Пять фараонов двадцатого века. Групповой портрет с комментариями (продолжение)0

(продолжение. Начало в №5/2018 и сл.)

Летопись десятая. На полях сражений

ГЕНЕРАЛИССИМУС

За 65 лет, прошедших со дня смерти Сталина, тысячи историков оставили свой след в исследовании его жизни, характера, убеждений, привычек, страстей. Он оставался загадкой при жизни для многих — остаётся таковой и сегодня. Для учёного загадки истории и мироздания — что дичь для охотника. Он стремится выследить её, подкрасться, расставить капканы и ловушки, убрать все отвлекающие помехи и, наконец, схватить и с торжеством представить восторженной публике разгадку.

В своей деятельности он также приближается к работникам юридических профессий: следователю, адвокату, прокурору, судье. Когда преступление налицо, улики имеются в достаточном объёме, защитники закона начинают исследование мотивов преступника, поиски смягчающих или отягчающих обстоятельств. Ведь Гегель объяснил нам, что всё существующее разумно, подчиняется законам логики, что беспричинных поступков и событий не бывает. Кажется, остался единственный вид преступлений, о котором не принято спрашивать, что двигало преступником: изнасилования. Человек стремится утолять вожделение, половой акт доставляет ему огромное удовольствие — здесь всё понятно и знакомо каждому.

Товарищ Сталин в минуту застольного откровения признался, что для него самое большое удовольствие в жизни: победно завершить хорошо продуманную месть и после этого отправиться спать (видимо, чтобы смаковать победу). Мне до сих пор не попадалось историческое исследование, которое всерьёз отнеслось бы к этому застольному признанию и использовало его как ключ к разгадке многих его поступков и решений. Болшинство аналитиков приписывает ему какую-нибудь необъявленную тайную цель, скрытую программу действий — воцариться над Европой, стать новым Чингисханом, внезапно напасть на Гитлера, дойти до Ганга и Ламанша — и дальше с азартом нанизывют на выбранную нить раскопанные ими исторические детали, подтверждающие их версию, и отбрасывают очевидные факты, опровергающие её. В своей деятельности они похожи на адвоката, который замалчивает или ставит под сомнение всё, что может повредить его клиенту. И клиентом для него здесь является его версия.

 В последние десятилетия «сталиниана» всё сильнее склоняется если не в сторону открытой апологетики, то хотя бы к частичной реабилитации и пересмотру. Мне попадались труды с такими названиями: «Возрождение законности при Сталине», «Оклеветанный вождь», «Ложь Хрущёва» и тому подобное. Авторы не столько стремятся оправдать сталинские преступления, сколько пытаются вернуть себе и нам веру в осмысленность происходящего в мире. Допустить, что малообразованный безжалостный душегуб смог вознестись над половиной планеты, слишком страшно. И конечно, самый частый последний адвокатский аргумент: «Он разгромил Гитлера».

 Думаю, эта тенденция в сегодняшней историографии даёт мне право внести свою лепту в исправление перекоса и выступить с пародией на биографов нового фараона. Он ведь так боялся попасть в комедию — не пора ли кому-то взять на себя роль «щелкопёра и бумагомараки»? Понятно, что ни один читатель не сможет принять всерьёз предложенную ниже версию взаимоотношений Сталина и Гитлера в первые годы Второй мировой войны. Мне лишь хотелось показать, что анализ поведения «вождя народов» в этот период возможно оставить в рамках здравого смысла лишь в том случае, если допустить, что он действовал как преданный и честный союзник фюрера.

 Заранее приношу извинения читателям, которые найдут неуместными иронию, сарказм и фарс в разговоре о таком трагическом событии как Вторая мировая война. Им я разрешаю пропустить следующий далее отрывок.

Транскрипты тайных радио-переговоров, протекавших
между Сталиным и Гитлером в 1938-1943 годы

Март, 1938

СТАЛИН: Адольф, спешу поздравить тебя с присоединением Австрии. Хорошо представляю себе твоё ликование. Вернуть под свою власть родину, которая когда-то отринула тебя, — я испытал нечто подобное, когда мы в 1922 году вернули Грузию под власть Москвы.

ГИТЛЕР: Благодарю. А тебя, кажется, можно поздравить с завершением очистки страны от учеников Ленина. Но этот Бухарин — вы, кажется, дружили с ним семьями?

СТАЛИН: Дружба дружбой, а политика важнее. Ты ведь тоже расправился со старым другом Рёмом без колебаний. Тут один из осуждённых, когда-то спасший мне жизнь, прислал мне из камеры письмо, в котором спрашивал: «Ты хоть знаешь, что такое благодарность?». Я ему ответил: «Знаю. Это собачья добродетель».

ГИТЛЕР: Коммунистам, которые укрывались в Австрии, теперь не поздоровится. Кто-то из них попытается удрать к тебе. Они до сих пор не заметили, что в святом деле уничтожения коммунистов ты меня на сегодняшний день обогнал. Ликвидировать весь командный состав Красной армии! Повторяешь подвиги своего идола, Ивана Грозного, изводишь бояр под корень?

Ноябрь, 1938

СТАЛИН: Знаешь ли ты, Адольф, что в твоём бескровном захвате Чехословакии есть и доля моей заслуги? Почему? Потому что эти олухи в Лондоне и Париже больше всего боятся, что мы с тобой заключим союз. Из-за этого и подписали Мюнхенское соглашение. Не знают, что такой союз уже существует и исправно работает.

ГИТЛЕР: Теперь нам с тобой нужно обсудить следующие объекты: Польша и Испания. Пока был жив Пилсудский, с поляками приходилось считаться. Я даже заключил с ними пакт о ненападении. Но теперь это обычная демократическая рухлядь, и долго терпеть её у себя под боком я не намерен. Что касается Испании, там дело идёт к победе Франко, а он управится с коммунистами не хуже нас с тобой. Беда лишь в том, что он не страдает, как ты это окрестил, «собачьей добродетелью». Несмотря на всю мою помощь самолётами и другим оружием, он выберет остаться там единственным хозяином, ни мне, ни Муссолини границы не откроет.

СТАЛИН: Да, приходит нам пора посидеть над картой Европы и заранее провести черту, чтобы потом не вышло недоразумений. Присылай при первой возможности Риббентропа, я сделаю свои намётки, и он их увезёт к тебе для утверждения.

Август, 1939

СТАЛИН: Ну вот, тайное стало явным. Германия и СССР заключили пакт. Дипломатическая шушера в шоке, ломает голову, что будет дальше. Но отдай должное дисциплине зарубежных коммунистов: «Раз Сталин так сделал, значит это правильно».

ГИТЛЕР: Шумят, орут, свистят — а из-за чего? Ведь подписать пакт о ненападении — это шаг в сторону мира, разве не так? Но знаешь, я раньше не замечал за тобой склонности к юмору. Заставить моего бедного Риббентропа на банкете пить за здоровье еврея Кагановича! Он потом, вернувшись в посольство, не мог отплеваться.1

СТАЛИН: Ты бы ещё больше оценил мой юмор, если бы увидел, где я велел повесить большой транспарант с надписью «Наша цель — коммунизм!».

ГИТЛЕР: Где же?

СТАЛИН: Над артиллерийским училищем. Также прошу оценить, что, где можно, я иду навстречу вашим предпочтениям. Вот заменил еврея Литвинова русским Молотовым на посту министра иностранных дел.

 ГИТЛЕР: Ты недооцениваешь мою борьбу с еврейской заразой. Когда-нибудь ты прозреешь. Ведь поскреби любого еверея — и на свет выглянет коммунист.

 СТАЛИН: Хорошо, сделаю тебе маленький подарок к славному дню подписания пакта. У меня в лагерях сидят несколько десятков бывших комминтерновцев из Германии и Австрии. Пошлю их к тебе в гестапо. Найдёшь среди них и евреев, и коммунистов.2

Март, 1940

ГИТЛЕР: Помнишь, я тебе говорил, что французы и британцы войну из-за Польши мне объявят, а армии с места не двинут. Мои генералы просто штаны обмочили от страха, когда я приказал им начать вторжение, — но вышло по-моему. Теперь, за прошедшие два года мы успели инкорпорировать весь военный арсенал австрийцев и чехов, так что скоро все увидят, что такое обновлённый вермахт. А почему ты так надолго застрял в Финляндии? Собирался захватить за две недели, а провозился четыре месяца, да и то ради маленького приграничного района.

