Выступление в The Chautauqua Institution, New York state,
13 июля 2017
Перевод с английского Бориса Дынина
Есть старое китайское проклятие: «Чтоб вы жили в интересные времена». Мы живем в интересные времена. Иногда я думаю, что мир настолько сходит с ума, что за лучшее определение происходящего можно взять слова Вуди Аллена: «Человечество больше, чем когда-либо в истории, стоит в растерянности на перекрестке. Один путь ведет к отчаянию и полной безнадежности, другой — к полному исчезновению. Давайте помолимся, чтобы у нас хватило мудрости правильно выбрать». Так иногда и кажется.
Может быть, надо последовать моему любимому еврейскому совету: «Начни волноваться! Детали подоспеют!»? Истина заключается в том, что мы переживаем одну из самых глубоких революций во всей истории человечества — время политических, экономических и социальных перемен, вызванных Интернетом. Эта революция является самой глубокой и значимой со времен изобретения печати на Западе в 15-ом веке. Я характеризую происходящее одной фразой: «Изменение культурного климата». Мы беспокоимся об изменении физического климата и о том, что оно не только ведет к глобальному потеплению, но создает экстремальные погодные условия. То же происходит и в культурном климате. Это не только сильная жара. Иногда возникают необычной силы холод, ветер и дождь. Старая парадигма культуры, управлявшая Западом в течение четырех веков, разрушена. Новая еще не появилась, и тот духовный опыт, который являлся нашим озоновым слоем, исчезает. Результатом является революция, изменившая роль религии в обществе в разных направлениях.
Дело не столько в расширении или сокращении религии. Оба процесса происходят одновременно: многие люди становятся более религиозными, многие люди становятся менее религиозными. Результатом является неспокойная погода на Западе и штормовая в других странах: на Ближнем Востоке, в Азии и Африке. Я попытаюсь разъяснить причины этого, и что мы можем сделать, чтобы спасти планету от катастрофического изменения культурного климата.
Прежде всего, позвольте мне проанализировать идущий процесс. Самый простой ответ, который я могу дать, состоит в следующем. У Запада было три основных нарратива, которые определяли его культуру с 17-го или 18-го века. Сегодня они все потеряли свою значимость. Во-первых: мир должен был становиться все более секулярным. Во-вторых: мир должен был становиться все более подобным Западу. В-третьих: чтобы выжить в современном мире, любая религия должна была приспособиться к секуляризирующемуся западному обществу. Эти три нарратива держались в течение четырех веков. Но сегодня каждый из них рушится.
Давайте посмотрим на них один за другим. Тезис о секуляризации действует уже четыре столетия. Он имеет четыре измерения, по одному на каждый век. Прежде всего, наступил 17-й век, в котором произошла секуляризация знания. В науке был Ньютон. В философии был Декарт. Они не были агностиками или атеистами. Но, будучи глубоко религиозными мыслителями, они стремились основать знание на недоктринальных основаниях. В этом суть физики Ньютона и философии Декарта.
В 18-м веке в результате двух великих революций: американской 1776 г. и французской 1789 г. произошла секуляризация власти. И тогда же впервые произошло разделение религии и власти, или, как это было выражено в Соединенных Штатах, отделение церкви от государства. 19-й век увидел секуляризацию культуры. Люди строили концертные залы, художественные галереи и музеи как места встречи с возвышенным без посещения молитвенных домов. Они стали замещением храмов.
20-й век, начиная с 1960-х годах, увидел секуляризацию морали, когда Запад освободился от своей традиционной иудейско-христианской этики, особенно в отношении к святости жизни, с одной стороны, и святости брака, с другой. Четыре столетия секуляризации заставляли нас ожидать, что этот процесс будет продолжаться. Но он не продолжается. В 21-ом веке мы видим, по крайней мере, на Ближнем Востоке, в Африке и Азии, что мир становится более, а не менее религиозным. Началась эпоха десекуляризации.
