(окончание. Начало в №11/2018 и сл.)
Часть 3 «Астрофизическая пыль»
I
В научно-производственное объединение (НПО) “Астрофизика” я перешёл на должность начальника лаборатории, входящей в теоретический отдел П.А. Бакута. Образовывалось НПО “Астрофизика” из бывшего отдела № 56, созданного в ОКБ “Вымпел” для разработки лазерного локатора. Вскоре этот отдел преобразовали в специальное конструкторское бюро (СКБ), начальником которого был назначен Олег Ушаков.
Стремясь «усилить» своё СКБ, Олег постарался заполучить в него родственников высокопоставленных чиновников, среди которых первое место занял Николай Устинов, сын Дмитрия Устинова, в то время начальника оборонного отдела ЦК КПСС. Однако надежды Ушакова на “родственников”, как на своих помощников, не оправдались: из родственников очень скоро вылупились начальники.
Ушаков развил гигантскую активность и сделал всё для того, чтобы его СКБ выделилось из ОКБ “Вымпел” в отдельное предприятие. Окончательное решение этого вопроса принималось на особом заседании Военно-промышленной Комиссии (ВПК).
Прибыл Ушаков на заседание ВПК с предвкушением большой победы, а вышел полным банкротом. Данное СКБ стало действительно отдельным предприятием под новым названием ЦКБ “Луч” в последствии переименованное в НПО “Астрофизика”. Однако научным руководителем нового предприятия стал не Ушаков (как все ожидали), а сын начальника оборонного отдела ЦК. Директорское кресло занял некий Птицын, свояк министра обороны Гречко. Ушаков же вообще оказался вне стен нового предприятия и остался служить в ОКБ “Вымпел”. Одновременно при организации нового предприятия было принято решение о расширении его тематики, включающей наряду с созданием лазерного локатора разработку лазерного оружия.
Между родственниками высоких начальников началась борьба за власть, которая шла с переменным успехом пока не умер Гречко, и министром обороны стал Дмитрий Устинов. Свояк сразу же исчез, а Николай Устинов стал единовластным руководителем предприятия и мог без лишних соперников ждать и получать правительственные награды.
II
Н.Д. Устинов, возглавив НПО “Астрофизика”, имел весьма скромную научную степень кандидата технических наук. Пока он боролся за власть ему было не до науки, точнее не до научных степеней и званий. Но вот пришла победа, и теперь можно было приступить к реализации своих глобальных карьерных планов.
По образу и подобию ОКБ “Вымпел” Устинов прежде всего создал в “Астрофизике” базовую кафедру Физтеха, а затем принял решение об организации отдела, аналогичного отделу Тартаковского, для разработки теоретических основ лазерной локации, начатой когда-то в лаборатории Репина. В качестве начальника нового отдела был приглашён П.А. Бакут. Главную задачу, которую Устинов поставил перед Бакутом, была подготовить книгу по лазерной локации, аналогичную двухтомнику “Вопросы статистической теории радиолокации”.
К моменту моего появления в “Астрофизике” двое из физтеховской пятёрки, попавшей когда-то в отдел Тартаковского, уже успешно работали в этом предприятии. Вадим Выгон был начальником соседней лаборатории в отделе Бакута, а Виктор Буреев возглавлял аспирантуру и исполнял обязанности заместителя заведующего базовой физтеховской кафедрой. Таким образом, мы трое вновь оказались в «одной лодке». Но теперь уже не нам, а мы читали лекции и руководили студентами. И почти в одночасье мы превратились из Вадима, Игоря и Виктора соответственно: в Вадима Григорьевича, Игоря Николаевича и Виктора Алексеевича.
В принципе жизнь теоретика весьма необременительна. Мы (Бакут, Вадим и я) читали лекции на физтеховской кафедре, вели семинары, занимались с дипломниками и аспирантами, писали статьи и лишь изредка выполняли кое-какие исследования по заданиям разработчиков. И всё это было в удовольствие без всякого напряжения.
III
Основным увлечением Бакута был туризм, причём не по каким–то историческим или культурно–значимым объектам страны, а по трудно доступным и мало обитаемым её местам. Обычно в таких путешествиях вместе с ним принимал участие И.Н. Матвеев, начальник отдела «Астрофизики».
В старые «Вымпеловские» времена Матвеев работал в лаборатории, которой руководил Устинов, т.е. был, что называется «свой в доску», а сегодня их дружеские отношения цементировали ещё и очень приличные деньги, которые подчинённый приносил своему начальнику. Делались они через оформление авторских свидетельств на изобретения, в которые вписывался Устинов, и последующим липовым актом об их внедрении в разработки предприятия, а точнее в лабораторные макеты Матвеевского отдела. Был организован беспрерывный поток подачи заявок на изобретения, и отработана методика подготовки актов по их внедрению. Матвеев поделился с Бакутом своим очень эффективным опытом выколачивания денег из “Астрофизики”, и вскоре в этот поток влился и весь Бакутовский отдел. Теперь его сотрудники подготавливали заявки на изобретения, в авторы которых включались Бакут, Матвеев и Устинов, что по выходу этих патентов обеспечивало оформление акта об их внедрении.
Наконец, настал момент, когда Матвеев решил, что пришло время стать ему доктором. Дело было за малым, нужна была диссертация, и он обратился за помощью к Бакуту. Принимая во внимание почти дружеские отношения, а также положение Матвеева, как лица близкого к Устинову и, наконец, чувствуя за собой должок за проведённые внедрения, Бакут согласился написать две теоретические главы, а в остальных главах он порекомендовал Матвееву изложить результаты экспериментов, выполненных в его отделе и описанных в уже вышедших отчётах. Сам Бакут, вовсе, не собирался писать обещанные главы, а поручил их Вадиму. В результате, Матвеев получил диссертацию, и успешно защитился, что оказалось очень и очень кстати, ибо в “Астрофизике” начинались большие кадровые изменения.