СТАЛИН: Очередь финнов ещё придёт. Где-то в будущем я планирую их всех переселить куда-нибудь подальше, например в Казахстан — пусть погреются.3 Сейчас мне нужна армия для оккупации Прибалтики и Бессарабии.

ГИТЛЕР: Слушай, а что ты намерен делать с польскими военнопленными? Не хотелось бы, чтобы они были отпущены по домам.

СТАЛИН: А что тебя тревожит?

ГИТЛЕР: Получил информацию, что в Лондоне британцы формируют легион из поляков. Нежелательно, чтобы те, кто сейчас сидит у тебя в плену, сумели пробраться в этот легион. Особенно — офицеры.

СТАЛИН: Хорошо, от этой головной боли я тебя избавлю — обещаю.

Июль, 1940

СТАЛИН: Ну, и как выглядит Париж с Эйфелевой башни?

ГИТЛЕР: А представляешь, они сохранили тот самый вагон в Компьене, в котором унижали немцев двадцать лет назад. Я заставил французов подписывать капитуляцию в том самом вагоне. Ты знаешь толк в наслаждении местью — мог бы оценить. Благодарю тебя за исправные поставки продовольствия и бензина. Но Геринг говорит, что для атак на Лондон ему понадобится чуть ли не вдвое больше нефтепродуктов. Сможешь увеличить?

СТАЛИН: Отдам распоряжения. Хотя тут раздаются недовольные голоса, что мы снабжаем своего возможного противника. Ты не представляешь, сколько народу я уже отправил в лагеря за клевету на нашего верного союзника, за антигерманские настроения. Любые попытки укреплять западную границу объявлены провокационными действиями, грозящими нашему союзу. Официальная позиция на сегодняшний день: главная опасность СССР грозит с востока, со стороны Японии.

ГИТЛЕР: Твой Жуков год назад дал хороший урок японцам в Монголии, вряд ли они сунуться снова. У них свои проблемы. Америка и Лига наций душат их нефтяным эмбарго за вторжение в Китай. Сегодня для любой индустриальной страны отрезать нефть — это смерть. Мы и на себе могли это почувствовать. Без твоих поставок нашим танкам было бы просто не покрыть расстояние до Парижа.

Май, 1941

СТАЛИН: Адольф, ты планировал начать «Барбаросу» в начале мая. Что случилось?

ГИТЛЕР: Это всё проклятые сербы. Мне нужно было обезопасить свой тыл для наступления на Восток, чтобы англичане не могли ударить по моим наступающим войскам через Балканы. Югославия уступила нажиму, их премьер в Вене подписал акт о союзе и дружбе. И вдруг генералы в Белграде во главе с каким-то Симовичем устроили мятеж, свергли королевское правительство, порвали союз с Германией.

СТАЛИН: Да, от балканских народов всегда можно ждать беды. Они хуже кавказцев, совершенно непредсказуемы.

ГИТЛЕР: Мне пришлось направить туда 20 дивизий с авиацией и танками. Сейчас там идёт зачистка, Белград уже взят. Из-за этого пришлось отложить «Барбаросу» до июня.4

СТАЛИН: А хватит ли у тебя времени дойти до Москвы до холодов? Война в Финляндии показала, что снежные сугробы могут тормозить танки не хуже бетонных надолбов.

ГИТЛЕР: Надеюсь, что с твоей помощью — одолеем.

СТАЛИН: Буду стараться. Хотя давят на меня без устали. Требовать вслух не смеют, но всё время подкладывают на стол разведданные о ваших приготовлениях. То сообщают, что ваше посольство в Москве на глазах пустеет. То положили на стол список гауляйтеров, которых ты назначил управлять завоёванными районами СССР. С припиской: «Из надёжного источника». Я приписал: «Пошлите ваш источник в трах-тарарах-мать-не-мать!».

Ночь с 21 на 22-е июня, 1941

СТАЛИН: Знаю, знаю, что началось. Меня посмели разбудить в три часа ночи. Требуют приказа немедленно открыть ответный огонь.

ГИТЛЕР: Не мог бы ты потянуть ещё часа два-три? Тогда юнкерсы успеют долететь до твоих аэродромов как раз к рассвету. Ты ведь запрещал их рассредоточивать и маскировать.

СТАЛИН: Я объявлю, что необходимо сначала удостовериться — не провокация ли это отдельных немецких генералов? Мол, не могу поверить, чтобы наш верный союзник, немецкий фюрер, был способен на такое вероломство. Пошлю Молотова в ваше посольство получить официальное объявление войны.5

ГИТЛЕР: Ты заметил, что я выбрал для атаки тот самый день, когда в Россию вторгся Наполеон? Правда, он кончил там не лучшим образом.

СТАЛИН: Это потому, что у него не было такого помощника, как я. Пока всё идёт как задумано. Но одна вещь сегодня меня обеспокоила. То, каким тоном со мной говорил Жуков, сообщая о начале бомбёжек.

ГИТЛЕР: Опасаешься, что может повториться югославский вариант? Генералы скинут тебя и начнут воевать всерьёз?

СТАЛИН: Я, взяв трубку, не сразу ответил, и он почти закричал: «Вы меня слышите? Немцы бомбят наши города!». Таким тоном со мной давно никто не смел говорить.

2 июля, 1941

СТАЛИН: Произошло то, что мы с тобой вообще-то предвидели, но недооценили. Ты ведь знаешь, что главный инструмент моего правления — страх. Я окружил себя людьми, которые знают, что бывает за малейшее несогласие со мной, за малейший протест. Мы не учли, что после твоего вторжения страх перед тобой сильно потеснит и ослабит страх передо мной.

ГИТЛЕР: Кто-нибудь ещё посмел кричать на тебя?

СТАЛИН: Симптомы и знаки посыпались один за другим. Несколько дней назад я позвонил маршалу Тимошенко, и он посмел не взять трубку. Взбешённый я поехал в Наркомат обороны и стал требовать отчёт о положении дел на юго-западном фронте. А Тимошенко мне — профессорским тоном: «Сначала нужно собрать и проанализировать все данные, и только потом представить правдивый и ясный отчёт». И смотрит на меня как на студента-второгодника.6 Я так растерялся, что ничего не сказал и уехал к себе на дачу. Заперся там, на звонки не отвечал.

ГИТЛЕР: Прямо как твой Иван Грозный. Тоже заперся в монастыре и ждал, чтобы его умоляли вернуться на трон.

СТАЛИН: Честно говоря, я был готов и к сербскому варианту. Вчера утром — слышу, к даче подъехало несколько машин. «Всё, думаю, конец, приехали арестовать. Припомнят все поражения прошедшей недели, обвинят в измене». Выглянул в окно — нет, военных не видно, только члены Политбюро. Тоже раньше бы не посмели явиться сюда без вызова. Предлог у них был такой — они придумали создать Государственный комитет обороны. Со мной во главе. Видимо поняли, что если генералитет сговорится скинуть меня, они все полетят в тартарары вместе со мной. Я милостиво дал согласие вернуться к управлению. Завтра выступлю по радио перед всей страной.7

8 ноября, 1941

СТАЛИН: Ну вот, сибирские дивизии начали прибывать к Москве. Вчера участвовали в Параде на Красной площади. Твои генералы уже могли почувствовать, что это совсем другие солдаты. Под Ельней они здорово врезали твоим, заставили отступить. Три месяца я удерживал их на востоке, доказывал, что японцы могут воспользоваться ослаблением границы. Но мне уже смеют возражать, смеют проявлять инициативу.

ГИТЛЕР: Твои генералы перестают слушаться тебя — это печально. Но вот если бы ты научился отдавать приказы нашим двум главным врагам — снегу и морозу, — это бы решило дело.

СТАЛИН: Знаешь, иногда я мечтаю снять маску, открыть людям смысл нашей великой борьбы. Мы с тобой обожествили силу и власть — что может быть превыше этих богов? Для нас главным врагом, подлежащим уничтожению, остаётся тот, кто обожествил какую-нибудь абстрактную идею, — хоть невидимого бога, хоть сияющий коммунизм, хоть гуманную демократию. Они для нас — осквернители алтаря, кощунствующие еретики. Неужели большинство ещё не созрело, чтобы принять истинность наших богов и отшатнуться от ложности остальных?

ГИТЛЕР: Трудность в том, что сила и власть приходят и уходят. Недаром египетские фараоны строили пирамиды, которые стоят до сих пор. Они символизировали вечность и неразрушимость. Я пообещал немцам почти вечный Тысячелетний рейх — пока это работает.

