Юлия Безуглова (24.01.1966 - 01.12.2017). Выпускница филологического факультета УрГУ им. А.М. Горького; редактор, переводчица, преподаватель русского языка. Более 15 лет работала в УрГУ: разрабатывала программы обучения русскому для старшеклассников и абитуриентов, в последние годы, с 2011 по 2017 год, работала на позиции лаборанта кафедры религиоведения философского факультета.
СПОСОБНОСТЬ ВО СНЕ СОБОЙ БЫТЬ
***
Если хочешь догнать парус,
Как ни жаль, оставляй вёсла.
Время ветер глотать, скалясь.
Для того лишь он был послан,
Чтоб, проклятья забив в глотку,
Через дрожь примерять крылья.
Кто из мнимого «быть…» соткан,
Нынче может, толкнув сильно
Эту землю ногой, в небо
В восходящей реке влиться.
Впрочем, что это я? Небыль
Не расскажешь, как сон, в лицах.
***
Стрекоз июльский танец – апогей
Бездумной страсти, яростной и лёгкой.
Стекает зноем сумерек елей
По витражу крыла, и краски блёкнут.
Покоем дышит сонная вода,
Настоянная на нагретых травах.
С утра под стебли ломкая слюда
Отжившей страсти выпадет отравой
Безжалостной. Неодолима мысль,
Как вспышка блика на летящей цели:
Мы тщетно ищем в озарении смысл,
И этот виноград поныне зелен…
Ещё не оцарапан бок зари
Клинком прямых лучей неумолимым,
Замрём же тьмы сомкнувшейся внутри
Мгновенным срезом вечной пантомимы.
Пока Луны тяжёлая ладья
Не скроется за волнорезом мыса,
Тебя не буду больше мучить я,
Придать пытаясь откровению смысл.
***
Осень – время прописных истин.
С мокрых вывесок плывут краски.
Слог клянущих холода выспрен.
Свитер по плечам лежит вязки
Грубой. Не дает тепла коже.
Половецкие ветров пляски
Не спасают от потерь. Боже...
Ты ведь думал, что он есть где-то.
Обнажившись до земли, множит
Этот город эхо лишь. Лета
Потерялся в лужах хвост. Свистни –
Может, словно пёс, придёт следом.
***
Незримо тянет глубина
В покоя сумрачные воды.
Потеря ощущения дна –
Прикосновение свободы
От волглых пасмурных аллей
И мути мыслей бестолковых.
Сентябрьский тягучий клей –
Соединение искомых
Давно исчерпанных причуд
И отработанных историй.
Не приближает страшный суд
Гудение ветреной валторны –
Забыта дичь, но воет рог,
Тревожа выцветшие листья,
Где к перекрёстку трёх дорог
Галопом тени унеслись. И
Над остывающей водой,
Уже пугающе-прозрачной,
Не блеет мерно козодой.
Лишь вечер, как певец незрячий,
От ветра выстывшей рукой
Тихонько взбадривает струны…
На глубине всегда покой.
Рисунка не меняют руны
И потрясений не сулят –
Ищи-свищи фантомной мощи.
Чем дна скорей достанет взгляд,
Тем глуше пустота возропщет.
***
Посмотри, как звёзды лежат в пруду.
Как в шкатулке блёстки колец-серёг.
Если хочешь выбрать себе звезду,
Сделай в воду шаг. Ну, смелей вперёд!
Пусть лодыжки холодом обожжёт
Так, что от ожога захватит дух.
Может ту, чей свет, как гречишный мёд,
Или эту, мелкую? Нет, не ту!
Да следи же – эй! – за моей рукой.
Видишь искры яркой карминный блик?
Ну, иди уже, не на месте стой,
Чем топтаться так, как давно привык…
Посмотри, как звёзды лежат в пруду.
Словно угли давних костров вдали.
Кто решится выбрать себе звезду,
Должен осознать, а по силам ли.
***
На дне безумия – покой.
Жестокий шторм, меся поверхность,
Не тронет глубины инертность,
Как гладь подушки под щекой.
На дне безумия нет оков.
Здесь в пену взбитая конечность
Хранит раздробленную вечность
В парящем сонме пузырьков.
На дне безумия – благодать,
Как в оке жадного циклона,
Чья туша рыщет неуклонно,
Желая мир в себя вобрать.
Темна безумия глубина,
Полночных вод мерцают стены.
Тем ярче фейерверк вселенной…
Жаль, трудно донырнуть до дна.
***
Так безнадёжно вычерпан лимит,
Пустой ли пафос прёт, привычный вздор ли,
Что нестерпимо муторно саднит
Банальностями содранное горло.
Тогда перестаёшь просить и ждать,
Измученный сомнением, а вдруг бы?
И тишины нисходит благодать
На суетой истерзанные губы.
Мелодия, пленённая внутри,
Вливается в течение вселенной,
Неуловимо встраиваясь в ритм,
Неспешный, изначально неизменный.
Уже не докучают пустяки
Уколами булавочной досады.
Бесстрастна мощь катящейся реки,
Смывающей обиды и награды.
Лишь в этой первозданной наготе
И лёгкости осознанно укрывшись,
Ты дань не платишь алчной пустоте,
Что властвует над бывшим и не бывшим.
***
Опять зима. Постылый шумный пир.
Набрался бард. Не попадает в струны.
Мы празднуем войну. Недолог мир.
И челядь, втихаря раскинув руны,
Пытается тянуть из кладовой
Припасы и вино, не то, что пиво.
А за стенами тьмы утробный вой
Пророчит мор и бедствия глумливо.
Лишь алый шёлк, прозрачный на просвет, –
Глазам моим и роскошь, и услада.
Пусть отразит нашитый самоцвет
Тупую похоть алчущего взгляда…
Любовь моя, я понял наконец,
И жизни не прошло, не то мгновения:
Не тот велик, кто выстроил дворец,
А тот, кто лишь пред дамою колени
Свои свободной волей преклонял,
Не делая иного исключения, и
Как господь из храма гнал менял,
Из сердца гнал раба без сожаления.
Под спину стылой влаги натекло,
Дождь барабанит в смятый бок кирасы.
Металл вжимает в землю тяжело.
У края поля – право, свинопасы, –
Уже снуют, как крысы по столу,
Тревожа мёртвых в поисках наживы.
Эх, доберутся,– в медный лоб стрелу
Уж не послать! Полопались тетивы.
А, впрочем, даже руку не поднять.
Дождь заливает рот, и взгляд тускнеет.
Любовь моя, я понял… Понимать –
Последнее, что отобрать сумеют.
***
Чем длиннее ночь, тем больше дров
Требует огонь, чтоб мощью ровной
Напитать ему подвластный кров,
Вверенный хозяином любовно
Первозданной воле древних сил,
Нерушимых в вековечном круге, –
Каждый, кто о милости просил,
Не остался на потраву вьюге.
Пламени живого чистота,
Что от лютой стылости защита,
Как коловращение, проста.
От миров исподних крепкий щит нам.
***
Неясыть нелепа с виду,
Пока не нырнёт неслышной
Стремительной смутной тенью,
Размазанной, невесомой,
Стоячий заставив воздух
Сомкнуться без завихрения
За мягким скользящим махом
Пушистых бесшумных крыльев.
Из клоунской круглой маски
Безжалостный глянет хищник,
Что ночью живёт охотой,
Пока по постелям душным
Мы мечемся увлечённо,
Ловя чьих-то снов ошмётки
В уверенности: свобода –
Способность во сне собой быть…