IV
За работу в своих новых лабораториях и я, и Вадим принялись с большим рвением, но если у меня энтузиазм только увеличивался, то у Вадима постепенно уменьшался. В значительной степени это было связано с тем, что Вадим занимался тематикой, которая уже детально была проанализирована Курикшей и Бакутом в их докторских диссертациях, и нащупать там что-то новое ему никак не удавалось. Тематика моей лаборатории формулировалась как распознавание маломощных оптических изображений, а также разработка методов голографирования удалённых объектов. Подобные проблемы не исследовалась ни Курикшей, ни Бакутом, так что трудности, с которыми столкнулся Вадим, я удачно избежал.
В это время в горах недалеко от станицы Зеленчукская, рядом с уникальной обсерваторией Академии Наук, “Астрофизика” начинала монтировать экспериментальный лазерный локатор, и Вадиму предложили возглавить этот проект. Какое-то время он сомневался, но свалившаяся на его голову неожиданная «работёнка», связанная с докторской диссертацией Матвеева, решила дело. Вадим выполнил поручение и сразу же после этого подал заявление о переводе в подразделение, ответственное за работы в Зеленчуке.
V
Вот уже несколько месяцев, как Вадим безвыездно торчал на горе, и я решил навестить его. Прежде я бывал в Бюраканской обсерватории. Яркая восточная архитектура её коттеджей, утопающих в зелени, и еле слышный плеск воды миниатюрных фонтанов напоминали сказки из “Тысячи и одной ночи”. Здесь же в Зеленчуке, на вершине горы, где монтировался лазерный локатор, всё было совсем иначе. Суровые горные вершины, украшенные причудливыми снежными шапками, создавали ощущение потусторонности, подготавливающей наблюдателя к выходу в другие, чужие миры. Казалось, что где-то здесь и должен был витать дух Лермонтовского “Демона”.
Вначале Вадим продемонстрировал мне работу локатора, а затем выключил активный канал, и на экране появились яркие звёзды.
— Смотри, узнаёшь? Это Большая Медведица — Вадим говорил тихо, как будто бы эта Медведица была живая и невзначай могла выпрыгнуть из телескопа и предложить сообразить на троих.
Медведица не выпрыгнула, но, как по мановению волшебной палочки, на столе появилась бутылка водки и царская закуска. Мы выпили за встречу, за ясное звёздное небо, за созвездие Андромеды, затем после этой дочери царя Кефея и царицы Кассиопеи, отданной в жертву морскому чудовищу и спасённую Персеем, Вадим произнёс тост за созвездие Ориона, охотника–великана, вслед за Орионом, последовали Близнецы и Козерог, после чего у меня уже не было сомнения, что хозяин планирует отметить все существующие созвездия, число которых, как я ещё помнил из школьного курса астрономии, было тогда равно восьмидесяти восьми. Созвездие Девы было последнее, выпив за которое, я, сильно покачиваясь, отправился спать, а Вадим, обозвав меня “слабаком”, остался один на один со всеми созвездиями и только что начатой очередной бутылкой водки.
В следующие дни Вадим со своими сотрудниками проводил экспериментальные работы по наблюдению за спутниками, а вечером по их окончании садился за телескоп и казалось, что именно про него и написал Пастернак:
Он смотрит на планету,
Как будто небосвод
Относится к предмету
Его ночных забот.
Возвращаясь в Москву, я, подрёмывая в кресле самолёта, вспомнил, как Вадим на первом курсе по ночам штудировал Спинозу. Теперь мне казалось, что тогда Вадима не столько увлекали аксиомы и доказательства существования истины, сколько ощущение и сопричастность к бесконечному бегу времени, так искусно скрывающему эту истину. Разве неудивительно видеть те же самые созвездия, на которые тысячи лет назад смотрели твои предки, и пытаться открыть те же самые извечные тайны, не раскрытые и поныне. В этом есть что-то над человеческое.
«Да, но ведь это всё изо дня в день, из ночи — в ночь, как это выдержать?» — удивлялся я. «Ну и что!» — убеждал я себя, — «Ведь всё повторяется и возможно именно в повторении кроется самая важная особенность жизни и её тайна. Если бы человек поел один раз и был бы сыт всю жизнь, то, возможно, жизнь перестала бы быть жизнью.» Свалившись столь «элегантным» образом с мыслей возвышенных на обыденную реальность, я улыбнулся и умиротворённый заснул.
VI
В 1978 году я защитил докторскую диссертацию. Положительное решение ВАК о присвоении мне искомой степени я получил как раз в тот момент, когда закончил работу над монографией “Статистическая теория голографии”. Через три месяца я получил на неё положительные рецензии и решение издательства «Советское Радио» о её публикации. В прекрасном настроении я сидел за своим рабочим столом, когда в лабораторию вошёл Бакут и попросил меня пройти к нему в кабинет.
В кабинете Бакут рассказал, что при переходе на работу в “Астрофизику”, он обещал Устинову подготовить для открытой публикации книгу по лазерной локации, которая должна была стать серьёзной подмогой Генеральному Конструктору при избрании в Академию. Час назад Устинов позвонил и напрямую спросил, как обстоят дела с обещанной книгой. О том, что Устинов будет её соавтором, даже двух мнений быть не могло. Проблема была в том, что работа над этой несчастной книгой даже и не начиналась. Естественно, Бакут клятвенно пообещал Устинову постараться, но было абсолютно ясно, что успехом эти старания не увенчаются. И вот Бакут, не глядя на меня, предложил:
— А почему бы тебе не взять в соавторы Устинова. Научной славы он у тебя не отнимет, а вот польза от этого соавторства будет и тебе, и отделу. Конечно, голография — это не лазерная локация, но, как говорится, на безрыбье и раком станешь.
— Но ведь Николай Дмитриевич меня мало знает, — засомневался я.
— Не волнуйся, это уже моя проблема, — пообещал начальник, и я согласился, но при условии, что никаких других соавторов, кроме Устинова, больше не появится. Последнее условие я сформулировал, надеясь, что одному Устинову будет неудобно вписаться в соавторы, а с кем-то ещё, так это уже как бы в компании.
