Тель-Авив, не в пример Иерусалиму, не стоял всегда, как многим из нас кажется.
Тель-Авив, как счастливое дитя любви, рождён был в начале ХХ века у моря, под синим небом, в лучах солнца, среди золотых песчаных холмов. Он возник из мечты, из сна, недаром на иврите Тель-Авив означает «холм весны». Поэтично…
Нахум Гутман втайне знал, что первым полюбил этот город именно он. Вы, конечно, картины его видели. Но никогда нельзя знать все. И должны же мы вспомнить, что 15 октября 2018 года исполнилось 120 лет со дня его рождения, хотя совершенно не верится, что он родился 120 лет назад…
Стиль его рассказов, например, о любимом Тель-Авиве ― легкий, пронизанный мягким юмором, манера изложения такова, будто он говорит именно с тобой. Удивляют и наблюдательность, и выбор персонажей и, главное, современный иврит, ну, почти… Пистолет на иврите «экдах», но что «экдах тофи», оказывается, револьвер, до Гутмана не знала…
Художник Нахум Гутман
Итак, Нахум Гутман ― израильский живописец, график, иллюстратор книг, скульптор, писатель. Но также рабочий на виноградниках и цитрусовых плантациях, охранник заколоченных домов в Тель-Авиве. Что это значит, сегодня надо объяснять.
Когда во время Первой мировой войны турецкие власти прогоняли из Тель-Авива его жителей, а молодых ребят забирали на военную службу, чтобы сражались против англичан, Гутман ходил с оружием, охраняя любимый город. Потом напишет книгу «Тропа апельсиновых корок», сопроводив рассказы рисунками. И то и другое полно тонкого и мягкого юмора… Он смеялся, когда узнал, что эту книгу переводят на японский: ну и ну, что японцы могут понять про изгнание турками тельавивцев из Тель-Авива… Он тогда прошёл пешком из Петах-Тиквы, где бабушка соорудила шалаш с занавесками ― для уюта и настроения, и обратно… Двенадцать таких же, как он, парнишек сторожили Тель-Авив и ему дали настоящий револьвер… Если честно, то не ему лично, а один на всех. Кто шел на службу, тот шел с револьвером, для самозащиты, а тот, кто сторожил, оставался с ружьем. Сменщик доходил до поста, брал ружье и отдавал сменяемому револьвер…
А что изображено на рисунке? Знаменитая гимназия «Герцлия», заколоченные пустые дома и один охранник. Но он не стоит с ружьем, а лежит на перекрестке с книгой в руках, ружье рядом, само по себе, а вокруг резвятся птички и ящерки. Устал? Сменить забыли? Юмор и в Японии юмор…
Про то, что в 1917 году почти все студенты школы искусств «Бецалель» (куда его примут в 14 лет) после огненной речи будущего третьего президента государства Израиль Залмана Рубашова-Шазара вступили в знаменитый Еврейский легион в составе британской армии и отправились на учения в Египет, Гутман спустя полвека напишет:
«Я не запомнил имён всех наших солдат, но по сей день благодарю судьбу за то, что попал в Еврейский легион, где было столько незаурядных личностей».
И какие живые портреты он даст в своих воспоминаниях.
То, что Гутман родился в Теленештах (тогда Бессарабия, сегодня Молдавия), он знал, но ничего не помнил, а вот Одессу, куда семья переехала в 1903 году, помнил. Что именно? Что учился в школе, где иврит преподавал его отец, что тогда же начал рисовать…
Обычно дети, если им не нравится фамилия, вырастают и меняют ее на другую. В случае Гутмана все получилось наоборот. Отец, писатель Симха Алтер Гутман сменил (так делали многие поборники иврита) фамилию на Бен-Цион ― Сын Сиона, а сын Сына Сиона остался при отцовской фамилии Гутман и прославил её навсегда.
