Венеция без маски0

Часть I

«Пусть для каждого из вас несчастьем будет умереть, не увидев этих чудес».
Эпиктет. «Антинея»

 ЛАГУНА — ЕЕ «МАРИНАРИ», АДМИРАЛЫ И ГОНДОЛЬЕРЫ

Если “lago” в переводе c итальянского означает озеро, то венецианская лагуна есть озеро, принадлежащее морю. Морю Адриатическому, такому сине-зеленому, что благодаря именно его окраске живописцам знаком цвет морской волны.

 Венецианцам нравится повторять, что их история началась с “nulla” — ничего, пустого места. К этому можно добавить, что «пустое место» было залито водой и изрезано на островки, как будто некто, испугавшись фейерверка, внезапно уронил праздничный торт, разлетевшийся на маленькие кусочки, в пенящееся шампанское.

 Косматая комета, очертив в небе золотой завиток барана, заставила бородатого Язона торопиться на галеру. По преданию первые поселенцы островов лагуны — из тех ребят, что сопровождали Язона за золотым руном. А значит — уже храбрецы, уже — коммерсанты. Не за эфемерной принцессой Грезой, а за конкретной штукой товара — шкурой барана — одна штука, позолоченная. Так на шкурах в древней Армении промывали золото. Руно — в крепких руках купца, и остается только исправно причалить с ним к родному берегу. В итоге ребята, что поселились на островах, уже видели своими глазами — и товар, и его эквивалент.

 По другой легенде, на одном из островов лагуны Дедал натаскивал на полетах своего сына Икара. Венецианцам — крылья по душе. Паруса их галер — те же крылья. Крылатый лев, символ Венеции, — богат очами, очевиден, грозен и скор, да и как по-другому перемахнуть на соседний остров.

 Гудит земля под копытами лошадей, свистят камни из пращей; энейский народ бегством спасается от свирепого Аттилы. Сыновья Ромула и Рема бегут, оседая песчинками на берегах лагуны, возводят тростниковые домики. Отныне их основным занятием станет добыча соли и ловля рыбы с плоских лодочек.

 Община «венето» обосновалась не просто на островах, а на островах никому не принадлежащих, иначе говоря — на ничьей земле. Остров, возникший в море, в терминах римского права относится к категории «ничья вещь» (res nullius), его можно рассматривать как «дар моря», поэтому его собственником становится первый им завладевший. Граждане “Serenissima” — «Светлейшей» — всегда с особым почтением относились к морю; был даже издан специальный эдикт, который гласил: «Божественный город венетов, по воле провидения на водах основанный, водами окруженный, водами, как стеной, защищается. Итак, всякий, кто дерзнет, каким бы то ни было способом нанести урон государственным водам, будет судим как враг отечества».

 Кого только не качала Адриатика на своих волнах с барашками — греков и бриттов, персов и славян, рыцарей, пиратов, адмиралов и гондольеров.

 Venezia коронуется заглавной буквой V, в которой — и ветер (vento), и парус (vela), и сам зеленый цвет моря (verde). И конечно — Vittoria! Победа на суше и на море. Венецианская лагуна всегда чтила своих адмиралов.

 Адмиралом в Венеции мог быть только урожденный венецианец. К урожденным относились те, у кого за плечами два поколения родившихся в Венеции. Идеальный вариант — появиться на свет на Риальто, престижном «Высоком Берегу». Все остальные граждане по статусу относились к приглашенным, соблюдающим законы и получившим право на торговлю.

 В 1315 году выходит «Золотая книга», в которую вписывались все патриции с регистрацией их рождения, брака и смерти.

 Одним из урожденных был венецианский адмирал Себастьяно Веньер, «капитан-генерал» моря, участник исторической битвы при Лепанто против Оттоманской империи. У турецкого флота, кстати, тоже имелся схожий титул “Qapudan—iDerya” (Капитан Моря). Несмотря на то, что к моменту сражения «урожденному» исполнилось 75 лет, он, как отчаянный храбрец, первым бросился на врага. Веньер поразил множество турок, стреляя из балестры[1], которую лично заряжал для него помощник, так как «капитан-генералу» не доставало силы в руках. Он лично вытащил стрелу, которой был ранен в пятку. В дальнейшем адмирал стал появляться на палубе в шлепанцах, отговариваясь тем, что так якобы меньше скользит по мокрой палубе, скорее всего из-за ранения он не смог носить сапоги.

 Портрет Себастьяна Веньера в блестящих доспехах, кисти Тинторетто, выставлен на общее обозрение в венецианской Галерее Академии. Художник сделал его поясным, вероятно, чтобы не смущать зрителей видом адмирала в тапках. Овеянный славой победителя, Веньер возвратился в Венецию, где в возрасте 81 года был избран дожем. Адмирал умер от инфаркта во время страшного пожара в 1578 году во дворце дожей.

 Адмирал Антонио Гримани в 1499 году проиграв морское сражение туркам, так красноречиво защищался на судебном процессе, что Совет Десяти (верховная власть в Венеции) вместо того, чтобы обезглавить его, отправил в ссылку в рыбацкую хижину на остров Керсо. А когда Гримани исполнилось 80 лет, его единогласно избрали дожем.

 При подъезде к вилле Ca’Marcello вас встречает адмиральский герб: золотая волна на синем фоне. Присутствие семейства Марчелло в социальной и культурной жизни Венеции задокументировано на протяжении тысячи лет.

 Один из самых ранних документов от 20 декабря 982 года, акт дарения острова Сан Джорджо Бенедиктинскому ордену монахов, подписан двумя Марчелло — Пьетро и Доменико. Потомки благородного семейства Марчелло, одаривших Венецию адмиралами, дожами, а также композиторами, сегодня организуют публичные посещения своей виллы.

 Если вы наберете группу в двадцать человек, последний отпрыск фамилии граф Джакопо Марчелло лично проведет вас по залам поместья, повествуя попутно о доблестных предках. Он вспомнит об одном из первых Марчелло, по имени также Джакопо, адмирале венецианского флота, обладавшим огромным влиянием на команду. Адмирал погиб во время взятия Галлиполи в мае 784 года, но, чтобы моряки видели, что командующий вместе с ними, его мертвое тело держали поднятым на пиках на капитанском мостике в течение трех приступов, последний из которых длился восемь часов до полной и окончательной победы.

 Расскажет о Лоренцо Марчелло, верховном командующем венецианским флотом, одержавшим победу при кровопролитной битве за Дарданеллы в 1656 году. Этот Марчелло также был сражен на своем посту на капитанском мостике, и в этом случае смерть адмирала была сокрыта от команды до одержания окончательной и полной «виттории».

 Проход мимо коллекций с тускло отсвечивающими доспехами, мимо библиотеки с картами и глобусом невольно заставит вспомнить блуждание по одному из адмиральских палаццо Иосифа Бродского в один из его рождественских наездов в Венецию.

 «Мы оказались на длинной, плохо освещенной галерее со сводчатым потолком, кишащим пути… Еще это было похоже на подводное путешествие, словно мы составляли косяк рыб, проходящих сквозь затонувший галеон с сокровищами на борту, но не раскрывающий рта, чтобы не наглотаться воды». (И. Бродский. «Набережная Неисцелимых».)

 Семейная хроника хранит память и о двух известных музыкантах — братьях Алессандро и Бенедетто Марчелло. Бенедетто Марчелло, автор 50 псалмов, сонат для флейты и виолончели, еще при жизни был провозглашен непререкаемым «князем сакральной музыки». Его по праву считают и основоположником современной музыки. Консерватория, расположенная в историческом палаццо Пизани, что на кампо Санто Стефано, носит его имя — Сonservatorio di Musica “Benedetto Marcello”.

 Природа поэзии, музыки и волны — суть одно. Очевидно, что, нося звание «генералмузикдиректор» Европы, маэстро Герберт фон Караян был славным адмиралом и, конечно, «Капуданом поэзии» Иосиф Бродский.

 Маринари — моряки, не путать с гондольерами, еще  торжественнее — навигаторы, управляющие кораблями. Маринари ходят морями, гондольеры снуют каналами. Маринари — сама паста. Главное итальянское блюдо. Гондольеры — «антипаста», так себе, закусочка. На соломенных полях шляпок — ленточки, как раздвоенные хвостики ласточек. Хвостиком подлиннее, веслом, можно оттолкнуться. Пока ласточка-гондольер чиркнет черным лакированным гнездышком, выстланным красной рубашкой, под сырые своды моста в тень, тут же и закатит страстную ноту для парочки влюбленных: «Ти вольо бен ассай!», что означает: «Люблю тебя очень и очень», но на прощание непременно «Чао, Венеция!»

 Черные гондолы (ударение на первом слоге) легко скользят по венецианской лагуне и каналам уже тысячу лет. До того, как в повседневный обиход города вошло это понятие, все мужчины с веслом назывались просто лодочниками. Первое письменное “gondulam” упоминается в документах дожа Витале Фальера в 1094 году.

 Первая пра-пра-гондола, весельная лодка, звалась «скаула», будучи приземистой, она напоминала скорлупу ореха. Со временем форма ее изменилась: корпус вытянулся, для удобства гребли она стала более ассиметричной с легким наклоном вправо, чтобы избежать мелей лагуны — более плоской. Об этимологии названия спорят до сих пор. По одним источникам слово гондола происходит от латинского “cymbula” — лодка, или от “concha”- conchiglia — раковина. По другим предположениям название произошло от греческого слова ”kuntelas” — слово, объединяющее в себе “kontos”короткий и “helas” — челнок.

 Размеры гондолы неизменны. Ее длина составляет 10,85м, средняя ширина — 1,40м. Она изготовлена из 13 различных пород дерева, тут и ель, и вишня, орех, и ольха, дуб и липа. Собирают гондолу из 280 деталей. В старину были распространены гондолы с небольшой, в форме бочки, кабиной — “felze”, укрывающей влюбленных от посторонних глаз. Верх носовой части символизирует головное покрытие дожа, тот самый рог, “corno”, ниже расположены шесть зубов, по числу венецианских районов «сестьери» — Сан Марко, Кастелло, Каннареджо, Сан Поло, Санта Кроче, Дорсодуро.

 Гондолы выкрашены в черный цвет — цвет, который венецианцы считают самым элегантным. Изначально гондола могла похвастаться любой окраской и любым орнаментом. В XVI веке гондоле определили черный цвет и красную подкладку, причем гондольерам было запрещено что-либо менять в окраске судна и ее деталей. Уличенный в декоративном украшательстве, гондольер в добрые старые времена мог быть отправлен в тюрьму сроком на пять лет, либо присужден к полутора годам рабства на галерах и внушительному штрафу.

 Верфи или лаборатории, на которых строят гондолы, называются “скуери”, когда-то их считали десятками. Сегодня в историческом центре только два места, где мастерят гондолы — «Скуеро ди Сан Тровазо» и «Скуеро Трамонтин». Одним из самых известных мастеров, строивших гондолы, был Доменико Трамонтин. В первое десятилетие XX века именно он придал современную форму гондоле.

 Всех гондольеров зовут по фамилии: кого Мазенето, кого Мовьола.

 Гондольер при хозяине “de casada” носил одежду из красного шелка, шитую золотом и серебром, жакет, короткие чулки, красный шарф, то есть он выглядел примерно так, как молодец в красных штанах с картины В. Карпаччо «Чудо реликвии Святого Креста».

Фрагмент картины «Чудо реликвии Святого Креста». В. Карпаччо

 Венецианский драматург Гольдони называл гондольеров истинными любовниками Венеции, страстными до такой степени, что они готовы отрубить руку всякому, кто плохо отзовется об их городе.

 В одно из пребываний в Венеции чуткое ухо Рихарда Вагнера отозвалось на звуки гондольеров. Композитор записал: «Одной бессонной ночью, около трех часов утра, я стоял, облокотившись о перила балкона, когда впервые услышал старинное пение гондольеров. Мне показалось, что жалобный и надсадный зов шел от Риальто. Аналогично в ответ издалека послышался другой голос, и эта необыкновенная перекличка продолжалась какое-то время все с увеличивающимися интервалами. Эти впечатления оставались во мне во все время работы над второй частью «Тристана» и, возможно, подсказали протяжные звуки английского рожка в начале третьего акта».

 Главное качество гондольера — верность. Вагнер, который ввел в партитуру «Тристана и Изольды» хриплые возгласы гондольеров, скончался в Венеции 15 февраля 1885 года на ступенях своего палаццо Вендрамин на руках верного слуги-гондольера.

 Забавляясь, гондольер порой демонстрирует неустойчивость гондолы, ее способность сильно накреняться, как бы показывая пассажиру, что тому обстоятельству, что он еще не в воде, он обязан исключительно мастерству гондольера. В этом есть намек и на чаевые.

 Раньше эта профессия передавалась по наследству, сегодня желающие пойти в гондольеры должны участвовать в конкурсе. 1999 год запомнился корпорации гондольеров тем, что впервые заявку на участие в конкурсе подала женщина, к тому же, иностранка, немка Александра Хай. Александра участвовала во многих конкурсах, к сожалению, без успеха. Первая женщина, которая получила лицензию на вождение гондолы, «урожденная» венецианка, Джорджиа Боскола родом из семьи потомственных гондольеров.