До чего же я ещё оставался наивным. Устинов без всяких колебаний с благодарностью подписал все необходимые бумаги о своём соавторстве. Теперь мне предстояло оповестить редакцию о появлении соавтора. Это казалось мне особенно неудобным, ибо рецензенты давали свои отзывы на монографию, а книга выйдет с двумя авторами. Смущаясь, я пришёл к своему редактору и честно описал создавшуюся ситуацию.
— Не проблема, — утешил меня редактор, — сейчас доложу директору и уверен, что он одобрит ваше решение.
Очень скоро редактор вернулся и, улыбаясь, сказал, что появление столь уважаемого соавтора — это честь для нашего издательства, и что теперь книга будет в суперобложке, а главное, дано указание издать её максимально быстро.
Благодаря опубликованной книге, отдел избежал гнева Генерального Конструктора, и сотрудники отдела смогли продолжить свою «сладкую жизнь».
VII
Формально “Астрофизика” состояла из двух мало связанных между собой специальных конструкторских бюро (СКБ), одно возглавлялось Ломакиным и разрабатывало лазерный локатор, второе — под руководством Орлова создавало мощные лазеры, которые должны были стать основой для лазерного оружия.
Последние несколько лет Ломакин, помимо СКБ, руководил практически всей “Астрофизикой”. Устинов появлялся на предприятии крайне редко и в основном только для того, чтобы председательствовать на межведомственных совещаниях, перепоручив всю повседневную текучку Ломакину. Он считал, что его присутствие важно не на предприятии, а на полигоне, находившемся в диких Казахстанских степях около озера Балхаш. Там монтировался по заказу Министерства Обороны боевой лазерный локатор, и Устинов именно там устраивал обсуждение состояния работ, так называемые планёрки. Он сам назначал время их проведения и обязательно сам их проводил. Каждая планёрка продолжалась в течение двух дней. В первый день подробно докладывалось состояние дел, а затем следовал многочасовой банкет. Сам Никодим, несколько раз лечившийся в молодости от алкоголизма, пить не мог, но происходящее бодрило и возбуждало его. Он пил боржоми, произносил тосты и следил, чтобы никто не манкировал. В этом бушевавшем вокруг него пьяном веселье ему прекрасно думалось. Его мысли, пьянея от запаха и от ласкающего слух, призывного звука разливаемой водки, открывали ему такие глубины человеческой сущности, что он сам удивлялся своим открытиям. Эти философические открытия были тем фоном, на котором он обдумывал всё, что услышал во время прошедшей планёрки.
Второй день начинался с подсмеивания над тем, в какой очерёдности вчерашние участники отключались от общего веселья. Наиболее стойкие товарищи принимали особые поздравления. Ломакин, мужчина крупный и сильный, отключался всегда последним. Эта способность Ломакина имела очень важное значение для предприятия, ибо сдача военному заказчику очередного этапа создаваемой лазерной системы всегда сопровождалась большим кутежом, и уж заместитель Генерального Конструктора никак не должен был ударить лицом в грязь перед военными. Игривая часть планёрки заканчивалась серьёзным рассмотрением вчерашних докладов, и каждый из членов Устиновской команды получал лично от него указания, на что ему следует обратить особое внимание, и что должно быть выполнено в первую очередь.
В конце концов локатор был создан и принят госкомиссией на вооружение. Наградой Никодиму стала звезда Героя социалистического труда и избрание его в член-корреспонденты Академии Наук. Устинов понимал, что максимум, который можно было выжать из работ на полигоне, был получен, и для того, чтобы сделать следующий шаг и, в частности, перейти из членкора в академики, необходимо переключиться с полигона на “Астрофизику”.
VIII
И вот, собравшись с духом, однажды, после долгого отсутствия Устинов утром приехал на предприятие и прошел в свой кабинет, где и просидел до позднего вечера, но никто ему не позвонил, и никто к нему не зашел. Кабинеты Устинова и Ломакина имели общую приемную. Назавтра Никодим держал свою дверь в приемную открытой и слушал, как секретари соединяли Ломакина с известными учеными из Академии Наук и представителями заказчика. Он видел, как то и дело к Ломакину заходили главные конструктора, а он, Генеральный Конструктор, абсолютно никому не был нужен. На третий день Никодим приказал секретарям всех, кто будет звонить Ломакину, соединять с ним, Генеральным Конструкторам. Никодим брал телефонную трубку, объяснял, что Ломакин или занят, или болен и предлагал позвонившему обсудить с ним возникшую проблему. Большинство, имея определённые договорённости с Ломакиным и, боясь как бы разговор с Устиновым их не нарушил, под тем или иным предлогом уходили от предложенных обсуждений, предпочитая дождаться “выздоровления” Ломакина, и лишь самые опытные в административных играх с энтузиазмом принимали предложение. Конечно, такая ситуация не могла понравиться Устинову, и секретари, хорошо знавшие своего главного начальника, поняли, что дни Ломакина сочтены.
С Ломакиным разделались очень просто. Частое пребывание его на полигоне, сопровождавшееся сильным возлиянием, сказалось и на его московской жизни. Иногда вечерами он выходил из своего кабинета, как говорится, навеселе. Прежде на это не обращали внимания. Но ситуация изменилась. Состоялось общее партийное собрание, на котором выступили несколько членов партии, засвидетельствовавшие, что видели на предприятии Ломакина в нетрезвом виде, а затем собрание, осудив недостойное поведение своего товарища, вынесло ему строгий выговор. Автоматически последовал приказ об освобождении его от должности заместителя Генерального Конструктора.
IX
Отныне все текущие проблемы распределялись между более мелкими начальниками, а сам Устинов принимал участие только в решении особо важных вопросов. Через некоторое время Никодим пригласил нескольких своих старых сотрудников, с которыми начинал трудовую деятельность ещё на “Стреле”, а затем продолжил на “Вымпеле”, и объявил им, что отныне главное внимание “Астрофизики” переключается на создание лазерного оружия, в первую очередь, предназначенного для противоракетной обороны. Все приглашённые помнили о начале таких работ на Балхашском полигоне ещё в середине шестидесятых и о тогдашней кооперации с фирмой, возглавляемой академиком Бункиным. Теперь этот академик мог быть только помехой Устинову, и потому, обращаясь к собравшимся, он сказал:
— Сегодня “Астрофизика” достигла определённых успехов в разработке комплексов, способных ослеплять оптические приборы противника. У нас также имеется неплохой задел по мощным лазерам, которые работают на полигоне “Радуга”. Но это лишь только начало. Наша задача — создать новую кооперацию и активизировать работы по ПРО.