Вторым основным нарративом была вестернизация (западничество), согласно которому любая страна, которая хочет войти в современный мир, должна подражать Западу. Это было верно в течение четырех веков, но сегодня уже нет. Мы видим, как четыре очень древние цивилизации, бывшие в тени современной эпохи, внезапно возвращаются с угрозой. Я имею в виду Китай, Индию, Россию и ислам, будь то суннитская форма в Саудовской Аравии или шиитская форма в Иране. Все эти культуры считают, что завтрашний день принадлежит им, а не Западу. Нарратив вестернизации рушится.
Третьим нарративом было приспособление. Любая религия, чтобы выжить в современном мире, должна приспосабливаться к более широкому обществу и соответственно подправлять себя. Но сегодня мы видим обратное. Последние полстолетия консервативные церкви и ортодоксальные и ультра-ортодоксальные синагоги росли быстрее, чем либеральные. В исламе процветают радикальные формы исламизма, тогда как более умеренные формы находятся в упадке. В каждом случае мы видим то, чего не было заметно в течение четырех столетий: религия не приспособляется, религия сопротивляется. Она уже не заключает мир с миром, но противостоит ему, бросает вызов ему или просто уходит из мира, и не только в экзотических местах земли. Половина мира становится менее религиозной, но половина мира становится все более религиозной, и напряженность между ними растет день ото дня. Это изменение культурного климата, и оно является самым большим событием, особенно на Западе, со времен великих религиозных войн 16-го и 17-го веков.
Другой вопрос, который я хочу задать: почему это произошло? Я обращусь к двум замечательным пророкам, увидевших сдвиги культурных парадигм задолго до большинства современников. Одним из них был Аласдейр Макинтайр, замечательный философ, некогда марксист, а ныне католик. В 1981 году он опубликовал одну из важнейших книг XX века «После добродетели». На меня и на многих других она оказала глубочайшее влияние. Его аргумент состоял в том, что попытка Просвещения построить мораль на рациональных основах фактически потерпела неудачу. Теперь, по его словам, мы вступаем в новую темную эпоху, и как он выразился, дело не в том, что варвары стоят у ворот, на самом деле, варвары уже управляют нами некоторое время. И, по его мнению, единственное, что нам остается сделать, это уйти в замкнутые общины и, последовав святому Бенедикту, жившему в шестом веке, строить монастыри.
Сегодня мнение Макинтайра получило известность как «Выбор Бенедикта». Некоторые из вас читали книгу с таким названием Рода Дрехера. И католики, например, Чарльз Чапут в книге «Чужие в чужой стране», писали то же самое. Вторым пророком, которого я хочу вспомнить, был великий раввин Йосиф Соловейчик. Его уже нет в живых. (Аласдэйр Макинтайр жив, и мы желаем ему крепкого здоровья, или как говорят: «Чтоб он жил до 120 лет». Хотя моя бабушка желала всем: «Чтоб ты жил до 120 лет и три месяца». Ее спрашивали:«Почему три месяца?» — «Я не хочу, чтобы ты внезапно умер», — отвечала она.) В 1965 г., за 16 лет до Макинтайра, рав Соловейчик опубликовал книгу «Одинокий верующий человек». В ней он утверждал, что два описания творения в Бытие 1 и Бытие 2 — это не просто разные тексты: это два разных измерения человеческого бытия.
Человеку Бытия 1, сотворенному по образу Бога, было сказано «наполнить мир и владычествовать над ним». Этого человека рав Соловейчик называл «величественным человеком». Также его можно назвать «светским человечеством», доминирующим над природой. Во 2-й главе Бытия люди созданы из земной пыли, в которую Бог вдыхает жизнь. Они помещены в райский сад не для того, чтобы подчинить его и победить, но чтобы охранять и защищать его. Этого человека рав Соловейчик называет «человеком Завета» и указывает, что в нас всегда присутствуют оба стремления: светское — доминировать над природой и религиозное — восторгаться ею.