 Сегодня в толпе вы не отличите среди других молодых людей современного гондольера в одежде от Ральф Лорена. Место широкоплечих загорелых крепышей с громким голосом заменяют юные интеллектуалы с высшим образованием. Не приставайте к ним с глупой просьбой — показать вам непременно дом Казановы, они ждут от вас более глубоких вопросов.

 ХОЖДЕНИЯ ЗА ТРИ МОРЯ

 Венеция вольно вздохнула и похорошела, когда все отправились торговать. Случилось это в XIII веке. После захвата крестоносцами Константинополя стараниями дожа Энрико Дандоло была подписана «папская булла», благодаря которой, получив поддержку Византии, Венеция расширила свои интересы в зоне Средиземноморья.

 Однако, чтобы именоваться купцом, венецианец проходил серьезную выучку. Торговое ремесло начинали осваивать рано. В семье под руководством учителя с 12 лет подросток изучал грамматику, арифметику, основы бухгалтерского учета. Обязательны были упражнения с балестрой, но только не как в случае с синьором Да Каррара, который, как упомянуто в городской хронике, стрелял из окна своего дома из балестры в прохожих для пущего удовольствия. В 14 лет, обученный наукам, а также вооруженный балестрой, юноша отправлялся в плавание на торговой галере. На борту галеры будущий негоциант вел жизнь полную опасностей и тяжелого труда, однако имел возможность практиковаться в сделках, покупая и продавая за свой счет небольшие партии товара. По истечении определенного срока отец или родственники вновь отправляли юношу в плавание, теперь уже на семейном судне изучать науку погрузки товара, хранения его на складе, доставки груза до покупателя. Тогда же стали создаваться и первые семейные предприятия, в которых члены семьи участвовали совместным трудом и капиталом.

 В 1284 году правительство приступило к чеканке золотых и серебряных монет. Дукат, весом в 3,65 грамм золота 24 карат, — впоследствии стал называться цехином — и вскоре получил широкое распространение не только в Италии, но и по всей Европе. Италия стала и первой страной, где возродилось банковское дело; Венеция — первым городом, в котором еще в 1157 году был открыт первый правительственный банк.

 По достижении 40 лет венецианский купец, где бы он ни находился, обязан был вернуться в родной город, чтобы приступить к исполнению административных и политических обязанностей. Если он происходил из благородного рода, а большинство венецианских купцов были патрициями, он обязан был принять участие в управлении городом, избираясь в различные советы и коллегии. Его также могли отправить послом в одну из тех стран, в которых он ранее торговал, и которую хорошо изучил.

 Венецианские купцы славились не только у себя на родине. Алвизе да Мосто, венецианец, эксплуатируя берега Африки, предлагал свой товар в Португалию, Испанию, Англию. Себастьяно Кабото пересек Атлантический океан, открыв побережье Флориды и Гудзонов пролив; на службе у испанского короля он осваивал восточное побережье Южной Америки. В 1400 году венецианский купец Николо де Конти отправился торговать в южные районы Азии, в 1500 году Гаспаро Балби и Чезаре Федериччи посетили Индию.

 Наиболее известным из всех венецианских купцов, безусловно, был Марко Поло, рожденный в семье негоциантов в 1254 году. Как и наш легендарный Афанасий Никитин, набрав команду, он отправился на лодиях в страны восходящего солнца за самым ценным товаром того времени — специями. Потребность в них тогда была намного выше, так как специи оставались единственным средством, способным сохранить скоропортящиеся продукты, в первую очередь мясо. Не установлено точно, каким путем, возможно и «Великим шелковым»: через Памир и пустыню Такла-Макан, Марко Поло в компании своего отца Николло и родного дяди Маттео прибыл в страну Юань, в состав которой входил и Китай.

 «А пустыня та, скажу вам, великая: в целый год, говорят, не пройти ее вдоль; да и там, где она самая узкая, еле-еле пройти в месяц. Всюду горы, пески да долины; и нигде никакой еды. Ни птиц, ни зверей тут нет, потому что нечего им там есть.

 Но есть там вот какое чудо: едешь по той пустыне ночью, и случится кому отстать от товарищей, поспать или за другим каким делом, и как станет тот человек нагонять своих, заслышит он говор духов, и почудится ему, что товарищи зовут его по имени, и зачастую духи заводят его туда, откуда ему не выбраться, так он там и погибает». (Марко Поло. «Миллион»)

 Правил той огромной страной внук Чингисхана, великий хан всех монгольских народов Хубилай-хан. Правителю искренне понравился венецианец своим живым умом, сметливостью, способностью быстро осваивать местные наречия. Он сделал его личным советником и губернатором провинции Цзяннань. В столице империи Ханбалык (Пекине) исключительно для семейства Поло Хубилай-хан устраивал представления, в которых участвовали до 10.000 слонов. Последнее поручение, которое он возложил на своего эмиссара — сопроводить в Персию монгольскую царевну, выданную замуж за персидского правителя; пока Марко Поло добирался до Персии, Хубилай-хан скончался.

 В 1295 году трое мужчин сходят с галеры на одном из многочисленных молов Венеции. Их никто не встречает, но очень скоро любопытная толпа окружает незнакомцев. Все одеты по восточной моде, в халаты из ценнейшего шелка, у них татарские повадки и акцент. За долгие 17 лет отсутствия они практически забыли родной венецианский язык.

 Вернувшись из «Катая», Марко Поло продолжает в Венеции заниматься своим старым ремеслом — коммерцией, но вероятно его литературный дар неизбежно должен был проявиться. Чтобы создать идеальные условия для творчества, судьбе пришлось затолкнуть мирного купца в тюрьму. Во время военного конфликта с Генуей Поло, участвуя в морском сражении, попадает в плен. Тот знаменательный год, что путешественник провел в плену, не прошел для него впустую. Под сводами тюрьмы, имея в запасе достаточно свободного времени, Марко Поло продиктовал воспоминания о своем экзотическом путешествии сокамернику французу Рустичано. Так сложилась книга о хождении венецианского купца в неизвестные страны, названная «Миллион».

 «Синьоры повелители, короли, герцоги и все остальные, кто хочет знать о различных странах и народах, читайте эту книгу, в которой вы обнаружите величайшие чудеса о людях Персии, Татарии, Индии».

 На страницах своей книги он повествует об удивительных растениях и животных той эпохи. Ее название «Миллион» произошло от прозвища, которым нарекли венецианцы самого Поло. Наслушавшись от него, как им казалось, небылиц, они относились к нему соответственно: вроде того, «миллион соврешь, недорого возьмешь». И действительно, поразительны в своем роде описания фауны Мадагаскара:

 «Рассказывали мне некоторые купцы, что есть на том острове птицы — грифоны. И птицы эти появляются в определенное время года, но они не таковы, как обычно описывают, что мол, — наполовину — птица, наполовину — лев, а вроде орлов, и огромны, как я вам сейчас скажу. Они нападают на слона и поднимают его в воздух, а потом бросают с высоты на камни и слетаются на тушу. Еще говорят те, которые их видели, что крылья у них так велики, что покрывают расстояние в 20 шагов, а перья длиной в 12 шагов».

 Помимо информации географического толка книга великого путешественника содержала сведения о том, чего не знали тогда еще в Европе — о городах с миллионным населением, о бумажных деньгах, об улицах, обсаженных деревьями, о первых дорожных указателях.

 «От Пекина, знайте доподлинно, много дорог в разные области, то есть одна — в одну область, другая — в другую; и на всякой дороге написано, куда она идет, и всем это ведомо».

 «Миллион» — не пресный путеводитель для скучающего пресыщенного туриста. Для Марко Поло мир представлялся великолепным спектаклем, полным чудесных картин, поражающих человека своей бесконечной новизной.

 Молчание вокруг «Миллиона» длилось недолго: уже в 1320 году существовали переводы его путешествия на тосканский, венецианский, латинский и немецкий языки. Впервые история его хождения в печатном виде появилась на французском языке в конце XVI века. Сегодня французский оригинал манускрипта, снабженный прекрасными миниатюрами, географическими картами портов и островов, хранится в Парижской национальной библиотеке. В Венецианском музее Коррер имеются карты, скопированные с первых изданий «Миллиона».

Титульный лист первого печатного издания Книги Марко Поло

 После освобождения из плена и до последних дней своей жизни Марко оставался в Венеции, где вел удачную торговую деятельность. На маленькой площади Campiele di Milione — «Кампьеле ди Миллионе» семейство Поло владело несколькими домами.

 Венеция Марко Поло, в первую очередь, это — районы Кастелло и Каннареджо — две первые голубки города, а также внутренний дворик монастыря св. Аполлонии, в котором размещен епархиальный музей — Museo Diocesiano. Дворик святой Аполлонии — часть бенедиктинского монастыря, заложенного в ХII в. Этот уголок описал Габриеле Д’Аннунцио в своей новелле «Огонь».

 «Знаете ли вы внутренний дворик св. Аполлонии — тот, что выложен из настоящего камня, с маленькой колоннадой и своим колодцем — этот таинственный внутренний дворик, открытый для входа с той стороны, где колонны, уменьшаясь, выстраиваются парами, наподобие постящихся монашек, выбирающихся на солнечный свет». (Г. Д’Aннунцио «Огонь»)

 Площадь св. Марка в годы жизни Марко Поло представляла собой нечто вроде поля, поросшего травой, а сам собор — был только планом в головах архитекторов. Сердцем Венеции был Арсенал, кузница венецианского флота. Внутри Арсенала — главный кафедральный собор — храм «Сан Пьетро ин Кастелло». Марко Поло любил прогуливаться между calli (улицы) и campielli (небольшие площади) Арсенала, окликая соседей обычным чао — привет. В те времена это приветствие звучало в своем первоначальном произношении schiavo vostro— «скьяво востро», что означало буквально «я ваш раб», но со временем под влиянием диалекта это «чаво» сократилось до чао. О своих любимых местах Марко упомянул в завещании. Следуя тому же завещанию, он просил похоронить себя в церкви Сан Лоренцо, поблизости от Арсенала, что и было выполнено в 1324 году. К сожалению, во время реставрационных работ, производимых в церкви в 1582 году, саркофаг с его останками был похищен.

 Возможно, великий путешественник найдет утешение в том, что в «Катае», в городе Ханчжоу, который он считал «самым красивым и восхитительным городом в мире», сегодня стоит памятник венецианскому купцу Марко Поло.

 Для всех остальных, кто прибывает в Венецию по воздуху, очевидно, что через определенный промежуток времени их самолет приземлится в главном международном аэропорту города имени Марко Поло.

 Что касается городских указателей, то возможно именно Марко Поло, повествуя о китайских дорожных разметках, невольно способствовал тому, что первые обозначения появились в Венеции достаточно рано. Писались они черными буквами на белой ткани и назывались nizioleti, что в переводе буквально означает маленькие простынки. Одна такая простынка содержала информацию не только о названии улицы, но также и района, моста или близлежащей церкви. В Венеции, где нумерация домов не заканчивается, а переходит на новую улицу, такая информация чрезвычайно важна. На некоторых «ницьолети» рисовались добавочно стрелки с указанием направления. Современные указатели сохраняют прежнюю традицию писать черным цветом по белому фону, порой, встречается темно-бордовая окраска букв.

 ДВА КАПИТАНА

В середине XVI века Венеция вела затяжную войну с турками. Защиту города Фамагуста на Кипре, состоявшего под протекторатом Венеции, возглавлял губернатор острова, командующий гарнизоном благородный венецианский дворянин Марко Антонио Брагадин. Город держал осаду уже 10 месяцев, испытывая недостаток в пище и воде. После шести отбитых штурмов боевые припасы у венецианцев истощились, а венецианский флот все не появлялся. Отряду неприятеля под предводительством Мустафы-паши удалось пробить ядрами брешь в крепостной стене города. По просьбе жителей города, а также желая избежать ненужного кровопролития, Брагадин предложил турками заключить договор о сдаче крепости на почетных условиях. По условиям договора гарнизон и жители получали право свободного выхода из города со всем имуществом. Договор о сдаче Фамагусты был подписан 2 августа 1571 года обеими сторонами.

 На третий день после подписания договора губернатор в сопровождении отряда солдат вышел навстречу туркам для передачи ключей от города. Внезапно по приказу паши турки начали избивать венецианцев. Семидесятилетнего Лоренцо Тьеполо повесили на рее, капитана Больони и других офицеров изрезали на куски. Но самая жестокая участь ждала коменданта Брагадина; вначале турки отрубили ему нос, уши, посадили в клетку в железном ошейнике, выставив клеть на солнцепеке на 12 суток. На 13-й день коменданта Фамагусты, привязав к доске, под насмешки солдат опускали в море, как ведро, били кнутом, а потом с еще живого содрали кожу. Под конец отрезав голову, набив кожу опилками, соорудили чучело и, посадив на спину быка, пустили под улюлюканье толпы по улицам города. Впоследствии его голову вместе с головами трех казненных офицеров, из которых один был младшим братом Брагадина, насадили на флагшток галеры паши, отбывшей в Константинополь.