В конце шестидесятых годов искали способы поражения головных частей баллистических ракет с помощью мощных лазеров на конечном участке их траектории. Расчёт базировался на том, что к этому моменту головные части уже будут отселектированы и с помощью радиолокаторов, и за счёт зависания в атмосфере большинства лёгких ложных целей. Однако реализация такого подхода оказалась весьма сомнительной. Постепенно более осуществимым стал казаться поиск методов поражения баллистической ракеты на начальном участке её траектории, когда цель только выходит из плотных слоёв атмосферы. Такой подход имеет целый ряд очевидных преимуществ: не произошло разделение головных частей, цель ещё не закрыта ложными целями, поражение происходит над территорией противника и, наконец, если лазер находится на космической платформе, то атмосфера не влияет на распространение его луча. Однако, и это было абсолютно очевидно, что для построения подобного комплекса потребуются колоссальные затраты, необходимые и для разработки соответствующих мощных лазеров и космических платформ, и всей информационной структуры. Поэтому говорить о реальности его создания было бы заведомо некорректно. В то же время утверждать, что противник не пойдёт по этому пути тоже было невозможно.
В результате стали продвигать (оправдывать) сравнительно мало затратный вариант, названный асимметричным ответом. Этот вариант включал создание лазерного оружия, которое физически не уничтожает цель, но лишает её возможности выполнить поставленную перед ней задачу. Таким образом, перед Устиновым стояли две проблемы: первая — подтвердить финансовую невозможность создания реального лазерного оружия для ПРО, и вторая — обосновать эффективность асимметричного варианта, за разработку которого и должна была взяться “Астрофизика”.
X
Николай Дмитриевич Устинов
Очень скоро основным советником Устинова при решении новых “Астрофизических” проблем стал Матвеев. Начали они с подбора новой кооперации. Прежде всего следовало привлечь академика Е.П. Велихова, бывшего научным руководителем работ с мощными лазерами на Балхаше. Небольшая проблема состояла в том, что во время экспериментов на Балхаше он сблизился с академиком Бункиным, а включать последнего в новую кооперацию Устинов никак не хотел. Дело в том, что когда-то большинство действовавших руководителей “Астрофизики” вышло из предприятия, где работал Бункин, и которое он ныне возглавлял. Поэтому Бункин хорошо знал (и не скрывал этого) их истинную цену и, в первую очередь, самому Николаю Устинову. В конце концов этот вопрос обошли, решив до оформления кооперации собрать Специальный Межведомственный Координационный Совет, в Президиум которого включить ведущих генеральных конструкторов и советских академиков, работающих в области ракетной и лазерной техники (естественно, без Бункина).
Специальным постановлением правительства такой Совет был создан при НПО “Астрофизика”. Председателем Совета стал Е.П. Велихов, его заместителем — Н.Д. Устинов, а учёным секретарём — И.Н. Матвеев. В народе этот Совет получил название Велиховский.
XI
Виктор Константинович Орлов
С образованием Совета основной организационный вопрос был частично разрешён. Оставалась ещё одна, правда, гораздо менее серьёзная, но всё-таки проблема, под кодовым названием “Орлов”. Суть её состояла в том, что практически все работы в “Астрофизике” по мощным лазерам и созданию на их основе оружейных комплексов были сосредоточены в СКБ, которым руководил Виктор Константинович Орлов, а это в условиях изменившихся “Астрофизических” приоритетов могло принизить “масштабность” Никодима, как Генерального Конструктора. Орлов не был одним из старожил “Астрофизики”, которые практически все занимались лазерной локацией, а был приглашён специально с целью организации работ по мощным лазерам и лазерному оружию. Он был известен в этой области не только как учёный, но и как конструктор, награждённый за создание лазерных систем звездой Героя Социалистического труда.
На семь лет старше Устинова, небольшого роста, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, которые как бы разделяли всё лицо на отдельные, но крепко склеенные между собой части, с громким, низким голосом, не позволявшим сомневаться в истинности им произносимого, с жёсткой копной волос, Виктор Константинович как нельзя более точно соответствовал своему прозвищу “Орёл”. Во время войны он командовал взводом катюш и участвовал в Берлинской операции. А за несколько лет работы в “Астрофизике” вместе со своим другом доктором наук Долговым-Савельевым он на полигоне недалеко от города Владимир под кодовым наименованием “Радуга” создал макет мощного лазера, на основе которого начинались эксперименты по исследованию воздействия лазерного излучения на объекты военной техники.
Убрать Орлова означало бы лишить развиваемое направление сильного, квалифицированного руководителя, кроме того Орлов мог оказаться у Бункина и усилить потенциального конкурента. Поэтому Устинов решил оставить Орлова начальником СКБ, понизив его статус. Для этого он ввёл должности двух заместителей Генерального Конструктора, отодвигавших Орлова от Устинова по крайней мере на две ступени. Первым заместителем, ответственным за все разработки “Астрофизики”, назначался Матвеев, а вторым заместителем, ответственным за разработку лазерного оружия, становился Васильев, окончивший Физтех в 1957 году. Кроме того, чтобы лишить Орлова роли идеолога создания лазерного оружия, из его СКБ выводились работы по воздействию лазерного излучения на объекты военной техники. Эти работы передавались вновь создаваемому Научно-Исследовательскому Отделению (НИО), которое подчинялось Матвееву.
XII
Обо всём, происходившем в Астрофизике, я узнавал на заседаниях Научно–Технических и Учёных Советов. Вначале, став их членом, я абсолютно не интересовался тем, что не касалось моей тематики, т.е. лазерной локации. Однако постепенно моё внимание всё больше и больше стали привлекать эффекты, сопровождающие взаимодействие мощного лазерного излучения с различными физическими объектами, а также создание оружейных комплексов, использующих эти эффекты.