СТАЛИН: Ты умеешь находить наших единоверцев в других странах и передавать им временную власть. Петен во Франции, Квислинг в Норвегии, Йозеф Тисо в Словакии, Хорти в Венгрии… Я пытаюсь следовать твоему примеру. Скажем, в Китай главная доля помощи из Москвы идёт не коммунистам Мао Цзедуна, а националистам Чан Кайши.8

Июнь, 1942

СТАЛИН: Итак, я вижу, что ты отказался от нового наступления на Москву. Почему?

ГИТЛЕР: Вспомнил опыт шведского Карла Двенадцатого. Он тоже понял, что по выжженной опустошённой земле наступать невозможно. Когда коммуникации растягиваются на тысячи километров, да ещё по территории с враждебным населением, снабжение армии становится невыполнимой задачей.

СТАЛИН: До сих пор я помогал тебе как мог. В прошлом году запретил отступление под Киевом в сентябре, и ты смог взять в окружение 500 тысяч. В этом послал армию генерала Власова на безнадёжный прорыв блокады Ленинграда, и она вся попала к тебе в плен. В марте, вопреки яростным возражениям Жукова, приказал наступать на Харьков, и ты получил ещё триста тысяч. Но мои генералы учатся обходиться без моих приказов, и это может плохо кончиться.9 А агентов НКВД не пошлёшь арестовывать маршала, у которого под ружьём полмиллиона солдат.

Январь, 1943 (прощальный разговор)

СТАЛИН: Похоже, что Сталинград становится поворотным пунктом. Каждый разбомблённый дом превращается в крепость, и одной роты смелых солдат довольно, чтобы удерживать её. Кроме того, оборонная промышленность творит чудеса. На эвакуированных заводах она вдвое-втрое увеличила производство самолётов, танков, орудий по сравнению с мирным временем. Даже в осаждённом Ленинграде заводы продолжают работать, почти всё снабжение армии ракетными снарядами для «катюш» идет оттуда.

ГИТЛЕР: Паулюс засыпает меня радиограммами из Сталиграда, просит разрешения оставить город, отступить. Геринг обещал организовать снабжение по воздуху, но не справляется.

СТАЛИН: Не пора ли тебе расстрелять твоего Геринга? Воздушную битву за Англию он проиграл, высадку американцев в Марокко предотвратить не смог. Это нетрудное дело — разбомбить на земле полторы тысячи русских самолётов, которые я ему подставил в первый день войны.10

ГИТЛЕР: Я мог бы помочь Паулюсу, если бы сейчас не продолжались бои в Северной Африке, вокруг Эл Аламейна. Там у Роммеля 300 тысяч немцев, да столько же итальянцев. Если отнять у них авиацию, их разобьют, и мы потеряем доступ к арабским нефтяным вышкам. Ты требуешь у союзников открытия Второго фронта в Европе, но по сути война уже идёт на два фронта.

СТАЛИН: К сожалению, Адольф, этот наш разговор должен стать последним. Мой радиооператор вёл себя как-то странно, пришлось его ликвидировать, чтобы не разболтал о наших беседах. Кроме того, мои генералы явно затевают большую наступательную операцию по окружению армии Паулюса. Два года я приказывал «наступать, наступать, ни шагу назад». Не смогу я вдруг повернуть на 180о и приказать «не наступайте». Но что бы ни случилось в будущем, обещаю тебе: священную борьбу с коммунистами, евреями, гуманистами и прочей идеалистической швалью я буду вести до последнего вздоха.

ГИТЛЕР: А я подтверждаю своё обещание: после завоевания России и превращения в немецкую колонию ты станешь её монархом.

Конец транскриптов

Как ни парадоксально, эта пародийная версия может быть поддержана сенсационным документом, найденным в Национальном архиве США:

 «19 июля 1940 года. Лично и конфиденциально… помощнику Государственного секретаря США… По только что поступившим данным из конфиденциального источника информации, после немецкого и русского вторжения в Польшу и её раздела Гитлер и Сталин тайно встретились во Львове 17 октября 1939 года. На этих тайных переговорах они подписали военное соглашение взамен исчерпавшего себя пакта. Искренне ваш Дж. Эдгар Гувер».11

Существовало такое соглашение или нет, мы никогда не узнаем. Но всё поведение «гениального полководца» в последующие полтора года становится осмысленным, только если мы поверим, что он сознательно действовал в интересах Германии. В противном случае мы должны будем признать генералиссимуса просто недоумком, упрямство и жестокость которого стоили России много миллионов зря загубленных жизней.

Вся хвалёная мудрость «вождя мирового пролетариата» сводилась к трём правилам жизни: никому не верить, никому не сострадать, никого не прощать. В отношениях с Гитлером он нарушил все три правила. Скорее всего он не читал «Мэйн Кампф», в котором фюрер уже в 1925 году расписывал свои планы в отношении России: сначала заключить с ней договор, а потом — напасть.12

 Важнейший вклад, сделанный Сталиным в победу над Германией: летом 1941 года он прекратил (или приостановил) преследование и избиение дальнозорких. Даже наоборот, выпустил из лагерей десятки тысяч специалистов высокого разряда, которым удалось дожить до этого момента. Делалось это лихорадочно поспешно, но с чётким осознанием того, кто именно сможет помочь делу обороны. Писатель Марк Поповский описывает в своей книге «Жизнь и житие Войно-Ясенецкого», как знаменитому хирургу генеральскую форму доставили в лагерь не всю сразу и он пару дней расхаживал в зэковском бушлате и штанах с лампасами.

С лета 1941 года дальнозоркие смогли выходить не только из лагерей, но и из своего вынужденного подполья и занимать руководящие посты в промышленности и армии. Страна начала высвобождать задавленные в ней силы и таланты, и произошёл перелом в ходе войны. О нём можно сказать то, что написал Толстой о разгроме Наполеона: «…Дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но целесообразностью… поднималась, опускалась и гвоздила врага, пока не погибло всё нашествие».

Потом история войны была переписана и расфасована в «Десять сталинских ударов», изукрашена поэмами, романами, кинофильмами и песнями, до сих пор достающими до каждого русского сердца. «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой!» стала почти гимном военных лет. И всё сказанное в этой подглавке не отменяет простой истины: фигура Сталина, такого, каким он был, оставалась необходимым условием победы. Отдельные тактические и стратегические решения, которые он упрямо навязывал своим маршалам, могли быть незрелыми, даже глупыми, но они клали конец спорам военачальников, и машина войны, подчиняясь его единой и непререкаемой воле, срывалась с места и в рёве и грохоте моторов бросалась «гвоздить врага»..

ДУЧЕ

Генерал армии южан Роберт Ли однажды сказал: «Хорошо, что война так ужасна. Иначе мы могли бы полюбить её». Видимо, именно это должно было случиться с Бенито Муссолини, когда он в 1914 году порвал с соратниками по социалистической партии, отказался от принципов пацифизма, поддерживавшихся ею, и сделался ярым националистом и проповедником вступления Италии в войну.1 Аргументы, приводимые им в «Автобиографии» — «над Францией нависла угроза, а это означало угрозу для свободы во всей Европе», — звучат неубедительно. Он просто «полюбил войну», и, даже хлебнув её ужасов в обледеневших окопах и получив два десятка осколочных ранений, оставался верен этой любви до конца жизни.

 Его страсть к дуэлям тоже была проявлением его принадлежности к касте воинов, к кшатриям. Также его сочувственное восхищение действиями поэта д’Аннунцио, захватившего хорватский город Фиуме, показывает, как рано он начал мечтать о военном расширении Италии, о превращении её в империю — наследницу славы Древнего Рима. Сделавшись диктатором, он в 1923 году, под раздутым предлогом, временно оккупировал греческий остров Корфу. Чуть ли не половина бюджета страны шла на перевооружение, парады и военные учения сделались любимым времяпрепровождением дуче. Массу времени он уделял пошиву мундиров для своих появлений на публике.

