С некоторых пор к будничным заботам Риммы Александровны Бусыгиной прибавилось еще несколько дел. Надо сказать, в хозяйстве у неё всегда царил порядок: всё по полочкам, всё по пунктикам. Среди столь педантичных натур иногда встречаются невыносимые зануды, но Римма слыла на редкость приятной дамой.
День её начинался ни свет ни заря. Сварив обязательную кашу, Бусыгина поднимала домочадцев, кормила их, потом раскладывала еду по кастрюлькам и баночкам и, гремя склянками, спешила в соседний подъезд к кошкарихе.
Лужина была одной из новосёлов — северян, заселивших этот дом, на благоухающей садами городской окраине. Позже там вырос жилой квартал, а от садов остались чахлые кривые деревца, трухлявые пни да густой, облюбованный кошками кустарник над заболоченной канавой. С наступлением весны, по округе разносились сладострастные серенады беспризорных кавалеров. Раздраженный истошными воплями, народ негодовал, а Виолетту Юрьевну, что подкармливала бездомную братию, прозвал кошкарихой.
С Виолеттой Римма зналась давно, но знакомство носило характер вежливого почтения к старшим. Конечно, и шестьдесят пять — солидный возраст, уйма людей воспринимает его как порог дряхлости, но Римма так не думала, наверно, потому и выглядела на удивление молодо. При этом массаж лица и маски из имеющихся под рукой продуктов — единственные косметические процедуры, которым она уделяла время. А его постоянно не хватало. Круговерть домашних хлопот была ненасытной, а сидеть без дела Римма Александровна как-то стыдилась и, даже листая перед сном газету или разгадывая кроссворд, испытывала неловкость.
Жила Бусыгина с дочерью, зятем и внуками. На квартиру Бусыгины грохнули всё, что накопили в Заполярье. Переехали в самый канун павловской реформы. Повезло. Риммин муж, Борис Викторович, сам красил, белил, подбирал сантехнику, клеил плитку, обои. Вил гнездо детям. Но сыновья свили свои, приезжали редко. Вместо них в одной из комнат поселилась тёща Бориса, в другой — зять. Пошли внуки.
Наслаждаться семейным уютом и благополучием Римме выпало недолго. Сперва умерла мать, а следом за ней и муж. Оба скончались скоропостижно, избавив семью от скорбной доли неотлучного пригляда за лежачими больными.
Как ни странно, именно этим обстоятельством Александровна отражала нападки дочери, недовольной тем, что Римма взялась опекать одолеваемую маразмом кошкариху:
— Я ни за бабушкой твоей не ухаживала, ни за отцом, а за ней совсем некому приглядеть. Мне ведь не трудно.
— У неё племянники есть. Мама, зачем тебе эта бабка? Тоже мне, нашлась мать Тереза! Да над тобой весь двор смеётся.
— Пусть смеются. Это мой долг. Кто-то же должен помогать одиноким старикам.
— Да не одинокая она. У неё куча родственников! Славно пристроились, главное, самим пачкаться не надо. Нинка вон у тётки и пяти минут лишних высидеть не может: воняет видите ли. Нет, мама, ты тоже в маразм впала — взвалить на себя совершенно чужую старуху!
— Не говори глупостей и оставь меня в покое.
— Вот-вот: именно покой тебе и нужен! Поживи хоть немного для себя. Съезди к Димке с Андреем, к тёте Рае. Можно путёвку в санаторий вам купить. На море тебя звали — не поехала! Так и будешь возле кошкарихи сиднем сидеть? Погоди, скоро начнёшь горшки из-под неё ворочать!
— Надеюсь, до этого не дойдет.
— А если дойдет?
— Ну, хватит, Лидуша!
Лида вовсе не была чёрствой. Напротив, она была сама забота о близких. Близких, родных. Лужина в этот круг не вписывалась никак. К тому же мать как-то рассказала Лиде, что незамужняя и бездетная Виолетта до пенсии работала инструктором райкома, исколесила всю страну, выбиралась и за границу.
