«Шахматная новелла» является последним и одним из самых известных художественных произведений австрийского писателя еврейского происхождения Стефана Цвейга. Эту новеллу Цвейг начал писать в 1938 г., находясь в эмиграции, а издана она была в конце 1943 г., уже после его самоубийства (в феврале 1942 г.). Поскольку и в предвоенные, и в послевоенные годы шахматы были очень популярны в западном мире и в СССР, то, вполне естественно, содержание новеллы традиционно воспринимается в прямом смысле — как рассказ о необычной и таинственной природе шахматных талантов у разных людей. Многократный чемпион мира советский гроссмейстер Михаил Ботвинник считал, например, что в этой новелле Цвейг предсказал появление такого необычного шахматного гения как Роберт Фишер.
Однако, одно важное историческое обстоятельство заставляет усомниться в традиционной трактовке «Шахматной новеллы»: она является не только последним, но и предсмертным произведением писателя. За день до самоубийства Цвейг отправил своему американскому издателю «Шахматную новеллу» и книгу мемуаров «Вчерашний мир». При этом в столе писателя остались несколько незаконченных рукописей. Возникает закономерный вопрос: неужели прямо перед своим самоубийством, в разгар второй мировой войны, Цвейг был так озабочен тонкостями шахматной игры, что решил закончить, помимо мемуаров, именно это произведение? Логичнее предположить, что в нём заложено нечто большее, что должно иметь отношение к его жизненной драме и к его трагическому последнему решению. Внимательное прочтение «Шахматной новеллы» и соотнесение её содержания с той действительностью, в которой оказался сам Цвейг и весь мир в результате нацистской экспансии, показывает, что возможна её интерпретация как своеобразного художественного прощания писателя с миром, содержащего также и объяснение мотивации его трагического ухода из жизни.
Вот краткое содержание новеллы: пассажиры океанского лайнера узнают, что вместе с ними на корабле путешествует действующий чемпион мира — Чентович. Этот чемпион — выходец из простонародья; в отличие от своих предшественников, он не интеллигентен и не отягощён образованием. Тем не менее, в узкой области шахматной игры он наделён таким выдающимся талантом, что никто из именитых гроссмейстеров не смог ему противостоять. Пассажиры корабля просят его сыграть с ними партию (по принципу «все на одного») за приличное вознаграждение. Первую партию чемпион, естественно, легко выигрывает, а в середине второй партии в ход игры неожиданно вмешивается один из пассажиров, до этого не принимавший участие в игре. Благодаря его подсказкам, эту партию удаётся свести вничью. Пассажиры договариваются с чемпионом о личной встрече его с этим талантливым шахматистом, но шахматист смущается и отказывается играть с чемпионом. Тогда рассказчик пытается его уговорить, и в процессе общения с ним узнаёт его историю. Оказалось, что таинственный пассажир стал шахматистом поневоле и в весьма необычных обстоятельствах. Он был арестован гестаповцами и посажен на несколько месяцев в изолированную комнату, откуда его выводили только на допросы. Его не били и не пытали, а только требовали выдать некие известные ему финансовые секреты, но долговременное одиночное заключение само по себе превратилось в пытку. Однажды, во время вывода на допрос ему удалось вытащить из чьей-то шинели, висящей в прихожей, и пронести в свою комнату книгу, оказавшуюся учебником шахматной игры. В течение нескольких месяцев он играл в шахматы сам с собой в уме и разбирал приведённые там партии мастеров. В конце концов, у него развился невроз, и он впал в беспамятство, что обеспечило ему свободу: в гестапо поняли, что ничего не добьются от него, и выпустили его под опеку врача. С тех пор он не играл в шахматы. Тем не менее, рассказчику удаётся его уговорить, и на следующий день пассажиры парохода становятся свидетелями необычного матча неизвестного игрока с чемпионом мира. Первую партию бывший пленник гестапо выигрывает, но во второй партии у него развивается тот самый невроз, о котором он рассказывал. Находясь в состоянии нервного возбуждения, он делает нелепые ходы, явно играя не на доске, а какую-то другую партию в своём уме. Рассказчик выводит его из этого состояния напоминанием о его прошлом, после чего таинственный пассажир приходит в себя, извиняется перед чемпионом и публикой, прерывает игру, признав своё поражение в ней, и, к всеобщему разочарованию, уходит.