Симха Бен-Цион (1870–1932), отец художника Н. Гутмана
Бен-Цион, учитель и просветитель, издатель и редактор, был всегда и бесконечно занят, на своего сынишку у него не оставалось времени. От этого невнимания и невникания возник тихий конфликт. Да, как у писателя Франца Кафки, помните, наверно, его известные «Письма к отцу». Нахум Гутман поначалу не писал, а рисовал. И помнил, что первым его талант заметил не отец, а поэт Хаим-Нахман Бялик. Нахуму не было и шести, когда Бялик «громко и возбужденно» вскричал: «Бен-Цион, иди, посмотри, что нарисовал твой сын». Много лет и вод утечет, пока отец доверит сыну иллюстрировать одну из своих книг для воспитания подростков… Возможно, и к этому приложил руку Бялик, потому что раньше отца доверил Нахуму сделать иллюстрации к своей книге…
В общем-то Нахум, как он сам вспоминал, рисовал хоть и выразительно, но почему-то одно и то же: большой русский мужик в меховой шапке, с мешком на спине, вылезает из какой-то ямы. Объяснял так: напротив была пекарня, но на улицу мальчика одного не пускали. Гулять с ним было некому.
«Я, в основном, сидел дома перед окном, прижавшись лбом к стеклу и глядя на улицу. Мир я видел через окно. Я смотрел на людей, стараясь угадать род их занятий… Зимой, когда в комнатах топили, пар от дыхания оседал на холодных стёклах, и мои братья рисовали на них рожицы. Так как я с трудом дотягивался до подоконника, рисовать на стекле мне было не особенно удобно. Я подумал, что то же самое можно делать на бумаге, взял лист, примостился у окна и начал рисовать, стараясь скрыть своё занятие от домашних, хотя в этом не было надобности: никто вообще не обращал на меня внимания».
Итак, пока будущее светило Израиля сидит у окошка и с тоскливым интересом наблюдает русского мужика в меховой шапке, мы представим себе еврейскую культурную атмосферу Одессы начала века. Чего проще, не правда ли? Дома у Бен-Циона всегда были люди. И какие! То Хаим-Нахман Бялик, то Иехошуа-Хоне Равницкий, то Ахад-а-Ам, то Менделе Мойхер Сфорим, то Дубнов, то оба Рабиновичи ― один Мордехай Бен-Ами, а другой ― сам Шолом-Алейхем… Через несколько лет, а именно с 1905 года ― та же почти атмосфера в новом месте, но уже под израильским солнцем ― не все, правда, сюда доехали, а некоторые приезжали-уезжали. Может, их именами надо было называть улицы сразу, в первый приезд, тогда бы они не уезжали, а то туда-сюда… И Ахад-а-Ам, и Бялик, и Черниховский…
А вот Гутманы как прибыли в Эрец-Исраэль в 1905 году, так и поселились тут навсегда, уже четыре поколения.
