«Особенный, еврейско-русский воздух.
Блажен, кто им когда-либо дышал».
Д. Кнут
Мне еще довелось подышать еврейско-русским воздухом, сейчас он, кажется, окончательно выветрился и пришло время подумать, из чего же он состоял. Ибо думать о том, чем дышишь, почти невозможно, а сейчас самое время; того самого воздуха того нет уже и России, а в Израиле и подавно, но ты его еще помнишь. Разговор о русско-еврейском воздухе, как-то непреложно, нудно и тоскливо скатывается в визг и сводится либо к «жиды уничтожили Россию» (возможны оттенки, любители под микроскопом отыскивают и находят разницу между Солженицыным и Прохановым), либо к «мы их учили, лечили, атомную бомбу им соорудили, а они нас…». В общем, плохо к нам относились.
Рефлексия на национальную тему — сверх-тяжкое дело, но возможное. Национальный пласт сознания нависает вплотную над его темной, не проясненной и отчасти не проясняемой мифологической подкладкой. Кащеево царство национального вполне себя проявило в ХХ веке, ловко пристегнутое к политике хитренькими интриганами и полоумными визионерами, вроде Гитлера и Муссолини. В российско-еврейских отношениях все усложняется тем, что национальное не вполне отделимо от религиозного. Иудаизм и православие ― национальные религии еврейского и русского народов, и в этом радикально отличаются от универсальных католицизма, ислама, буддизма и марксизма. Сращение национального и религиозного делают спокойное мышление на означенную тему почти невозможным, ибо упирается в главнейший для живущего и мыслящего вопрос: кто ты? Философ, являвший высочайший уровень рефлексии, Александр Моисеевич Пятигорский, полагал этот вопрос не философским и ведущим к необратимой регрессии мышления: либо самоидентифицируйся, либо мысли. Но подобная позиция, представляет собою лишь один из возможных философских выборов, не более того. И вся философия Пятигорского уже во многом задана отказом, ставить этот вопрос и отвечать на него. Глубоко и спокойно (ведомый «non indignari, non admirari, sed intelligere») рассуждал на тему русское-еврейских отношений Александр Владимирович Воронель, добавлю и свои две копейки.
А дело предстоит действительно трудное: елка в Военной Академии, где служил отец, драки на тему «жид пархатый», Девятое Мая, ордена деда, Пушкин, Толстой, Высоцкий, «Андрей Рублев» Тарковского, Трифонов, Алданов, красный диплом университета, «извините, нам физики не нужны», августовский путч, синий троллейбус, книги серии «Библиотечка Алия», «Пятеро» Жаботинского, хабадский раввин, плохо говоривший по-русски, Тора, руки расхватывающие с блюда пасхальную фаршированную рыбу, ночной аэропорт Бен-Гурион, интифада, убийство семьи Фогелей, Гуш Катиф, рождение Ариэльского Университета, борьба за Ариэльский Университет, Ариэльский Университет, управляемый бандой ликудовских мафиози, все это сплелось в застарелый, засохший узел, все комом, все слитно. И ладно бы все это были лишь факты моей жизни, куда как хуже и значительней то, что все они факты моего сознания. Но другого инструмента для осмысления, другого сознания мне не дадено. Придется довольствоваться тем, что есть.
***
Тот самый, Кнутовский еврейско-русский воздух начал складываться, когда приказала долго жить российская мифология. Вера, царь и отечество скрепляли русскую жизнь веками. Примерно к 1916 году как-то разом подкосились все три опоры русского самодержавия; лучше всего об этом рассказал Александр Исаевич Солженицын в «Красном Колесе». Полковник Воротынцев пытается отыскать те самые, единственные слова, которые необходимо сказать солдатам перед боем с немцами; боем из которого вернутся немногие. Чем же пронять солдатскую душу: честью, союзными обязательствами, богом, царем, отечеством? «Уж конечно не честь» ― думает Воротынцев ― «честь непонятная, барская. Уж конечно не «союзные обязательства». Их не выговоришь. А призвать на смертную жертву именем батюшки-царя? ― Это они понимают, на это они откликнутся. Вообще за царя – непоименованного, безликого, вечного. Но этого царя, сегодняшнего, Воротынцев стыдился, и фальшиво было бы им заклинать.
Тогда ― Богом? Имя Бога ― еще бы тронуло их! Но самому Воротынцеву и кощунственно и фальшиво невыносимо было произнести сейчас заклинанием Божье имя ― как будто Вседержителю очень было важно отстоять немецкий город Найденбург от немцев же. Да и каждому из солдат доступно, что не избирательно Бог за нас против немцев, зачем же их дураками ожидать?