С начала 1930-х авторитет Италии в вопросах европейской политики начинает играть заметную роль. В 1934 году возникла угроза аннексии Австрии Германией, и несколько итальянских дивизий были придвинуты к границе, чтобы воспрепятствовать этому.2 А в следующем году итальянская армия втроглась в последнее независимое государство Африки — Абиссинию, — и в мае 1936 маршал Бадольо вступил в столицу — Аддис Абебу. Страна была включена в растущую империю. Лига Наций выразила решительный протест, но итальянцы в большинстве своём ликовали и устраивали своему вождю торжества и парады по случаю победы.3

Когда в 1936 началась гражданская война в Испании, Муссолини решительно принял сторону Франко. У того были трудности с переправкой войск из Марокко на Пиренейский полуостров, и Италия предоставила ему транспортные самолёты для этой цели. Боевые самолёты итальянского производства тоже вскоре начали принимать участие в боях. Корпус из семидесяти тысяч итальянских добровольцев влился в армию Франко.4

С 1937 года начинается быстрое сближение с гитлеровской Германией. Оба диктатора наносят дружеские визиты друг другу, координируют свои ходы во внешней политике. Теперь Муссолини уже не возражает против присоединения Австрии к Германии. Летом 1938 года в Италии вступают в силу антиеврейские законы по образцу немецких. Были запрещены браки между евреями и итальянцами. Евреям запрещалось занимать посты в правительственных учреждениях, школах, судах, открывать новые магазины. Если они приехали в Италию из других стран недавно, они подлежали высылке.5

Италия была приглашена принять участие в Мюнхенской конференции, созванной для разрешения чехословацкого кризиса (сентябрь, 1938). Муссолини, используя своё неплохое знание немецкого, английского, французского, курсировал между делегатами, часто принимая на себя роль арбитра. Впоследствии это дало ему основания объявлять: «Я спас Европу от войны».6 Уместно вспомнить, что эту роль также приписывал себе британский премьер-министр Чемберлен. Но также не следует забывать, что все эти «миротворцы» с самого начала поддались шантажу и угрозам Гитлера и не допустили на конференцию самих чехов — делили их страну без их участия.

Итальянцы благославляли своего дуче, но он — впервые в жизни — не радовался народной поддержке. Как же так? Он неустанно зовёт народ на подвиги по расширению империи, а люди приветствуют достижение мира? «Мне не достаёт настоящего материала, — жаловался Муссолини. — Микельанджело нуждался в прочном мраморе, чтобы высекать из него статуи. Если бы в его распоряжении была только глина, то он не произвёл бы на свет ничего, кроме горшков. Народ, который на протяжении шестнадцати столетий был только наковальней, не может за несколько лет превратиться в молот… Это стадо баранов, превращённое искусством в бесхребетное существо…».7

Для поднятия воинского духа в стране Муссолини весной 1939 года осуществил завоевание Албании. Но даже армейское командование не относилось с сочувствием к его военным эскападам. Генералы слишком хорошо знали, насколько Италия не готова к серьёзной войне. Её экономические успехи были в огромной степени пропагандным мифом. «В артиллерии на вооружении находились орудия, применявшиеся ещё в 1918 году; так называемые механизированные дивизии испытывали такую нехватку автомобилей, что для парадов одалживали их у полиции… Военно-воздушные силы тоже находились в жалком состоянии, так же как и военно-морской флот… Сам Муссолини в конце лета 1939 года должен был признать, что из семидесяти дивизий, числящихся в итальянской армии, только десять пригодны для ведения военных операций».8

Именно в таком состоянии застало Италию начало Второй мировой войны. Многие в стране считали, что лучше всего было бы последовать примеру Франко и сохранять нейтралитет. Но мог ли человек с характером Муссолини сделать такой выбор? Всё детство он был драчуном, в юности стал революционером, потом — солдатом, потом — бунтарём. Параллельно с этим — безудержным дуэлянтом. Драка, схватка, «упоение боем» были его природой, сутью его бытия. Даже его отношения с женщинами, как мы видели, включали элементы безжалостной схватки. Даже те, кто покушался на его жизнь, казались ему нормальной частью жизненного процесса — у него не было к ним ненависти, он даже не каждого казнил. Так мог ли он остаться в стороне от того гигантского побоища, которое разгоралось в мире совсем близко от него?

И всё же он колебался почти целый год. Однако ошеломительные успехи Германии в войне на континенте, видимо, не только разбудили военный азарт прирождённого кшатрия, но и предопределили выбор союзника. 10 июня 1940 года Италия, имевшая пакт о союзных отношениях с Германией, объявила войну Франции — уже практически разбитой — и Великобританиии — всё ещё грозной повелительнице всей акватории Средиземного моря.

В роли главнокомандующего дуче оказался перед многими трудностями, на большинство которых он предпочитал закрывать глаза. Ни армия, ни народ не хотели воевать с сильными противниками. Индустрия не могла обеспечить вооружённые силы новой техникой в достаточных количествах. Снабжение бензином едва покрывало нужды мирного времени. Сельское хозяйство за 18 лет диктатуры оказалось невозможно поднять до уровня достаточного для нужд государства, просто размахивая в поле косой, большую часть продовольствия в конце 1930-х всё ещё приходилось импортировать. Выбранный союзник проводил свою политику мало считаясь с партнёром, часто оповещал его о своих ходах задним числом.

Первые серьёзные военные действия начались в Северной Африке в конце лета 1940 года. Муссолини приказал маршалу Родолфо Грациани начать наступление из Ливии на британские войска в Египте. Весь итальянский генералитет был против этой операции. Проблема была в том, что дуче и его генералы совершенно по-разному представляли себе соотношение сил. Муссолина так радовался любым хорошим вестям с фронта и приходил в такую ярость от плохих, что многие из его министров стали скрывать от него правду, докладывая только о положительных моментах, ещё и сильно приукрашивая их. Например, они уверили его, что потенциал британского флота в Средиземном море ослаблен на 50%. На самом же деле английские корабли и самолёты продолжали эффективно топить итальянские транспортные суда, пытавшиеся доставлять военное снаряжение и другие грузы в Африку.9

На заседании совета министров Муссолини пригрозил маршалу Грациани отставкой, если он через неделю не начнёт наступление на Египет. Тот подчинился. 13 сентября шесть пехотных дивизий и восемь танковых батальонов двинулись вперёд. Им удалось отвоевать 60 миль, и дуче ликовал. Но очень скоро контрнаступление англичан заставило итаьлянцев перейти к обороне. Их положение всё ухудшалось, боеприпасы и продовольствие кончались, и в декабре англичане захватили столько пленных, что в пустыне их пришлось размещать на огороженных площадках размером в две сотни акров.10

Тем временем, осенью 1940 года Гитлер, не извещая своего союзника и не консультируясь с ним, внезапно оккупировал Румынию. Для него этот шаг был критически важным, он давал ему доступ к месторождениям нефти. Но Муссолини посчитал поведение фюрера оскорбительным и решил продемонстрировать независимость от него: без предупреждения напасть на Грецию. «Гитлер всегда ставил меня перед совершившимся фактом, — заявил дуче. — На этот раз я намерен отплатить ему той же монетой. Он узнает из газет, что я оккупировал Грецию. Таким образом будет восстановлено равновесие в наших отношениях.»11

Сортировка разведданных снова проходила по принципу «верить только самым оптимистичным». Сообщения о том, что Греция имеет под ружьём армию в 240 тысяч, отметались, на веру принимались версии, предполагавшие, что только 30 тысяч находятся в боевой готовности. В конце октября 1940 года итальянские войска вторглись в Грецию из Албании и встретили там такое упорное сопротивление, что вместо ожидаемой двухнедельной кампании были вскоре остановлены, а потом и отброшены, прижаты к морю.12

Гитлеру пришлось посылать большие контингенты войск на помощь своему зарвавшемуся союзнику. В Африку прибыл генерал Роммель, который сумел, с относительно небольшими силами, оттеснить англичан назад к границе Египта. В отличие от маршала Грациани, он всегда находился в своём танке во главе наступающих колонн.13 В Грецию войска пришлось посылать через восставшую Югославию с боями. (Белград был взят 18 апреля 1941 года.) Эта непредвиденная операция отвлекла сотни тысяч солдат и заставила Гитлера отложить на шесть недель план «Барбаросса» — запланированное вторжение в Россию.14

О подготовке нападения на СССР Гитлер тоже не информировал дуче заранее. Тот узнал о случившемся лишь в ночь с 21 на 22 июня. И не смог удержаться от возгласа: «Ну всё, мы проиграли войну!». Тем не менее, он не посчитал возможным для себя порвать союз с Германией и выйти из войны. Своей волей, не советуясь с генералитетом, предложил Гитлеру послать в Россию итальянский экспедиционный корпус. Войска начали прибывать на восточный фронт в августе 1941 года, приняли участие в боях на Украине, а в следующем году корпус был использован германским командованием и в Сталинградской битве. В конечном итоге, число итальянцев, посланных в Россию, достигло 200 тысяч.15

И в Африке, и на Балканском полуострове, и в России итальянские подразделения, воевавшие в союзе с немцами, с ведома и согласия Муссолини переходили под стратегическое командование германского генштаба. Легко себе представить, чем это оборачивалось для них. Оказавшись в российских снегах без зимнего обмундирования, они вдобавок страдали от нехватки транспорта, продовольствия, топлива, медикаментов. В критических ситуациях немецкие генералы могли просто конфисковать всё это у них и передать своим солдатам, тоже находившимся в отчаянном положении.16Бедствия итальянской армии на Восточном фронте ярко отображены в фильме Витторио де Сика «Подсолнухи», с участием Софи Лорен и Марчелло Мастрояни (1970).