 В это время флот европейской коалиции под предводительством дона Хуана Австрийского, выйдя из Мессины, бросил якорь у берегов Эпира. Высланная на разведку галера принесла известие о падении Фамагусты, об ужасной участи города и его коменданта, что привело всех в неописуемое негодование. С единственной мыслью сразиться с неприятелем, командующий направил флот в Коринфский залив, где 7 октября 1571 года вблизи города Лепанто, в Патрасском заливе, встретился с турками; там-то и произошло величайшее в истории морское сражение.

 Флот христиан состоял из 210 галер, в том числе 6 венецианских галеасов — тяжелых трехмачтовых галер, каждая из которых была оснащена 50 пушками. Центр, сформированный из 60 галер, под предводительством двадцатичетырехлетнего дона Хуана Австрийского, растянулся на три мили.

 Турецкая армада была представлена 220 галерами под началом капудан-паши Али. Подгоняемый попутным ветром, турецкий флот в форме полумесяца устремился на европейцев. Командующий алжирскими пиратами Улу Али, окружив левый фланг христиан, которым командовал храбрый венецианец Агостино Барбариго, навязал абордажный бой. Венецианские экипажи, укомплектованные большим количеством матросов и лучше вооруженные, взяли в плен алжирские галеры. Фланговая галера «Ла Реаль» дона Хуана Австрийского и головной корабль Али-паши «Султанша» продолжали яростно обстреливать друг друга. Метким выстрелом Али-паша был убит в перестрелке. Его голову подняли на высокую пику, что вызвало панику среди турецких матросов.

 Морское сражение, самое кровопролитное из всех происходивших с начала летоисчисления, завершилось победой христиан. В результате было взято в плен 110 вражеских галер, освобождено из плена 12 000 христиан, однако 10 000 гребцов-невольников погибло вместе с потопленными судами. Именно в этом сражении будущий автор «Дон Кихота», а тогда двадцатипятилетний офицер Мигель де Сервантес Сааведра был ранен выстрелом из аркебузы в грудь, а удар турецкой саблей изувечил ему левую руку. И всегда в компании друзей, за кружкой, Сервантес с гордостью вспоминал, что он участник битвы при Лепанто.

 Известие о поражении сразило Константинополь. Султан Селим в горе трое суток не прикасался к еде. Великий визирь Мехмет Соколли в беседе со знакомым венецианцем обронил: «Лепанто подрезал нам бороду». На самом деле Оттоманская империя не понесла ни территориальных, ни серьезных материальных потерь. Турецкий флот очень скоро был восстановлен до 200 галер и продолжал бороздить южные моря под предводительством Улу Али. Только две вещи были утеряны безвозвратно: слава о непобедимости турок и их вера в собственные силы.

 Венецию весть о победе достигла 17 октября, когда в городской порт, паля из всех пушек, первой вошла галера капитана Анджело Габриеле. Все торговые лавочки были тотчас закрыты, окна украшены богатыми драпировками и флагами. Народ хлынул на центральную площадь Сан Марко, где, преклонив колени перед базиликой, вознес хвалу Господу и покровителю Венеции святому Марку. На мосту Риальто была воздвигнута триумфальная арка, раздался звон городских колоколов, в которые били, не переставая, в течение трех дней. В честь праздника Сенат, дабы не омрачать всеобщую радость, предложил родственникам погибших на эти дни воздержаться от ношения траура и освободил всех заключенных. После этого дож объявил по всей «Серениссиме» о праздновании победы.

 В одном из крупнейших венецианских собраний живописи — Галерее Академии представлено полотно Паоло Веронезе «Аллегория битвы при Лепанто». В верхней части картины святой Рокко, святой Петр и святой Марк молят Мадонну защитить Венецию (женская фигура в белом); в нижней части полотна изображено само сражение в узком Патрасском заливе. До горизонта — месиво из галер, налезающих друг на друга в абордаже, небо, яростно перечерченное дымными следами снарядов, обстреливаемое из пушек, аркебуз, луков, арбалетов; лес мачт, вскипающее море, а сверху, из горницы Святого Духа — столбы света над знаменами с изображением св. Георгия и крылатого льва св. Марка.

«Аллегория битвы при Лепанто» П.Веронезе

 Только в 1576 году останки (лоскутки кожи) храброго венецианского капитана Марка Брагадина были, не без подкупа, выкрадены из арсенала в Константинополе и доставлены на родину. Вначале их хранили в церкви св. Георгия, впоследствии урну с останками поместили внутрь скульптуры капитана Брагадина. Сегодня памятник находится в церкви святых Джованни и Паоло. Служившая официальным пантеоном для венецианских дожей, церковь приютила и прах одного капитана-мученика.

 Одноименная площадь предоставила место еще одному капитану XV века — Бартоломео Коллеони. Капитан-кондотьер кроме своего заносчивого нрава прославился тем, что во время войны с Миланским герцогством за близлежащие земли переволок посуху венецианский флот до озера Гарда, приведя этим маневром в изумление своих противников. Еще большее удивление он вызывал у современников, кичась своим родовым именем, что в переводе обозначает мужские половые железы — “coglioni”. Бартоломео напрочь отказался от предложенной ему хронистами, прекрасно вписывающейся в миф, версии — происходить от «Геракла в шкуре льва», то есть от возможности трактовать фамилию Colleone, как “con leone” — «со львом». Кондотьер заказал выбить на своем гербе три пары “coglioni”, украсив их серебряными лилиями на фоне жаркого бургундского цвета, и даже заменил привычный клич: «В атаку!» на: «Вырвем у них яйца!». Старый дурачина украсил множеством подобных гербов саркофаг своей дочери Медеи.

 Служа республике, Бартоломео всю жизнь мечтал возглавить армию и в конце жизни получил право называться кондотьером — командующим. Амбициозный Коллеони решил завещать часть своего значительного имущества Венеции с условием, чтобы ему поставили памятник в самом центре города на площади Сан Марко.

 Республика, получившая по завещанию от Коллеони кое-что из недвижимости и 300.000 дукатов золотом, но не приветствовавшая культ какой бы то ни было личности, и не мыслившая о том, чтобы кого-либо увековечивать на пьяцце Сан Марко, выполнила обещание с оговорками. Пользуясь случаем, что покинувший земную обитель Коллеони не станет настаивать на своем, она трактовала его указание в завещании «установить конную статую на площади Сан Марко», как вариант того, что подойдет любая площадь, лишь бы в названии присутствовали слова «Сан Марко», и подобрала для капитан-генерала площадь «Скуолы Сан Марко» (сегодня кампо дей Санти Джованни е Паоло).

 Монумент был заказан Андреа Верроккьо в 1481 г. Сделав модель памятника во Флоренции, Верроккьо переправил его в Венецию, где работал над ним до самой смерти в 1488г. В своем завещании он поручил одному из учеников закончить начатый им проект, но последний, испугавшись объема работ и ответственности, обратился к Синьории с просьбой найти другого мастера. В конце концов, завершение монумента было поручено скульптору и архитектору Алессандро Леопарди. Отливка боевого скакуна проходила во дворе при церкви Мадонны Садовницы, который с тех пор стал называться “corte del Cavallo” — двором Коня.

Памятник Бартоломео Коллеони

 Памятник, установленный на мраморном постаменте, украшенный шестью коринфскими колоннами, был торжественно открыт 21 марта 1496 года. Во время Первой мировой войны он был частично разобран и отвезен в Рим на сохранение. В годы Второй мировой войны сохранялся внутри дворца дожей до конца военных действий.

 Памятник кондотьеру Коллеони, работы Андрея Верроккьо и Алессандро Леопарди, является образцом скульптуры эпохи Возрождения.

 РЕГАТА ПОД МОСТОМ

  Царица Адриатика позаботилась о том, чтобы ее вольный город не знал никакой беды. Действительно, если бы морские проливы были глубже, не удалось бы избежать вторжений вражеского флота и пиратских набегов. Будь волны более свирепыми, Венеция не смогла бы позволить себе изящную кружевную архитектуру фасадов. Если бы не существовало прилива, вода, застаиваясь в каналах, отравляла все вокруг своими миазмами. К счастью, сердечная мышца Адриатики исправно прокачивает кровь по артериям города.

 Если повернуться к статистике лицом, мы узнаем, что Венеция с населением в 60.000 человек, расположена на 118 небольших островах лагуны, пересеченных 150 каналами и протоками. Главная транспортная артерия города — S-образный канал Гранде. Самые известные каналы носят имена: «Канал Гранде» и «Канал Джудекка». Правила движения по водным магистралям такие же, как и по сухопутным. Все моторные средства должны держаться правостороннего движения, за исключением Рио Нуово, по этому каналу — движение левостороннее. На канале Рио Нуово единственный семафор, да и тот не исправлен.

 Первоначально разливающиеся речки пересекали на паромах, если водные потоки были достаточно узки, то связывали лодки, сверху настилали настил и так пересекали водную преграду. В 1287 году декретом Сената был запрещен проезд от торгового района Мерчерие до площади Святого Марка на лошадях. Исключение было предоставлено только иностранцам. Единственным в своем роде, запомнившимся венецианцам, стал проезд Федерика III Агсбургского, проскакавшего на лошади по лестнице колокольни Святого Марка до самого верха.

 Сегодня в Венеции — 417 «понти» — мостов, из них 300 каменных, 60 — из металла, остальные 57 — деревянные. Последний возведенный мост в 2007 был выполнен по проекту испанского архитектора Сантьяго Калатрава.

 В виде конструкции из связанных лодок, идея которой принадлежала Николо Бараттьери, понте Риальто появился в конце XII века. Перекрывающий канал Гранде в самом узком месте, этот мост именовался понте дела Монета, потому что за проезд по нему надо было платить четверть сольдо. Во времена волнений, связанных с заговором Байамонте Тьеполо, он был полуразрушен, а когда в 1444 году толпа собралась на Риальто, чтобы поглазеть на кортеж из лодок прибывающей в Венецию феррарской маркизы, дочери короля Альфонсо V, мост рухнул окончательно. Его восстановили пока еще из дерева, но уже с торговыми лавочками, сделав более широким и высоким, для прохождения галер. В Сенате тем временем продолжались дискуссии на тему строить ли мост Риальто из дерева или из камня. Наконец в 1588 году началось возведение первого каменного моста под руководством инженера Антонио Да Понте. Опирающийся на 12 тысяч свай, он был воздвигнут к 1591 году из белого мрамора в виде мощной арки длиной 28 метров. И сегодня, несмотря на то, что местами он нуждается в реставрации, каменный Риальто со своими лавочками и магазинчиками — необыкновенно красив.

 «Голубчик, Моммо, пошевеливайся, тебя ждет знамя и мой поцелуй», — таким возгласом ободряет гондольера его подружка, свесившись с моста Риальто во время регаты, в то время как ее избранник, опережая остальных, мчится на гондоле к главному призу.

 Трудно определить время зарождения регат для города на воде. Первые гонки на веслах — спонтанные состязания между садовниками, которые на рассвете устремлялись со своими продуктами на рынок Риальто. Начало публичных выступлений связано с тиром.

 В 1300 году, в момент особого напряжения между Венецией и соседними странами, каждый венецианец обязан был три раза в неделю посещать городской тир, чтобы тренироваться в стрельбе из балестры. Тех, что отлынивали, наказывали крупным штрафом. Тир находился на острове Лидо. Не все имели собственные лодки, поэтому Республика, дабы обеспечить проезд до Лидо, предоставляла в распоряжение горожан 30, 40-весельные лодки, которые регулярно отчаливали от площади Сан Марко и набережной Скьявони. В ходе рейсов состязания начинались, порой, как шуточная игра. Чтобы ни одна из лодок не имела преимущества перед другой, их выстраивали в одну линию — riga — «полоса», отсюда пошло название регата.

 Начало первой «Исторической регате» было положено дожем Джованни Соранцо в 1351 году. Со временем были установлены призы для победителей — четыре флага. Красный — за первое место, зеленый — за второе, голубой — за третье и желтый флаг с изображением поросенка — за четвертое место. Тому, кто приходил четвертым, дарили настоящего поросенка. К каждому флагу подвешивали кошелек с монетами. «Историческая регата» проходит каждый год в первое воскресенье сентября.

Регата под мостом

 Из самых забавных регат венецианцам запомнилась регата 1773 года, в которой первое место занял Пьетро Мора (84 года), второе — Нани Кинзото (77 лет) и третье — Анджиоло Армелин (83 года).

 Драгоценная жемчужина готики из истринского белого камня мост Вздохов, в длину всего 11 м, переброшен через узкий канал, соединяющий дворец дожей с тюрьмой. Бросив последний взгляд с моста на город, осужденный, прежде чем его скроет свинцовая тьма тюрьмы, едва испустит один короткий вздох.