Но это лёгкое увлечение не мешало мне продолжать вести спокойную жизнь теоретика. Я спокойно читал лекции, занимался с аспирантами, писал научные статьи, подготавливал заявки на изобретения. За первой книгой по голографии, последовали книги по лазерной локации и адаптивной оптике, где уже без всякого дополнительного “целеуказания” в соавторах значился Устинов. В целом, астрофизическая жизнь была прекрасна и очень похожа на ту, которой в мои студенческие времена жил Репин, мой научный руководитель. То, о чем когда-то я и не мог мечтать, осуществилось. Казалось бы ходи по театрам, концертам, выставкам, проводи время с друзьями и вообще наслаждайся жизнью. Но по театрам, концертам и выставкам я почему-то ходил редко, зато много времени проводил с приятелями за преферансом.
Однажды, после очередной пульки, проводив своих приятелей, я никак не мог заснуть. Проворочавшись почти час, поднялся, сел за письменный стол, зажёг настольную лампу, взял чистый лист бумаги и написал: “Причины, по которым следует выйти из спокойной гавани теоретика и пуститься в беспокойное, неизвестное плавание разработчика лазерных систем.” Поразмыслив несколько минут, я сформулировал пять причин.
“Первая — застой. Есть ощущение достижения некоего научного потолка, так что всё дальнейшее будет простой эксплуатацией уже достигнутого понимания.
Вторая — появление чисто научно–технического интереса к решению проблемы создания лазерного оружия.
Третья — проверка своих возможностей: профессором стал, а как насчёт того, чтобы руководить разработкой боевых систем? Смогу ли?
Четвёртая — карьерно–тщеславная: профессоров — много, главных конструкторов — единицы, у которых и работают эти профессора.
Пятая — в настоящее время “Астрофизика” претерпевает кардинальные преобразования, так что если что-то пытаться изменить, то следует это делать именно сейчас.
Вывод: надо пробовать. Завтра пойду к Устинову.”
Приняв окончательное решение, я лёг и моментально уснул.
XIII
Повод посетить Устинова назрел давно: я заканчивал новую книгу по адаптивной оптике и хотел посоветоваться относительно издательства. Никодим принял меня очень радушно, вышел из-за стола и крепко обнял. После разговора о книге, я в самых общих чертах описал своё желание заняться реальным делом. Устинов улыбнулся и, сказав, что это очень своевременно, посоветовал переговорить с Матвеевым.
К Матвееву я направился с некоторой настороженностью, ибо полагал, что он не захочет оголять отдел своего друга, и, следовательно, вряд ли будет мне хорошим помощником в реализации задуманных планов. Но оказалось, что я ошибся. Матвеев подробно рассказал о новых “Астрофизических” планах и в заключение предложил мне возглавить новое научно-исследовательское отделение.
Мы решили создать новое НИО, — стал объяснять мне Матвеев, — во-первых, для проведения работ по исследованию воздействия мощного лазерного излучения на объекты военной техники, проводимых по специальному постановлению ВПК и во-вторых для разработки лазерного комплекса для поражения оптических приборов. Для работ по первому направлению в НИО переводятся отделы Бориса Федюшина и Александра Бакеева. Это старые физтехи, так что вы их, конечно, знаете. Работы по созданию комплекса поручаются отделу Баркова. Ну как, согласны?
Предложение было столь неожиданным и столь глобальным, что первой моей реакцией был отказ. Матвеев начал уговаривать. Обосновывая своё решение, я сослался на отсутствие опыта работ по организации экспериментов и по созданию боевых лазерных систем.
— Так это же прекрасно! Что может быть лучше свежего взгляда, тем более молодого учёного, — убеждал Матвеев. — Ваши будущие подопечные прекрасные специалисты, так что пока вы не войдёте в курс дела, они смогут поработать и самостоятельно, а то, что вы во всём разберётесь, ни Николай Дмитриевич, ни я не сомневаемся.
Сказанное Матвеевым звучало лестно, а что может быть убедительнее лести, и я согласился, но при условии, что моя лаборатория в полном составе будет переведена в моё НИО.
— Нет проблем, — сказал Матвеев, и мы ударили по рукам.
Так я вошёл в кабинет Матвеева начальником теоретической лаборатории, а вышел начальником одного из ведущих НИО.
Первая встреча с новыми сотрудниками оставила у меня неоднозначное впечатление. Все начальники отделов, вошедших в НИО, были довольны, что их босс, хотя и доктор наук, но, по сравнению с ними, просто мальчишка и по возрасту, и по отсутствию опыта в организации крупно масштабных экспериментов, а это обещало полную свободу. Поэтому, вводя своего нового начальника в курс дела, каждый то и дело повторял:
— Игорь Николаевич, не беспокойтесь, всё будет в порядке.
Это часто произносимое “не беспокойтесь” настораживало, и я почувствовал, что просто так меня никто в свой “огород” не пустит.
Назначение на новую должность произошло в июне незадолго до запланированного ежегодного отпуска, в который я, памятуя успокаивающие слова Матвеева, и отправился, собираясь во всём разобраться после возвращения.
XIV
Из отпуска я вернулся двадцатого августа и сразу выяснил, что за моё отсутствие эксперименты практически не проводились. На следующий день Матвеев пригласил меня к себе в кабинет, и сказал, что начальник главка потребовал для усиления контроля за работами по воздействию назначить приказом Генерального Конструктора ответственного за их проведение.
— Кого назначим, Федюшина или Бакеева? — спросил Матвеев.
— Меня, — ответил я.
— Зачем? — удивился Матвеев — Они завалили работу, пусть и отвечают!
— Нет, думаю, что эксперименты ещё могут быть выполнены в срок, а так как я начальник, мне и отвечать, а если не справлюсь, то как пришёл, так и уйду, для меня это — не беда.
Генеральный Конструктор подписал соответствующий приказ, который и был отослан Зарубину.
