Рецензия на книгу Валерия Байдина
«Под бесконечным небом»
Второе название труда русского и французского культуролога Валерия Байдина – «Образы мироздания в русском искусстве» – ещё до прочтения его, сразу задаёт вселенский формат и ритм всей монографии. В ней и корни, и ствол, и ветви, и раскидистая крона того направления в русском искусстве, которое принято называть авангардом. Однако, в отличие от других авторов, рассматривающих это направление как проявление кризиса традиционных форм искусства, к тому же исключительно в контексте с социальным явлением – революцией, Байдин задаётся в своей работе целью более сложной: он прослеживает генезис русского авангарда чуть ли не от той древности, когда индоевропейская общность народов являла собою общность языковую, культурную, материальную, духовную и мировоззренческую.
Очень убедительно, с привлечением многочисленных авторитетных источников Байдин чистоту славянской духовно-изобразительной преемственности (утраченной или размытой в Западной Европе многочисленными этно-культурными ассимиляциями и религиозными инверсиями) связывает с многовековой изоляцией раннего славянского субстрата, многие столетия отгороженного от мира лесными массивами Восточной Европы.
В условиях перманентной изоляции славяне дольше других индоевропейских народов на европейском континенте сохраняли в практической неприкосновенности индоевропейскую идентичность: веру, мироощущение, культуру и искусство. Славяне позже большинства других родственных этносов приняли христианство, охраняя на сакральном уровне не только символику, но и духовное содержание, живое слово индоевропейского космизма.
То, что обычно называлось в отечественной культурологии вульгарным двоеверием: рудименты языческого сознания и языческих практик в христианском (в данном случае – православном) мироощущении, Валерий Байдин переосмысливает в сторону живой преемственности традиционного взгляда на мир языческого сознания в новых представлениях о нём с позиций православной ментальности.
Не растратив в устной традиции свою древнюю духовную суть и обогатив её Словом Божиим византийского православия, древнерусский народ смог создать ни с чем не сравнимую в мировой эпической литературе произведение «Слово о полку Игореве», в котором гармонично слиты дохристианское и православное мировоззрение, не отрицающие друг друга, а дополняющие, усиливающие.
На многочисленных примерах домонгольского культурного пласта в монографии Байдина отображён гармоничный синтез славянской языческой символики в канонически выверенных произведениях православной культуры, будь то архитектура, литература или изобразительное искусство. Автор заостряет внимание в своей работе на роль славянской письменности, которую трудно переоценить, если рассматривать её как основной способ передачи информации на родном языке, использующий привычную, традиционную символику. Не обходит он стороной и самые на первый взгляд банальные приёмы, предметы быта и поведенческие стереотипы, сохранившиеся у восточных славян (русских, украинцев и белорусов) даже через тысячелетие христианской духовной практики и канонов этики. Подобный уникальный синтез наиболее ярко проявился в домонгольский период в русской храмовой архитектуре, наиболее впечатляющими образцами которого служат ныне существующие Дмитровский собор во Владимире и Георгиевский собор в Юрьеве Польском.
Опуская период русской истории с конца XV века по начало XVIII века (собирание русских земель Москвою; становление и развитие Русского Царства), непременно следует остановиться на зафиксированном в печатном слове признании русского космизма, что было отображено по глубокому и аргументированному убеждению Байдина в середине XVIII века в творчестве народного философа Григория Сковороды, а особенно, в литературных произведениях Ломоносова.
Ломоносов, от природы невероятно одарённый человек, получивший европейское образование, обладал ментальностью европейца, что ярко выразилось в его научных изысканиях, а особенно – в поэзии.
Открылась бездна звёзд полна,
Звездам числа нет, бездне дна.
Оставаясь на подсознательном уровне русским человеком, носителем отечественных, почвенных ценностей, он вынужден был рассматривать мироздание через призму западной натурфилософии, разрушая исконную слитность человека с миром природы, с космосом, отвергая человеческую уникальность, провозглашая множественность миров, звёзд, планет, человечеств. Подобная культурная инверсия, рельефно обозначенная деятельностью царя-реформатора Петра I, изменила до неузнаваемости отечественную интеллектуальную элиту, у которой на традиционном подсознательно-генетическом базисе была выстроена механически заимствованная на Западе модернистская надстройка.