"Этакая попрыгунья стрекоза, — подытожила Лида материн рассказ, — лето красное пропела, а затем бог послал ей муравья. Вернее, муравьиху. Есть справедливость на свете? Мама всегда разрывалась между домом и работой, уговорила бабулю жить с нами, хотя знала, какой у неё тяжелый нрав и как она не любит папу. Четыре поколения в одной квартире — для посторонних вполне благостная картинка, но сколько за ней взаимных обид, невысказанных упрёков, молчаливого неодобрения... Капризней стариков только дети".
Большинство людей предпочитает не думать о старости, немногие встречают её как должное, без уныния и сожалений. Лида явно была не такой. Летящие года угнетали её, неотвратимость увядания разъедала душу и отравляла мечты. А более всего Лиду ужасала мысль, что и она не застрахована от участи кошкарихи. "Вряд ли для меня найдется такая чудачка, как мама, — вздыхала Лидия. — Чудачка или дурочка?"
Римма не считала себя ни той, ни другой. За Виолеттой она ухаживала по доброй воле и делала это с терпением и кротостью монастырских послушниц. В бога она не верила, но признавала могущество некой разумной силы, утвердившей мировой порядок, в котором внимание к старикам так же естественно, как любовь к детям.
Бусыгина проведывала Лужину каждый день. Готовила, прибиралась, помогала грузной, страдающей одышкой Виолетте принять ванну, ходила по магазинам, в аптеку, платила по счетам. Деньги на эти затраты ей оставляла племянница Виолетты. Римма аккуратно подклеивала все квитанции в специально заведенную тетрадку, хотя Нина, видать, совестясь, никаких отчётов от Александровны не требовала.
Нина приезжала из соседней области примерно раз в квартал. Гостила у Риммы, проводила в тёткиной квартире генеральную уборку и стирку, водила тётку в баню, показывала её врачам и, облегчённо вздохнув, отбывала, с неизменными обещаниями, скоро забрать Виолетту к себе насовсем. Это скоро длилось уже несколько лет.
— Ждёт, когда бабка концы отдаст, — язвительно говорила Лида, — тогда сразу явится квартиру продавать, и хорошо, если будет с тобой здороваться.
— Не будь такой злюкой, Лидочка. Знаешь ведь, что у неё и так с мужем нелады, куда еще тётку полоумную к себе волочить?
— Это она так рассказывает, а может, просто врёт, чтобы нас разжалобить?
— Если и врёт — это будет на её совести. Ты еще молода и не представляешь, что такое старческая немощь.
Сама Александровна отчаянно страшилась оказаться кому-нибудь в тягость и потому прилежно контролировала давление и вес, старалась правильно питаться и свято верила в оздоровительную силу зарядки. Новоиспечённый зять был сражен наповал, когда, проснувшись затемно от странных звуков, как если бы в квартире резвились зайцы, выглянул из спальни и увидел тёщу в майке и шортах, вдохновенно бегающую на цыпочках по коридору. Привыкнуть к ранней возне за дверью ему удалось не сразу.
К великому огорчению Риммы, сыновья и зять были абсолютно не спортивны, а вкусившие виртуальных радостей внуки грозили пустить корни возле компьютерного стола. Зато Лида, как и мать, обожала пешие прогулки. В любую погоду. При виде мерно шагающей сквозь дождь пары, кто-то улыбался, кто-то крутил пальцем у виска.
Начав приглядывать за Лужиной, Римма загорелась идеей, привлечь к этому старшего внука. Так сказать, в воспитательных целях. Прикинув запас его альтруизма, она сразу предложила помогать ей за плату, посулив несколько сотен рублей из своей и без того небогатой пенсии. Это сработало.
Мальчик носил Виолетте еду, забирал обратно посуду, выкидывал мусор. Но азарт быстро иссяк, и Сережа под разными предлогами увиливал от немудреной обязанности.
Короче, поучительная затея провалилась. Оно и к лучшему, так как болезнь Виолетты Юрьевны усугублялась.
Ещё недавно Виолетта была элегантной пожилой дамой. Когда аккуратная, с горделивой осанкой женщина стала превращаться в неопрятную бабку, соседи заподозрили неладное. Тогда-то Римма и вызывалась присматривать за ней.