Многие читали «Одинокий верующий человек» и все полагали, что рав Соловейчик был просто современным ортодоксальным евреем, написавшим хорошую книгу. Но всегда читайте последнюю главу любой книги. Люди совсем не поняли его. В последней главе он сказал, что до сих пор эти два элемента всегда были частью каждого из нас, и мы были под влиянием обоих. Но сегодня, по его словам, величественный светский человек из Бытия 1 настолько могущественен, настолько доминирующий, что заветный, духовный человек из Бытия 2 просто не может больше конкурировать с ним. Поэтому, если вы хотите сохранить свою духовность целостной, вы должны уйти из мира. Это был еврейский ответ за 16 лет до Alasdair MacIntyre. Евреи не назвали бы это так, но это был еврейский эквивалент «выбора Бенедикта»: уйти из мира ради сохранения своей веры. Рав Соловейчик и Аласдэйр Макинтайр были настоящими пророками. Они задолго до наших дней, предвидели будущее.
Позвольте мне снизить тон на момент и вспомнить сцену из одного голливудского фильма, где герой пытается убежать от погони, перепрыгнув из одной машины в другую. Он протягивает руку и вместе с головой влезает в другую машину. Его голова в одной машине, а ноги в другой, и они мчатся параллельно. Внезапно посреди дороги появляется островок безопасности, и обеим машинам нужно обогнуть островок с разных сторон. Это то, что происходит сегодня с религией в обществе. Большую часть времени нам удается ногами быть в церкви или синагоге, а головой в обществе иди наоборот. Но сегодня две машины начали расходиться. Они уже не могут мчаться рядом. Два пророка предупреждали нас, что произойдет (по моей терминологии) изменение культурного климата — расхождение в противоположных направлениях религии и общества.
Теперь спросим себя: как это влияет на нас в современном мире? Ответ имеет три измерения. Во-первых, семья. Во-вторых, община. В-третьих, общество. Что происходит с семьей, общиной и обществом, в результате потери Западом своей веры, своей религиозной веры?
Первое: семья. Я уверен, вы знаете, что в Англии некоторые люди верят, что Бог — это старик с белой бородой по имени Чарльз Дарвин. Он покровитель атеистов. Одна из величайших ироний изменения культурного климата заключается в том, что если бы сегодня жил Чарльз Дарвин, он был бы одним из самых страстных сторонников, а не противников религии. Как так? Потому что для Дарвина и для концепции естественного отбора тест адаптивной пригодности является решающим. Ответ заключен в репродуктивном успехе. Вы передаете свои гены следующему поколению. Это для Дарвина было знаком успеха в борьбе за выживание. Сегодня самым светским регионом мира является Европа. Но, как видно, она не в состоянии передать свои гены следующему поколению. Чтобы население оставалось стабильным, коэффициент рождаемости должен составлять 2.1 на каждую женщину. При 2.1 у вас стабильное население, нулевой прирост населения. Ни одна страна в Европе не стоит где-то рядом с 2.1 годами. Во всей Европе диапазон составляет от 1.8 до 1.3, в некоторых случаях 1.2, самый низкий из них в Германии.
Это происходит не только в Европе уже два или три десятилетия, но и в США. По последним данным уровень рождаемости в Соединенных Штатах в настоящее время является самым низким за всю их историю. США еще не совсем на уровне Европы, но спуск уже начался. В США наиболее быстро растущей религиозной категорией при опросах являются «nones» — молодые люди, отвечающие на вопрос об их религии: «без веры». Почему это так? Почему религия влияет на уровень рождаемости? Интересный вопрос, не так ли? Люди говорят, что самое ценное в жизни, если им повезло, это иметь честь и счастье быть родителем. Но знаете ли вы, что люди, имеющие детей, менее счастливы в периоды беременности и годы воспитания детей, чем люди, у которых нет детей? Это парадокс, потому что, как гласит еврейская пословица: «Без детей, что мы бы делали, чтобы раздражаться?»