Культурный раскол общества стал предтечей цивилизационной катастрофы, поскольку «верхи» и «низы» окончательно перестали понимать друг друга, исповедуя взаимоисключающие ценности – модернизма и традиционализма. Элита в кризисные моменты социогенеза смотрела на окружающие её обстоятельства сквозь европоцентристскую призму ценностей: «Мир плох – измени его!», тем самым дистанцируясь от всего сущего предвечного Мира, объявляя себя Творцом и Господином культурного, им созданного и создаваемого Второго Мира, Второй Природы. «Низы (народ – в понимании элиты «верхов») в кризисные моменты смотрели на ситуацию с позиций традиционализма: «Тебе плохо – измени себя!», следствием чего стали многочисленные попытки вернуть себя и окружающих в мир прошлого, не деформированный западной модернизацией, в мир, где каждый человек полагал себя органичной и неотъемлемой частью Природы, Мира, созданных не человеком. Отсюда и поиски «правильного царя» в XVII – XVIII веках, и неприятие церковных реформ патриарха Никона, и бесчисленные околохристианские ереси, этологической составляющей которых выступала трудовая деятельность на земле: молокане, чуриковцы, духоборы, толстовцы; в этом же ряду и расцвет старчества. Всё перечисленное явилось реакцией «низов» на господство модернистской идеологии, эстетики и этологии, попыткой мирного (непротивленческого) возвращения к почвенности, к слову правды, попыткой вновь стать органичной частью мироздания.
Во второй половине XIX века культурный раскол в России принял необратимый характер, чему в немалой степени способствовали либеральные реформы императора Александра II; в результате в стране появилась многочисленная потомственная интеллигенция, уже совершенно оторванная от традиционных почвеннических идеалов, существующая и созидающая в мире ею созданном, ею обновляемом, не имеющим точек соприкосновения с миром «низов», то есть миром народа, Вселенной, на которую интеллигентная элита покушалась в своей модернистской, «творческой» деятельности. Ответом на давление европеизированной элиты «верхов» возникла мировоззренческая позиция славянофильства, берущая своё начало ещё с конца XVIII века от работ тогдашних вульгарных утопистов Чулкова, Попова, Лёвшина, а через Аксаковых и Киреевского распространившаяся на Соллогуба, Островского, Златовратского, Достоевского и Толстого.
Литературно-философическое поле оказалось навсегда поделено «змеевыми валами» на экспериментальную площадку для страстных модернистов и консервативное пространство традиционалистов, создающих Слово о душе человеческой. Пропасть между двумя валами и её глубина увеличивалась за счёт клина, вбиваемого между ними сторонниками «Общего дела», апологет которого «румянцевский философ» Николай Фёдоров, оригинальный космист и мистик, призывал науку к воскрешению всех предков человечества и заселению ими бескрайних вселенских далей. Ни сакральному, ни мифологическому в системе ценностей его философии места уже не оставалось. Байдин смело связал фёдоровский космизм – как одно из течений философской и научной мысли – с технологическим прагматизмом, доминирующим в деятельности Циолковского и его адептов.
Русский космизм стал своего рода гипертрофированно выраженной ментальной позицией европеизированных модернистов: «Мир плох – покинь его или поменяй на другой!» Человек становится бессмертным, времени на вселенские преобразования и модернизацию у него достаточно. Увлечённость идеей Фёдорова о воскрешении предков в 1924 году привела к таким чуждым для славяно-русского мировоззрения последствиям, как наблюдаемый по сей день вид тела Ленина во всемирно известном Мавзолее.
В России подобное противостояние на духовно-сакральном уровне порождало многочисленные, сталкивающиеся друг с другом «протуберанцы» во всех областях человеческой жизнедеятельности, начиная от социально-политических течений в обществе до ангагонистического противостояния на художественно-образном пространстве. Анархизм Кропоткина – большевизм Ленина. Академизм Семирадского – абстракционизм Кандинского. Декадентствующий символизм Бальмонта – футуризм и заумь Хлебникова. Эклектичный классицизм Жолтовского – конструктивизм Татлина. Ярким проявлением, а также итоговым выражением противостояния на духовно-сакральном уровне «верхов» и «низов» стали: «Чёрный квадрат» Малевича, разрушивший и девальвировавший все прежние представления об искусстве и эстетике; Октябрьская революция, явившаяся социальным ответом народа «низов» на противоестественную для него сущность и ментальность элиты «верхов»; наконец, лозунг немецких авангардистов, как своеобразная кода деструктивной социальной и художественной симфонии революции: «Искусство умерло – Да здравствует машинное искусство Татлина!».
Русский авангард, как прерогативу, получил авторитетный мандат на установку памятников искусству на кладбище культуры. После столь триумфального признания своего превосходства, конструктивизму, одному из самых ярких проявлений отечественного авангарда, оставалось два шага до самого яркого и решительного переустройства мира – самоуничтожения перед началом эры глобальной роботизации и замены людей самовоспроизводящимися и саморазвивающимися андроидами. Почему же подобного не произошло? Потому что в самом ярком и декларативном творении конструктивизма – «Башне Татлина» – недвусмысленно звучит довлеющий мотив «мировой оси», лишённый антропоморфной индивидуальности, своеобразный фаллический символ плодородия в солнечном круге живучего славянского язычества.
Таким образом приходится констатировать жизненную силу отечественного авангарда, питаемого Землёй, Небом и Солнцем – триединой сущностью древнеславянского космизма, пребывающего в нашем Времени и Пространстве по одним ей ведомым законам.
Монография Валерия Байдина – одна из немногих удачных попыток понять и донести до нас суть этих законов.