Прежде всего я разослал письма–просьбы к главкомам соответствующих родов войск. Отец Николая Устинова в это время исполнял обязанности министра обороны, и подписанные фамилией Устинов, пусть даже не папой, а всего лишь его сыном, превратили эти просьбы в соответствующие приказы. В результате все требуемые изделия военной техники и обслуживающие их военные специалисты очень быстро оказались на “Радуге”. Далее я разделил все изделия, подлежащие воздействию, между сотрудниками своей теоретической лаборатории, так что каждый отвечал за проведение работ по определённому конкретному изделию. Я не отстранил от работ отделы Бакеева и Федюшина, но контроль за всеми экспериментами возложил на своих сотрудников. И так как все мои ребята были уже кандидатами наук, а в отделах Бакеева и Федюшина кандидатами были только сами начальники, то выглядело это вполне пристойно.
Эксперименты по воздействию проводились на площадках, расположенных в девственном лесу на несколько километров друг от друга. Каждая площадка представляла собой здание, в котором размещался лазер со всей необходимой измерительной аппаратурой, и прорубленную в лесу трассу, вдоль которой распространялся лазерный луч. Облучение лазером реальных боевых объектов проводилось ночью в часы, когда над полигоном не находилось никаких иностранных космических объектов. Мощный луч (лазер работал в невидимом диапазоне), оставляя в воздухе отдельные яркие искры (это горели находящиеся на пути луча маленькие взвешенные в воздухе твердые частицы), направлялся на функционирующий боевой объект. Ничего более впечатляющего я никогда не видел и по ощущению не испытывал. Эмоциональный эффект усиливался ночной темнотой и окружающим дремучим лесом и был, по–видимому, слабеньким отблеском того, что чувствовали ученые, создававшие и испытывавшие самоходные ракетные установки, не говоря уже об атомных бомбах.
Одним из опасных экспериментов было облучение взлетающего вертолёта с находившимся в нём пилотом. При попадании мощного лазерного излучения в воздухозаборник происходил помпаж двигателя и вертолёт падал. Для предотвращения возможных повреждений машины и пилота взлётная площадка до начала эксперимента покрывалась специальными матами. В этой трудоёмкой работе помогали все участники эксперимента. В момент, когда я вместе с другими своими сотрудниками тащил очередной мат, появился Зарубин, начальник главка, приехавший проконтролировать состояние проводимых испытаний. Он дождался, когда потные учёные закончили свою “важную” работу, уточнил некоторые детали предстоящего эксперимента и, пожелав успешной работы, удовлетворённый уехал.
XV
Днём участники ночных экспериментов отсыпались в своих номерах или спускались в общую гостиную, где играли в шахматы или расписывали пульку. К своему удивлению я узнал, что практически никто из работавших на “Радуге” москвичей не бывал в Суздале, который находился от полигона в каких–нибудь шестидесяти–восьмидесяти километрах. Попав на “Радугу”, я всё собирался навестить давно полюбившиеся мне суздальские посады. Теперь появился ещё и просветительский повод. Пригласив с собой докторов наук Долгова-Савельева и Козоровицкого, разработчиков уникальных лазеров, использовавшихся в работах по воздействию, я в один из наименее загруженных дней на машине предприятия отправился в Суздаль.
Суздаль. Архиерейские палаты
Побродив по монастырям, мы подошли к Архиерейским палатам, где в большой полуподвальной трапезной функционировал очень приличный ресторан. К сожалению, ресторан оказался закрыт. Голодные мы уже собирались “сделать от ворот поворот”, когда из дверей ресторана буквально выбежала к нам навстречу симпатичная молодая женщина (как потом оказалось, директор ресторана) и попросила помочь разгрузить стоявший рядом фургон. Она объяснила, что рабочие уже ушли, а машина только что пришла, и ее необходимо отпустить. Почему бы не позаниматься зарядкой — и доктора наук взялись за работу. Довольно быстро машина была разгружена, и директор пригласила “стахановцев” отобедать.
Нас посадили в архиерейскую келью. На стол поставили большую сковороду жареной картошки с грибами, миску с солёными огурцами, кувшин кваса, банку медовухи и литровую бутылку Столичной. Первый тост был за то, что мы, хилые интеллигенты, способны настоящим (а не абстрактным) трудом, своими руками (а не головой и попой) заработать на стакан водки и шикарную закуску. Второй тост — за открывшееся понимание русского мужика, который предпочитает оплату не деньгами, а бутылкой.
Келья, горящие свечи, водка, грибы, картошка, тосты. Эффект уникальности ужина усиливался ощущением сказочного единения далёкого прошлого с днём сегодняшним, деяний монахов, трапезничавших в этих самых местах, с деяниями учёных, создающих в близлежащих лесах лазерное оружие.
Покидали мы приютившие и накормившие нас Архиерейские палаты, не очень уверенно. Впереди шёл я с Козоровицким, а за нами шагах в двадцати шофёр, поддерживавший спотыкавшегося Долгова-Савельева.
XVI
Каждый раз, возвращаясь из Радуги в Москву, я подробно рассказывал Матвееву о проведённых экспериментах, и иногда эти доклады заканчивались общими разговорами за жизнь. Кроме дикого туризма, Матвеева интересовал русский старообрядческий север, а особенно иконы и церковные книги, которые он в больших количествах привозил из своих путешествий по Вологодской, Вятской и Архангельской областям. В Бога он не верил, но был ужасно суеверен.
О романах Матвеева ходили легенды. Рассказывали, что Матвеев соблазнил одну из сотрудниц соседнего отдела и обладал ею прямо в рабочем лифте. Сам Матвеев на дружеской пирушке не отрицал своего подвига, оправдываясь тем, что лифт испортился, и пока его чинили, а чинили почему-то очень долго, делать было абсолютно нечего. Мне же, своему соседу по столу, Матвеев шепнул на ухо, что всё было подготовлено заранее и лифт остановил его хороший друг.