Рождение детей и их воспитание влечет за собой огромные жертвы времени, денег, усилий и энергии. Религиозные люди понимают концепт жертвенности. Мы живем с этим. Это часть нашей жизни. Но людям в светской, потребительской, индивидуалистической культуре гораздо труднее жить, принимая жертвы. Ничто в культуре не говорит о ее ценности, и на протяжении всей истории это проявлялось в снижении уровня рождаемости как следствия потери веры. Это не только современный феномен. Это происходило на протяжении всей истории. Так случилось в Древней Греции во втором веке до нашей эры. Так произошло в Древнем Риме. И в Италии эпохи Возрождения. Исследователи не зарегистрировали ни одного случая, когда светское общество поддерживало бы уровень рождаемости. В течение столетия каждое общество, когда оно становится секуляризированным, начинает демографически падать. Таким образом, 21-й век будет более религиозным, чем 20-й век, даже если ни один атеист не обратится в верующего. Это произойдет по простой причине: во всем мире сегодня, чем вы религиознее, тем больше у вас детей.
Таков глобальный демографический факт. Это, кстати, объясняет, почему уровень иммиграции в Европу, — этой бури, обрушившейся на Европу недавно, — выше, чем когда-либо в истории. Европа принимает иммигрантов, не потому что она стала очень щедрой, а потому что уровень рождаемости упал. Иммиграция — единственный способ, которым Европа может противостоять уменьшению и старению населения. Европа умрет, потому что не обеспокоилась этим. Она неправильно истолковала Чарльза Дарвина, приняв его за покровителя атеистов, и не поняла, что на самом деле он был пророком репродуктивного успеха, твердой веры в необходимость родить ребенка на свет. Вот почему религия, или, скорее, потеря религии, вызывает сокращение семьи.
Обратимся к обществу. Я хочу остаться с Дарвином на минуту. Есть известная проблема, которую Дарвин увидел в своей собственной теории. Он был очень честен и признал, что в ней возникает парадокс, грозивший подорвать весь принцип естественного отбора.
Лучше всего я могу объяснить сомнения Дарвина в терминах «Игры в имитацию», по фильму об Алане Тьюринге, расшифровавшим германские коды во время войны. Бенедикт Камбербэтч играет Тьюринга вместе с Кейрой Найтли. Однажды в фильме она просит Тьюринга рассказать шутку, что он и делает так же плохо, как я. Он рассказывает шутку о двух исследователях в джунглях. Внезапно они слышат звук льва. Первый убегает, чтобы найти место, где оба могут спрятаться. Второй начинает надевать кроссовки. Первый говорит второму: «Вы сумасшедший. Вы не можете бежать быстрее льва». Второй говорит: «Мне не нужно бежать быстрее льва. Мне просто нужно бежать быстрее Вас». Вот классическое различие между альтруистом, который хочет спасти их обоих, и эгоистом, который просто хочет спастись сам. Кого из двух съест лев? Альтруиста!
Дарвин знал это. Согласно его теории альтруисты должны были вымереть со временем, потому что именно их съедят львы. Но Дарвин также знал, что в каждом известном человеческом обществе люди восхищаются альтруистами, а не эгоистами. Это грозило взорвать всю его теорию. Однако, в конце концов, он придумал ответ и описал его в своей гораздо более поздней книге «Происхождение человека». Я собираюсь подвести итог тому, что он сказал на сегодняшнем языке. Мир еще не знал о генах, но в действительности мы передаем наши гены как индивиды, но выживаем только как члены группы. Чтобы группа выжила, она должна иметь альтруизм среди своих членов. У нее должны быть люди, которые ставят интересы группы выше личных интересов.