 Когда русские «кирибеевичи» сходились на Москве реке на кулачный бой, венецианские парни в свою очередь понимали, что не найти лучшего места для драки, нежели горбатый, узкий мост без парапета. «Понто пуньи» — мост кулаков, ныне не существующий, находился в районе Санта Барнаба, там молодцы и встречались, лупя друг друга с остервенением кулаками и палками, пока не сваливались в канал. Сражались группы «кастеллани» и «николотти». К первым относились жители сестьере Кастелло, Сан Марко, Сан Поло и часть Дорсодуро. К «николотти» — рыбаки в зоне церкви Сан Николо дей Мендиколи. Городские стычки поощрялись престарелыми членами Синьории, хорошо понимающими, что молодым парням необходимо выпустить пар.

 Встречи между «кастеллани» и «николотти» могли проходить только в период с сентября по Рождество. Существовало три варианта встреч:

 «Выставка» — поединок двух представителей враждующих партий.

 «Фронт» — в этом случае на мосту сходилась орава с одной и с другой стороны, дрались на кулаках, палками, порой, пуская в ход и ножи.

 «Заказанная война» — драка, в которой одна из соперничающих групп должна была занять мост. Кулачные бои были запрещены в 1705 году, так как в ходе этих стычек было много несчастных случаев со смертельным исходом.

 Понте титек был расположен в зоне, называемой «Карампане». История этого названия любопытна. Сюда в район Карампане в XV веке были переселены проститутки. Они усаживались в окнах с обнаженной грудью, открыто демонстрируя свои прелести. Проституция, открыто поощряемая властями, служила отвлекающим маневром от распространения гомосексуализма, который одно время стал определенной проблемой для государства.

 Мост Дьявола, без ограждения, как и первые мосты Венеции, находится на острове Торчелло. Говорят, он был построен за одну ночь. По легенде, на этом мосту дьявол поджидал девушку (правда, напрасно), которая выторговала возвращение с войны жениха. Немногие знают, что, если пересечь страда Нуова, то в конце набережной, выходящей к церкви Сан Феличе, можно обнаружить еще один мост без парапета.

 Самый роскошный праздник Венеции — праздник обручения с морем, проходил на главной площади Сан Марко.

 Женихом-гоголем гляделся дож в день своего «Обручения с морем», праздник, отмечавшийся в память захвата Далмации венецианскими кораблями, когда…

«Дож Венеции свободной
Средь лазоревых зыбей,
Как жених порфирородный,
Достославно, всенародно
Обручался ежегодно
С Адриатикой своей…»
(Ф. Тютчев «Венеция»).

 Обручение — церемония, в которой Адриатическое море встречало дожа невестой. Ядовитый Вольтер, памятуя возраст государя, сомневался в согласии невесты на подобный брак; другой ветреник, Казанова, загадывал, что было бы, доведи жених суженую до спальни. Самое страшное для города со стороны моря — “aqua alta” — высокая вода. В последние годы невеста капризничает, заливая порог дома своего жениха все чаще и чаще.

 Праздник Обручения совпадал с праздником Вознесения Господня — «Сенса». В это день еще на рассвете дож определял: достаточно ли море спокойно для кортежа из лодок. Если на море было тихо, он брал у старых капитанов галер, участвовавших в битве при Лепанто и овеянных славой, золотое кольцо и объявлял начало «Сенсы» — праздника обручения с морем.

 Идея бросать кольцо в море пришла в голову Папе Александру III, когда Венеция, выступив в который раз посредницей на европейской политической арене, примирила Папу с императором Фридрихом Барбароссой I. А так как символом прочного союза всегда являлось кольцо, то Папа этой брачной церемонией закреплял за дожем власть над морем, как власть мужа над женой.

 После торжественной мессы в соборе Сан Марко, под звон колоколов с колокольни, дож, в сопровождении первых лиц государства и иностранных послов, поднимался на свою церемониальную галеру Бучинторо. Известный венецианский историк прошлого века Помпео Молменти предлагал две версии названия корабля. По одной из них название происходит от искаженного “Ducentorum” (лат.), так в 1312 году Сенатом был издан приказ сделать корабль “ducentorum hominum”, то есть на двести человек. Другая версия названия — от “Bicentauro” — вдвое больше корабля, носящего имя “Centauro”; о котором упоминал Вергилий, описывая похоронные игры, устроенные Энеем в память своего отца.

 За всю историю было построено несколько кораблей. Строительство первого Бучинторо относится к 1250 году, второй сошел с верфей Арсенала в 1312 году. Последний корабль, покрытый сусальным золотом, был спущен на воду в 1796 году, когда войска Наполеона входили в Италию; на нем последний дож Людовико Манин совершил свой прощальный обряд обручения с морем. Французские войска ворвавшись в Арсенал, изрубили топорами всю переднюю часть Бучинторо. Полностью он был разобран в 1824 году, сегодня от «золотого лебедя» осталось только золотое весло с символом Святого Марка, хранящееся в музее Коррер.

 Двухпалубный корабль дожа не имел мачт. На нижней палубе размещались гребцы, числом 168 человек. Верхняя палуба представляла собой салон, затянутый пурпурной тканью, затканной золотом. Ближе к корме находилась небольшая трибуна с окошком, через которое дож бросал обручальное кольцо в море. Вся галера была богато украшена резьбой из дерева, на палубе в середине, возвышаясь на две ступеньки, стояло кресло государя. Две позолоченные фигурки, изображающие детей, образуя раковину, служили балдахином над креслом. Ниже располагались места для патриарха, магистратов и послов иностранных государств. Приглашенные гости могли наблюдать за церемонией через 43 окошка-люка, вырезанных в бортах галеры. Корму украшали аллегорические фигуры Побед и Трофеев Серениссимы. За веслами Бучинторо сидели не моряки и даже не гондольеры. Эти почетные места занимали арсеналоти — рабочие Аресенала, фабрики венецианского флота. В день праздника арсеналоти, отставив инструменты и работу в сторону, поднимались на галеру с особой гордостью за себя и за Республику.

 «Буцентавр», с гордо развевающимся львом на венецианском флаге, точно золотой лебедь, плавно приближался под дружными ударами весел. Среди множества окружавших его галер и гондол гордо поднимал он из волн свою голову, точно полководец, окруженный ликующим войском. Заходящее солнце освещало море и Венецию, и все казалось утопающим в его сверкавших, огненных лучах». (Т. Гофман. «Дож и догаресса»)

 В том месте, где лагуна встречается с водами Адриатики, кортеж из лодок останавливался. После того, как патриарх на своей барке три раза оплывал Бучинторо, благословляя его оливковой ветвью, он же выливал кубок со святой водой в море, а дож бросал в это место золотое кольцо под повторяющуюся каждый год на этот праздник фразу:

“Desponsarum te Mare ur signumveri perpetue domini” — «Обручаемся с тобой, море, в знак нашего истинного и постоянного господства». Далее кортеж направлялся к острову Лидо, где, отслужив благодарственный молебен в храме Сан Николо, все оставались на банкет до позднего вечера.

 Дож самого бедного населения района Николотти, пользуясь в этот день особыми привилегиями, на своей галере торжественно следовал за Бучинторо по пятам.

 Слово «Сенса» которым обозначают день Вознесения «Ашенсьоне», имеет один корень со словом «Сенсерия», что обозначает посреднический процент. И так повелось, возможно, и не случайно, что с 1180 года этот праздник всегда сопровождался ярмаркой. Свои товары венецианские купцы выставляли прямо в лодках. В 1534 году впервые на площади Сан Марко были установлены «боттеги» — лавки, сделанные по чертежам архитектора Сансовино, своего рода первые выставочные павильоны.

 Ежегодно в третье воскресенье июля Венеция отмечает «Феста дель Реденторе» — праздник Исцеления, самый прочувствованный для венецианцев. В конце XVI века Венеция — один из самых густонаселенных городов мира. Население города, достигшее 190.000 человек, в дальнейшем так и не смогло превысить это количество. Виной всему стала «черная смерть». Чума, поразившая Венецию с 1575 по 1577 год, унесла с собой около 50.000 человек. Для подобных эпидемий, заявивших о себе в предшествующие эпохи, венецианское правительство выстроило два лазарета — «Лаззарето Веккьо» и «Лаззарето Нуово на острове Сан Лазаро. Однако в эпидемию 1575 года эти лазареты были так переполнены, что Сенат приказал поставить у острова на приколе баржи, на которых размещали вновь поступающих больных. Были арестованы нищие, которые в виду антисанитарных условий, первыми могли подхватить заразу, и насильно свезены на 2000 лодок, ставших на якорь у берега. В воздухе жгли можжевельник, завезенный из Истрии и Далмации, были перекрыты сестьери, вышел указ, запрещающий выходить на улицу в течение восьми дней, но болезнь, представленная легочной и бубонной формами, не отступала. Вызванные в Венецию два профессора медицины из университета Падуи также ничем не смогли помочь. Не зная, что далее предпринять, дож Алвизе Мочениго обратился к народу с просьбой молиться, а также с предложением, как только чума оставит город, построить обетный Храм Исцеления, куда венецианцы будут приходить ежегодно, благодарить за дарованное спасение.

 Только с приходом зимы эпидемия прекратилась, и в декабре 1576 года кошмар закончился. Правительство немедленно обязало своего лучшего архитектора Андреа Палладио спроектировать обетный храм в центре острова Джудекка. Палладио для фасада выбрал белый цвет, так как, по его мнению, «не существует более подходящего цвета для храма, нежели белый, символизирующий чистоту цвета и святость жизни, посвященной Богу».

 3 мая 1577 года дож Мочениго, облаченный в драгоценные одежды, и патриарх Джованни Тревизан, еще ослабленный после болезни, заложили первый камень в основании храма. В июле того же года в базилике Сан Марко было торжественно объявлено о конце эпидемии и издан указ о том, что третье воскресенье июля теперь навсегда посвящается визиту в храм Реденторе — Исцеления. В том же году дож Себастьян Веньер, не дожидаясь окончания строительства храма, возглавил торжественную процессию по мосту, сложенному из лодок от площади Сан Марко до храма Реденторе на острове Джудекка. Храм был торжественно освящен 27 сентября 1592 года.

 Уже в ночь с субботы на воскресенье город озаряется множеством огней. Это венецианцы на лодках, запасшись едой и питьем, устремляются в лагуну, устраивая в эту ночь волшебные спектакли с помощью пиротехники. На следующее утро выкладывается мост-понтон, по которому в течение всего дня совершается паломничество к храму Реденторе. Проход по неустойчивому мосту рождает ассоциации о хрупкости и быстроте преходящей жизни.

 Ни в каком другом месте невидимый мир не проступает так очевидно. Венеция созидалась не только на кирпиче, мраморе и дереве. Свет, ветер и вода — такой же равнозначный строительный материал. Его сгружают на гондолы и развозят по пристаням. Постоянно и неизменно с рассвета и до заката город строится на наших глазах каждую секунду, возникая каждый раз все по-новому и по-другому.

 СВ. ЕВАНГЕЛИСТ МАРК И ЕГО СОБОР

 Будущий евангелист Марк в жизни отличался нерешительностью, проще — трусостью: повернул руль к берегу, не решаясь плыть на Кипр, вызвав тем самым негодование своего спутника и учителя апостола Павла. Тем более удивительно, что символом Марка впоследствии стал лев. Но предположим, что сверху виднее: либо Марк действительно был достоин метки царственного зверя, либо к нему приставили того льва, что по дороге в «изумрудный город», надеялся обрести храброе сердце. Есть мнение: Марк был выбран покровителем Венеции, потому что Евангелие именно этого Апостола подчеркивало царское достоинство Иисуса Христа. Венеция, бесспорно, царица Адриатики. В конце концов, и Марк, и лев добрались до своего «изумрудного города».

 Парочке венецианских купцов удалось выкрасть мощи святого Марка из Александрии. Случилось это в 828 году. Доставка груза не обошлась без приключений. Дабы пираты и таможня не смогли посягнуть на ценную добычу, хитрые купцы накрыли его свиными тушами. Расчет был верный — слуги Аллаха не захотели копаться в прогорклом сале. С прибытием мощей святой апостол и евангелист Марк, избранный новым покровителем города, сменил на этом посту прежнего покровителя св. Теодора. Святой Теодор, со своей стороны, еще не совсем отрекся от права покровительствовать городу, так как он до сих пор упрямо торчит на колонне, опираясь на крокодила, прямо напротив колонны с крылатым львом. Лев не мочит лапы в лагуне, а крокодил не карабкается на капитель колонны нового покровителя. Принцип разумного сосуществования царит на площади евангелиста Марка. Венецианские купцы всегда понимали, что лучший рынок — это тот, который открыт для многих.

Св. Евангелист Марк. Резьба по дереву

 Разноцветные кубики для украшения Венеции собирали по всему свету, порой, роясь, как на свалке, на руинах родной Римской империи, либо стаскивая на свои галеры то, что брошено без присмотра в чужеземных портах. Жирным куском была добыча IV Крестового похода. Участник этой битвы, рыцарь Виллардуэн, записал в своей хронике: «Армия, рассыпавшись по городу, набрала множество добычи, — так много, что поистине никто не смог бы определить ее количество или ценность. Там были золото и серебро, столовая утварь и драгоценные камни, атлас и шелк, одежда на беличьем и горностаевом меху и вообще все самое лучшее, что только можно отыскать на земле. Жоффруа де Виллардуэн подтверждает этими словами, что, насколько ему известно, такой обильной добычи не брали ни в одном городе со времен сотворения мира». (Ж. Виллардуэн. «Захват Константинополя»).