Н. Гутман. Фиакр в Яффо, 1960
Жили они сначала на окраине Яффо. Какие тут странные люди, запахи, краски. Вот рыжие лошадки, запряженные в коляски, как в Одессе. Но на голове у кучера красное ведерко донышком кверху… А девушки за его спиной с почти закрытыми лицами, только глаза… Потом узнает, что головной убор «тарбуш» (феска) носят турки, и что тут коляски называют «каркерот» ― что-то среднее между сказочной каретой и европейским фиакром, а девушки эти ― бедуинки. Но все это узнáется позже…
А пока из окна их дома семилетний, любознательный, с очень зорким глазом, мальчик Нахум смотрит на горы песка. Новое место, новая жизнь. Если подумать, такого счастья ― часами смотреть из окошка на песчаные дюны, похожие на застывшие волны, из которых вскоре начнут появляться игрушечные белые домики, ― наблюдать, как не просто строится, а именно рождается ЕГО город, не было, наверно, ни у одного художника в мире! Этот район назовут Неве-Цедек (произносится Нэве-Цэдэк, букв. Обитель справедливости), и он, Нахум Гутман, будет там жить…
Разумеется, и он уезжал в другие города и страны, но всегда возвращался, признаваясь, что с годами любит Тель-Авив не меньше, а даже больше. Мог ли он знать, воспевая свой город с улыбкой, а это редко кому вообще удается, что пишет важную главу в самой истории государства? Гутман запечатлел и молочную белизну домов юного города, и его первый киоск с газировкой, и первого младенца, и первого врача на ослике, и первый фонарь… Городской голова верхом на коне по улице Алленби? Ну и что тут смешного? Но смеялись все ― и любившие своего мэра горожане, и сам он, Дизенгоф, и (шепотом), кажется, его конь и даже ослик врача ― знаменитого Хаима Хисина…
Такими картинками Н Гутман иллюстрировал свои книги
Так они и росли рядом ― город и человек, его будущий художник и талантливый писатель, раньше было такое удачное слово «бытописатель»…
Гутман Н. Врач на ослике (Д-р Х.Хисин) ― фрагмент мозаики в Мигдаль Шалом, в Т-А
В 1907 году и Гутманы переберутся в Неве-Цедек. Секретарем у отца, редактора журнала «а-Омер», в то время служил «оле хадаш», 19-летний Чачкес из Бучача ― будущий лауреат Нобелевской премии Шмуэль-Йосеф Агнон. «Ривка, Ривка! ― закричал однажды жене Бен-Цион, ― Чачкес приехал!». Агнон не забудет, что свой первый на этой земле стакан чая выпил именно у Гутманов, получив его из рук матери Нахума. Ривка иврит так и не выучила, читала только по-русски, и Нахум с грустью отмечает, что мать всегда оставалась «тихой, сдержанной и незаметной»… Много лет назад, где-то в середине 1990-х, готовя о Гутмане радиопередачу, я узнала, что мамы Нахума не стало очень рано, ему было всего 12 лет. Позднее, найдя на кладбище по улице Трумпельдор могилы самого художника, его жены и его отца, я подумала, а почему нет могилы матери художника, она ведь ушла раньше их всех, когда кладбище в Тель-Авиве уже существовало? Но мысль промелькнула и улетучилась. К этой теме я долго не возвращалась, пока не перечитала заново воспоминания самого художника (Нахум Гутман, Эхуд Бен-Эзер. «Меж песками и небесной синью», Библ-ка «Алия», 1990). Про мать сказано, что она «тяжело заболела и поехала на лечение в Тверию» и что там же и похоронена, и что именно Агнону «выпало быть с ней», и это он позаботился, «чтобы на могиле был установлен памятник». После Первой мировой войны сын искал могилу матери, но не нашел ее.
На коллективном фото: Ривка Гутман (внизу вторая слева) с друзьями семьи. В шляпе ― поэт Х.-Н. Бялик
Кладбище во время войны пришло в запустение, а после наводнения в 1934 году и записи захоронений пропали… Так Нахум Гутман и ушел, не разыскав могилы матери. А дома молчал, с сыном Хами больную, видимо, тему, не поднимал. В 2012 году на иврите вышла книга Леи Наор «Охотник за цветом» ― биография Нахума Гутмана. Я ее как-то пропустила, но и Наор не знала, что только в 2016 году, 106 лет после смерти матери Нахума, нашлись, наконец, в Тверии и Книга записей захоронений и, главное, сам базальтовый, обросший мхом, камень с почти неразборчивой надписью и именем Ривки Гутман. Так мы узнали, вместе с ее внуком Хами, то, чего не знал сын Ривки, тогда 12-летний мальчик Нахум: и что за болезнь отняла у него, трех его братьев и сестры их молодую мать, и где ее лечили, и какие события ускорили ее уход, и что спустя век нашлась все-таки ее могила. Мой пересказ событий основан и на книге Наор, и на сообщениях в бумажной печати и на новостном канале «Walla»…
Когда у Ривки обнаружили туберкулез, то для лечения ей посоветовали Бейрут, куда она и отправилась в сопровождении старшего сына Ицхака. Возвращаться морем они могли бы и в Яффо, но доплыли только до Хайфы, сообщив домашним, что оттуда собираются поездом через Цемах (остановка на маршруте Хайфа-Дамаск) в Тверию, на горячие источники. Стояла зима, дожди, холод адский, ждали поезда три дня. Из Цемаха в Тверию плыли на лодке. На берегу их встретили брат Ицхака Яков и писатель Агнон, который любил Ривку, как родную мать. Ривку сразу отвезли в госпиталь. Она прожила еще три дня. Сейчас понятно, как получилось, что Агнон ухаживал за ней в качестве сиделки. То ли почта не работала, то ли именно их телеграмма не дошла, но несколько дней дома не знали, что Ривки Гутман больше нет. Сыновья отправились после похорон домой, а Агнон остался хлопотать о памятнике.