Так Дарвин решил проблему. Нам нужен альтруизм для создания групп, и без групп мы не выживем. Это действительно интересный предмет, и он стал центром многих исследований с 1980-х годов в разных дисциплинах — эволюционной психологии, экономике и социологии. К этой проблеме была подключена теория игр, в том числе, знаменитая «повторяющаяся дилемма заключённого». Люди используют разную терминологию. Биологи называют это взаимным альтруизмом. Социологи называют доверием. Экономисты называют это социальным капиталом, состоящим из альтруистов, помогающих друг другу. Когда их много, общество богато социальным капиталом. В обществе же индивидуалистов, которые думают в основном о себе, социального капитала мало. Классическая работа по этому вопросу была написана выдающимся гарвардским социологом Робертом Патнэмэм. Он известен интересными наблюдениями, показавшими, например, что в Америке больше людей играют в тенпин-боулинг, чем когда-либо прежде, но все меньше людей присоединяются к командам и лигам. Он назвал свою книгу «Боулинг в одиночестве». Для него это стало символом индивидуалистического общества, которое богато индивидуальной жизнью, но бедно социальным капиталом. Другими словами, бедно альтруизмом. Однако Путнэм, как и Дарвин, очень честный и вдумчивый ученый, готовый бросить вызов своим собственным идеям.
Книга «Боулинг в одиночестве» была опубликована в 2000 г., а в 2010 г. он опубликовал еще одну увлекательную книгу «Американская благодать». Здесь говорится: «Социальный капитал существует в Америке. Но где вы найдете его? В церквях, в синагогах, в храмах, в молитвенных домах». К тому же, люди, регулярно посещающие синагогу или церковь, сохраняют здоровье сравнительно дольше. Одно большое исследование в США показало, что если вы регулярно посещаете молитвенный дом, продолжительность вашей жизни увеличивается на семь лет.
Однако, важный момент заключается в том, что если вы регулярно ходите в церковь, синагогу или другое место богослужения, вы, скорее будете помогать нуждающемуся незнакомцу, давать еду голодному, приют бездомному, помогать найти работу, заниматься благотворительностью (будь у нее религиозная или светская цель), заниматься волонтерской работой. Лучший предсказатель не класс, этническая принадлежность или образование. Лучший показатель: ходите ли вы регулярно или не ходите в молитвенный дом. Роберт Патнэм уточнил тезис и сказал, что не имеет значения, во что вы верите: вы действуете! Атеист, который регулярно ходит в церковь, с большей вероятностью будет альтруистом, чем глубоко верующий человек, который углубляется в самого себя. Так что, если вы атеист в синагоге, вы, вероятно, хороший человек. В синагогах много атеистов. На самом деле, как сказал, замечательный человек, философ из Колумбийского университета Сидни Моргенбессер, когда серьезно заболел: «Я не знаю, почему Бог так зол на меня только потому, что я не верю в Него.»
Другим примером является великий физик Нильс Бор (тоже «уклонившийся еврей»). Один друг однажды посетил Бора и увидел над его входной дверью подкову. Он сказал ему: «Нильс, ты не веришь в подковы, не так ли?» Бор улыбнулся и сказал: «Нет, конечно, не верю. Но дело в том, что это работает, верите ли вы в это или нет». По сути, это то, что сказал Роберт Патнэм о религии: она работает, верите ли вы или нет, пока вы участвуете. Другими словами, религия является источником сохранения сообщества в современном мире. Этот вывод не удивил бы одного из самых глубоких наблюдателей Америки Алексиса де Токвиля. В 1832 году, в первой части книги «Демократия в Америке», он писал, что религия имеет огромное влияние в Америке потому, что поддерживает альтруизм, будь то в семьях или общинах или добровольных благотворительных ассоциациях. Он дал этому замечательное имя: «искусство объединения», а его значению даже более интересное: «обучение свободе».