 Венецианские купцы славились своими блестящими кражами по всему свету. Случалось, правда, что, погрузив где-нибудь в Александрии на борт не без труда добытое, они, причалив к родной пьяцетте, тут же бросали на пристани свой слишком неудобный груз, не понимая, куда его определить, и тогда, бывало, годами его палило безжалостное солнце, накрывала высокая вода. Так 17 лет пролежали две колонны (третья утонула при разгрузке), служащие ныне постаментом святому Марку и святому Теодору. Наконец в 1127 году за них взялся архитектор Никколо Бараттьери и установил, вытребовав себе при этом разрешение поставить рядом игорные столы, с которых собирал дань. Святой Теодор, попирающий зло в виде крокодила, составлен из торса римского полководца II века и головы Митридата Понтийского. По поводу зла, представленного в виде рептилии, можно предположить, что мастеру не хватило бронзы на драконовые кольца, и он ограничился крокодиловым скупым туловом-бревном, отчего зло не стало менее разрушительным.

 Византийский солдат Теодор, по-нашему, стрелец Федор, впоследствии святой, родился в Армении или в Сирии, служил в римских когортах. Как-то местный император призвал всех христиан на площадь с тем, чтобы они принесли жертву языческим богам, в противном случае будут сожжены. Теодор категорически отказался. Судьи, приняв во внимание его молодость, отпустили стрельца, дав ему сутки на размышление. Хорошенько подумав, Теодор поджег храм Сивиллы, богини плодородия. На следующий день его сожгли на костре.

 К прибытию святого апостола и евангелиста дворец дожей уже стоял по соседству с церковью святого Теодора. Первое время мощи хранились в капелле дворца дожей. Город решительно принялся возводить собор новому покровителю, взяв за образец церковь Двенадцати Апостолов в Константинополе, что и продолжалось целое столетие, а переустройство — с XI по XVII век. Дожи сменяли друг друга, и не было ни одного, который в свое правление не добавил чего-нибудь к убранству и архитектуре собора, благо строительный материал постоянно подвозился.

 Страсть к переустройству — в крови человечества, к счастью, дух созидания у итальянской нации преобладает над духом разрушения. Когда, сменив византийский стиль, вперед вырвалась готика, в украшении храма появились ажурные переплеты окон, капеллы. Когда ренессанс вытеснил готику, Тициан и Тинторетто заменили бесценную греческую мозаику своими росписями; как отметил английский теоретик искусства Джон Рескин: «…оставив, к счастью, хотя и не по доброй воле, достаточно, чтобы мы смогли представить себе и оплакать то, что они уничтожили».

 Драгоценная мозаика собора, покрывающая площадь в 4000 кв. метров, как открытая Библия, представляет сцены из Ветхого и Нового Завета. Самые древние мозаики относятся к началу XI века. В 1400 году художники, прибывшие из Тосканы, вырабатывают новую технику мозаики, в основу которой положен фресковый рисунок, который потом заполняется цветным мозаичным стеклом. Эти мозаики, проникнутые особым лиризмом, говорят уже не на греческом, а на венецианском языке.

 Современное здание было освящено в правление дожа Витале Фальера. В ходе строительства в 976 году страшный пожар уничтожил собор и, что стало с мощами, никто не знал. Поразмыслив, венецианцы решили обратиться с молитвами непосредственно к святому евангелисту Марку. И, как описывает историк Корнер: «Когда люди собрались в церкви, в страстных молитвах ходатайствуя перед Господом о желанном благе (открытия мощей), они с превеликой радостью и изумлением узрели легкое дрожание в мраморах колонны (возле того места, где ныне расположен алтарь Креста), которая вскоре повалилась наземь, явив взорам возликовавшей толпы бронзовый гроб с мощами евангелиста».

 Великолепная четверка лошадей из позолоченной бронзы — очередной трофей IV Крестового похода — доставлена в Венецию дожем Энрико Дандоло в 1204г. По одному скакунов свели по корабельным сходням прямо на пьяцетту. Спустя 50 лет — в те годы не очень-то и торопились — квадригу водрузили у кружевного пенного гребня базилики, дабы и Посейдон, покровитель лошадей, носящий второе прозвище Гиппий (Конный), смог из пучины вдоволь полюбоваться на александрийских лошадок, в чьи глаза было вставлено по крупному рубину.

 Вольные кони замечательно подошли вольной республике. Возможно, это древняя иберийская порода лошадей, — а прирученные кони существовали еще до потопа, — которых Гомер звал «сыновьями ветра» и считал непобедимыми. Во всяком случае, в античной Греции именно эти «быстроногие», «жаждущие брани», «златоструйные» кони украшали центральный вход ипподрома в Александрии. В период Истмийских олимпийских игр (скачек на колесницах), устраиваемых в честь «Посейдона-Гиппия», приз выигрывал не возница, а кони; иногда им ставили памятники. Белые лошади были бесценны до такой степени, что в Древней Греции их топили в море, стараясь снискать этим милость Посейдона. На острове Родос белую лошадь, запряженную в горящую колесницу, загоняли в море, что символизировало возрождение солнца после суровой зимы.

 Но наши кони с золотой гривой. Как, должно быть, они горят на закатном солнце! Время их создания — IV век до н.э., и сплав металлов, из которых изготовлены кони Сан Марко, не известен. «И знаете, говорят, — это рука Лисиппа». Впрочем, данное замечание никого сейчас по большому счету не взволнует. Для многих — что Лисипп, что Лисистрата — некий общий протоисторический кисель. Но это замечание еще 100 лет назад вызвало бы всеобщее восхищение и изумление. «Как, тот самый Лисипп, что был придворным скульптором Александра Македонского и оставил нам полторы тысячи уникальных шедевров!?»

 В течение последующих 5 веков «сивок-бурок» никто не брал под узду, пока на арене Европы не объявился хитрый и коварный Наполеон, так любящий, впрочем, по праву завоевателя, вывозить для украшения своей столицы уникальные произведения искусства с завоеванных им территорий. Александрийско-венецианская квадрига тронулась с места, по мысли императора она должна была венчать триумфальную арку в Париже на центральной площади. Дождавшись поражения Бонапарта, венецианцы отрядили экспедицию, под руководством Антонио Кановы, возвращать свое добро. Квадригу вернули в Венецию (правда, без медальонов, украшавших грудь скакунов) 13 сентября 1815 года и поместили на старое место. С тех пор их только два раза «уводили» в конюшню, оба раза во время двух мировых войн, пряча в бомбоубежище от бомбежки. В 60-е годы ХХ века скакунам потребовалась реставрация. Сегодня оригинал скульптуры находится в музее Марчано, на фасаде базилики — мастерски выполненная копия.

Квадрига Святого Марка. Бронза IV в. до н. э.

 От румяных на закате лошадок за версту веет весельем и душевным здоровьем. Так и кажется, будто они ржут вполголоса свой молодой олимпийский гимн, и их копыта без усилий взрыхлят и взлохматят любое ипподромное поле, а надо будет — дадут в челюсть иному крокодилу.

 Но подлинным сокровищем собора, этим кончиком иглы, на котором сосредоточена жизнь и смерть базилики, является золотой ковчег — Пала д’Оро — золотой алтарь. Изготавливали его на протяжении 500 лет, начиная с 976 года; и он до сих пор является самым крупным ювелирным изделием в мире, имея в длину почти три с половиной метра. Пала д’Оро собран из 250 эмалей, украшенных драгоценными камнями — топазами, рубинами, аметистами, 300 изумрудами, 300 сапфирами и 1300 жемчужинами. Достойно удивления, что он не дался в руки грабителей: сторожу ризницы удалось убедить французских солдат на примере того, что камни не огранены, что это — стекляшки, а сам ящик — сущая безделица и подделка.

 В 1962 году в основании главной абсиды собора святого Марка обнаружили каменную плиту с изображением щита, в середине которого была изображена звезда, испускающая лучи. Плиту передали на хранение в епархиальный музей “Museo Diocesiano”. В 2004 году этой находкой заинтересовался британский историк Эндрю Чагг, занимающийся тайной захоронения Александра Македонского. На основании венецианской находки (а на щите вырезана восьмилучевая звезда — эмблема дома македонских царей Аргеадов) он выдвинул предположение, что под алтарем собора находятся мощи не св. Апостола и евангелиста Марка, а останки великого полководца Александра Македонского.

 Жизнь «завоевателя мира» всегда была окружена легендами, не обошлась без них и тайна его захоронения. Он скончался в Вавилоне в 323 году до н.э. в возрасте 33 лет на пике своей головокружительной карьеры. По его желанию тело было перевезено и похоронено в любимом им городе — Александрии. Царское захоронение, занимавшее огромную площадь, находилось в роскошном мавзолее в центральной части Александрии. Мавзолей несколько раз перестраивался. В центре последнего помпезного сооружения, возведенного в 215 году до н.э. Птоломеем Филопатором, возвышался золотой саркофаг, во втором саркофаге из стекла хранилось забальзамированное тело Александра Македонского.

 Многочисленные исторические персонажи, в числе которых Юлий Цезарь, император Август, Каракалла, каждый в свое время посетили этот мавзолей. Каракалла, по его утверждению, даже нечаянно повредил нос Александру Македонскому. Посещение гробницы продолжалось на протяжении 400 лет, а дальше, как говорится — «ничто», следы утеряны. Последнее письменное свидетельство наличия тела Александра относится к 390 году н.э. Примерно в то же самое время (конец IV в) в Александрии неожиданно появляется новая святыня — захоронение св. апостола и евангелиста Марка. Первое письменное упоминание — рукопись Палладио V в. н.э. «Паломничество к останкам святого мученика Марка» в Александрию в конце IV века.

 Существует старинная географическая карта Александрии, опубликованная авторами Брауном и Хогенбергом в 1573 году; на карте отмечен храм и рядом надпись по латыни: «Под этим камнем было обнаружено тело святого Марка; Венеция им владеет». Сравнив старые географические карты Александрии, Эндрю Чагг пришел к выводу, что восточная сторона средневековой постройки храма над мощами св. Марка воздвигалась на руинах ограды мавзолея Александра Македонского.

 В 811 году, будучи в Александрии, венецианский хронист Леонардо Конте Манин описал тело святого Марка как обильно пропитанное благовониями и обернутое льняными покровами. Данное описание полностью совпадает с описанием, оставленным Диодором, который сообщал, что тело Александра Македонского было мумифицировано и обильно умащено сильно ароматизированным составом.

 В 828 году венецианские купцы выкрали тело святого Марка и на его место подложили останки христианской мученицы Клавдии, что покоились рядом. Как мы уже знаем, чтобы пересечь границу, купцы спрятали тело апостола под свиными тушами. Этого трюка хватило, чтобы обмануть таможенников. Но, как рассуждает сегодня ученый британец: «Именно из-за того, что тело было перенасыщено благовониями (тело Александра на повозке везли по раскаленной пустыне из Вавилона в Александрию), они были вынуждены накрыть его салом, чтобы отбить сильный запах.

 Что же стало с телом святого Марка?

 Христианские авторы утверждают, что тело святого апостола и евангелиста было сожжено язычниками 4 апреля 63 года на улицах Александрии. Чтобы сегодня установить истину, по мнению Э. Чагга, достаточно провести радиоуглеродный анализ останков, покоящихся под алтарем базилики святого Марка. Если полученные данные относятся к III веку до рождения Христа, то есть все основания полагать, что это останки Александра Македонского, если же они указывают на I век н. э., то это — тело святого Марка. Известно также, что за два года до смерти Александр Македонский был ранен стрелой: стрела, попав в грудную клетку, задела кость. Очевидно, что след от стрелы на ребре послужит лишним доказательством в пользу Александра.

 Что скажет на это Венеция? Допустит ли она к своему древнему алтарю современных изыскателей, покажет время.

 ГРАМОТНЫЙ ЛЕВ, КАТАЮЩИЙ ШАР

 Символ Венеции — крылатый лев. И львов в городе так много, что, наравне с гондолами, голубями, сваями, они воспринимаются членами одной дружной семьи. Физиономии у них самые разные, но все с размышлением на государственном челе. Вот лев с явной морщинкой на лбу, «лев сапиенс». Лев на углу палаццо «Salviati» катает лапой шар. Левая сторона морды изъедена ветром, солью, волнами. Сколько можно огрызаться на миллиардную армию блох-брызг, кусающих его ежесекундно?

 Царь зверей всегда производил большое впечатление на венецианцев. Живых львов можно было встретить в садах патрициев. 12 сентября 1316 года львица, которую держали в клетке во дворе дворца дожей, произвела на свет двух львят. Одно время на площади Сан Марко стояла позолоченная клетка, в которой находился лев; рассказывали, что бедняга отравился, слизывая позолоту с прутьев, после чего специальным декретом было запрещено держать львов в клетках.