XVII
К Новому году все работы по воздействию были успешно завершены. Я возглавлял экспериментальные работы, а научным руководителем всей программы по воздействию был академик А.М. Прохоров. После завершения экспериментов, проводившихся на “Радуге”, я отправился к Александру Михайловичу, чтобы утвердить подготовленный итоговый отчет. Академик открыл первую страницу и, не читая, сразу же поставил утверждающую подпись, а когда я протянул руку, чтобы забрать отчет, Прохоров сказал:
— Ну, а теперь садитесь и давайте разбираться. Я верю, что вы внесете все мои исправления, если таковые появятся, а подписал я просто, чтобы уже более не возвращаться к первой странице.
Эта подчёркнуто интеллигентная демонстрация доверия к собрату по науке, возможно неоднократно проигрываемая и рассчитанная на определённый эффект, действительно создала самую благоприятную атмосферу для обсуждения, но которого, увы, не состоялось: несколько замечаний, связанных с грамматическими неточностями и я получил привезённый отчёт. По возвращению в “Астрофизику”, я доложил Матвееву о том, что всё в порядке — отчёт подписан. Сразу же последовал вопрос:
— Расскажи, как всё происходило.
Удовлетворяя просьбу начальника и пересказывая встречу с Прохоровым, я понял, что эффект, который старался произвести академик при подписании отчёта, был рассчитан вовсе не на меня («собрата по науке»), а на то, как и что этот «собрат» расскажет руководству.
XVIII
После назначения руководителем экспериментов по воздействию, меня ввели в состав Велиховского Совета и, помогая Матвеву, я стал присутствовать на заседаниях Президиума. В процессе каждого заседания кто-то из приглашённых учёных делал доклад по заранее заявленной проблеме, и затем проходило обсуждение. Рассматривались самые различные типы лазеров, включая даже такие экзотические, как лазеры с ядерной накачкой, которые во время выстрела самоуничтожались, одновременно разрушая и несущие их космические корабли.
Зал, где проходили заседания Президиума, представлял собой длинную комнату с большим столом, вдоль которого располагались его члены. Приглашённые на заседание специалисты размещались на стульях, поставленных вдоль стен. Каждый член Президиума имел за столом своё место. Во главе стола восседал Велихов. Слева от Велихова — Устинов, а справа — Матвеев с программой заседания и другими необходимыми бумагами. Рядом с Устиновым располагались последовательно президент Академии Наук Александров, академики Прохоров, Глушко. Напротив, за Матвеевым сидели академики Басов, Микаэлян, Челомей, член-корреспондент Тальрозе, за которым следовали менее титулованные члены Президиума.
Пару раз на заседаниях появлялся Харитон, которого все маститые члены Совета называли нежно: “божий одуванчик”, что очень точно соответствовало его внешнему виду.
Каждый член Президиума до начала заседания заходил в секретариат, где в холодную погоду оставлял свои традиционные для тех времён серое пальто и каракулевую шапку, а затем направлялся в кабинет Устинова. Здесь хозяин обнимал вошедшего, а некоторых даже целовал в щёчку. Подобную экзекуцию старательно избегал только Челомей, который, не заходя никуда, сразу направлялся в зал заседания. Он единственный носил дубленку и дорогую меховую шапку, которые, сняв с себя, небрежно бросал на стул в углу зала, после чего громко поздоровавшись сразу со всеми, устраивался на своём обычном месте.
XIX
Лично мне Матвеев никаких поручений не давал, так что я мог спокойно наблюдать за всем происходящим. Вначале мне казалось, что я присутствую на необычном спектакле, где вместо артистов сидят сами персонажи, и всё это происходит не понарошку, а именно с реальными страстями, мыслями, желаниями. Я видел тех, про каждого из которых слышал разные смешные и грустные истории, делавшие из икон науки живых людей. Но постепенно всё стало переворачиваться с ног на голову. Если кто-то из светочей науки и решался высказаться во время обсуждения сделанного доклада, то делал это явно нехотя, по обязанности. При этом говоривший демонстрировал общую эрудицию и никогда не обосновывал свои суждения конкретными количественными расчётами: работали не формулы, а имя выступающего, его научный титул.
И у меня стали появляться весьма крамольные мысли: нужно ли было так стараться, добиваться академических званий, чтобы по первому зову, пусть даже сына очень важного чиновника, явиться и просиживать рядом с ним свои штаны, чётко понимая, что всё происходящее никому (кроме самого сына) ненужный спектакль. Неужели даже им, умным, способным, талантливым, успешным одной науки недостаточно? И какой–то внутренний голос ехидно спрашивал: «а поиграть? Вот ты играешь в карты, а ведь им, избранным, доступны гораздо более интересные игры. Так что же от них отказаться? Для кого-то одной науки достаточно, а для кого-то — нет!». Это тебе так кажется, что «ради сына». Ничего подобного. Каждый имеет свой интерес. Примут решение и посыпятся сверху денежки. И вот тут все, сидящие сейчас спокойно, запрыгают. Какая нынче наука без денег. Все эти академики одновременно капитаны больших кораблей и им надо подкармливать свои команды.»
Какими только диалогами сам себя не побалуешь от нечего делать!
XX
Вон сидит А.М. Прохоров, а напротив Г.Н. Басов. Они специально разместились так, чтобы их взгляды не пересекались. Их неприязнь друг к друга настолько общеизвестна, что с удовольствием ни раз обыгрывалась их же учениками. Однажды во время банкета, устроенного в честь пребывания Прохорова в Одессе, был произнесён тост за то, чтобы известная Одесская улица Дерибасовская была переименована в Антибасовскую. Тост явно понравился гостю, и когда после банкета его провозили по Дерибасовской, он со смехом прочёл на одном из указателей спешно наклеенное новое название.
Н.Г. Басов
Наблюдая за обоими академиками, я пытался понять причины порождения такой взаимной неприязни между учителем и учеником? Когда-то Прохоров был руководителем Басова вначале дипломного проекта, а потом вместе с академиком Леонтовичем и его кандидатской диссертации. Перед Басовым была поставлена задача экспериментально доказать возможность усиления электромагнитного излучения при прохождении сред с инверсной населённостью. Результатом этой работы явилось создание первого квантового генератора (мазера), который был описан в совместной статье Прохорова и Басова в 1955 году.