Весной 1943 года ужесточились бомбёжки итальянских городов авиацией союзников. Нехватка продовольствия и топлива дошла до такого уровня, что по Северной Италии прокатилась волна забастовок на оборонных заводах, организованная коммунистами. Солдаты, посланные подавлять их и охранять штрейхбрейкеров, братались с забастовщиками. Помощь от Германии углём и бензином резко сократилась, Восточный фронт был важнее. Требования выхода из войны делались всё громче. Генерал Витторио Амброзио решился бросить в лицо Муссолини: «Ты не найдёшь фашиста, который поддерживал бы тебя, ты остался в полном одиночестве».17

Высадка военного десанта союзников в Сицилии (июль, 1943) и последовавший захват её показали, что немцам придётся изыскивать где-то мощные подкрепления, если они хотят удержать Италию под своим контролем. Параллельно с массовыми выражениями народного протеста, в кругах королевского двора и генералитета зрел заговор, нацеленный на свержение дуче. К концу июля у заговорщиков всё было готово для решительных действий. В воскресенье 25 числа Муссолини явился на очередную аудиенцию к королю, что делалось дважды в неделю уже 20 лет.

— Ситуация в стране весьма тревожна, дорогой дуче, — сказал король. — Верховный совет фашистов выразил вам недоверие. На всех фронтах мы терпим поражения, народные волнения только усиливаются. Боюсь, у вас в стране не осталось ни одного друга, кроме меня.

Избалованный двадцатью годами абсолютной власти, Муссолини неосторожно промолвил:

— Если бы положение было, действительно, таким серьёзным, мне следовало бы подать прошение об отставке.

— И я его тут же принимаю, — поспешно сказал король.
— Поверьте, я приложу все усилия, чтобы обеспечить вашу личную безопасность.

Дальше всё пошло быстро по плану заговорщиков. Во дворе дуче вынудили сесть в подготовленную машину скорой помощи, новая охрана набилась вслед за ним. Уже темнело, когда фургон въехал в ворота казармы на окраине Рима. Утром следующего дня итальянцы узнали, что правительство сменилось, что во главе теперь стоит маршал Бадольо. Вслух он объявлял, что Италия останется верной союзу с Германией, но втайне отправил доверенного офицера в нейтральный Лиссабон, где тот вступил в контакт с британским послом и известил его, что новое правительство готово к переговорам о выходе страны из войны.18

О судьбе самого Муссолини население Италии долго ничего не знало. Заговорщики прятали его в удалённых районах, несколько раз тайно перевозили из одного места в другое. Но в первые же дни после переворота Гитлер принял твёрдое решение приложить усилия к спасению своего союзника. Среди офицеров СС, имевших опыт десантных операций, он выбрал капитана Отто Скорцени и в разговоре с глазу на глаз объявил ему:

— У меня есть для вас очень важное задание… Муссолини — мой друг и верный товарищ по оружию… Я не могу оставить без помощи величайшего сына Италии в этот трудный для него момент. Для меня дуче — воплощение древнего величия Рима. При новом правительстве Италия отречётся от нас. Я останусь верен своему старому союзнику и дорогому другу. Его нужно немедленно спасти.19

Операцию по вызволению Муссолини многие историки сравнивали по дерзости и успешности с освобождением израильских заложников в Энтеббе (1976). Было выяснено, что пленник содержался в высокогорном отеле на плато Гран-Соссо. Подниматься к нему надо было на фуникулёре. 12 сентября на узкую площадку за зданием вдруг один за другим стали бесшумно приземляться планеры с немецкими десантниками. Первым выскочил итальянский офицер в форме и, громко крича «не стрелять! Не стрелять!», побежал к дверям. Солдаты охраны и карабинеры были в растерянности. Трёхлетняя привычка относиться к немцам как к союзникам на какое-то время будто парализовала их. Бывший повелитель Италии был освобождён без единого выстрела и несколько дней спустя в Берлине пожимал руку своего спасителя.20

Война тянулась ещё почти два года, и теперь она полыхала на территории Италии. Северная половина страны была оккупирована немцами, и они оказывали упорное сопротивление войскам союзников, с боями продвигавшимся на север. С начала 1944 года стало набирать силу партизанское движение, руководимое по большей части коммунистами. Оно выражалось, главным образом, в актах террора, саботажа, убийствах немецких военных и фашистских лидеров. Немцы отвечали на это массовыми расстрелами заложников, что, конечно, вызывало волны ненависти к оккупантам. Взрыв бомбы, спрятанной в мусорной машине, остановившейся рядом с военным грузовиком, стоил жизни тридцати трём немецким солдатам. На следующий день 335 мирных итальянцев было расстреляно на Ардеатинской дороге и тут же зарыто в братской могиле.21

Эти страшные годы впоследствии были отображены во многих прославленных итальянских фильмах. Луиджи Коменчини снял фильм «Все по домам» (1960), отражающий судьбу итальянского офицера (актёр Альберто Сорди), которого переворот июля 1943 года заставляет переосмыслить свою судьбу и повернуть оружие против немцев. Фильм Роберто Росселлини «Рим открытый город» (1945) поражал сценами озверения людей во время войны. Этот фильм считается началом итальянского неореализма. Эпическая картина Бертолуччи «Двадцатый век» (1976, другое название — «1900»), конечно, не могла обойти стороной драму внутреннего раздора в стране, практически вылившегося в гражданскую войну (1943-1945).

Муссолини был поставлен немцами во главе марионеточного государства Социальная республика, созданного на территории Северной Италии. Его власть была ограничена множеством запретов, здоровье ухудшалось, уныние накатывало всё чаще. «Я ощущаю себя капитаном тонущего корабля: корабль гибнет на моих глазах, а я вцепился в маленький плотик среди бушующих волн, всецело во власти стихии».22 Но стоило ему съездить в Германию и повидаться с Гитлером, как бодрость возвращалась к нему. Похоже, фюрер умел каким-то образом вселять надежду и оптимизм в своих сторонников. Неважно, что русские наступают с востока, что союзники высадились в Нормандии и приближаются к Парижу! Нет, ещё не всё потеряно, никаких переговоров о перемирии! Когда Муссолини показали испытания ракет ФАУ-1, он возликовал, уверовал, что это чудо-оружие перевернёт ход войны.

Иногда он спрашивал у кого-нибудь из близких, каким он предстанет в анналах истории. Что ж, ему не довелось сделаться великим завоевателем, не удалось возродить Римскую империю. Но в категориях племенной ментальности, свойственной касте кшатриев, он прожил «правильную» жизнь: неутомимо сражался с врагами, встречал смерть лицом к лицу много раз, не умер в собственной постели, а погиб изрешечённый пулями. Если бы он был из племени викингов, на пиру в залах Валгаллы, под взглядом бога Одина, его ждало бы почётное место за столом и чаша, всегда наполненная вином.

ФЮРЕР

Мировая история переполнена именами знаменитых завоевателей. И почти в каждом веке найдётся завоеватель-чемпион, обогнавший других по размерам захватов: Навуходонасор Вавилонский, Кир Персидский, Александр Македонский, Ганнибал, Юлий Цезарь и так далее. Их всех можно разделить на два разряда: строители империй и завоеватели-наркоманы, то есть те, для кого война была самоцелью. Именно такие стали чемпионами в трёх последних столетиях: Карл Двенадцатый Шведский в 18-ом, Наполеон Первый французский в 19-ом и Адольф Гитлер немецкий в 20-ом.

Страсти, ментальность и демагогию таких полководцев хорошо спародировал чешский писатель Карел Чапек. Один из рассказов цикла «Апокрифы» представляет собой письмо, которое якобы пишет Александр Македонский своему учителю — Аристотелю — из очередного военного похода. В нём он благодарит великого философа за любовь к миру, внушавшуюся ему с раннего детства, и объясняет, что, ведь, единственной причиной для выступления его войска в первый поход был тот факт, что Эллада, самим фактом своего существования, угрожала южным границам Македонии. Он был уверен, что после победы можно будет вложить мечи в ножны. Но случилось непредвиденное: теперь его восточным границам стала угрожать Персия. «Что было делать, дорогой учитель? Пришлось снова садиться на коня».