Такая вот история. Уже назавтра после обнаружения памятника профессор Хами Гутман отправился в Тверию. Стоя возле камня, взволнованный, он произнес: «Это часть меня, но никогда не было темой в истории нашей семьи».
Всех пятерых детей Ривки будет воспитывать «выписанная» из Теленешт мать Бен-Циона ― Минце.
Нахум Гутман написал о ней с большой нежностью. Ах, как она смотрела на кран, из которого льется вода, и поэтому зимой не надо будет ходить к колодцу, как в ее Теленештах… С отцом всегда было сложнее. В 1980 году, почти одновременно, на иврите вышли две книги. Одна, «а-Омер», написана Нурит Говрин, и она об истории одноименного журнала и его издателе, Бен-Ционе. Всеми уважаемый и чтимый человек, отец Гутмана, вслед за Ахад а-Амом, мечтал об Эрец-Исраэль как духовном центре еврейского народа, и в свои 35 лет видел себя способным основать здесь центр литературный. По тем временам, по понятиям Второй алии, он считался уже «стариком». Жена, пятеро детей. Но стать пророком в своём отечестве ему не удалось. Те, кто поначалу ловили каждое его слово, Бялик ещё в Одессе, Агнон на первых порах в Эрец-Исраэль, вырвались вперёд, добились не только бóльшей, но и очень большой славы, обошли учителя… Другая, уже упомянутая книга «Меж песками и небесной синью» ― это запись рассказов Нахума Гутмана, сделанная Эхудом Бен-Эзером, племянником поэтессы Эстер Рааб. Она вышла в 1990 году и на русском в замечательном переводе Н. Радовской (цитаты, если не указано иначе, оттуда).
Если первым талант художника в Нахуме заметил поэт Бялик, еще в Одессе, то именно Агнон был тем человеком, который ввел Нахума Гутмана в высокое изобразительное искусство. Он заметил, что при беседе взрослых 9-летний тогда мальчик не спускал взгляда с висящей на стене картины. Это был «Остров мертвых» швейцарского художника Арнольда Бёклина, но Нахум пока не знал ни имен художников, ни того, что существуют художественные альбомы… Агнон же в то время делил комнату с архитектором из германского консульства в Яффо, а у того было большое собрание книг и альбомов по искусству. И Агнон пригласил его к ним. Вскоре Рембрандт, Рафаэль, Рубенс, Тициан и даже такие модернисты, как Макс Либерман, стали для него самыми дорогими людьми.
Гутман Н. Улочка в Цфате
Так, собственно, началась профессиональная учеба художника.
В «Бецалеле» его учителями стали Борис Щац и Абель Пан. Гутман о Борисе Шаце, основателе художественного училища «Бецалель» и его любимом учителе: «Глаза, излучающие тепло, высокие брови. Обаяние личности. Друг, умеющий поддержать, приподнять, зажечь». Об отце ничего такого не прочтешь. Только сам став не только художником, но и писателем, Нахум Гутман смог оценить своего отца, скромного и преданного до самозабвения делу литературы и воспитания нового поколения учителей и литераторов. «″Бульвар имени Бен-Циона″ в Тель-Авиве знаете? Это мой отец!» ― так сказал Нахум Гутман в интервью в честь своего 70-летия.