 Символика, связанная с образом льва, — такая же пышная, как и его грива. В дохристианском мире лев — животное, символизирующее силу и господство, в астрологическом смысле связан с солнцем. Основанием этого является сила зверя, его золотисто-коричневая окраска и грива самца, напоминающая лучи. В раннехристианском тексте приведены символические сюжеты о льве: «Когда львица производит на свет детеныша, то она рождает его мертвым и бодрствует у тела до тех пор, пока на третий день не приходит отец и не начинает дуть ему в физиономию… львица сидит напротив него целых три дня напролет и смотрит на него (на детеныша). Но если она отведет взгляд, то он не будет оживлен». Лев-самец пробуждает его, вдувая ему в ноздри жизненное дыхание. «Так и неверные язычники во время трехдневного могильного покоя и воскресения нашего Господа Иисуса Христа взирали (на него) и делались (духовно) живыми. Когда пришел лев-самец, то есть, оживляющее слово, он (Святой Дух) дунул на них и сделал их живыми». («Физиологус»).

 В архитектуре фигуры львов часто использовали как стражей, охраняющих вход в святые места. Обычно лев правой стороны, держащий под лапой шар или жемчужину, воспринимался как представитель мужского пола, с левой стороны — женского. В европейской геральдике лев — животное, в большинстве случаев стоящее на задних лапах или «впавшее в ярость»: с открытой пастью, ощетинившейся гривой, высунутым языком и поднятыми передними лапами; стройным телом, красной или золотистой окраски, с когтями и языком, выкрашенными в другой цвет.

 Кроме живых львов, венецианцы буквально напичкали город их каменными изваяниями. Изображение льва, как государственного символа, было принято в Венеции в XIV веке. Не у каждого дожа такой умный взгляд, как у крылатого льва святого Марка с колонны. Этот высоко стоящий лев — по происхождению иранский или ассирийский. Как и многое другое, он — трофей, память блестящих краж венецианских купцов, славно пограбивших Константинополь.

 Крылатый лев над бывшим парадным входом во дворец дожей «Порта дела Карта» на фоне синего зодиакального неба держит лапу на раскрытой книге. Надпись на латыни гласит: “Pax tibi Marce evangelista meus” — «Мир тебе, Марк, евангелист мой».

Крылатый лев на фасаде собора Св. Марка

Если крылатый лев Сан Марко изображался в живописи или в скульптуре держащим меч, это означало, что Венеция находится в состоянии войны; то же обстоятельство подсказывало изображать книгу закрытой. «Марширующий лев» с холста Витторе Карпаччо развернул надпись лицом к зрителям. Карпаччо явно не подходил к клетке с живым львом, иначе он бы не изобразил его с настороженными «ушками-торчком» от своего ленивого кота и оскалом от злого соседского пса.

 Из самых примечательных изображений львов в Венеции — лев, выходящий из воды, крепко прижимающий к груди книгу, с каменного барельефа на колокольне церкви Сант Аполо. На гербе дожа Леонардо Лоредана был изображен лев, чьи задние лапы находились в воде, передние — на земле. Самый древний лев XIII века хранится в музее Коррер; в апартаментах дворца дожей — лев XV века, в музее Марчано — прекрасный лев из позолоченного дерева, сработанный в XV веке.

 Большая часть венецианских львов, к сожалению, была разрушена наполеоновскими войсками в 1797 году. Все что мы видим сейчас — копии прежних оригиналов. Еще и сегодня с площади Сан Марко можно разглядеть 13 львов. Львята с «пьяцетты Леончини» — «площади Львят» — также добрались сюда из Византии. На их красные мраморные спины охотно взбирается малышня. Куда ни поверни голову — всюду каменные звери — сидящие, лежащие, борющиеся с драконами. Четыре льва при входе в Арсенал вывезены из греческого порта Пирей. На боку одного из них — практически стертая от времени надпись. Оказалось, что надпись выполнена рунами на старинном датском языке. Викинги, бывшие на службе у византийского императора, воевали в Азии, Сицилии и той же Греции. Через столетия руны поведали венецианцам, что скандинавские воины под предводительством Асмунда подавили мятеж греков.

 Венеция, эта рассадница львов, уступив Генуе господство на Черном море, на прощание выплюнула несколько жемчужных зубов, что шестеркой львов утвердились на мраморных ступеньках губернатора Новороссии, графа М.С. Воронцова в Алупке. Терракотовые цари зверей, сработанные венецианским мастером Мориджи по картине В. Карпаччо «Лев св. Марка», украсили в 1910 году львиную террасу дворца Юсуповых в Кореизе.

 Но сиятельный лев Синьории не только читал грамотку. В его свирепо раскрытую каменную пасть венецианцы, трепеща, вкладывали свои, писанные чернилами, литеры. Один из таких доносов снес в туманную муть недоброжелатель Казановы, так что последнему все-таки пришлось поглотать свинца в старой тюрьме со свинцовыми потолками.

 В 1310 году после заговора Байамонте Тьеполо в Венеции по отдельному указу на фасадах домов были сделаны специальные отверстия в виде пастей львов, «Bocche di Leone», прообразы наших почтовых ящиков. Выступающие выразительные морды львов сопровождала надпись — «для жалоб и прошений». Вид царям зверей постарались придать самый устрашающий — в расчете как для тех, на кого писался донос, так и для тех, кто, возможно, необдуманно, вкладывал его в каменные уста, «бокка».

Почтовый ящик для доносов. Дворец дожей.

 Барельефные львы с открытым зевом располагались в основном поблизости от людских собраний — на стенах магистратуры, дворца дожей, церквей. Каждый из сестьере (районов) обязан был иметь хотя бы по одному почтовому ящику, ключи от которого хранились в магистрате. Каждая щель, подобно тому, как мы разбираемся с отходами, служила для определенного вида кляуз. В одни «уста» опускали обвинения в шпионаже, в другие — доносы на уклонение от уплаты налогов, третьи предназначались для жалоб на соседей. Большая часть доносов своим происхождением была обязана обычным человеческим страстям: злобе, зависти, ненависти. Но были и такие, что служили безопасности, спасая республику от больших бед.

 В действительности было не так легко, как может показаться с первого взгляда, кого-либо обвинить. Мудрецы республики рассматривали анонимные обвинения, только если они касались государственных дел. В 1387 году «Совет Десяти» издал указ:

 «Анонимные письма, отправленные без подписи обвиняющего и без свидетельств обстоятельств обвинения, должны быть сожжены без всякого разбирательства». Позднее вышел декрет, возвещавший о том, что обвинения граждан принимают к рассмотрению при наличии трех подписей свидетелей происшедшего. К предъявлению обвинения Совет подходил со всей скрупулезностью. Для выяснения истины требовалось самое тщательное разбирательство. Никто не мог быть признан виновным на основании одних только подозрений.

 Сегодня устрашающими «боками ди Леоне» можно любоваться на стене дворца дожей, на стене церкви Санта Марии в Дзаттере, на церкви Сан Мартина в Кастелло и на церкви Сан Мозе в Сан Марко. Доносчики, как и повсюду, старались, если не извлечь из своего занятия определенную выгоду, то хотя бы внести раздор, вендетту. Однако мудрость венецианского правосудия, представленного Советом старейшин, служила гарантией гражданам, которые с гордостью называли себя сыновьями республики Венеция.

 В полночь гондолы выбираются на берег, опираясь на свои посохи-сваи. Заброшенные в темную воду томагавки не могут согреться, требуя накинуть на их узкие плечи палантин, плед, плащ, в конце концов. Кавалеру зябко и страшно пробираться на свидание мимо львов. Львов — сторожевых, но уже таких старых, что голуби безбоязненно садятся на их мраморные кудри, а звяканье шпор с высокого сапога кавалера отзывается в них не коротким царственным рыком, а долгим глухим ворчанием, переходящим в сонное похрапывание.

Истинным львом Венеции, по праву называют Пьетро Аретино, поэта, памфлетиста и драматурга, жившего в 16 веке. Это был зверь талантливый и непредсказуемый, нападающий на королей и кардиналов, рыкающий и огрызающийся. Единственное, на что он никогда не жаловался — так это на жизнь, которую он ценил превыше всего. Вкус жизни Аретино ощутил очень рано. Ему не было и 14 лет, когда, оставив в Ареццо отца-башмачника, он сбежал бродяжничать. Был погонщиком мулов, одно время даже помощником палача. Не имея никакого образования, тем не менее, испытывал большое влечение к искусству, но все выстраивал под себя. В Перудже его изгоняют из мастерских за то, что он пишет Деву Марию с лютней в руках. Эпитафия-эпиграмма на него гласит, что он ничего плохого не написал о Боге только потому, что не знал Его.

 Лично Аретино считал, что ему все можно. Он написал ряд пасквилей на Папу. Сильные мира его боялись. А он больше всего боялся бедности. Любил деньги за то, что они позволяли ему быть расточительным и окружать себя многочисленной свитой. На устраиваемых им роскошных пирах присутствуют его друзья, первый художник Венеции Тициан и первый скульптор Сансовино. Именно поэтому рассвет над лагуной застает его за обеденным столом. Он пишет по всем адресам в Италии и за границу, просит, клянчит, требует денег. Он вкладывает свои письма в каменные уста львов и свирепеет, когда ему отказывают, и мстит. Мстит тем же пером.

 Аретино — отец журналистики, предвосхитивший все ее жанры. Тициан называл его «кондотьером от литературы». В шести томах его писем вы найдете все — от передовицы до военной корреспонденции. Пьетро Аретино — «всеобщий секретарь» и арбитр женской красоты. Все куртизанки Венеции находятся под его личным покровительством. На ниве любовной поэзии он известен своими эротическими “Sonetti Lussuriosi” — «Сладострастными сонетами»,  диалогами о проститутках и кое о чем еще похлеще. Но из всех женщин он выделяет одну — свою обожаемую Венецию. Он так любит этот город, что называет в его честь свою старшую дочь Адрией. В 1512 году в Венеции вышел его первый стихотворный сборник, а в 1556 году Аретино скончался от сердечного приступа; кто-то утверждает — от приступа смеха. Во всяком случае, смерть взяла его приступом в собственном доме на «рива дель Карбон» — улице Угольщиков. Сжигая себя в различного рода привязанностях, он, возможно, и заслужил, чтобы отметиться последний раз в Венеции не остывшей горсткой пепла, а сверкнув на прощание живым угольком.

 И гривастому льву нужна своя догаресса. Кто же настоящая леонесса Венеции? Первая женщина, получившая степень доктора философии, Елена Лукреция Корнаро, блестящая куртизанка Вероника Франко, неуемная транжирка маркиза Казати, женщина-гондольер — выбор за венецианцами.

 «СТАРЫЙ ДОЖ ПЛЫВЕТ В ГОНДОЛЕ…»

 «Старый» — эпитет точный. Венецианский дож мог обладать многими достоинствами, за исключением одного: он не мог быть молодым. На должность государя («Dux» от латинского — Государь) избирали патриция в возрасте от 60 лет. Именно в эти лета притупляются личные амбиции, — так справедливо считали мудрецы Серениссимы. Дож в Венеции олицетворял верховную власть. К его персоне обращались: «Монсиньор», «Дож», «Светлейший Князь», либо «Ваша Светлость».

 Всего за историю венецианской республики было 120 государей. Первый — Паолуччо Анафесто (597-717), последний — Людовик Манин (1789-1797). Из этого списка девять дожей отреклись от должности, двое погибли в бою, троих убили, троих казнили, двух ослепили, двух сослали. Следует признать, должность была далеко не безопасной.

 В 1268 году была введена клятва дожа, своего рода контракт между ним и Большим Советом (высшим законодательным органом Республики) о принятии добровольных вериг, ограничивающих его полномочия. Механизм выбора дожа, запутанный и усложненный до крайности, оставался таким до падения Республики. Верховного главу выбирал комитет из 41 члена. Процедура выборов состояла из 11 голосований. Вначале 30 членов Большого Совета выбирали 9 человек, которые в свою очередь выбирали 40. Из этого числа потом выбиралось 12 человек, которые в свою очередь выбирали 25 членов. Последние отсеивались до 9. Девять советников выбирали 45. Сорок пять избирали из своего числа 11. В конце эти 11 человек выбирали 41 представителя, которые и избирали дожа. После избрания новый дож, показываясь народу, произносил слова: «Это ваш дож, если это вас устраивает». Совершая круг почета в паланкине вокруг площади Сан Марко, новоизбранный Государь разбрасывал только что отчеканенные монеты со своим профилем.

 Парадная одежда дожа состояла из тонкого красного платья, затканного золотом пурпурного плаща, поверх которого шла горностаевая мантия и бархатный зонтик впридачу. На голове — «корона» дожа “corno ducale”, златотканая шапка в форме рога, расцветший шишкой мыслящий камыш.

Венецианский дож в шапочке — корно, плитка на стене Кафе Дожей

 Всеми почитаемый за хитрость и сметливый ум, практически слепой, дож Энрико Дандоло, взобравшись на кафедру в 1204 году, объявил, что Венеция участвует в IV Крестовом походе. В том же походе он и скончался, но не от ран, а от старости в возрасте 97 лет. Этот крестовый поход принес Венеции огромные богатства. По договору она стала обладательницей половины всего награбленного. Три восьмых захваченных крестоносцами территорий отошли Венецианской республике. Дож стал носить титул «господин четверти и одной восьмой Римской империи».