Именно способность объединяться в сообщества с целью взаимной помощи дает нам возможность учиться свободе. Сегодня такого рода сообщества существуют главным образом в религии. Позвольте мне привести вам драматический пример. В 2011 году британская медицинская благотворительная организация провела опрос в Великобритании. Он обнаружил, что средний британец от 18 до 30 имеет 237 друзей в Фейсбук. Когда его спросили, на скольких из них вы могли бы положиться в чрезвычайной ситуации, средний ответ был «два». Четверть ответила «один», а каждый восьмой ответил «нет». Теперь, поверьте мне, у Фейсбука нет большего поклонника, чем я. Я думаю, он фантастически и замечательно объединяет людей. Но есть разница между другом на Фейсбуке и настоящим другом, с которым вы встречаетесь лицом к лицу. Смешно, но когда вышел этот отчет, он напомнил мне один случай в нашей местной синагоге.
В 2008 году молодая пара с тремя маленькими детьми присоединилась к нашей синагоге в Лондоне. Молодой человек был назначен главой Lehman Brothers Europe и они покинули Нью-Йорк. Через две или три недели после его прибытия компания Lehman Brothers закрылась. Три года спустя он встал в синагоге и произнес импровизированную речь:
«Моя жена, я и наши дети возвращаемся домой после трех лет в Британии. Я хочу, чтобы вы знали, что без этой синагоги и наших друзей здесь мы не смогли бы выжить в течение этих трех лет. Почва ушла из под наших ног. У меня не было ни работы, ни друзей, имущества, но все в этой синагоге бросились нам на помощь».
Я уверен, вы можете вспомнить подобные истории из жизни своей местной церкви или молитвенного дома. Общины живут и здравствуют сегодня, но в религиозной среде. Однако сегодня половина Америки не знает такой благоприятной среды.
Именно поэтому два человека, чьи взгляды я очень уважаю, столь проницательно описали сегодняшнюю ситуацию в Америке. Чарльз Мюррей, политически правый политолог, и Роберт Патнэм, политически левый социолог, пришли к единому мнению. Мюррей в своей книге Coming Apart: The State of White America, 1960—2010 («Раскол: Состояние белой Америки»), 2012 г. и Патнам в своей книге Our Kids («Наши дети»), 2015 г. отметили, что только у половины Америки есть поддержка со стороны друзей, общины, семьи, у другой же половины — нет. И они оба утверждают, что Америка стала не одной нацией, а двумя нациями. Это разделенная нация сегодня. С потерей религии вы видите не только снижение рождаемости, но также и ослабление общества.
И теперь третье. Что такое общество? За последние 50 лет в политическом сфере доминировали два института: рыночная экономика и либерально-демократическое государство. Но общество это нечто отличное от рынка и государства. Общество — это культура, наши общие ценности и то, как мы действуем по отношению друг к другу. Речь идет о том, что имел в виду Алексис де Токвилль, когда замечательно говорил о «привычках сердца». Речь идет о нашем общем участии в общественной жизни. Общество — это не рынок или государство.
Рынок — это о производстве и распределении богатства. Государство — это о создании и распределении власти. Общество — это отношения, которые не зависят от богатства или власти. В этих отношениях мы общаемся с другими, с друзьями, соседями и незнакомцами без того, чтобы рынок платил нам за это или государство заставляло нас. В Британии и Америке в 19 и 20 веках у нас были очень сильные общества — стойкая коллективная идентичность, общий моральный кодекс, сильные добровольные ассоциации. Англичане склонны принимать это как должное. Англичанин 19-го века однажды написал: «Родиться англичанином — значит выиграть первый приз в лотерее жизни». Но Америка, принявшая волны иммигрантов, должна была работать над созданием своей идентичности, над развитием общих связей в обществе. Есть слово, обозначающее то, о чем я говорю, очень интересное, ключевое слово в американской политике. ЗАВЕТ!
Президенты часто говорят о завете в своих инаугурационных выступлениях. Джон Куинси Адамс говорил о нем в 1825 году. Бенджамин Харрисон в 1889 году. Франклин Рузвельт в 1937 году. Наиболее откровенным был Линдон Джонсон в 1965 году. Послушайте небольшую часть его вступительного слова:
«Они пришли сюда как изгнанники и пришельцы, смелые, но испуганные, чтобы найти место, где человек может быть себе хозяином. Они заключили завет с этой землей. Эта земля была зачата в справедливости, написана в свободе, соединенная в союзе и была задумана, чтобы вдохновлять надежды всего человечества; и она обязывает нас к этому и сегодня. Если мы будем соблюдать условия, то будем процветать».