Разумеется, не только Нахум Гутман любил Тель-Авив. Когда в начале 1930-х годов начали сносить уже «немодные» дома, в том числе гимназию «Герцлия», чтобы строить на их месте высотные здания, поэт Н. Альтерман почти плакал (стихотворение «Лишний», 1934)… И не он один. Но надо сказать, что в «Мигдаль Шалом» ― первом «небоскребе», построенном на месте гимназии, сегодня можно полюбоваться огромным, на всю стену, мозаичным панно Нахума Гутмана, посвященным Тель-Авиву. Я же помню, с какой грустью и болью за родной город спустя полстолетия (1983) Арик Айнштейн пел о том, что в тельавивской реке Яркон умирают рыбы…
Все они любили Тель-Авив. Но Альтерман приедет позже Гутмана, а Айнштейн родится намного позже обоих, так что первым полюбил этот город Нахум Гутман. Мы говорили, что в семье особого внимания к своей персоне Нахум не испытывал, потому ли, что родился не первым и не последним, а четвертым, предпоследним ребенком, кто его знает, факт, что пребывал в мире придумок и фантазий.
Гутман Н. Набережная на берегу озера Кинерет
Картины художника можно увидеть в районе Неве Цедек, на улице Шимона Рокаха, 21, там находится Музей имени Нахума Гутмана. А когда-то тут, в «доме писателей», располагалась и редакция «А-поэль а-цаир» («Молодой рабочий»). и пока строился их дом, жила здесь и семья Гутманов. Музей был основан уже после смерти художника. Его сын, профессор-биохимик Хами (Менахем) Гутман (род. в 1936 году) подарил Музею почти всю коллекцию работ отца ― более тысячи картин и иллюстраций, остававшихся у матери. Его первое воспоминание: он совсем мал, отец отодвигает его кровать и рисует на стене большого сиреневого слона с чернолицым седоком на спине. Когда на аукционы приносят «новую» работу Гутмана, для идентификации зовут Хами. Он даже на ощупь отличает холст, полотно для рисования маслом, отцовское оно или подделка, сам делал натяжку, помогая отцу. Гонорар отдает в Музей. Он и сам рисует, издал две книги для детей, перенеся на бумагу то, что рассказывал своим детям ― Гили и Гиоре. Сам он рос уже в домике с большим садом на улице Ахад а-Ама, 136. Но домик снесли, построили новый, высокий. Там живет и его сын.
Художник Нахум Гутман с сыном Хами, будущим профессором-биохимиком
Картины Нахума Гутмана имеются и в других музеях, а вот переводов его книг, его коротких «историй» на русском языке мало.
Сон, например, можно пересказать, но можно и нарисовать. Как нарисовать сон? Сначала изобразить коврик с тапочками и спящую возле кровати собачку, у кого есть коврик, собачка или хотя бы тапочки, а в кровати под одеялом человечек лет 5–6, или 50–60, ведь снам все возрасты покорны, а над головой человечка большой шар с завитушками по краям ― это сон. А в шаре, ну, во сне, конечно, понятно ― Африка… А в Африке, а в Африке, на чёрной Лимпопо… Кто не бывал там вместе с доктором Айболитом… И мальчик Нахум бывал, хоть ни доктора Айболита, ни Чуковского не знал, и, как ни жаль, по-русски не читал… Он сразу стал израильтянином. «Африка ужасна, да-да-да, Африка опасна, да-да-да, не ходите в Африку, дети, никогда!» Но так как мальчика Нахума Африкой не пугали, она снилась ему долгие годы, он видел себя верхом на диком слоне ― и вот уже перед ним свирепый лев, и он уже будто бы нацелился, и тут же носорог поднял свой рог… А может есть и другие враги, только они на другой странице. И он проснулся…
Гутман Н. День Независимости в хайфском порту, 1959
А вспомнив свой сон через десяток лет, собрал вещички, сказал всем до свидания, сел в красную машину № 5 и поехал… в Африку. Сначала добрался до Хайфы, а оттуда кораблём до любой точки земного шара можно запросто доплыть, ведь в море рельсы не нужны, и гору можно обойти, и никаких пробок на дорогах, только вода и вода… Так он попал в Италию и оттуда написал, что на самом деле Италия ― не сапог, как её рисуют на картах, а обычная страна, только с горой на горизонте ― Везувием называется… Из Италии путь лежал прямо в Африку. Изобразил он, значит, свой сон ― вы помните, сам он в кровати, а сон ― над ним, и так начал своё письмо к Ицхаку Яциву, редактору детского приложения газеты «Давар», благословившему художника на это необычное путешествие (Нахум Гутман служил этому изданию в качестве художественного редактора тридцать с лишним лет): «Когда-то я видел сны про Африку, и вот я в Африке, охочусь на диких слонов, и львов, и носорогов…».