И оставалась Россия, Отечество. И это была для Воротынцева правда, он сам так понимал. Но понимал, и то, что они это не очень понимали, недалеко за волость распространялось их отечество, а потому и его голос надломило бы неуверенностью, неправотой, смешным пафосом ― и только бы хуже стало. Итак, Отечества он тоже выговорить не мог». Александр Воронель об этом пассаже скажет так:
«Здесь больше высказано о причинах гибели российской империи, чем вместил бы любой научный трактат».
Рухнула вековая российская мифология. Отчего? Мы этого не знаем. Кого не изумляла агония Римской империи? Какие только объяснения не выдвигались для объяснения ее краха? Но мне представляется, что истинной причиной саморазрушения Рима была смерть традиционной римской мифологии, языческие боги более не убеждали, не вдохновляли и не страшили римлян. Смерть богов повлекла за собой смерть империи. Формула инока Филофея «Мы есть Третий Рим» оказалась пророческой, вслед за православием пал под натиском новых мифов и третий Рим.
***
И тут на российскую сцену выступили евреи. Еврейский народ необычайно одарен. Этого не отрицают и те, кто приписывает евреям дьявольские свойства, не забывая добавить, что и таланты еврейские несомненно внушены врагом рода человеческого. Тупое, самодовольное пересчитывание нобелевских премий, вызывает у меня тошноту, ибо я к нобелиантам никакого отношения не имею, и повода для гордости за них не различаю. А то ведь придется и разделить ответственность и за Азефа с Ягодой.
И тем не менее, еврейский вклад в мировую культуру в ХХ веке переоценить невозможно. Но главный талант, гений еврейского народа я вижу не в перелопачивании точного и гуманитарного знаний. Евреи ― несравненный народ ― мифотворец. И первый и третий Рим были подточены еврейскими мифами, а второй, Константинопольский, пытался еврейский миф воплотить на земле. В своей замечательной лекции «Мифология ХХ века» Александр Пятигорский обстоятельно и проницательно говорит о марксизме и фрейдизме, накрывшими почти без пробелов земной шар, при этом умалчивая о том, что оба гениальных отца-мифотоворца были евреями. Вот где еврейский талант разыгрался не на шутку. Русская версия марксизма легко опрокинула миф России, уже вполне утраченный даже кадровым полковником Воротынцевым. В торжестве этого нового мифа громадное значение имело другое качество еврейского народа ― фанатизм, столь точно выписанное Фадеевым в «Разгроме»; Левинсон ― совершенно еврейский тип. Не оказавшись в Израиле, я бы этого никогда не понял. Но здесь, еврейский начетнический фанатизм подан столь явно, столь налично, что ошибиться стало невозможно.
Фанатизм ответственен за львиную долю сверхчеловеческих несчастий, имевших место в еврейской истории, но без фанатизма не было и самой еврейской истории. Евреи обладают поразительной способностью срастаться с мифом, отождествляться с истиной мифа до последней капли, ведь истину мифа нельзя узнать, ее можно только прожить. Черток и Зельдович, Эйдельман и Лотман, Райкин и Раневская без остатка растворялись в «деле», превращая его в богослужение. Не обходилось и без смешного: презиравший самоидентификацию буддолог Пятигорский стал буддистом.
Марксистское и фрейдистское начетничество приводят в оторопь; Троцкий, чуть было их не скрестил, этот гибрид, доведенный до государственной религии, возможно стал бы непобедим. Не спешите шельмовать фанатиков. Фанатизм не равнозначен гению, но совершенно ему необходим. Без фанатичного мучительства, издевательства над собственным оголодавшим телом не бывает Рамбер и Плисецких, без готовности провести жизнь над исчерканными клочками бумаги ― Эйнштейнов и Ландау, без способности радостно убиваться над черно-белыми клавишами ― Горовцев и Гилельсов. Еврейские фанатизм и способности к мифотворчеству в сочетании с безмерными русскими терпением, наплевательским отношением к своей и чужой жизни, готовностью страдать и породили тот сплав, которому было суждено сломать нацизм. Этот миф оказался сильнее гитлеровского. И слава Б-гу.