Выяснилось, что Лужина запустила не только себя, но и дом. По комнатам перекатывались клубы пыли и кошачьей шерсти, углы серели паутиной, на замызганном полу лежал пёстрый слой мусора. Пахло котами, плесенью и какой-то кислятиной. Римма здорово попотела, квартира преобразилась, но неприятный душок намертво въелся в стены. Однажды к знакомому смраду приплелась другая вонь. Кульки с объедками, найденные в самых неподходящих местах, убеждали лучше любого врача: маразм Виолетты крепчает.
К тому же Риммина подопечная совершенно перестала следить за собой, не причёсывалась, отказывалась мыться, одевалась абы как: ни по погоде, ни по сезону. Один раз Александровна застала её в совершенно непристойном для почтенного возраста наряде: в шляпке, бюстгальтере и колготках. Трусы под колготками отсутствовали. Хорошо, что Серёжа уже не ходил к сумасбродной бабке — подобное зрелище не для детских глаз. Римма еле уговорила Лужину переодеться: полуголая матрона как будто не понимала, о чём речь. А может, и вправду не понимала?
Книг она не читала, телевизор в её доме тарахтел с утра до ночи. Виолетта смотрела всё подряд и с особым вниманием — новости, неизменно сопровождая их гневными тирадами в адрес угробивших страну демократов. Иногда эта забывавшая надеть трусы и прятавшая по углам еду безумица проявляла исключительную рассудительность.
У Бусыгиной интерес к политике давно перегорел. Жизнь доказала: власть и народ как мухи и котлеты — отдельно. Опасаясь, как бы распалённую новостями Виолетту не хватила кондрашка, Римма мягко успокаивала её, пыталась отвлечь. Выручали кошки.
Кошек Виолетта Юрьевна любила самозабвенно: баловала своих, привечала и дворовых. На кормёжку не скупилась, позволяла муркам играть и лазить, где вздумается. Римма часто заставала Лужину, дремлющей в кресле с безухим котом на коленях. Совсем маленьким Виолетта подобрала его на зимней улице, подлечила, как могла, назвала Пьером и оставила у себя. Еще был сиамский котик Чуня и трехцветная Муська, приносящая, по словам Виолетты, в дом счастье. Насчёт счастья Римма сомневалась, а вот шерсти с Муськи лезло много. Вся мягкая мебель в квартире была в чёрно-бело-рыжих волосах. Возможно, от того, что Муська часто котилась. Виолетта как-то умудрялась пристроить весь Муськин приплод. На базаре, где она предлагала котят, её давно знали. Вопреки ожиданиям, любительница кошек уверенно разгуливала по городу, ни разу не потерялась, не забыла, где живет.
О своих любимцах Виолетта могла говорить часами: что Муська в ненастье спит, уткнув мордочку в пол, Чуня — непревзойденный охотник, а Пьер, как собака, отзывается на свист. В голосе рассказчицы звучала нежность.
"Деток бы тебе, внуков", — сердобольно печалилась Александровна, машинально поддакивая Виолетте. Как-то не удержалась, полюбопытствовала, почему у той нет детей.
— Сперва не хотела, потом не получилось. Молодая была, дурная. Решила, что на свете полно вещей гораздо интереснее, чем соски и пеленки, а когда спохватилась, было поздно. Впрочем, теперь я думаю, что мне повезло. Дети так неблагодарны...
Римма промолчала — с сумасшедшими лучше не спорить. По этой же причине она сама ходила оплачивать Виолеттины счета. Энергетиков и коммунальщиков женщина объявила бандой грабителей и платить им отказалась.
Несмотря на явную чудаковатость, Лужина не утратила способности толково распоряжаться деньгами. Нечистые на руку торгаши, введённые в заблуждение придурковатым видом покупательницы, то и дело нарывались на скандал. Виолетта складывала и умножала в уме лучше всякой счетной машинки.
Деньги у Лужиной были. Дорогие безделушки, солидная мебель, добротная одежда Виолетты разжигали в глазах приносившей пенсию почтальонки завистливый огонёк. Получаемую сумму пенсионерка проверяла по нескольку раз и никогда не давала почтальонке ни рубля.
— Ишь, глазами-то так и стрижёт, так и сверлит, бестия, — шипела она вслед женщине.