 Был у власти очень вежливый дож, которого так и прозвали «джентиле», то есть любезный, а был такой, что пререкался с самим римским Папой. Дож Леонардо Дони, друг Галилея, в ответ на отлучение Венеции от церкви за какое-то административное непослушание, заявил: «Мы игнорируем ваше отлучение, для нас оно — ничто. А вы подумайте, что будет, если нашему примеру последуют другие».

 Дож Антонио Веньер обладал такой страстью по отношению к правосудию, что продержал в тюрьме собственного сына по криминальному подозрению, где бедняга и скончался.

 Ну и конечно — дож Николотти, — дож беднейшего квартала, рыбаков и нищих, своего рода Король Дураков. Дож Николотти, следуя старинному обычаю, обладал привилегией во время торжеств повсюду сопровождать дожа с догарессой.

 Резиденцией венецианских дожей являлся палаццо дукале — дворец, который строился и украшался на протяжении столетий. Государь жил в золотых апартаментах, располагающихся в центральной части дворца. С виду — чистейший принц, на деле он был ограничен в своей верховной власти. Только в редких случаях дож мог покинуть дворец, внутри которого пребывал в абсолютной роскоши, окруженный произведениями искусства. Его дневные и ночные часы были подчинены строгому этикету, устанавливающему высокое достоинство «светлейшего принца», берущему начало еще от византийских императоров. Однако после смерти дожа его родственники обязаны были в течение трех дней вынести всю мебель из частных покоев. Похороны были обставлены торжественно, но являлись частным делом. Говорилось: «Умер дож, но не Синьория».

 Поднявшись по золотой лестнице, находившейся рядом с жилыми комнатами, коих число было десять, дож появлялся в зале Коллегии (своего рода Совета министров). Здесь он восседал в центре среди советников, трех членов Совета Десяти. Зал изобильно декорирован работами Паоло Веронезе. Сюжет картин мифологический: с одной стороны — гимн изобилию, обретенному Венецией, с другой — напоминание со всей строгостью тем, кто решится пойти против законов. Юпитер лично спускается с неба, чтобы поразить молнией мятежников.

 За залом Коллегии расположен зал инквизиторов и, наконец, самый просторный — зал Большого Совета. Большой Совет — собрание из венецианских патрициев, чей возраст перешагнул рубеж в 25 лет. В 1310 году Большой Совет состоял из 900 благородных венецианцев. Существовал еще Совет Десяти — 10 патрициев во главе с дожем. Созданный после заговора, он был направлен на сохранение безопасности республики.

 В зале Большого Совета среди 76 портретов венецианских дожей есть один исключительный: на том месте, где должно было быть изображено лицо, рукой Тинторетто нарисована черная драпировка, и надпись: «Это место для портрета Марин Фальера, казненного из-за предательства».

Закрашенный черной краской портрет дожа Марино Фальера. Титоретто. Зал Большого Совета. Дворец дожей.

 Марин Фальер, известный, как дож-предатель, был 55-м дожем Венецианской республики. Находился у реальной власти семь месяцев, с 1354 по 1355 год. Фальер — первый и последний дож, которого обвинили в государственной измене. После смерти Фальера по приказу Совета Десяти запрещалось упоминать его имя, с тем чтобы даже след пребывания его на земле был стерт из памяти.

 Марин Фальер происходил из знатной патрицианской семьи, был успешен в военной и дипломатической карьере. Будучи ценным солдатом Республики, всегда занимал высокие должности. Одно время командовал флотом, впоследствии был назначен губернатором Эвбеи. Весть о том, что его избрали дожем, застала Фальера в Авиньоне, где он служил послом при дворе папы Иннокентия IV. В год избрания ему исполнилось 70 лет, и он только что женился на дочери своего близкого друга, прекрасной и молоденькой Алуике Градениго, происходящей из благородного венецианского рода. Молодая догаресса, ни в чем не повинная, невольно послужила поводом к этому заговору.

 Под впечатлением от этой драматической истории и полотна немецкого художника Карла Кольбе «Дож и догаресса», выставленного в Берлинской Академии художеств, Эрнст Теодор Амадей Гофман в 1819 году пишет новеллу под тем же названием.

 «Дож в великолепной богатой одежде ведет под руку вдоль балкона не менее роскошно одетую догарессу. Он — старец с седой бородой и темно-красным, с подвижными чертами, лицом, выражающим почти одновременно силу, слабость, гордость и усталость. Она — молодая, цветущая женщина с выражением затаенной печали и множества мечтательных устремлений не только в чертах лица, но и во всем повороте фигуры…».

 Ветерком и зыбью с лагуны доносится песня гондольера.

«Ah! Senza amare
Andare sul mare,
Col sposo del mare
Non puo consolare»

«Без нежного друга
Пуститься по морю,
И с моря супругом (то есть с дожем)
Все будет лишь горе!»

(А.Гофман. «Дож и догаресса»)

 Как того требовала традиция, для вступления в должность Фальер прибыл в Венецию 5 октября 1354 года на галере Бучинторо. Кортеж дожа прошел между колоннами св. Теодора и св. Марка — место, где происходили казни осужденных. Уже тогда это посчитали дурным знаком.

 Что же толкнуло первого гражданина «Серениссимы» к измене? Хроники повествуют, что во время праздника карнавала во дворце дожей за недостойное поведение (приставал к даме) по приказанию Фальера был выдворен из залы молодой дворянин, темпераментный, несдержанный Микеле Стено. Взбешенный тем, что его выкинули за дверь, Микеле прошел в соседний зал, где обычно проходили заседания Совета и нацарапал на спинке стула: «У Марин Фальера — красотка жена; он ее содержит, все остальные ею наслаждаются». За подобную дерзость Стено привлекли к допросу на Совете Десяти.

 «На допросе», — так продолжил эту сцену Гофман, — «Стено нагло сознался во всем и даже свалил вину на самого дожа, оправдывая свой поступок желанием отомстить за нанесенное ему ранее оскорбление. Между тем в Синьории копилось недовольство главой государства. Свадьба и молодая жена — все хорошо знали, что дож женился недавно — до того изнежили и расслабили его прежний бодрый дух, что вместо недавнего звания героя имя Фальера стало щеголять в народе с нелестным эпитетом “vecchio pantalone”, что с итальянского дословно означает «старые штаны».

 Совет Десяти решил, что Микель Стено уже довольно потерпел, и потому штраф и месячное изгнание признавалось достаточным наказанием за его проступок.

 Дожу подобного наказания показалось мало, и в итоге он лично организовал заговор против режима, который, как ему показалось, не смог защитить его честь.

 Венеция в тот год переживала трудности: шла война с Генуей, была проиграна война с веронцами, эпидемия чумы также не способствовала процветанию. Кроме всего прочего, по своему характеру Фальер был крайне честолюбивым. Уничтожить всю аристократию в городе, утвердив исключительно господство своей семьи — такова была безумная идея Марин Фальера. Восстание было назначено на 15 апреля 1355 года. По плану восставшие должны были захватить дворец дожей, убить всех членов советов, включая детей, убить членов Совета Десяти; покончив таким образом с аристократией, провозгласить Фальера «Синьором Венеции», то есть единоличным господином Венеции.

 Заговор пал, так как накануне восстания был выдан одним из его участников. Город пришел в неописуемое волнение. Вооруженная толпа собралась перед дворцом дожей. Главный заговорщик предстал перед Советом Десяти. Не отпираясь, Фальер признался во всех обвинениях и единогласно был осужден на смерть. 17 апреля 1355 года в присутствии всех десятерых членов Совета, на парадной лестнице гигантов, Фальер был обезглавлен. Палач, выйдя к народу на площадь Сан Марко, продемонстрировал толпе окровавленный меч и воскликнул: «Смотрите все, так свершилось правосудие над предателем!».

 Новелла немецкого романтика заканчивается гибелью и дожа, и догарессы, последняя, впрочем, гибнет в бурю в морских волнах в объятьях молодого возлюбленного, то есть в некотором роде уже «consolata» — утешенная.

 Не менее важную роль, как в жизни дожа, так и Венеции играла, конечно, догаресса. Все догарессы были юны и прекрасны. Не все догарессы по происхождению были венецианками. Одна была из франкской земли, другую привезли из Греции.

 Супруга дожа Доменико Сельво (1075) Теодора была сестрой византийского императора Михаила VII. Причалив к «пьяцетте» перед дворцом дожей, в качестве приданого, она привезла с собою важный документ, подписанный императором Византии, даровавший Венеции право торговать на Востоке. Венецианский двор новая догаресса поразила тем, что за обедом клала в рот маленькие кусочки еды с помощью золотого инструмента, раздвоенного на конце. Еще в древнем Риме при дворе держали специальных людей «секатори», которые нарезали еду маленькими кусочками. Реклама вилки вызвала страшный гнев у отцов церкви. Они уверяли, что данное новшество непременно вызовет Божий гнев. И когда, спустя несколько месяцев, в городе объявилась неизвестная болезнь, церковники тут же посчитали ее Божьей карой в ответ на пользование за обедом коварным прибором. Слава богу, гнев вскоре пошел на убыль, а вилка отправилась гулять по всей Европе. Обычай приходить на банкет со своим прибором сохранялся довольно долгое время. Столовый прибор, инкрустированный золотом, драгоценными камнями, ценился наравне с сокровищами. Боязнь отравлений также приводила на мысль, что в гости лучше приходить со своим прибором.

 В Россию вилку впервые привез Петр I. В издании позапрошлого века «Русская старина» было прописано: «У прибора Петра I клались всегда деревянная ложка, приправленная слоновой костью, ножик и вилка с зелеными костяными черенками, и дежурному денщику вменялось в обязанность носить их с собою и класть перед царем, даже если ему случалось обедать в гостях».

 Теодора внесла в венецианский дворцовый уклад изысканность и пышность византийского двора. Воздух в ее покоях благоухал лосьонами и парфюмом. Каждое утро она ополаскивала в ароматизированной воде не только лицо и руки, но и все тело. Часто принимала ванны из росы, собранной специально для нее слугами. Догаресса быстро научила придворных дам, как пользоваться косметикой, попутно обучив новому византийскому танцу, который в этом сезоне как раз отплясывали в Константинополе.

 Впоследствии в Венеции был учрежден обряд коронации догаресс, каждая из которых стремилась пышностью превзойти предшествующие торжества. Во время данной церемонии догаресса подписывала акт-обещание следовать всем правилам, предписанным для дожей; а также сопровождать мужа в праздничных церемониях. Она не должна была иметь долгов, не могла влиять на политику, ничего диктовать от себя лично. Специальным декретом жене дожа запрещалось участвовать в какой-либо коммерческой деятельности.

 Догаресса, в качестве, если так можно выразиться, декоративного элемента, способствовала созданию благоприятной обстановки на приемах иностранных послов, дабы поднять престиж Светлейшей Республики в их глазах. Ее отличительные знаки в одежде: золотая мантия и маленькая корона на голове по образцу той, что у супруга.

 Не последнюю роль в церемонии коронаций играли корпорации города. Во время коронации догарессы Цилии Дандоло, жены дожа Лоренцо Приули (1557), во время регаты, проходящей на канале Гранде, многоцветное панно из ювелирных изделий от цеха ювелирщиков конвоировали четырнадцать гондол, покрытых пурпурным дамаском. Догаресса посетила во дворце делегацию корпораций, которые украсили комнаты драгоценными гобеленами, коврами, драпировками из дамаска и золота. В заключение в Зале Большого Совета был устроен пышный банкет.

 Коронация догарессы Морозины Морозини, любимой жены дожа Марио Гримани, проходила с невероятной помпезностью. Наступило 4 мая 1597 года. Догаресса поднялась на Бучинторо, сияя драгоценными одеждами, в накидке из золота, в «короне дожа» со спускающейся белой вуалью, на шее — тяжелый крест из особо крупных бриллиантов на золотой цепи. Магистрат и благородные дамы, одетые в шелка, сопровождали галеру дожа на следовавших рядом гондолах. Особенно красиво шла лодка представителей торговцев хлопком. Она имела форму античной повозки, запряженной парой лошадей. Создавалось впечатление, что лошади, перебирая ногами, влекут повозку по воде, как посуху. Церемонии коронаций догаресс продолжались до 1654 года, после чего Совет Десяти посчитал эти обряды излишне помпезными, не несущими пользу венецианцам, и запретил их, как «выбрасывание денег на ветер».

 Так же, как и харьковская дивчина, известная под именем Роксолана, проданная некогда в гарем, стала главной султаншей, так и юная венецианка Чечилия Веньер Баффо, племянница дожа Себастьяна Веньер, похищенная корсарами (не про нее ли балет Минкуса «Корсар»), оказавшись в серале, очень скоро стала своего рода догарессой. Вступив в гарем Топкапи под именем Нурбану — «Принцесса Света», Чечилия достигла положения любимой жены султана Сулеймана Великолепного. Оттоманская догаресса умерла, к сожалению, отравленной, но в свою бытность сыграла значительную роль для периода, обозначенного турецкими историками, как «царствование женщин».

