В результате моих мучений, через несколько дней вместо похода на экскурсию в очередную лабораторию, я быстро забежала в продуктовый магазин, и на все имеющиеся у меня деньги купила большой кусок ветчины, который с жадностью съела, спрятавшись от прохожих за стоянкой автобуса. Ведь принести его и съесть в доме было абсолютно невозможно. Обед и ужин были такими же «микроскопическими».
При этом Дэвид и Катя трогательно и искренне заботились обо мне. Узнав, что мне очень хочется поиграть в теннис, они нашли среди своих ближайших соседей хорошо играющую в теннис жену какого-то греческого дипломата, и я смогла насладиться игрой в теннис на траве. Это было чудесно, незабываемо! Игра на траве очень отличается от игры на пластике и на битом кирпиче. Эти травяные корты напомнили мне корты моего детства — из многократно прокатанного песка, да еще и политого водой. Всем любителям тенниса надо поиграть на траве. Получите огромное удовольствие.
Когда Давид торжественно объявил мне, что возможно я буду приглашена внуком Резерфорда на торжественный ужин вместе с Дэвидом и Катей (до того неподвижно лежащей целый день в постели), я внутренне задрожала. Для приглашения было необходимо посетить семинар внука Резерфорда, попасться ему на глаза, быть ему представленной, как гостья из Москвы. Эта операция при содействии Давида была полностью реализована, и я получила так нужное мне предложение принять участие в этой вечерней профессорской «партии». Наконец-то. Наемся! Вот о чем я думала все время до вечера! Но моим намерениям не суждено было осуществиться. Мои мечты о мясе, которое кусками будет лежать на блюдах и можно будет взять сколько хочешь, мои грезы о картошке, были такими наивными. Большое количество профессоров Кембриджа сновали с тарелками среди рядов чопорных, прекрасно одетых (по сравнению с профессорами) официантов. Когда я подошла к одному из них с пустой тарелкой, он отрезал мне от большого куска мяса такой тоненький ломоть, что даже его вкуса почувствовать было нельзя. Чтобы насытиться, надо было подходить к официанту раз пятьдесят. Я не решалась этого сделать. «Гостье из Москвы» было уделено излишнее внимание, и мне всё представляли и представляли почетных гостей этого вечера. Некоторые подходили с полными тарелками, а я еле сдерживалась, так мне хотелось все у них отобрать. Я заметила, что и Дэвид, и его больная жена Катя тоже не страдали отсутствием аппетита. По крайней мере вне стен собственного дома.
В планы моего пребывания Дэвид включил и поездку в Лондон с посещением Лондонской национальной галереи на Трафальгарской площади, где мне предстояло среди картин знаменитых художников увидеть портрет отца Дэвида, сэра Исаака Шенберга, произведенного королевой Елизаветой в рыцарское звание за его выдающиеся успехи в создании английского телевидения. Рассказывая о предстоящем путешествии, Дэвид игриво сказал: «Кроме замечательной коллекции картин галерея славится своим замечательным буфетом, и мы в нем перекусим». Представляете, как я ждала такой поездки. Портрет отца находился в запаснике галереи, и нам предложили немного подождать, пока портрет поднимут из запасника. Дэвид сразу предложил мне пойти с ним в буфет. Перед витриной с невероятными бутербродами, от одного вида которых у меня кружилась голова, стояла небольшая очередь. И надо же такому случиться, что вставшая за нами в очередь молодая пара стала довольно громко обсуждать — не взять ли им один бутерброд на двоих. И Дэвид тут же обратился ко мне с тем же предложением: «Мне кажется, нам тоже вполне хватит одного бутерброда на двоих». Следует ли описать мое отношение к портрету сэра Исаака. Да к тому же пришлось ожидать пару часов, пока два служителя музея не спеша водрузили портрет перед нами. Кстати, к большому интересу к происходящему посетителей музея, в основном японцев. Собралась небольшая толпа, приветствовавшая портрет дружными аплодисментами. Такое внимание к Дэвиду и ко мне, не скрою, было приятным.