Римма такого скопидомства не понимала. Сама она, как когда-то и её мать, обязательно предлагала почтальонкам чаю и оставляла им с пенсии двадцать -тридцать рублей "на развод". Не лишались её сочувствия и погорельцы, жертвы наводнений, землетрясений. Денег и вещей посылалось немного, но делилась Бусыгина искренне, от души.
В местном детском доме эта невысокая худощавая, стриженная под мальчика особа была хорошо известна. Каждое рождество Лида с Риммой несли туда сумки с конфетами, домашней выпечкой, вареньем и компотами. Встречали их сдержанно.
— Наверно думают, что ты замаливаешь грехи молодости, — поддразнивала Римму Лида.
Она очень сомневалась, что сласти доходят до ребятни, но даже не пыталась отговорить мать от этой затеи. Сама приходила в приют с жавшимся сердцем. Сирот было жаль до слёз, но взять кого-нибудь на воспитание она не решалась, мнила себя никудышной матерью, не умеющей ладить и с собственными детьми. Мальчики нередко выводили её из себя. В такие минуты она кричала, ругалась, грозилась, умоляла и даже плакала. Выпустив пар, Лида предавалась самобичеванию и яростно завидовала матери: та имела неописуемую выдержку и голос повышала в крайних случаях. Однажды Римма с удивительным самообладанием приняла стремительные роды у соседки. Между прочим, прибежавшая на вопли роженицы многодетная мамаша с другой квартиры, тут же рухнула в обморок, только усложнив Бусыгиной задачу. Когда прибыла скорая, Александровна, дотоле имевшая дело лишь с бухгалтерскими бумагами, уже пеленала младенца.
— Как же ты не испугалась? — спрашивала потом дочь.
— Некогда было бояться.
Железная леди — говорят о таких дамах. Личная жизнь этой леди оказалась той самой медалью, у которой две стороны. На одной была мгновенная страстная любовь, многолетний ядовитый туман измены, мучительные ожидания, еще более мучительное прощение и все это втайне от обожавших отца детей. В награду за адское терпение, судьба повернула медаль другой стороной, дала супругам шанс начать все заново. И они его не упустили. Борис так и остался для Риммы первым и единственным мужчиной в её жизни. Она не могла изменить ему даже во снах. К слову, с зятем у Александровны сложились прекрасные отношения. Памятуя о Лидиной вспыльчивости, она частенько заступалась за Гену.
К современным нравам с бесстыдным обнажением, выворачиванием на всеобщее обозрение интимных уголков души и тела, с меркантильными браками и скандальными разводами Римма относилась брезгливо. Своим детям Бусыгина в первую очередь желала любви, ведь только её свет способен изменить мир в кривых зеркалах судьбы.
Поклонница кошек от романтики была далека.
— Любовь — химера, которой люди оправдывают слабость, глупость и подлость, — как-то изрекла она, поглядев один из нескончаемых сериалов.
Римма молча собирала с пола мелкие кусочки газеты — у Виолетты Юрьевны завелся новый бзик: всякая бумажка, кроме денег, превращалась ею в клочки. Лужина рвала их для кошачьего туалета, видимо вспомнив, что именно так делали в её детстве. От лотков разило, а рваная бумага валялась, где попало. Нина волновалась за тёткины документы, и Александровна унесла их к себе.
Справедливости ради заметим, что странности не обошли и Римму. Так, она годами хранила вещи. Платяной шкаф, ровесник первого полёта Гагарина, был забит старомодными одёжками. В дубовых недрах таились гипюровые блузки, льняные халатики, кримпленовые юбки, франтоватые галстуки, яркие батники, свитера, весёленькие ситцевые платья и абсолютно ненадобные в мягком климате унты и пыжиковые шапки. Вся эта отжившая свой век чепуха дико бесила Лиду. После смерти отца она затеяла дома ремонт. Часть старья из гардероба удалось отправить в последний путь, на свалку (тамошние бомжи долго щеголяли в лучших образцах советского легкопрома), но натяжные потолки и виниловые обои никак не вязались с державшимся на честном слове полированным монстром. Избавиться от него Римма отказалась наотрез.
