* * *
Я кондишн включу: что за холод в квартире!
в Тель-Авиве зима, дождь без роздыха льет,
прозябает в углу позабытая лира,
с крокодилом проблема, кокос не растет.
Не приходят стихи – буду жарить котлеты,
телевизор смотреть и цветы поливать.
Я, похоже, давно уже знаю ответы
на любые вопросы, нет смысла писать.
Непруха
И не пил вчера ни грамма я водки,
про вампиров я читал вчера книжку.
Волк, капуста и коза в моей лодке,
да вот весел нет, без весел мне крышка.
И к тому же я никак не упомню,
отчего забита лодка той хренью.
Солнца диск сияет в небе огромный,
и несет меня, несет по теченью.
* * *
Жить сегодняшним днем, о навязчивом «завтра» забыть,
научиться ценить те мгновенья, что дарит нам вечность,
потому что в конце все равно ведь придется платить,
потому что ведет в никуда путь с названием «Млечный».
Что бухой Дед Мороз из мешка безразмерного вынет:
гладь больничной стены иль Альцгеймера зыбкий туман?
«Оливье» и шампанское, список желаний недлинный, –
это все-таки лучше, дружище, чем дергать стоп-кран.
Это надо принять, эту жизнь, этот странный «Титаник»,
что несется на лед под последний бравурный мотив,
брось стрематься и ныть, ни к чему суета и метанья.
Как прекрасен закат, как вечерний красив Тель-Авив.
* * *
Может, хватит писать депрессивную муть,
может, стоит на жизнь простодушней взглянуть,
и забыть про закат, и увидеть рассвет,
а другого рецепта, наверное, нет.
* * *
Опять Лукашин Женя проснётся в Ленинграде,
а запах хвои терпкий наполнит всю квартиру,
и под куранты будут загаданы желанья,
и Алла Пугачева исполнит новый хит,
и «на ура» пройдёт салат «китайский» с рисом,
а песенка про Пэгги пообещает счастье,
и только почему-то тебя не будет видно.
Ах да, ведь ты сто лет как уехала оттуда.
* * *
А надежда никуда не уходит,
щеголяет в легком платье из ситца,
мне пора бы поумнеть уже вроде
и признать, что мне не взять супер-блица,
и понять, что мне в финал не пробиться,
но игра еще идет, всадник скачет,
и зачем моим рукам та синица?
Выбираю журавля, не иначе.
* * *
Вы говорите, молоком и медом?
Да это ж кровь: терактам нет конца.
…цветы и пальмы, море пахнет йодом…
Пасхальный седер: на столе маца,
гефилте фиш и кнейделех в бульоне,
традиционно в сборе вся семья,
от деда Якова до крошки Йони,
«рабами были мы в чужих краях…»
И это все (аллах акбар: зачет)
вмиг рушится безжалостным уродом…
И все-таки земля моя течет
не кровью, нет, а молоком и медом.
* * *
– Силлабо-тонический стих устарел безнадёжно
и ямбом с хореем давно уж не пишет никто,
а рифма – ну право, смешно вспоминать о ней даже,
а смысл – ах, оставьте, ведь и без него хорошо.
– Ирония Ваша совсем не уместна, поверьте,
без ямбов с хореями можно прекрасно прожить,
и рифма – зачем она Вам, кандалы да и только,
ну разве что смысл – тут я спорить, пожалуй, не буду.
* * *
Ковер на полу в «салоне», –
так в Израиле называют гостиную, –
бордовый, с растительным рисунком,
еще из Москвы.
Интересно, помнит ли он снег,
который шел в тот день,
точнее, тем вечером,
когда мы его покупали,
в универмаге у к/т «Родина»,
по одному в руки?
Я наконец-то дорвалась до снега в Швейцарии,
на горе Титлис,
три тысячи двадцать метров над уровнем моря.
Брала его в руки,
он хрустел под ногами,
но ностальгического чувства,
которое так хотелось испытать,
почему-то не возникло.
В одну реку дважды.
Вот и все, собственно.
А ковер пора пылесосить.
Надо сказать Даньке.
А голову желательно проветрить.
Но это сложнее.
* * *
Смотрела «Пиковую даму».
Или «слушала», так правильнее.
Ассоциировала себя не с Лизой,
а со старухой графиней.
Если так пойдёт дальше…
Хотя куда уж дальше.
* * *
От автобусной остановки до дома –
минут десять ходьбы.
Посередине этого пути есть отрезок,
метров сто,
на котором мне надиктовываются стихи.
Не всегда, –
вы многого хотите, –
но бывает.
Именно на этой стометровке.
Ничем не примечательной:
доска объявлений,
мусорные баки,
поворот дороги.
Прогулялась – и день прожит не зря.
Здорово, правда?
И даже если ничего не приходит –
я вспоминаю,
как здесь что-то сочинилось,
и ртутный столбик настроения взмывает вверх.
Жаль только, что я редко там хожу.
Поэтому я такая мрачная
и пишу нечасто.
* * *
Стихотворение начинается с мысли,
а если мысли нет,
то и стихотворение
не складывается.
Счастье начинается с любви,
а если нет любви
(к кому, чему – это уже детали),
то и счастья нет.
Жизнь начинается с азарта,
а без азарта –
ну что это за жизнь?
* * *
Наверное, это и есть счастье:
сидеть в кресле с книжкой на коленях
(электронной или бумажной),
муж – справа у телевизора,
сын – слева у компьютера,
родители – более-менее здоровы,
завтра – на работу,
кропать код
и сравнивать получаемый результат
с желаемым.
Наверное – это.
А все остальное – от лукавого.
* * *
Ты любишь ходить в театр,
гулять под дождем,
трескать оладушки с яблоками,
читать детективы на иврите и Бродского на русском,
красить ногти бежевым лаком,
слушать Высоцкого и Фрейдкина,
чинить баги в программах,
носить узкие джинсы с широкими свитерами,
складывать слова в рифму.
А потом тебя нет,
и кто-то другой
гуляет под дождем,
уплетает оладушки с яблоками,
складывает слова в рифму
А ты смотришь сверху и шепчешь:
«осторожно, лужа»,
«со сметаной вкуснее»,
«это уже было у Кима».
И все это какой-то бесконечный цикл,
то ли баг в программе,
то ли так и надо…
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer1/rubinstein/