Все разглагольствования фюрера о жизненном пространстве для Германии похожи на кальку с этого пародийного письма. Он привлекает тени завоевателей прошлого, например Чингис-хана. «Наша сила заключается в быстроте и беспощадности. Чингиз-хан сознательно и со спокойным сердцем обрёк на смерть миллионы женщин и детей. Однако в истории он остался только как великий создатель империи… Так и я посылаю на Восток мои части “Мёртвая голова”, приказывая им сурово и безжалостно убивать мужчин, женщин и детей, которые являются поляками по крови и языку. Только так мы сможем завоевать жизненное пространство, в котором столь нуждаемся».1

Здесь фюрер бессовестно передёргивает. Ибо Чингис-хан был таким же завоевателем-наркоманом, как и он сам. Строительство империй его не интересовало, покорённые монголами территории сразу распались после его смерти. Точно так же распалась огромная империя Александра Македонского. Чапек вкладывает в его уста мечты о завоевании Китая. Точно так же Гитлер обсуждал планы того, что он будет делать после покорения России: вторгнется в Турцию, Иран, Ирак.2

Логика поведения завоевателей-наркоманов повторяется из века в век: раз на западе я упёрся в пока непреодолимую стену, я пойду покорять восток. Вопросы о том «ради чего?», «есть ли у меня ресурсы?», «чего это будет стоить моей стране?» не возникают или легко заметаются под ковёр. Карл Двенадцатый своими походами на Польшу, Турцию и Россию довёл шведских крестьян до того, что они, спасаясь от набора в армию, калечили себя или убегали в леса. Наполеоновская Франция смогла послать под Ватерлоо только стариков и мальчишек. Такой же состав армии мы наблюдаем в кадрах немецкой кинохроники, снятых в последние дни обороны Берлина.

Но ведь поначалу было покорение двух третей Европы. Разве не нужна была для этого военная гениальность вождя?

Здесь прежде всего необходимо вспомнить, что представляла собой Европа в 1930-е годы. Люди были истерзаны экономическим кризисом и страшными воспоминаниями о Первой мировой войне. Социализм и пацифизм казались им заветными словами, золотыми ключиками к светлому будущему без войн. А немецкий фюрер только и говорил о социальной справедливости и необходимости мира. Неважно, что он добавлял к слову «социализм» слово «национальный». Он зато принёс своему народу стабильность и уверенность в завтрашнем дне. Он также выглядел щитом против страшного большевизма. Ни австрийцы, ни чехи, ни норвежцы, ни румыны не хотели всерьёз воевать против него. В мае 1940 года французы уже сдавались в плен целыми подразделениями под командой офицеров. Ну, как тут не завоевать дюжину-другую независимых государств?

Конечно, первым немецким победам на западном фронте очень помогло прекраснодушие лидеров демократического мира. Оборонительную линию Мажино они решили провести не до Ла-Манша, а до бельгийской границы. «Ведь противник не посмеет пустить танковые колонны через территорию независимой страны. Его все осудят!» На востоке головотяпство Сталина, верившего клочку бумаги с подписями Молотова и Риббентропа больше, чем воплям собственной разведки, сыграло роковую роль летом 1941 года.

Но дальше всё пошло не так гладко. Англия оказалась не по зубам Геринговской люфтваффе, её покорение пришлось отложить на потом. Также пришлось отложить на шесть недель и вторжение в СССР из-за упрямых и непредсказуемых сербов. Сама Россия оказалась слишком велика даже для миллионной механизированной армии, вторгшейся в неё 22 июня 1941 года. Попытки одновременно взять и Москву, и Ленинград провалились, в сентябре защитники Северной столицы почувствовали ослабление напора, потому что немцам потребовалось перебросить большие резервы на центральное направление. Туда же были отправлены войска, освободившиеся после взятия Киева (26 сентября). Но время для атаки на Москву было безнадёжно упущено. В октябре ударили сильные морозы, а также подоспели сибирские дивизии. В ноябре немецкое наступление захлебнулось, а в декабре началось успешное советское контрнаступление.

В исследовании поступков и решений любого военного лидера можно приводить сотни аргументов «за» и «против», указывать на ошибки или, наоборот, представлять те же решения верхом прозорливости. Но необходимо помнить о том, что сам Гитлер своих ошибок никогда не признавал. Что бы ни случалось, он оставался в своих глазах прав всегда и во всём. Если стратегический план проваливался, это происходило не потому что он был невыполним, а потому что генералы и солдаты оказались неспособны воплотить в жизнь гениальные озарения фюрера.

Решения принимались импульсивно, приказы отдавались и потом никогда не отменялись. Одним из таких истеричных решений было объявление войны Америке сразу после Перл-Харбора. Союзнические соглашения трёх держав (Германии, Японии, Италии), так называемая «Ось Берлин-Рим-Токио», с трудом заключённые летом 1940 года, отнюдь не включали обязательств военного участия одного из созников в военных конфликтах другого. То, что война США была объявлена уже 11 декабря, то есть четыре дня спустя после нападения японцев, показывало, что времени на серьёзное обдумывание просто не было. И произошло это как раз тогда, когда вермахт потерпел первое серьёзное поражение под Москвой, когда британский флот доминировал в мировом океане, а авиация успешно отбивала атаки на Лондон и другие английские города.

Как можно было в такой момент ввязаться в войну с таким могучим противником?

Изоляционистские настроения тогда были ещё очень сильны в США. На выборах 1940 года президент Рузвельт победил в значительной мере потому, что обещал не посылать американцев на поля сражений в Европе. Ему приходилось придумывать всевозможные уловки, чтобы отправлять помощь англичанам в обход прерогативы Конгресса. Теперь Гитлер развязал ему руки, и военные поставки в Англию и Россию пошли из Америки потоком.

Не проявилась ли здесь снова свойственная Гитлеру страсть «невозможного желать»? Его представления об Америке складывались из причудливых клочков. В феврале 1919 года ему довелось увидеть грузовики с американскими военнопленными, возвращавшимися домой из Германии после окончания Первой мировой войны. Американцы показались ему образцами здоровья и силы, достойными воплощать высшую расу. В одной из речей 1929 года он сказал: «Эта страна является краеугольным камнем белой расы… Она заселена высокими людьми с хорошей кровью. В течение столетия мы посылали туда лучший человеческий материал… Сила её не в стомиллионном населении, а в расовой ценности этих ста миллионов».3

О распространённости расистских и про-нацистских убеждений в США он мог судить по таким фигурам, как Генри Форд Старший, знаменитый лётчик Чарльз Линдберг, дипломат Джозеф Кеннеди и многим другим. Ему было известно о создании его сторонниками в Америке молодёжных лагерей, в которых юноши и девушки воспитывались в духе гитлерюгенда. Не надеялся ли он, что в Вашингтоне к власти придут сторонники нацизма? Во всяком случае, в Германии были созданы курсы по подготовке будущих администраторов оккупированной немцами Америки.

 Служение «высокому идеалу» торжества высшей расы, естественно, требовало жертв. В обсуждении одной планировавшейся операции танковый генерал Гудериан заметил, что она будет чревата большими потерями. Фюрер осадил его, заявив, что такой аргумент не следует принимать во внимание. Выше уже говорилось, что сострадания он был лишён начисто. Его министр вооружений Альберт Шпеер приводит в своих воспоминаниях такую сцену:

«Когда мы с фюрером сели за богато накрытый стол в вагоне-ресторане, мы не сразу заметили, что на соседнем пути стоит военный эшелон. Из теплушек на сидящих за столом пристально смотрели голодные измученные немецкие солдаты, которых перебрасывали с Восточного фронта в тыл, некоторые из них были ранены. Увидев подобную сцену всего в двух метрах от своего окна, Гитлер вскочил. Однако он не стал приветствовать солдат и вообще как-то реагировать на них. Вместо этого он приказал быстро опустить шторы.»4

В конце Первой мировой войны Гитлер своими глазами мог увидеть, до какой степени изобретение танка меняло всю стратегию окопных баталий. В своих кампаниях против Польши (1939) и Франции (1940) он умело использовал этот опыт. Но в боях на море ему участвовать не довелось, и он по старинке готов был делать ставку на строительство супер-линкоров и броненосцев. Судьба «Бисмарка», потопленного британскими бомбардировщиками уже через несколько недель после выхода в море (27 мая, 1941), продемонстрировала необходимость пересмотра военно-морской доктрины.

