Уже не только сами одесситы, но и, скажем так, мировая общественность – все привыкли к тому, что Одесса – город уникальный, заповедный. На сравнительно небольшой площади она хранит память об огромном количестве знаменитостей – исторических деятелей, писателей, поэтов, художников, учёных, артистов… В центре Одессы – везде – кто-то жил, останавливался, читал стихи, влюблялся, учился, работал, жульничал – список фамилий постоянно растёт. Быть может, именно потому, что в нашем городе таких прославленных мест не одно и не два (их счёт идёт на сотни), отношение к ним более чем пренебрежительное. По крайней мере, в последнее время. И если за разрушением памятников архитектуры и градостроительства следят не только разрушители, но и власти, то судьба памятников истории более незаметна и более грустна. Спасают мемориальные таблички, но есть они далеко не на всех фасадах. Не каждому дому выдана была охранная грамота в своё время, и сегодня некоторые из исторических мест невосстановимы. Небытие надвигается быстро. Сегодня угроза его нависла над внутридворовым флигелем по улице Пастера, 44, точнее над его останками.
Улицу Пастера, а до 1923 года – улицу Херсонскую, писатель Александр Бирштейн назвал улицей-городом: «На этой улице есть всё, что положено иметь большому городу. Смотрите: больницы и скорая помощь, библиотека, два театра, три – три! – вуза, две церкви, школа, конечно, а уж о такой мелочи, как аптеки да магазины, и говорить смешно». Связана улица Пастера и с именами двух Нобелевских лауреатов – Ильи Ильича Мечникова и Ивана Алексеевича Бунина.
Дом, в котором жил физиолог, сохранился. От дома, в котором жил писатель, остались стены, изрядно изъеденные пожаром – ни крыши, ни перекрытий. Он стоит во дворе дома по Пастера 44, обнесённый шатким забором с надписью «машины не ста…», в глаза не бросается. Потихоньку зарастает травой и кустарником. Неприхотливые жители его – дворовые коты, пристально наблюдают со стен, что повыше, за почитателями Ивана Бунина, забредающими время от времени во двор, осенённый тенью классика русской литературы.
История пребывания в этом доме Ивана Алексеевича по-южному быстротечна, и в обратной пропорциональности своей быстротечности трагична. Связана она с несчастливой любовью к дочери Н. П. Цакни, семья которого долгие годы жила на бывшей Херсонской улице, 44. Николай Петрович Цакни, грек по национальности, родился в 1851 году в Балаклаве. Будучи студентом Петровской земледельческой академии в Москве, он принимал участие в деятельности кружка чайковцев, занимался политической пропагандой, организацией кружков самообразования. Несколько раз его арестовывали, устанавливали за ним гласный надзор, и в конце концов выслали в Мезень, уездный город Архангельской губернии, в сорока пяти километрах от Белого моря. Губительный климат места ссылки заставил Николая Цакни просить власти о переводе его в более благоприятную местность, но ходатайства остались без удовлетворения. На английском пароходе в 1878 году он бежал из Российской империи в Великобританию, потом жил в Париже. За границей Цакни публиковался в русских газетах и журналах, работал с народовольцами. Через три года после побега он решает отойти от революционных дел и вернуться на родину. Цакни получил разрешение вернуться в Россию и с 1888 года обосновался в Одессе, где стал редактором либеральной газеты «Южное обозрение». Иван Бунин в 1898-1899 гг. сотрудничал с «Южным обозрением», публиковал в газете стихи, очерки, рассказы. Познакомившись с дочерью Николая Петровича Цакни, молодой писатель тотчас же очаровался ею. Несмотря на разницу в возрасте (Бунин был старше Анны Николаевны на десять лет) и собственное шаткое материальное положение (сын разорившегося дворянина), Бунин попросил её руки. Венчание Ивана и Анны состоялось 23 сентября 1898 года в Сретенской церкви на Новом базаре. Молодожены остались жить с родителями, в доме Цакни.
Семейная жизнь не сложилась. Осложненная ревностью, размолвками и недопониманием, обсуждалась она и сплетниками – ходили слухи, что Бунин женился, чтобы подправить своё материальное положение. К этому добавить можно и молодость Анны, её невнимание к делу мужа, равнодушное отношение к его писательскому труду, любовь к балам и танцам. Анна блистала, Бунин ревновал. Беременность жены не остановила окончательного разрыва, скорее приблизила его. В дневниковой записи 1899 года писатель отмечает: «Летом – в «Затишье», в имении Цакни. Разрыв. Уехал в Огневку. Вернулся осенью (кажется, через Николаев, в солнечное раннее утро). Род примирения. Солнечный день, мы с ней шли куда-то, она в сером платье. Её бедро». И уже через несколько месяцев, в записи 1900 года: «Зимой репетиции у Цакни «Жизни за царя». В январе её беременность. В начале марта полный разрыв, уехал в Москву». В августе Анна Николаевна родила сына Николая. Бунин виделся с ним редко, о чём впоследствии, перед смертью, очень сожалел. Мальчик не дожил до пяти лет. Смерть его поразила обоих родителей, но и Анна, и Иван Алексеевич отдельно друг от друга переживали своё горе.
Сегодня свидетель этой грустной истории – полностью почти уничтоженный дом. Всё, что связано с ним в жизни Бунина, мучительно, болезненно для писателя. Злой ли рок, судьба ли? Некая заданность, предопределенность, порог, через который надо перешагнуть, чтобы смочь преодолеть и другие – страшные, нечеловеческие – вехи собственной жизни? И можно ли сохранить место, где два года жил Иван Бунин? При этом неважно, счастливо жил или нет…
Несколько лет назад жильцы окружающих печальные развалины флигелей пытались бороться за останки бунинского дома. Писали письма, поднимали общественность. Ставился ребром вопрос – оставлять, восстанавливать или перестраивать «графские развалины»? И, как часто бывает на славянской земле, поговорили и разошлись. Вопрос постоял-постоял и прилёг – как раз за забором с надписью «машины не ста…». За густой листвой человеческого отчаяния и общественного равнодушия. И лежит до сих пор, в ожидании покаянных дней, в ожидании того времени, когда нам всем станет нужно спасать, сохранять и беречь память о великих людях своей земли, о великой её истории…