Этими же словами он начинает свою первую книжечку, названную «Бе-эрец Лобенгулу мелех Зулу». Вы уже мысленно, наверное, перевели на русский так: «В стране Лобенгулу царь Зулу»… И ― неправильно. Пока не прочитаешь, не поймёшь. Не страну, а жестокого (в тексте) и смешного на картинках царя, вот кого звали Лобенгулу, и, наверное, был он царём зулусским, и ещё там добавлено, что является он также отцом народа метабульского, который живёт в горах Булавайя. Все нынешние почтенные писатели и настоящие поэты, даже те, кто стихов не пишет, а просто поэты в душе, выросли на этой книжке. И даже генералы. Однажды Гутман получил благодарственное письмо от прославленного генерала Моше Даяна. Дело было так. Когда Нахуму Гутману уже трудно стало перечислить все свои выставки и премии, и израильские и международные, он удостоился ещё одной премии, которую передарил Министерству обороны на покупку для нашей славной армии новенького самолета-«фантомчика». Поблагодарив художника за патриотический поступок, Даян сделал такую приписку:
«В душе я всё тот же ребёнок, ― писал генерал, ― который помнит и любит «Лобенгулу», как каждый ребёнок, который вырос в Эрец-Исраэль».
И поэтому ему хотелось бы знать о дальнейшей судьбе героев…
«Остров сокровищ» Роберта Стивенсона вышел на иврите в 1932 году, через два года появилась книжка Генри Хаггарда «Копи царя Соломона», а в 1940 году ― и мистер Вильямс, герой Гутмана, отправился на поиски клада сокровищ царя зулусского, отца народа метабулу… Казалось бы, влияние Стивенсона и, особенно, Хаггарда на сочинение Гутмана очевидно, однако художественный стиль приключенческого рассказа совсем иной, как и в последующих книгах писателя: ну, во-первых, рассказанное легко нарисовать, а нарисованное ― рассказать, это в буквальном смысле живописание, полное юмора, мудрости, любви, и не вообще и не только к человеку, а к разным людям и животным. И в злом и в страшном он умел найти забавное и человечное… И ещё одна маленькая деталь: герои и Стивенсона и Хаггарда нашли искомое, и в этом было их утешение, а мистер Вильямс Нахума Гутмана не нашёл никаких сокровищ, и ему утешением стали поистине мудрые слова: «Главное не клад, главное, что рису на всех хватает и никто друг другу не завидует».
Да, писателем, сначала детским, Гутман стал после того, как был уже известным художником. Он из тех писателей, книжками которых упиваются прежде всего взрослые, ― ну, как нам читали, а потом мы читали детям про Винни-Пуха или Алису в стране чудес… Детей привлекают приключения и смешные рассказы, а взрослые наслаждаются речью и эстетикой изложения, оригинальностью мышления, тонким юмором…
Гутман Н. Вязальщица снопов, 1926
Всё это есть у Гутмана, и по-моему, как писатель, он ещё недостаточно внимательно прочитан, возможно, виною ― громкая слава художника, затмившая другую грань незаурядного таланта ― рассказчика и придумщика, хотя он и повторял, что все его герои и все ситуации и места действия ― из жизни. Из его жизни!