Хотя шахматный чемпион в новелле не является типичным отрицательным героем, и не представляет собой никакой угрозы для окружающих, тем не менее, его портрет, нарисованный Цвейгом, очень напоминает карикатурный образ сторонников нацистской идеологии — какими их видели представители рафинированной европейской интеллигенции: «…чемпион мира ни на одном языке не мог написать без ошибок даже нескольких слов, и, как саркастически заметил один из его желчных соперников, «невежество его было всеобъемлющим». «Чентович избегает вступать с кем-либо в разговоры. Почувствовав, что перед ним человек культурный, он сразу же, как улитка, прячется в свою раковину; поэтому никто не может похвастаться, что слышал от него какую-нибудь глупость и сумел оценить всю бездну его невежества». Однако, при всё при этом: «Лучшие игроки, несомненно превосходившие его умом, силой воображения и смелостью, не смогли противостоять его железной, холодной логике…». Эта железная, холодная тактика Чентовича, побеждающего более образованных противников, является художественным изображением победного шествия по просвещённой Европе нацизма, разрушившего тот мир, в котором жил Стефан Цвейг.
Протагонистом автора новеллы является тот самый таинственный пассажир, который силой своего таланта способен противостоять «железной, холодной логике» невежественного чемпиона мира. Однако, его нервная система явно расшатана, и сам он истощён: «…узкое, с резкими чертами лицо его уже раньше, на прогулках, привлекло мое внимание своей необычной, мертвенной бледностью… вид у него был очень утомленный. Меня поразило полное отсутствие красок в его сравнительно молодом, с резкими чертами лице. Виски у него были совершенно белые. Не знаю почему, но у меня создалось впечатление, что постарел он внезапно. Как только я подошел к нему, он вежливо встал и представился. Имя, которое он назвал, принадлежало семье, пользовавшейся большим уважением в старой Австрии».
Вспомним, что свой шахматный талант этот герой «Шахматной новеллы» взрастил и отточил в заключении, изучая партии выдающихся мастеров этой древней игры: «Ведь у меня появилось занятие, … заполнявшее окружающую пустоту. Сто пятьдесят партий, разыгранных мастерами, явились оружием, при помощи которого я мог бороться против угнетающего однообразия времени и пространства». Здесь явно видна аналогия с самим писателем, который посвятил существенную часть своей творческой жизни изучению биографий выдающихся людей, которые он художественно перерабатывал и издавал в романтизированном виде. Хотя произведения Стефана Цвейга абсолютно лишены каких-либо нравоучений, тем не менее, эта часть его деятельности имела вполне конкретную цель, определяемую мировоззрением самого писателя. Романтизируя силу духа человека и возвеличивая художественными средствами его интеллектуальные и творческие способности, Цвейг стремился вырвать современное ему общество из рамок национальных государств: его целью было объединение человечества, по крайней мере, в просвещённой Европе, т.е. создание «Соединённых Штатов Европы». В своей замечательной статье о писателе «Триумф и трагедия Стефана Цвейга» Александр Гордон справедливо отмечает, что свою книгу «Триумф и трагедия Эразма Роттердамского» Цвейг называл «замаскированным автопортретом». Так же, как и Эразм, Цвейг считал, что национальные государства изжили себя, что Европа должна объединиться, и что просвещённые европейцы должны способствовать этому всеми своими силами. Но если Эразму было понятно, что эти его мечты могут осуществиться только в далёком будущем, то Цвейг питал иллюзии, что это возможно в ближайшем будущем — и приближал это будущее своими художественными произведениями. Будучи типичным ассимилированным евреем и убеждённым космополитом, он не разделял национальные устремления Теодора Герцля, с которым был хорошо знаком. Единственное, что привлекало Цвейга в его еврействе — это тот факт, что у евреев была только духовная, но не физическая родина. Не удивительно поэтому, что, как и Карл Маркс, он никогда не выступал открыто против антисемитизма. Ханна Арендт называла его «буржуазным писателем, никогда не заботившимся о судьбе собственного народа». Как правильно отмечает в своей статье «Стефан Цвейг. Беглец в прошлое» Анна Александровская, «Особенность Цвейга в том, что история сводилась для него к отдельным, решающим, кризисным моментам — «звездным часам», «подлинно историческим, великим и незабываемым мгновениям». Вероятно поэтому писатель был аполитичен и никогда не ходил на выборы, считая, что «в реальной, в подлинной жизни, в области действия политических сил решающее значение имеют не выдающиеся умы, не носители чистых идей, а гораздо более низменная, но и более ловкая порода — закулисные деятели, люди сомнительной нравственности и небольшого ума».