Самым известным выражением американского завета является фраза, которая, возможно, остается ключевой для всей американской политики: «Мы народ». Эту фразу вы никогда не услышите в Британии, но это ключевая фраза в американской политике. С нее начинается преамбула к Конституции. Это был лейтмотив второго инаугурационного выступления Барака Обамы. Несколько раз он произнес: «Мы народ». Эта фраза исходит из заветного взгляда на общество и воплощает в себе понятие коллективной ответственности: мы все вместе здесь и все мы ответственны друг за друга. Это очень редкая, специфическая и очень религиозная идея.
Конечно, она исходит из иудаизма и христианства. «Завет» является ключевым словом, как в еврейской Библии, так и в Новом Завете. Оно было основой того, что социолог Роберт Белла назвал «американской гражданской религией». Поскольку Америка становится менее религиозной, слово «завет» появляется все реже. При отсутствии завета у нас остается только общественный договор. Но общественный договор — это нечто другое. Он подобен контракту, заключенному с вашим механиком, стоматологом или местным супермаркетом. Вы платите и получаете. Вы платите налоги и получаете государственные услуги. Стороны спорят о том, кто должен платить меньше, а кто получает большинство услуг, но это всего лишь контракт. Это не завет. Контракт не говорит о нашей ответственности друг за друга. При потере социального завета у нас остается только общественный договор. Все меньше и меньше делается частными лицами на основе чувства коллективной ответственности. Все больше и больше работу, которую когда-то выполняли семьи и общины, сегодня выполняет государство и его органы. В результате вы получаете все больше государства и все меньше общества.
Таковы, действительно, плохие новости, потому что в социальном контракте одни выигрывают, а другие проигрывают. Победители выигрывают, а проигравшие проигрывают больше. У вас нет чувства общей идентичности, и очень часто проигравшими становятся те, у кого нет доступа к общинным сетям поддержки. Они остаются уязвимыми и одинокими. Как пишет Арли Хохшильд, половина людей оказывается «чужими на своей земле»
Итак, мы прошли три стадии. Вы теряете свою религию. Вы начинаете терять свои семьи, желание иметь детей и жертвовать ради них. Вы начинаете терять сильные общины и тем самым заветные взаимосвязи внутри общества. Исчезает «Мы народ». Если я прав, последствия будут огромными. Очевидно, западная свобода, которая родилась в Англии в революции 1640-х и в Америке в 1775 г., не является естественной неэлиминируемой данностью в условиях человеческого существования. Оказывается, это очень специфический результат определенной иудейско-христианской традиции. Точных параллелей вы не найдете больше нигде.
Голландия, конечно, также знала социальный завет, и очень немногие другие страны. По своему происхождению он был пуританским или кальвинистским, а затем модифицирован такими фигурами, как Спиноза в Голландии, Джон Локк в Англии, Джефферсон и его соратники в Америке. Это очень особенный вид свободы. Позвольте мне подвести итог моих рассуждений. Мы переживаем один из великих моментов истории человечества — изменение культурного климата. Признаки этого видны в том, что модели погоды, которые воспроизводились так долго: прогрессивная секуляризация, прогрессивная вестернизация, прогрессивное приспособление религии к обществу — эти погодные модели больше не действуют. Мы вступаем в эпоху десекуляризации мира, и рост незападных культур будет определять 21-й век. В конечном итоге (как рав Соловейчик, Аласдэйр Макинтайр и другие предупреждали нас десятилетия назад), если религия исчезнет из основ общества, вы потеряете святость брака, вы потеряете узы сообщества и утратите социальный завет, который гласит: e pluribus unum: «Из многих — единое».