— Похоронишь меня в нём, — на полном серьёзе говорила она дочери.
Голос матери дрожал, и Лида мудро решила не настаивать. Старики чудят и похуже.
Ранним осенним утром Римма, как всегда, отправилась к Виолетте. Был выходной, и двор ещё спал. Не хлопали двери, не шуршали колёса машин, грустила в песочнице забытая лопатка, лавочки серебрились изморозью, в лужах стыл нетронутый ледок. Бусыгина поёжилась — жадная на солнце пора навевала грусть и дрёму. Если бы Римма могла повелевать природой, то в мире цвела бы вечная весна. С этими мыслями женщина вошла в третий подъезд.
Открыв дверь Лужиной, она увидела Пьера. Кот с утробным воем кинулся ей под ноги. Шерсть на нем вздыбилась, хвост распушился. Объятая предчувствием беды, Римма судорожно вздохнула и переступила порог квартиры.
Виолетта Юрьевна в ночной рубашке лежала возле дивана. Одна рука была вытянута вдоль тела, другая — откинута в сторону. На полной груди Виолетты растянулась Муська, Чуня свернулся клубком в ногах. Со страху Бусыгиной показалось, что Лужина умерла, но перекошенный рот бедняги слабо дернулся. Римма наклонилась. Правый глаз Виолетты приоткрылся, из горла вырвался нечленораздельный вскрик.
Инсульт! — мгновенно поняла Римма. Нельзя было терять ни минуты. Бросив сумку с продуктами в угол, она схватила телефон.
Диспетчерская ответила быстро. Разбуженная Риммой Лида принесла паспорт и полис Виолетты. Несчастная, похоже, ничего не осознавала, глядела бессмысленно и глухо сипела. Скорее всего, удар настиг её ночью: Лужина совсем зазябла на холодном полу. Мать и дочь с трудом взгромоздили её на диван.
Скорую ждали полчаса. Угрюмая, с усталым бледным лицом фельдшерица осмотрела больную, измерила давление, спросила, какие она принимает лекарства.
Бусыгина перечислила, пояснив озадаченной женщине, что Виолетта малость того... забывается. Фельдшер сделала той какую-то инъекцию и засобиралась уходить.
— В понедельник, — буркнула она, — покажите её неврологу.
— Как! — опешила Римма. — Её надо срочно госпитализировать! Вы что не видите, что у неё инсульт!
— И что? У нас молодых класть некуда, — огрызнулась фельдшер и двинулась к двери.
Римма загородила ей путь:
— Вы без неё не уйдете! Не имеете права! Чем раньше её начнут лечить, тем меньше будет последствий.
— Какие последствия... Господи, вы надеетесь, что она поправится? В её-то возрасте! Тем более вы сами сказали, что она уже не в себе.
— На что я надеюсь — не ваше дело. Вы должны увезти её в стационар. Я знаю правила.
— Пустите!
— Нет! Если вы её оставите, я буду жаловаться, куда только можно. Я подниму такой скандал — не обрадуетесь! Как ваша фамилия? Лида, пойди погляди номер машины.
— Хорошо, — видимо струхнув, сдалась медичка. — Но имейте ввиду, я её не попру. У меня у самой давление клинит.
— Дайте носилки, без вас обойдемся. Лида, беги за Геной.
Укутанную в одеяло Лужину Гена с водителем скорой унесли в машину.
— Я поеду с ней, — сказала Римма.
— Кто она вам, что вы о ней так печетесь?
— Никто. Соседка.
В красных, воспаленных бессонной ночью глазах фельдшерицы мелькнуло искреннее недоумение. "Юродивая какая-то", — подумала она с раздражением.
— Лида, у меня в записной книжке есть номер Нины. Позвони ей.
— Я все сделаю, мама, не беспокойся.
Лиду колотило. Виолетту она не любила, но была согласна с матерью — медлить нельзя. Хрустя осколками льда на асфальте, скорая тронулась.
Через неделю Лужина скончалась.
Как и предсказывала Лида, объявившаяся сразу родня, кинулась делить наследство. Судебные тяжбы тянутся несколько лет. Пока суд да дело, Римма Александровна присматривает за пустой квартирой. Ей ведь не трудно.