В детстве он читал романы, исторические рассказы, а детские книжки на иврите были без картинок ― вот и стал писать о том, о чём хотел читать, будучи ребёнком, чтобы были приключения и чтобы смешно, а еще, чтобы полно картинок… Работал в винных погребах в Реховоте ― вышла книжка о доставке в страну серебряных и золотых монет в таинственных ящиках ― «Большие каникулы или Тайна ящиков»; отправился учиться в Париж (учился и в Вене, в Брюсселе, в Берлине и даже в Южной Африке и Америке), а как заскучает, так рисует Тель-Авив… Не смешно?
― Сколько картин я написал? ― он никогда не мог ответить на этот вопрос. После шести лет учебы в Европе, он вернулся домой, весь «пропитанный импрессионизмом, литературой, музыкой», и в Реховоте на ступеньках синагоги встретил свою Дору, в шляпе и белом платье… Ему было 30, ей 28.
Гутман Н. Автопортрет с Дорой, 1932
Так много Доры в его картинах. «Мы женаты уже более 50 лет, и она до сих пор не перестаёт меня удивлять», ― это было сказано за несколько лет до смерти. Он умер в 1980 году, прожив 82 года. Дора была на два года моложе его, а пережила мужа на 15 лет.
Нахум Гутман за работой, 1978
― Так сколько картин я написал? ― и он снова звал Дору! ― 300 или 400, ― отвечала Дора, и это только маслом, без акварелей, графики, скульптуры, декораций в театрах «Оhель» и «Габима», мозаичных панно…
― А сколько книг проиллюстрировали? ― Откуда я знаю? Бялика, ― начинал он перечислять, ― Черниховского, Фихмана и … ещё сто писателей… ― Ну, ну, Нахум, меньше… ― А что, изменился мой рисунок за эти годы? Как ты думаешь, Дора? ― Меня не спрашивай. ― Рисунок изменился, стал конкретнее, ― так он считал.
После операции на глаза живопись оставил, стал лепить… Невероятное совпадение, кольнувшее в сердце: одновременно с Гутманом в Доме престарелых в городе Раанана в последний период жизни одновременно с Нахумом Гутманом находились и великий поэт Ури-Цви Гринберг (ум. в 1981 г.) и знаменитая актриса Хана Ровина (ум. как и Гутман, в 1980).
Без Гутмана нет раннего Тель-Авива, он его изобразил тысячекратно… Без Тель-Авива нет Гутмана… Он заново ожил в реставрированных панно в «Центре выставок», он встречает нас мозаикой не только в «Мигдаль Шалом»… Чисты и лаконичны его живопись, его графика, и так же чист и ясен его язык, его иврит. Многое, что переводилось в 1930–1960 годы на иврит, устарело. Заново переводятся сегодня Диккенс и Достоевский, не говоря уже о детской литературе. То, что писал Нахум Гутман, читается и сегодня легко, и все дышит свежестью. Так много в этой счастливой судьбе света, воздуха. «Дети, ― призывает он нас, ― жизнь коротка. В сказках и рассказах можно подумать, что она длинная, что много времени. А это не так. И бороться надо не с осликом, а с ослиной глупостью».
Если у вас появится желание изучать израильскую детскую литературу, можно начинать с Нахума Гутмана. А если вы захотите ближе познакомиться с израильским искусством, атмосферой раннего Тель-Авива и его обитателями, можно тоже начать с Нахума Гутмана, с его света, цвета и звука…
Первая редакция статьи опубликована в «Новостях недели», приложение «Еврейский камертон», октябрь 2018.
Оригинал: http://s.berkovich-zametki.com/2018-snomer4-shalit/
