Ирина Борисовна Ратушинская родилась в 1954 году в Одессе. Окончила физический факультет Одесского университета. В 1979-м переехала к мужу в Киев. Первая публикация – в журнале «Грани» (1982). В сентябре 1982 года арестована, в марте 1983-го приговорена за «антисоветскую агитацию и пропаганду» к семи годам лагеря и пяти годам ссылки. Из лагеря её выпустили за неделю до встречи Горбачева с Рейганом в Рейкъявике – чтобы предъявить американцам доказательство либерализации советского режима. Годы, проведённые в лагере, описаны в автобиографической книге «Серый – цвет надежды». В октябре 1986 года досрочно освобождена, в декабре вместе с мужем выехала в Англию и была лишена советского гражданства. С 1998-го года жила в Москве. Автор нескольких книг стихов, романов «Одесситы» и «Наследники минного поля», рассказов, сказок. Сценарист некоторых серий сериалов «Приключения Мухтара», «Таксистка», «Аэропорт» и др. Скончалась 5 июля 2017 года.
МЫ СЛОВЕСНО НЕПЕРЕВОДИМЫ
***
Как выдаёт боязнь пространства
Желание вписаться в круг,
Как самозваное дворянство
Изобличает форма рук,
Как светят контуры погостов
Из-под разметки площадей,
Как бродят, царственно и просто,
Лакуны бывших лошадей
По преданным бесплодью землям –
Так, слепком каждому листу
И каждой птице на кусту –
Хранит природа пустоту,
Подмен надменно не приемля.
ПИСЬМО В 21-Й ГОД
Николаю Гумилёву
Оставь по эту сторону земли
Посмертный суд и приговор неправый.
Тебя стократ корнями оплели
Жестокой родины забывчивые травы.
Из той земли, которой больше нет,
Которая с одной собой боролась,
Из омута российских смут и бед –
Я различаю твой спокойный голос.
Мне время – полночь – чётко бьёт в висок.
Да, конквистадор! Да, упрямый зодчий!
В твоей России больше нету строк –
Но есть язык свинцовых многоточий.
Тебе ль не знать?
Так научи меня
В отчаяньи последней баррикады,
Когда уже хрипят:
– Огня, огня! –
Понять, простить – но не принять пощады!
И пусть обрядно кружится трава –
Она привыкла, ей труда немного.
Но, может, мне тогда придут слова,
С которыми я стану перед Богом.
1979, Киев
***
Как беззвучно стремится мимо
Этот бешеный снегопад!
Словно ссорятся херувимы –
Только перья с небес летят!
Словно белые кони в мыле –
Свита снежного короля –
На лету, ошалев, застыли,
А возносится вверх земля.
И достаточно молвить слово –
И подхватит, и унесёт
Так стремительно и бредово,
Что дыханье в губах замрёт.
И завьются ветра крутые
Под ногами, и сей же час
Побледневшие мостовые,
Накренясь, пропадут из глаз.
И, боясь упустить из вида
Сногсшибательный ваш полёт,
С бельэтажа кариатида
Белой рученькой вам махнёт.
Ну, возьмите её с собою
В эти дьявольские снега,
В это буйное голубое,
Растерявшее берега!
Пропадайте в большом зените,
Не оглядываясь назад!
Что ж вы медлите?
Посмотрите –
Ваш кончается снегопад.
1978, Одесса
***
В идиотской курточке –
Бывшем детском пальто,
С головою, полной рифмованной ерунды,
Я была в Одессе счастлива, как никто –
Без полцарства, лошади и узды!
Я была в Одессе – кузнечиком на руке:
Ни присяг, ни слёз, и не мерять пудами соль!
Улетай, возвращайся –
Снимут любую боль
Пыльный донник, синь да мидии в котелке.
Мои улицы мною стёрты до дыр,
Мои лестницы слизаны бегом во весь опор,
Мои скалы блещут спинами из воды
И снесён с Соборной площади мой собор.
А когда я устану,
Но встанет собор, как был –
Я возьму билет обратно в один конец:
В переулки, в тёплый вечер, в память и пыль!
И моя цыганка мне продаст леденец.
1982, Киев
***
Мы словесно непереводимы.
Что стихи? Это запах дыма –
Не тому, кто курит, а рядом.
Аромат, переставший быть ядом,
Синь-трава, невесомое дело!
А когда потянет горелым –
Так положено. Все это знают.
Неизодранное знамя
Существует до первого боя.
Выше!
Вот уже – в клочья!
С тобою –
Бог,
А кто за тобой – невредимы,
Только волосы пахнут дымом.
А другой судьбы просто нету.
На роду российским поэтам –
Быть простреленными, как знамёнам.
А потом уже – поимённо.
1982, Киев
БАЛЛАДА О СТЕНКЕ
Да воздастся нам высшей мерой!
Пели вместе –
Поставят врозь,
Однократные кавалеры
Орденов – через грудь насквозь!
Это быстро.
Уже в прицеле
Белый рот и разлом бровей.