Германские верфи перестроились на выпуск подводных лодок и в этом достигли важных успехов. Число судов союзников, потопленных в Атлантике и в Северных морях, росло с каждым месяцем. Эпопея подводной войны ярко воспроизведена в английском фильме «Ключ» (1958, Софи Лорен и Вильям Холден) и немецком «Дас Бот» (1981). Перевес Германии на этом фронте сохранялся до лета 1943 года, когда американцам удалось создать радарную установку, засекающую подводную лодку, всплывшую для подзарядки аккумуляторов. Пятьдесят бомбардировщиков, оборудованных такими радарами, были передислоцированы из Тихого океана в районы маршрутов грузовых конвоев, везущих военное снаряжение из США в Англию и Россию, и число немецких подводных лодок стало стремительно уменьшаться.

В марте 1942 года, выступая на митинге памяти героев, Гитлер пообещал до конца лета уничтожить Красную армию. Но все операции, которые он проводит в течение следующего года, напоминают не просто поведение азартного игрока, а такого, который любит перебегать от стола к столу и делать ставки на разных рулетках. В мае разгораются битвы за Харьков и за Крым, но одновременно в Африке стартует немецко-итальянское наступление на Эл Аламейн. В июле захвачен Севастополь, Ворошиловград, Ростов, начинается наступление на Сталинград, но одновременно крупные танковые части посланы к северным отрогам Кавказского хребта.5

Такое разбрасывание сил не могло пройти безнаказанно. Уже в ноябре успешное контрнаступление советских войск ослабило натиск на Сталинград и Кавказ. В Африке немцы вынуждены очистить Тобрук и Бенгази, а вскоре и Триполи. 30 января 1943 года 300-тысячная немецкая армия, окружённая в Сталинграде, вынуждена капитулировать, ибо все её попытки прорвать окружение провалились. Но, как всегда, вина за это была возложена не на фюрера, который запретил фельдмаршалу Паулюсу отступить, когда это было ещё возможно, а на других военачальников. Со своих постов были сняты генералы Гальдер, Редер, Роммель, который был вынужден отступить в Африке перед мощным напором англичан под командой генерала Монтгомери.6

В 1943 году Гитлер продолжает вести войну в том же стиле. Приказывает начать наступление под Курском в те самые дни, когда началась высадка американцев в Сицилии и Южной Италии. В июле Муссолини свергнут, 8 сентября Италия заключает перемирие с союзниками. Казалось бы, тут можно было смириться с утратой не очень ценного союзника и сосредоточиться на задачах Восточного фронта. Но нет, челюсти крокодила не умеют разжиматься. Двадцать дивизий, которые так нужны для сдерживания Красной армии, переброшены в Италию и целый год пытаются сдержать продвижение союзников на север.

Психодинамика Гитлера, как впрочем и остальных четырёх персонажей этой книги, напоминает манёвры мощного бульдозера, в который забыли вмонтировать задний ход. Доехав до прочной стены, он не может объехать её — только сокрушить. Шведский дипломат Свен Хедин был поражён манерой, в какой фюрер вёл переговоры. «Его тактика сводилась к тому, чтобы навязать собеседнику свою волю. При этом его совершенно не интересовало, что тот хотел или думал».7

Эта метода далеко не всегда приносила ему победу. При личной встрече с Франко он семь часов пытался уговорить его вступить в союз с Германией и разрешить немецким войскам пройти к Гибралтару, чтобы отбить у англичан этот ключ к Средиземному морю, — тщетно. Предельное возмущение испанским диктатором выразилось в обронённом замечании: «В его лице есть что-то еврейское». В переговорах с Японией Гитлер так и не смог убедить их в превосходстве арийской расы, и текст соглашения пришлось формулировать в самых расплывчатых фразах. Реванш за такие провалы он брал на банкетах и ужинах с соратниками в своей резиденции. Там говорил только он, и все обязаны были выслушивать в десятый раз его бесконечно повторявшиеся истории.

Возможно, это равнодушие к мнениям и чувствам окружающих способствовало тому, что он проглядел заговор военных летом 1944 года. Те были приведены в отчаяние военной ситуацией, они не верили в чудо-оружие — ракеты ФАУ-1 и ФАУ-2. Единственное спасение виделось им в свержении фюрера и заключении сепаратного мира с западными странами. Двадцатого июля они организовали взрыв в бункере, где проходило совещание с участием Гитлера. Несколько человек погибло, но сам он чудом выжил и тут снова продемонстрировал свою невероятную способность сохранять спокойствие в любых обстоятельствах: три часа спустя, с рукой на перевязи и с пластырем на лбу, он встречал на вокзале Муссолини, чей приезд был запланирован на тот день.

Бункер в Берлине сделался его последним прибежищем в заключительные недели войны. Туда ему приносили донесения, оттуда он рассылал приказы, там собирал военные совещания. Ева Браун и любимая собака оставались при нём неотлучно. Взрывы американских и английских бомб и русских снарядов сотрясали землю над его головой. Можем ли мы надеяться, что в эти дни он испытал хотя бы в малой степени такую же боль, страх и отчаяние по поводу рухнувших надежд, какие он причинил сотням миллионов людей на земле?

Последние кадры кинохроники, снятые в апреле 1945 года, показывают очень постаревшего больного человека, с парализованной левой рукой, который идёт перед шеренгой детей в военной форме, напутствуя их на защиту столицы Тысячелетнего рейха, окружённой русскими войсками. В своём полном провале и разгроме он обвинял весь немецкий народ, оказавшийся недостойным такого фюрера! Чтобы наказать его, из бункера рассылались приказы войскам при отступлении взрывать все жизненно необходимые здания и сооружения, уцелевшие от бомбёжек: мосты, больницы, водокачки, электростанции, пекарни.

И ещё он играл в кубики. Перед ним на столе был устроен миниатюрный макет его родного Линца, и он сосредоточенно переставлял игрушечные здания и церкви, планируя великую перестройку, которую он собирался осуществить после победы. О, профессора Венской и Мюнхенской академий искусств! Почему вы не оценили таланты молодого человека, стучавшегося в ваши двери в начале века? Как знать — если бы вы приняли его на архитектурный факультет, может быть, вся история столетия пошла по другому?

КОРМЧИЙ

Партизанские войны сделались самым распространённым видом вооружённых конфликтов наших дней. Тем не менее они ускользают от объективного изучения, остаются окутанными густыми облаками секретности и дезинформации. Число бойцов, характер вооружений, источники снабжения, дислокация подразделений, отношения с местным населением — всё остаётся тайной. Когда смелый американский журналист Эдгар Сноу пробрался в расположение армии Мао Цзедуна (1936), он был вынужден принимать на веру всё, что тот ему скажет, если это не выходило за рамки правдоподобия, и включать в свою книгу «Красная звезда над Китаем».1

Гражданская война в Китае почти на всём своём протяжении оставалась именно партизанской войной коммунистов против Национального правительства Чан Кайши. Мао провёл на ней больше двадцати лет своей жизни, краткая хронология событий приведена выше в Летописи пятой. Там часто встречается выражение «Красная армия отбивает третий, четвёртый, пятый карательный поход войск Гоминьдана». При ближайшем рассмотрении оказывалось, что красным подразделениям просто удалось в очередной раз ускользнуть, раствориться в горах, лесах, мелких деревушках. «Великий поход» 1935 года — это история самого длинного отступления коммунистов на северо-запад. Войска Чан Кайши были оснащены оружием индустриальной эры — авиацией, танками, артиллерией. У красных ничего этого не было. Зато у них была отработана эффективная тактика подчинения своей власти населения сельских районов, превращения местных жителей в источник снабжения продовольствием, жильём, одеждой, а также в резерв, из которого можно было вербовать подкрепления.

Некоторые члены Политбюро КПК настаивали на том, чтобы атаковать города, но Мао Цзедун упорно вёл операции только в сельской местности, за что подвергался критике и даже в какой-то момент был снят с командных постов в Красной армии (1933).2 После вторжения Японии в Китай коммунистам на некоторое время удаётся заключить союз с Гоминьданом для совместного противостояния агрессии. Но опять же, регулярные бои — армия против армии — вели войска Чан Кайши, а коммунисты применяли тактику партизанской войны за линией фронта.