Из чего же состоял новый еврейско-русский миф? Его опорные точки: «отнять и поделить, все люди ― братья, просветить народ наукой, мир ― народам, землю крестьянам, заводы рабочим». Ну что же, вполне недурной набор, исполнить из него удалось лишь первый пункт. Люди оказались зверьем, с наслаждением, истребляющим себе подобных, народ научили читать и писать, а думать научить позабыли, крестьян уморили голодом, рабочих загнали в бараки, народам предложили перманентную войну. Но разве миф социализма от этого пострадал? Мифы не фактами порождаются, и не фактами могут быть разрушены. А чем же? Только другими мифами. Казалось, августовский путч навеки похоронил коммунистическую мифологию. Не торопитесь, ты ее в дверь, она в окно, теперь окно американское. Заступник американского пролетариата Берни Сандерс (и надо же, опять еврей) поднимет упавший в России факел.
Не совсем по теме, скажу, что все беды современной России, обусловлены победой над фашизмом. Миф Победы оказался самым сильным, самым живым и жизнеобразующим в громадном осколке СССР. Ни в какой приличной немецкой компании невозможен такой разговор:
«Да, конечно, Гитлер был негодяем, нацисты творили ужасные гадости, но мы жили, влюблялись, пили шнапс, пели песни…».
А в российской не только возможен, но почти неизбежен:
«Сталин, конечно, злоупотребил доверием народным, но войну мы выиграли, и песни пели, и какие песни… Их, конечно, пели Бернес и Кристалинская, и написали их евреи, но какие песни…».
«Ленин в Октябре», «Ленин в 18-м году», «Девять дней одного года», трилогия о Максиме, «Офицеры», песни: «Враги сожгли родную хату», «Русское поле», «Гренада» ― великолепные примеры еврейского мифотворчества. Они-то и составляли еврейско-русский воздух, отнюдь не худший по качеству, как кажется очень многим. Не пытайтесь их переубедить, только рассоритесь на всю жизнь.
Все это уже было. Евреи сыграли в русской жизни роль афинянина Тиртея. Предание гласит, что во время Второй Мессенской войны (первая половина VII века до н. э.) дельфийский оракул повелел спартанцам попросить себе полководца у афинян. Издеваясь над заклятыми союзниками-спартанцами, афиняне отправили им облезлого, плешивого, хромого школьного учителя Тиртея. Тиртей сумел оказаться полезным, написав бряцающие железом, воинственные гимны, вдохновившие спартанцев и принесшие им победу. Всякий, знакомый с действительностью советской армии, знает, что фильм «Офицеры» не имеет к ней никакого отношения, знать-то мы знаем, но хлесткая фраза Бориса Васильева «есть такая профессия – защищать Родину» останется надолго. Керенский вовсе не бежал из Зимнего дворца, переодетый сестрой милосердия, но что делать с мифологемой картины Григория Шегеля?
Шегель Григорий. Бегство Керенского из Гатчины
На знаменитом фото «Знамя Победы над рейхстагом» запечатлены совсем не Берест, Егоров и Кантария, но мифологический пласт отретушированной фотографии чудом выжившего в 1918 году в еврейском погроме Халдея ― великолепен: были добавлены грозовые облака, подкрасили знамя, подчистили вторые часы одного из солдат; неровен час заподозрят воина-освободителя в мародерстве. Совершенно неподражаем миф о 28 Панфиловцах, придуманный Зиновием Кривицким; а какова фраза «Велика Россия, а отступать некуда, позади Москва?» Въедливые историки выяснили, что на Волоколамском Шоссе все было совсем не так, как талантливо сочинил Кривицкий, но историков вскорости позабудут, а подвиг Панфиловцев пребудет вовеки; правда мифа всегда заслонит истину факта.
Алексей Федорович Лосев говорил, что миф и есть последняя, предельная реальность, доступная человеку, и был прав. Миф творит современную российскую жизнь с такой силой, что усомниться в его всемогуществе невозможно. Достаточно назвать нынешнее украинское руководство фашистами (человек мифа твердо верит в связь сущности вещи с ее именем), и всенародная, российская пятиминутка ненависти будет обеспечена. Евреям очень бы неплохо помнить о том, что ни реанимированному, российскому, имперскому, ни тухлому, украинскому националистическому мифам евреи не нужны. Русские и украинцы прекрасно обходятся своими силами.
***
Впопыхах, чуть было не забыл третьего великого мифотворца двадцатого века, Эйнштейна. Теория относительности ― интеллектуальное чудо, венец свободной научной мысли, а уверенность в том, что вся физика должна выматываться из геометрии пространства-времени ― дистиллированный миф, но без этого мифа не было бы чуда теории относительности. Наивные люди думают, что наука может и должна победить миф, это ― заблуждение. Миф может вытеснить только другой миф. Фанатическая уверенность Эйнштейна в единстве мироздания (так, как он его понимал) ― совершенно религиозного толка. Витгенштейн говорил, что для того чтобы дверь легко поворачивалась, петли должны оставаться неподвижными. Единство и простота уравнений математической физики и были для Эйнштейна теми петлями, вокруг которых вращается здание природы. Едва ли Эйнштейн знал, какой в точности смысл он вкладывал в смысл слов «единство» и «простота», они оставались в затененной, мифологической полосе его сознания, отнюдь не мешая мыслить.