 Последней догарессой Венеции называли Пегги Гуггенхайм, владелицу палаццо Веньер на канале Гранде, обладательницу великолепного собрания современного искусства. Она любила фотографироваться в своем саду вместе с любимыми собачками, восседая на настоящем византийском троне из мрамора.

 ВЕНЕЦИАНСКИЕ САЛОМЕИ

 В баптистерии собора Сан Марко, разглядывая драгоценные мозаики, невольно выделяешь одну — Danza Salome «Танец Саломеи». Саломея — перед столом, за которым — царь Ирод с гостями; изогнувшись станом, на голове — блюдо с головой пророка.

 Какой же танец исполняет Саломея — торжественный «пассо и мессо» или воинственный «морреско»? И кто пустил Саломею под каменные своды собора Сан Марко, где так прохладно в самый жаркий полдень? Саломея — дочь царя Ирода, что за исполненный перед царем танец семи покрывал вытребовала, не без подсказки матери, голову пророка Иоанна Крестителя на блюде.

 В XIV веке, чтобы попасть под своды мозаичного собора, Саломея успешно прошла “dress code”. Она убрана на византийский манер: кипельно алый наряд, цвета кровавой сургучной печати, шитый золотом, высокие каблуки, разрез платья и рукав оторочены ценным мехом горностая. Но у византийской императрицы Феодоры из собора Сан-Витале в Равенне нет такой игривой ножки и склоненной головки. Византийские мозаики торжественны и статичны. Венецианское искусство мозаики, взращенное волной лагуны, благоволит движению; своей маленькой волной как бы подталкивает «фанчуллу», «девчушку», танцевать — «танцуй, милая, танцуй…». А последние новшества отечественных мастеров, такие как включение в композицию разноцветного стекла и разный угол наклона, делают венецианские мозаики более насыщенными оттенками и более светоносными.

 Венецианская Коломбина, чьи «ресницы слепит полумаска» всегда немножко Саломея, глаз скошен на серебряное блюдо.

Танец Саломеи, фрагмент мозаики. Собор Св. Марка

 В августе 1909 года мимо такой Саломеи не прошел Александр Блок.

Холодный ветер от лагуны.
Гондол безмолвные гроба.
Я в эту ночь — больной и юный —
Простерт у львиного столба.
На башне, с песнею чугунной,
Гиганты бьют полночный час.
Марк утопил в лагуне лунной
Узорный свой иконостас.

В тени дворцовой галереи,
Чуть озаренная луной
Таясь, проходит Саломея
С моей кровавой головой…

(А.Блок из цикла «Венеция»)

 Мозаика «гибкой Саломеи» из базилики Сан Марко — прообраз тех фантастических эскизов, что создает к «Русским сезонам» Леон Бакст, первый русский художник, получивший мировое признание как дизайнер, он же — художественный директор ряда венецианских карнавалов и маскарадов в Петербурге. Его девиз, обращенный к женщинам — «Одевайтесь, как цветок». Создавая в огромном количестве эскизы театральных и повседневных костюмов, тканей, головных уборов, он одевал самых богатых и экстравагантных женщин Европы и Америки. Он — первый ввел в моду разноцветные парики, научил украшать каблучки бриллиантами. У Бакста в России уже была своя идеальная Саломея — Ида Рубинштейн, дочь богатого банкира, решившаяся выступать на сцене в балете, не будучи профессиональной танцовщицей. Для нее он создает костюмы Саломеи, Клеопатры.

 «Из саркофага подняли нечто вроде великолепной мумии, закутанной в многочисленные покрывала. Четыре раба развернули первое покрывало — красное, со златоткаными лотосами и крокодилами; затем второе — зеленое, на котором золотой нитью была вышита история династий, потом третье — оранжевое, с разноцветными полосками, и так далее, вплоть до двенадцатого, темно-синего, через которое просвечивало тело женщины… Двенадцатое покрывало, темно-синее, мадам Рубинштейн сняла сама — широким круглым жестом. Она стояла перед нами, чуть подавшись вперед, слегка склонив голову, как будто за ее спиной были сложены крылья ибиса. На голове у нее был маленький парик с короткими золотыми косами по обеим сторонам лица, и так она стояла перед завороженной аудиторией, с опустошенными глазами и приоткрытыми губами, пронзительно красивая, словно резкий запах каких-то восточных духов». — Так Жан Кокто описывает появление Иды Рубинштейн на парижской сцене в роли Клеопатры в одном из самых успешных балетов первого дягилевского сезона 1909 года, «Ночь Клеопатры», в постановке Михаила Фокина, с декорациями и костюмами Бакста.

 В Европе Бакст знакомится с другой не менее эксцентричной и богатой молодой женщиной — маркизой Луизой Казати. Несметные капиталы, доставшиеся от отца, позволили Луизе совершенно преобразить свою жизнь, превратив ее в блестящий фейерверк. Главной страстью маркизы была она сама. Она заказывала портреты только именитым художникам — Ван Донгену, Джованни Болдини. Джованни Болдини, один из самых значительных портретистов начала XX века, изображая женщин, которые всегда восхищали его, намеренно искажал в лучшую сторону пропорции их тел, удлиняя кисти рук, ноги, торс. Маркиза Казати с его полотен — продолжение своей породистой борзой.

 Самым выразительным в ее лице были глаза — огромные зеленые блюда озер. Чтобы расширить зрачок, она закапывала белладонну, рисовала вокруг глаз траурные круги-колеса, наклеивала пятисантиметровые ресницы из конского волоса. Маркиза увлекалась оккультизмом, устраивала спиритические сеансы. Подходящие декорации под свой мрачновато-готический шарм Луиза обрела в Венеции.

 Старинное венецианское «палаццо дей Леони» — «дворец Львов», выходящее фасадом на канал Гранде, было куплено маркизой Казати по совету ее близкого друга писателя Габриеле Д’Аннунцио. Изначально дворец принадлежал семейству Веньеров. Львы в названии — оттого, что когда-то здесь в зверинце держали живого льва, да и украшение палаццо — декор из каменных голов львов, протянувшийся вдоль фасада на уровне воды. Строительство дворца, начатого в 1748 году архитектором Лоренцо Боскети, так и не было завершено; выведен только первый этаж. Причина слишком известна: у хозяев закончились деньги.

 Ндостроенный дворец в 1910 году покупает эксцентричная маркиза Луиза Казати, устроительница балов и маскарадов, гостья «Русского балета» С. Дягилева. Обладая отменным вкусом, она отреставрировала палаццо, сохранив дух старины. В саду обитали два гепарда, борзые, которых привезли из Рима. Дрозды-альбиносы каждый день перекрашивались под цвет волос маркизы. Со временем внутренний двор с садом превратился в самый настоящий зоопарк, где белые павлины перекликались с попугаями, дроздами и обезьянами.

 Другая незабвенная Саломея, что босиком, часами могла пророчествовать с покрывалом и в итоге погибла в его удушливых объятьях, вспоминала, как однажды навестила маркизу у нее дома, в палаццо Веньер.

 «Я вошла в вестибюль, отделанный в греческом стиле, и села, ожидая появления маркизы. Внезапно я услышала тираду немыслимо вульгарных выражений, обращенных ко мне. Я огляделась и увидела зеленого попугая. Он сидел на жердочке, не привязанный. Я поспешно поднялась и перешла в соседнюю гостиную, решив подождать маркизу там. И вдруг до меня донеслось угрожающее рычание — рррр! Передо мной стоял белый бульдог. Он тоже был не на цепи, и я выбежала в соседнюю залу, устланную и увешанную медвежьими шкурами. Здесь я услышала зловещее шипение: в клетке медленно поднималась и шипела на меня огромная кобра…». (Айседора Дункан. «Моя жизнь»)

 У главного входа в особняк гостей встречали две отлитые из золота газели. И все обитатели этого великолепия были настолько своеобразными, что разобраться, кто из них более, а кто менее «натуральный», представлялось делом нелегким.

 Когда же маркиза появлялась на канале Гранде в своей гондоле в обнимку с двумя гепардами, публика стонала от восторга.

 Как раз в эти годы Леон Бакст создает для Казати эскизы костюмов белого арлекина, дрессировщицы зверей, костюм Бога-солнца, индо-персидский костюм, который включал в себя несколько голубых с золотой нитью покрывал, украшенный жемчугом головной убор, восточные туфли с загнутыми носами, золотые наконечники на пальцах в форме ногтей. В итоге Бакст создал для нее около четырех тысяч костюмов. Украшенный электрическими лампочками, костюм Арлекина, который сделал для нее Пикассо, чуть не отправил маркизу на тот свет. Произошло замыкание, и Казати на какое-то время потеряла сознание. В сентябре 1913 года маркиза поручает Баксту оформить бал в стиле Пьетро Лонги, празднество состоялось на площади Сан Марко.

 Двести чернокожих слуг, одетых в костюмы по эскизам Бакста, в белых париках и расшитых жемчугом красных бархатных камзолах, держали канделябры перед накрытыми на площади столами. Все окна и балконы, выходящие на площадь, были выкуплены за баснословные деньги. И вот маркиза Казати вышла из гондолы. Гигантские черные и белые перья фламинго колыхались на атласном платье цвета лунного сияния, перехваченном в талии черным бархатным поясом; в одной руке она держала букет черных ирисов, в другой вела на поводке двух гепардов. Зрители, теснясь даже на крышах, провожали маркизу восторженными возгласами.

 Маркиза никогда не танцевала, а скорее принимала статичные позы, чтобы выгодно подчеркнуть свою фигуру истинной модели. Вместо блюда с усекновенной главой пророка, маркиза демонстрировала хрустальный флакон с фалангой пальца святого Петра, якобы выброшенный ей духом во время спиритического сеанса.

 Вторую половину жизни, спустив в пух и прах многомиллионное состояние, задолжав, сверх того еще 25 миллионов долларов, она живет в Лондоне, не жалуясь, на более чем скромную пенсию, собранную для нее друзьями. После ее смерти из всех богатств остался один матрас, набитый конским волосом, и тот самый хрустальный флакон. Казати похоронена на богатом Бромптонском кладбище Лондона. На ее могиле выбиты строчки из «Антония и Клеопатры» Шекспира: «Ее разнообразью нет конца. Пред ней бессильны возраст и привычка».

 На могиле Иды Рубинштейн выбиты две буквы I.R., не Иродиада ли, дочь Ирода?

 Еще одна заслуженная Саломея Венеции — последняя владелица палаццо «Веньер» Пегги Гуггенхайм, дочь Бенджамина Гуггенхайма, миллионера, не вернувшегося в 1912 году из круиза на «Титанике». К счастью, Пегги Гуггенхайм была не танцовщицей, а покровительницей молодых художников. Она славно продолжила дело своего дяди Соломона Гуггенхайма — коллекционирование, поставив себе за правило приобретать каждый день по одной картине современных художников. Ее решение собирать современное искусство во многом определялось тем, что старые мастера стоили порядочных денег. А так она платила 200 долларов за картину Сальватора Дали, 250 — за Поллока, правда, по 500 долларов — за Кандинского и Малевича. Сейчас ее коллекция живописи и скульптуры, на которую в свое время Пегги потратила 200.000 долларов, стоит около миллиарда.

 Приобретя в 1948 году палаццо дей Леони, переехав в Венецию из Нью-Йорка, она открыла в нем галерею современного искусства, и была совершенно согласна с высказыванием выдающегося английского историка и искусствоведа лорда Кеннета Кларка, который писал, что «все современное искусство началось в Венеции, когда туда приехал Тернер и открыл особенность света рассеиваться». Прожив в Венеции более 30 лет, по ее признанию «влюбляясь в город каждый день», Пегги Гуггенхайм умерла в 1979 году. По завещанию «последняя догаресса» оставила все свое состояние, включая венецианское собрание произведений искусства, фонду Соломона Гуггенхайма в Нью-Йорке с условием, чтобы оно навсегда оставалось в Венеции. Урну с ее прахом захоронили в углу сада рядом с ее любимыми собачками.

 В галерее Пегги Гуггенхайм можно увидеть работы Пикассо, Шагала, Де Кирико, Магритта, Леже, Кандинского и других замечательных художников. В саду — мраморный византийский трон, на котором она любила фотографироваться, скульптурные работы Бранкузи, Джакометти.

Пегги Гуггенхайм на византийском троне в саду

  Библиотека Гуггенхайм, посвященная современному искусству, содержит около 10 000 томов. В палаццо при желании можно заказать частную вечеринку, провести ночь в музее, выпить коктейль «аль аперто». Изящно-изогнутая терраса дворца Веньер, выходящая на канал Гранде, так и манит всмотреться в, бликующую серебряным отблеском, лунную мозаику воды. Если станете вглядываться, непременно разглядите в лунной дорожке танцующих золотых ланей, а если быстро обернетесь, поймаете в тени двух крадущихся гепардов.

[1] Балестра — вид метательного холодного оружия, стреляющего стрелами.

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer1/nslusareva/