А.М. Прохоров
При этом фамилии авторов были поставлены не по алфавиту, а так, чтобы подчеркнуть, кто в этой работе был руководителем, точнее, кто был генератор идей, а кто исполнителем. Только вот исполнитель был точно известен, а относительно “генератора” возникал большой вопрос. Поставленная перед Басовым проблема была впервые сформулирована не Прохоровым, а доктором физико-математических наук В.А. Фабрикантом ещё в 1938 году, когда он предложил метод экспериментального доказательства существования вынужденного излучения и указал на возможность создания сред, усиливающих проходящее через них излучение. В 1951 году Фабрикант подал заявку на открытие этого эффекта, что было зарегистрировано в Госреестре открытий СССР.
В.А. Фабрикант
Что же касается экспериментов, проведённых Басовым, то они действительно были уникальны и послужили основой для создания мазера. За эту работу Басов и Прохоров получили Ленинскую (1959 г.) и Нобелевскую (1964 г.) премии.
Как-то после очередного заседания Президиума, попивая чай с Матвеевым в его кабинете, я спросил своего визави, что тот думает о троице: Басов, Прохоров и Фабрикант.
— Я бы добавил в твою троицу ещё и Леонтовича, который хотя, как и Прохоров, тоже был руководителем Басова, однако не оказался в авторах ставшей такой знаменитой статьи, — после небольшой паузы начал Матвеев. — Обратите внимание, что заявка на изобретение была подана Фабрикантом в 1951 году, но положительное решение из Госреестра было получено лишь через восемь лет.
М.А. Леонтович
Думаю, что причина столь долгого рассмотрения кроется в фамилии автора. Фабрикант и социализм — не очень вяжется, — Матвеев взглянул на меня, хитро улыбнулся и продолжал. — В пятьдесят первом Фабрикант в коллективе, возглавляемом С.И. Вавиловым, получил Сталинскую премию и, по-видимому, в условиях усиления борьбы с космополитами было решено, что этого Фабриканту уже более, чем достаточно, так что и отложили его заявку до лучших времён. А что касается вопроса об учителе и ученике, то он не особенно корректен, ибо здесь нет ни того ни другого. Не учитель говорит: он мой ученик, а ученик говорит: он мой учитель.
XXI
Для демонстрации особого внимания к проведённой работе, Велихов решил всем составом Президиума посетить “Радугу”, где и обсудить результаты экспериментов. Все приглашённые перемещались от одной экспериментальной площадки к другой на автобусе. Находиться Устинову в автобусе было нежелательно: могли возникнуть разные конкретные вопросы, на которые он не смог бы ответить. Но Устинову повезло, у него начался насморк, и чтобы не заразить академиков, он ехал отдельно в своей машине. Между автобусом и машиной Никодима работала постоянная радиосвязь. Я и Чебуркин, ответственный за лазерные установки, находились в автобусе вместе с членами Президиума и отвечали на их вопросы. При необходимости нам помогал Зарубин.
После посещения полигона, оставался последний этап — собрать Межведомственный Координационный Совет, на котором заслушать доклад Президиума и принять решение. Впрочем, оно было известно заранее: создать кооперацию для разработки лазерного оружия в интересах ПРО и сосредоточить всё внимание на асимметричном варианте.
XXII
За три месяца до заседания Межведомственного Координационного Совета погиб Васильев, второй заместитель Генерального Конструктора. Со своим сотрудником Рязанцевым, с его женой и с сыном Васильев в декабре отправился погулять по заснеженным горам Памира. Вертолёт доставил их в одинокую горную избушку и улетел. Они только что распаковались и вышли полюбоваться окрестностями. Отошли всего на несколько десятков метров и Васильев провалился в глубокую ледниковую трещину. Он сломал ногу и застрял на глубине около десяти метров. Рязанцев принёс снаряжение и, обвязавшись, как положено, страховкой, спустился в расщелину. Жена дежурила наверху, а сын отправился за спасателями. Несколько часов Рязанцев старался освободить Васильева, но последний так плотно застрял в трещине, что все усилия оказались тщетными. Наконец, Рязанцев сдался и решил подняться, но абсолютно обессиливший не смог этого сделать, а у жены не хватило сил вытащить его. Прибывшие через несколько часов спасатели достали два замёрзших трупа.
Вместо Васильева вторым заместителем стал доктор технических наук, профессор МВТУ им. Баумана, Чемоданов. В былые времена он учился вместе с Устиновым в одной группе, а позже они поддерживали дружеские отношения. То, что Чемоданов занимался автоматическими системы и слышал о лазерах краем уха, Устинова не смущало (он сам когда-то мало слышал о лазерах), главное Чемоданов, как полагал Устинов, идеально подходил для роли — барьера, отгораживающего его от Орлова. Матвеев объяснял мне, что это человек временный и как только появится подходящая кандидатура, он испарится. Но, как я уже неоднократно замечал, человек полагает, а Бог располагает. И накануне самого заседания Совета не стало Матвеева, а Чемоданов вместо того, чтобы испариться, занял освободившееся место первого заместителя Генерального Конструктора.
XXIII
О том, как Матвеев покинул этот мир, и о последовавших затем событиях я уже описал в «Откровениях полковника Тишина». В дополнение следует сказать, что после смерти министра обороны, последовавшей вскоре после несчастий, постигших «Астрофизику», Чемоданов отправил в ЦК партии письмо, в котором просил обратить внимание на полнейшую творческую несостоятельность Генерального Конструктора и его абсолютную неспособность управлять коллективом выдающихся учёных. Президиум Велиховского Совета дал заключение о соответствии Николая Устинова занимаемой должности, но бывшие сподвижники отца по партии не приняли во внимание подписанную Велиховым бумагу, и сыну пришлось покинуть «Астрофизику». Произошло это в 1986 году, а через год умер В.К. Орлов.
«Астрофизика» рухнула, не выдержав воровства и бедности 90-х. «Астрофизическая» пыль, возникшая на развалинах былого гиганта, ещё какое-то время кучковалась, но и она вскоре рассеялась, оставив после себя лишь одни воспоминания.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer1/troizkij/