Кембридж: Дэвид Шенберг (1990 год)
Через несколько дней после моего приезда, Дэвид объявил мне, что настало время для торжественного обеда в мою честь. С приглашением нескольких соседей и друзей. Мне отводилась в этом событии важная роль — мне предлагалось продемонстрировать приглашенным мои московские кулинарные способности. После долгих дискуссий между Дэвидом и Катей было решено, что я должна приготовить борщ, главный символ русской жизни, и котлеты, те, о которых бедный Дэвид всегда помнил. Меня стали расспрашивать, что мне необходимо для приготовления борща. И две вещи сразу же поставили Шенбергов в тупик — где достать мясо с костью и сырую свеклу. Семья Шенбергов никогда не видела этих продуктов в магазинах Англии за все долгое время их семейной жизни. На следующее утро мы с Дэвидом отправились на ферму к заготовителю говядины для магазинов. Ферма находилась км за 40 от дома. К моему ужасу фермер вынес нам две огромные, абсолютно белые, тщательно завернутые в пластиковый пакет, мозговые кости, на которых не было даже ошметков мяса. Я решилась попросить, чтобы он их разрубил на куски — иначе они не влезли бы в кастрюлю. Далее последовал поход в роскошный овощной магазин, где свеклы в продаже, конечно, не было. «Кто же у меня будет покупать такой не энергосберегающий продукт?» — в недоумении спросил Дэвида владелец магазина. В результате пришлось удовлетвориться двумя банками консервов с тонко нарезанной маринованной свеклой. Я страшно нервничала, мне хотелось удивить Шенбергов и их гостей своим знанием кулинарных премудростей. Купленный фарш для котлет был строго рассчитан на количество гостей, поэтому даже при изготовлении котлет мне не удалось съесть лишнюю. Но я не зря потрудилась. Гостей было 10 человек и всем очень понравилась приготовленная мною еда. Среди приглашенных на ужине был многолетний друг и сосед Дэвида и Кати, их ровесник, тяжело переживающий недавнюю смерть любимой жены. Так для меня открылась тайна моего приглашения в Англию — желание Шенбергов устроить мою дальнейшую жизнь и жизнь своего друга, знаменитого и заслуженного химика. И демонстрация моего кулинарного умения было частью этой тайной задачи. А я всё с учёными гостями про науку, да про науку… Мне и в голову не приходило, для чего оказывается меня приглашали в Англию. Бедный химик во время обеда потратил много сил, пытаясь вилкой вытащить вкусный мозг из кости в борще. Мне было его искренне жаль.
На следующий день с утра сосед появился, дружелюбно пригласив меня посмотреть, как он живет. Мы дошли пешком. Огромный запущенный дом располагался среди большого старого сада. Я заметила, что прямо перед входом в дом росла огромная слива, вся увешенная роскошными спелыми тёмно-синими сливами. Хозяин угостил меня английским чаем, который принес в кабинет, единственную комнату в доме, в которой еще теплилась какая-то жизнь и, извинившись, стал рассматривать полученную почту. А я, подобрав какую-то картонную коробку, множество которых было сложено у давно не используемого камина, пошла собирать сливы. Мне потребовалось всего несколько минут, чтобы набрать целую коробку. С гордостью я поднесла их хозяину дома. Нельзя описать, какой ужас это вызвало! «Где Вы это взяли?» со страхом спрашивал он. «Эта слива растет перед входом в Ваш дом» — уверяла я. Собранное составляло ничтожную часть слив, висящих на дереве. Бедный старик долго молча стоял перед деревом. По его виду я поняла, что он действительно никогда не знал, что дерево, мимо которого он каждый день проходил по крайней мере два раза в день в течение многих лет, на самом деле было плодоносящей сливой. «Дом пустой, я почти его не использую. Не хотите ли остаться в Кембридже? Пробудете столько времен, сколько захотите. Мне нужна не нянька, не уборщица, а помощница, секретарь, друг. Может Вам это понравится. Я очень одинок. Вдвоем нам будет легче и лучше жить». Человек был мне симпатичен, мне было его очень жалко. Но я вспомнила про его упражнение с костью, и поняла — надо возвращаться. Хотя бы буду сыта. Шенберги были очень расстроены моим решением о скором отъезде. «Не передумаете? Не побудете хотя бы еще пару недель? Может мы подружимся?»- спрашивал меня «химик», как я прозвала его. В каждой своей открытке из Кембриджа всё спрашивал меня, не передумаю ли я. А потом открытки перестали приходить, и в «Википедии» я прочла, что он умер.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/2018-nomer12-tihomirova/