Тем не менее, он, конечно же, надеялся, что его произведения окажут влияние на его читателей и изменят мир в желаемом ему направлении. Однако при его жизни всё произошло ровно наоборот: те самые «закулисные деятели, люди сомнительной нравственности и небольшого ума» сумели захватить власть и повести Европу совсем в другую сторону. Цвейг, усердно трудившийся в своём писательском кабинете, подобно своему протагонисту в новелле, вдруг обнаружил, что в реальном мире ему противостоят враждебные силы, отличающиеся «железной, холодной логикой». Этим силам надо было противостоять, с ними надо было отчаянно бороться, но писатель уже не чувствовал в себе моральных сил для этой борьбы. Используя образ своего протагониста, Цвейг показывает, что в борьбе против этих враждебных сил он мог бы выиграть отдельное сражение, но не матч, поскольку он уже давно играет в другие шахматы — на «духовном», а не на реальном поле сражения, да и нервные ресурсы его исчерпаны. Показательно сравнение последних слов героя «Шахматной новеллы» и самого писателя. Вот прощальное объяснение героя: «Я вовсе не собираюсь начинать все снова, Я не могу позволить себе вторично заболеть этой шахматной горячкой, которую я и теперь вспоминаю с содроганием. Кроме того… кроме того, меня предупреждал врач, он настойчиво предупреждал меня. Для человека, который был подвержен мании, навсегда остается опасность рецидива, поэтому мне, страдавшему «отравлением шахматами», даже если меня считают совершенно излечившимся, надо держаться от шахматной доски подальше. И вас, господа, я тоже прошу извинить меня. Но я предупреждал заранее, что не нужно возлагать на меня больших надежд. Простите, что я так позорно закончил игру. Это последний раз, что я поддался искушению сыграть в шахматы». А вот прощальные слова самого Стефана Цвейга: «После шестидесяти требуются особые силы, чтобы начинать жизнь заново. Мои же силы истощены годами скитаний вдали от родины. К тому же я думаю, что лучше сейчас, с поднятой головой, поставить точку в существовании, главной радостью которого была интеллектуальная работа, а высшей ценностью — личная свобода. Я приветствую всех своих друзей. Пусть они увидят зарю после долгой ночи! А я слишком нетерпелив и ухожу раньше них». А также: «Всё кончено, Европа уничтожила себя, наш мир разрушен, и в возрасте 60 лет я сломлен и наполовину уничтожен, я больше не хочу существовать».
Итак, возможно альтернативное прочтение «Шахматной новеллы» Стефана Цвейга, в котором перипетии шахматной борьбы являются только внешним фоном, позволяющим автору в иносказательной форме объяснить своё отношение к нацизму, захватившему современный ему мир, и своё трагическое решение об отказе от борьбы с ним и о предстоящем самоубийстве. Тот факт, что «Шахматная новелла» была отправлена издателю Цвейга за день до его самоубийства, делает это альтернативное прочтение новеллы весьма достоверным.
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer1/dgoldenberg/