Да воздастся!
И нет постели
Вертикальнее и белей.
Из кошмаров ночного крика
Выступаешь наперерез,
О, моё причисленье к лику,
Не допевшему
До небес!
Подошли.
И на кладке выжженной,
Где лопатки вжимать дотла,
С двух последних шагов я вижу –
Отпечатаны
Два крыла.
***
Мой единственный равный,
Нездешнего века и дня,
Мой, сумевший заворожить меня,
Не желающий ведать о конце и трубе,
Каково тебе?
Каково тебе средь моих заломленных рук,
Не приявший крещенье слабых,
Не брат, не друг –
Мой владеющий мною, как синева – стрелой,
Сумасшедший мой!
Что смотреть на небо – оттуда идёт зима.
Что бояться жизни,
глотнув февральской воды?
За углом караулит город –
Кому водить?
Ну так что же. Ладно.
Будем сходить с ума.
1982, Киев
***
Сегодня утро пепельноволосо.
И, обнимая тонкие колени,
Лениво наблюдает птичью россыпь
Во влажном небе. Бремя обновлений
Сегодня невесомо: ни печалей,
Ни берега в бездонной передышке!
И ремешки отброшенных сандалий
Впечатаны в скрещённые лодыжки.
И безмятежный взор влекут осколки
Витых ракушек, сохнущие сети,
Песчинки да сосновые иголки,
Да звон и лёгкость бытия на свете.
1983, тюрьма КГБ, Киев
***
Если выйти из вечера прямо в траву,
По асфальтовым трещинам –
в сумрак растений,
То исполнится завтра же – и наяву –
Небывалое лето счастливых знамений.
Все приметы – к дождю,
Все дожди – на хлеба,
И у всех почтальонов – хорошие вести.
Всем кузнечикам – петь,
А творцам – погибать
От любви к сотворённым –
красивым, как песни.
И тогда, и тогда –
Опадёт пелена,
И восторженным зреньем –
иначе, чем прежде, –
Недошедшие письма прочтём,
И сполна
Недоживших друзей оправдаем надежды.
И подымем из пепла
Наш радостный дом,
Чтобы встал вдохновенно и неколебимо.
Как мы счастливы будем – когда-то потом!
Как нам нужно дожить!
Ну не нам – так любимым.
1983, ЖХ-385/3-4, Мордовия
***
Что ты помнишь о нас, мой печальный,
Посылая мне лёгкие сны?
Чем ты бредишь пустыми ночами,
Когда стены дыханью тесны?
Вспоминаешь ли первые встречи,
Дальний стан, перекрёстки веков?
Говорит ли неведомой речью
Голубое биенье висков?
Помнишь варваров дикое стадо,
И на гребне последней стены
Мы – последние – держим осаду
И одною стрелой сражены?
Помнишь дерзкий побег на рассвете,
Вдохновенный озноб беглецов,
И кудрявый восточный ветер,
Мне закидывающий лицо?
Я не помню, была ли погоня,
Но, наверно, отстала вдали,
И морские весёлые кони
Донесли нас до тёплой земли.
Помнишь странное синее платье –
И ребёнок под шалью затих…
В этот год исполнялось проклятье,
И кому-то кричали: «Мы – братья!»
А кого-то вздымали на штык…
Как тогда мы друг друга теряли –
В суматохе, в дорожной пыли –
И не знали: на день, навсегда ли?
И опять – узнаёшь ли – нашли!
Через смерть, через годы и годы,
Через новых рождений черты,
Сквозь забвения тёмные воды,
Сквозь решётку шепчу: это ты!
1983, ЖХ-385/3-4, Мордовия
***
Ну не то чтобы страшно,
А всё же не по себе.
И обидно: вдруг сына родить уже не успею.
Потому что сердце сдаёт, и руки слабеют –
Я держусь,
Но они, проклятые, всё слабей!
Я могла бы детские книжки писать,
И я лошадей любила,
И любила сидеть на загривке своей скалы,
И умела, в море входя, рассчитывать силы,
А когда рассчитывать не на что –
Всё же как-то доплыть.
Я ещё летала во сне, и мороз по коже
Проходил от мысли, что скоро и мне пора.
Но уже прозвучало: «Если не я, то кто же?»
Так давно прозвучало –
Мне было не выбирать!
Потому что стыдно весь век за чаями спорить,
Потому что погибли лучшие всей земли!
Помолитесь, отец Александр, за ушедших в море,
И ещё за землю,
С которой они ушли.
Июнь 1985, ЖХ-385/6 ШИЗО
***
Подошед, сентябрь перевесил звёзды пониже –
И в шторма до них рыбы доплескивают плавниками.
Огрубевшие волны ночами шлифуют камень,
И дома берегов затаились, и молча слышат.
Лепесток пространства свернулся и лёг заливом,
Горы встали, как псы, и тихо щетинят шкуры.
Человек сидит и чертит в песке фигуры.
В пару тысяч лет он откроет, как быть счастливым.
1987, Рива Тригозо