Ясно одно. Религия не умрет. У религиозных людей большие семьи и более сильные сообщества. В 21-м веке они будут расти в количестве и уверенности в себе. Светский Запад переживает реальную беду. Это повторяющий сценарий, неоднократно разыгранный в течение истории: в Афинах, в античном Риме, в эпоху Возрождения в Италии. Одно и то же происходит каждый раз. Культура или цивилизация на самом пике своего богатства и своего творчества обнаруживает, что люди проникаются индивидуализмом и становятся гедонистами. У них растет скепсис по отношению к религиозным убеждениям, и это приводит к потере социальной сплоченности, социальной энергии и социальных идеалов. Никто не сказал об этом лучше, чем великий американский историк Уилл Дюрант. В молодости он хотел стать священником, но стал атеистом. Так что послушайте, что говорит атеист — и говорит ясно. После длительного изучения цивилизаций он заключает:
В определенные моменты истории интеллектуальные группы отходят от традиционной теологии и после некоторого колебания от морального кодекса, связанного с ней. Литература и философия становятся антиклерикальными. Освободительное движение возносится до исступленного поклонения разуму и падает вместе с парализующим разочарованием в каждой догме и в каждой идее. Поведение, лишенное поддержки религии, вырождается в эпикурейский хаос. И сама жизнь, лишенная религиозной надежды, становится тяжелым грузом подобным унизительной нищете или пресыщенному богатству. В конце концов, общество и его религия имеют тенденцию падать вместе, подобно телу и душе, в единой общей смерти. Тем временем среди угнетенных возникает новый миф, дающий новую форму человеческой надежде, новую энергию человеческим стремлениям, и после столетий хаоса возникает новая цивилизация».
Это очень трезвое предупреждение для нашего времени, хотя оно было написано 60 лет назад.
Сегодня религия может стремиться к трем целям. Во-первых, она может попытаться завоевать общество. Это радикальная исламистская версия. Во-вторых, она может выйти из общества. Это вариант Бенедикта, ультра-ортодоксов, вариант рава Соловейчика. Или, в-третьих, она может попытаться возродить общество, сделать то, на что указал Уилл Дюрант: дать людям новую форму человеческой надежды и новое мужество для человеческих усилий.
Если мы примем первый вариант, — радикальный антизападный вариант, — мы сразу перейдем в темные века. Если мы примем второй вариант, мы переживем темные века, но они все равно будут темными. Но если мы примем третий вариант — быть верными себе и в то же время участвовать в общественной жизни, — у нас появится шанс избежать темноты и противостоять изменению культурного климата. Под религией я не подразумеваю религию как замену науке. Я, конечно, не имею в виду религию в противовес свободному обществу. Не забывайте, что архитекторы свободы в современном мире, в Голландии, в Англии и в Америке, Спиноза, Локк и Джефферсон боролись за свободу не в знак протеста против религии, а во имя религии.
Что же я имею в виду под религией в общественном пространстве? Я просто имею в виду религию как освящение связей, которые нас объединяют, религию как искупление нашего одиночества, религию как верность и любовь, религию как альтруизм и сострадание, религию как завет и приверженность, религию, которая освящает брак, которая поддерживает сообщество и помогает восстанавливать порванную ткань общества. Такая религия не впадает в панику, если ей следует только меньшинство. Евреи были меньшинством, где бы они ни были, в течение 2000 лет, и все же мы можем повторить бессмертные слова Элтона Джона: «I’m still standing yeah yeah yeah» (Я все еще стою, да, да, да!». Так что, даже если верующие в меньшинстве, религия может иметь огромное влияние. Она не ищет власти; она ищет влияние. Она связана с миром и не отступает от него. Если мы сможем добиться этого, мы сможем опять сблизить две машины. Мы обнаружим, что наши ноги могут быть в обществе, а голова на небесах, и что мы можем принести свет, который победит тьму. Это та религия, в которой сейчас нуждается мир.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer1/sacks/