***
Почему распался СССР? По той же причине, по которой распалась Российская Империя. Провонял марксистский миф, ловко, но ненадежно (напоминая Петровские реформы) пересаженный на российскую почву. Анекдоты о Брежневе больше расскажут о распаде СССР нежели утонченный Гайдаровский экономический анализ-разнос (ах, какие были анекдоты!). Заметим очевидную деградацию, регрессию мифологии: как плосок, скучен, примитивен коммунистический миф, в сравнении с миром традиционных религий. Всем развитым религиям давным-давно известно, что препятствием к раю на Земле служит неисправимо кривая душа человека, а кто же выпрямит кривое? ― спрашивал еще царь Соломон. А вот Марксу с Лениным это было невдомек. Они в самом деле были уверены в том, что, если отнять и поделить, все как-то само-собой образуется. Оглушающе пошлая уверенность.
К восьмидесятым годам социалистическую мифологию начала теснить мифология советской интеллигенции, столь талантливо закрепленная братьями Стругацкими. Смысл и содержание жизни, оказывается, состоит в непрерывном познании мира (Михаил Ромм плавно спланировал от «Ленина в Октябре» к «Девяти дням одного года»). Стоит убрать коммунистических чинуш, и все само собой заколосится. Это и был беззлобный еврейско-русский воздух семидесятых-восьмидесятых. Я им вполне пропитался, и избавиться от его обаяния не смогу. Но отмыслить попытаюсь: легко видеть, что этот миф очень недалеко расположился от марксистского, и столь же убог и выхолощен: враг персонифицирован (бюрократы), и впереди ― земной рай. Но именно этот миф погнал защитников Белого Дома под бронетехнику, и привел к власти вдохновенного, замечательного алкоголика-демократа Бориса Николаевича Ельцина. Коммунистов прогнали, но как выяснилось недалеко. А единственной структурированной силой оказалась тайная полиция (додуматься до этого было не сложно, но ведь мало кто додумался, во всяком случае, я их не припомню), принявшаяся не без успеха восстанавливать старых, проверенных, доброкачественных бога, царя и отечество. Круг замкнулся, и еврейско-русский воздух стек в канализацию истории: еврейское мифотворчество осталось невостребованным.
***
Миф не порожден человеческим разумом, но волей к смыслу. Ничто не заменит человеческой душе миф, обеспечивающий гармонизированное бытие.
«Миф ― это упакованная в образах и метафорах и мифических существах многотысячелетняя коллективная и безымянная традиция… Миф есть организация такого мира, в котором, что бы не случилось, как раз все понятно и имело смысл. Вы скажите ― метафорический. Да, конечно, метафорический, но это смысл» (М. Мамардашвили, «Появление философии на фоне мифа»)
Да, кто же откажется от смысла? И кроме того, не проясненная подкладка мышления всегда останется. Философу важно понимать во что упирается его мышление, где граница? Свобода выбора философа сводится к свободе выбора неосвещенной, не отрефлектированной подоплеки мышления, свободе выбора мифологии. Не философ прекрасно обходится и без этого, а вот без смысла жизни никак не обойдется.
Это прекрасно понимал вполне ортодоксальный христианин Декарт, полагая веру результатом нашей воли к смыслу, не имеющей никакого отношения к разуму. Доказывать бытие Б-жие нелепо, и непродуктивно. Я хочу, чтобы мир имел смысл, и мой личный смысл не есть нечто пред-заданное, но становящееся, возникающее вместе с моей личностью. Предопределенный смысл отрицал бы свободу выбора, а евреи верят, что человек награжден, наказан и приговорен к свободе. Высшей ценностью для меня служит свободная мысль. Далеко ли простирается ее свобода? До невесть откуда взявшихся аксиом моего разума, до его мифологических основ. Могу ли я жить без мифа? Определенно нет, но я свой миф выбирал сам. Когда-то «особенный еврейско-русский воздух» был его существенным ингредиентом; сегодня, он занимает все менее места в моей мифологии, испарится ли окончательно? Не знаю. Ответ сильно зависит от продолжительности моей жизни, а беда, как известно не в том, что человек смертен…
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer1/bormashenko/