Идейные расхождения между националистами Чан Кайши и коммунистами были сгущены вокруг организации деревенских союзов. Правительство Гоминьдана категорически запрещало принимать в эти союзы люмпенов и неимущую голытьбу. Если деревня попадала под власть красных, они отменяли эти запреты, и беднота, уравненная в правах с обеспеченными, начинала теснить их, бесчинствовать, всячески унижать. Хуже того, окрестные шайки бандитов тоже объявляли себя законными крестьянскими союзами и начинали безнаказанный грабёж населения.3

Мао в своих трудах подводил теоретическую базу под разгул насилия в деревнях. «Революция не званый обед, не литературное творчество, не рисование и не художественная вышивка. Революция — это бунт, беспощадное действие одного класса, свергающего власть другого класса. Нужно полностью свергнуть власть шэньши, а самих шэньши повалить на землю, да ещё придавить ногой… Попросту говоря, в каждой деревне необходим кратковременный период террора».4

В годы войны с Японией влияние и авторитет Мао Цзедуна неуклонно росли. В 1942 году он провёл большую чистку в рядах КПК и выпустил работу под названием «Новая демократия». Известный политолог Лю Шаоци объявил его создателем нового, азиатского варианта марксизма. В 1945 году 7-ой съезд КПК принял новый устав партии, в котором говорилось, что «идеи Мао Цзедуна являются путеводной звездой для китайских коммунистов». Он избран председателем ЦК, Политбюро и Секретариата.5

После капитуляции Японии в августе 1945 года была сделана ещё одна попытка вступить в союз с Гоминьданом, но она не удалась. Начался последний этап гражданской войны. К этому моменту американцы начали активно поддерживать Чан Кайши. Но его армия утратила контроль над самым важным для неё плацдармом — Маньчжурией, которая была оккупирована советскими войсками. Коммунисты начали одерживать одну победу за другой. В январе 1949 года они вошли в Пекин, в апреле-мае — в Нанкин и Шанхай. Остатки армии националистов укрылись на острове Тайвань. В октябре Мао провозглашает создание Китайской народной республики, а себя — главой её правительства.6

 После подписания пакта о дружбе и взаимопомощи с СССР (январь, 1950) на Западе установилось мнение, что Китай сделался очередным саттелитом Москвы. Но очень скоро Мао показал, что, при всём его почтении к Сталину, он способен принимать самостоятельные решения. О вступлении Китая в Корейскую войну на стороне Северной Кореи (октябрь, 1950) в Москве узнали от находившегося там Чжоу Эньлая и были крайне удивлены тем, что молодая республика решилась вступить в противоборство с государством, имеющим на вооружении атомную бомбу.7

Привычная для китайцев тактика партизанской войны оказалась неприменимой в Корее. Вы не можете терроризировать местных жителей, языка которых вы не знаете, не можете заставить их снабжать вас продовольствием, вступать в ваши ряды, давать убежище. Китайским подразделениям приходилось сражаться лицом к лицу с американской армией, оснащённой новейшим оружием, закалённой в недавних боях с японцами. Потери «китайского корпуса добровольцев» были ужасными, особенно от бомбёжек и артиллерийского огня. В первые же дни под бомбами погиб старший сын Мао Цзедуна, Аньин, хотя он находился не на передовой, а при штабе.8

После окончания Корейской войны в 1953 году Мао правил страной больше двух десятилетий. За эти годы Китай не ввязался ни в одну серьёзную внешнюю войну. Он выпускал десятки и сотни «последних серьёзных предупреждений» американскому флоту, блокировавшему подступы к Тайваню, он ввязался в пограничный конфликт с Индией из-за Тибета (1962), он послал хунвейбинов, вооружённых «красными цитатниками», отбивать у русских спорный остров Даманский на границе, проходившей по фарватеру реки Уссури, но в остальном избегал провоцировать окружавшие его державы. И это при том, что в 1964 году ему удалось создать свою атомную бомбу, а в 1967 — и водородную.

Справедливо будет задаться вопросом: откуда такое миролюбие в политике нового фараона, который до этого провоевал 22 года, не выпуская ружья из рук?

Один из воможных ответов: в отличие от Муссолини и Гитлера, Мао не был завоевателем-наркоманом. Война для него была средством достижения власти — не самоцелью. Став диктатором, он обнаружил, что тиранство над подданными и внутрипартийная борьба вполне утоляли его властолюбивые инстинкты, его жажду самоутверждения. Он был хорошим мастером партизанской войны, умел вовлекать в неё тёмные слои крестьянской массы. Но для войны с применением современного оружия ему понадобились бы специалисты более высокого класса, настоящие боевые генералы — а зависеть от них он ни в коем случае не хотел.

Один из близких соратников Мао Цзедуна, Чен Хансхенг, много лет спустя так обрисовал его характер в беседе с американским историком Гаррисоном Солсбери: «Он был переполнен ненавистью. Он и Сталин были очень похожи, хотя ни тот, ни другой не признали бы этого. Мао завидовал Лю Шаоци, он завидовал своим лучшим командирам — Пэн Дахуэю, Хи Лонгу, Линь Бяо. Это объясняет многое в его поведении».9

Мао даже удерживался от вмешательства в войну во Вьетнаме, десять лет полыхавшую у него под боком. Куда девалась солидарность коммунистов всего мира?! Поставки оружия Ханою гораздо легче было бы осуществлять через сухопутную границу с соседом, чем везти их из СССР по морю вокруг всего азиатского континента. Но это означало бы оказывать помощь проклятым московским ревизионистам, осмелившимся критиковать Сталина. Нет, ни за что!

Война против собственных дальнозорких гораздо сильнее привлекала «Великого Кормчего». У этого противника было по крайней мере одно весьма привлекательное свойство: безоружность. Вооружённое сопротивление режиму время от времени оказывали жители Тибета. В 1959 году они подняли восстание, пытаясь вернуть себе независимость, утраченную в 1951. Их лидеру, Далай-ламе Четырнадцатому, вместе с тысячами сторонников, удалось бежать из страны и вывезти множество документов о зверствах карателей, что позволило поднять вопрос о намеренном геноциде маленького народа.

Вскоре после смерти Мао Цзедуна (1976) случились события, долго считавшиеся теоретически невозможными: войны между коммунистическими государствами. Сначала в ноябре 1978 Вьетнам напал на соседнюю Камбоджу, сверг воцарившегося там главу «красных кхмеров», Пол Пота, и назначил управлять своего ставленника. Так как Китай в это время был союзником Камбоджи, он ответил на это вторжением во Вьетнам через северную границу. Военные действия длились всего месяц (февраль-март, 1979), но обе армии потеряли примерно по 30 тысяч каждая.

 Хотя Китай не предпринимал военных авантюр для расширения территории коммунистического лагеря, он способствовал этому другими путями. На его примере коммунистические ячейки других земледельческих государств убеждались в том, что не только пролетариат можно поднять на революционную борьбу, но и крестьянскую массу. Партизанские соединения, используя тактику Красной армии Китая, продемонстрироали живучесть и боеспособность во многих странах Третьего мира. «Фиделисты» на Кубе, сандинисты в Никарагуа, ФАРК в Колумбии, вьетконг во Вьетнаме, «красные кхмеры» в Камбодже — все так или иначе учились у создателя «азиатского варианта марксизма».

Повстанческое движение «Сияющий путь» («Синдеро Луминосо») в Перу открыто объявило «маоизм» своей идеологической платформой. По мнению «синдеристов», другие коммунистические страны впали в грех «ревизионизма». Созданный в 1970 году профессором философии Абимаэлем Гусманом «Сияющий путь» терроризировал страну в течение десятилетий. Ему не удалось свергнуть правительство Перу, он был вынужден уйти в подполье и будет там ждать своего часа, когда экономический или политический кризис ослабит государственный организм настолько, что он сделается снова уязвим для бациллы коммунизма.

Парламентская демократия западного образца оказалась для многих земледельческих стран слишком сложной конструкцией, чтобы выстроить её у себя и на ней успешно преодолеть бурные пороги на входе в индустриальную эру. Одна за другой они терпят крушение и возвращаются к тем или иным формам тоталитаризма, которые могут удерживать их на плаву, но не дают возможности преодолеть пороги. Нам пришла пора вглядеться в судьбу страны, превратившей революцию в самоцель, а на индустриализацию махнувшей рукой. Куба под властью Фиделя Кастро на полвека сделалась рассадником марксизма-ленинизма во всём мире.

КОМАНДАНТЕ

Нет, великого завоевателя из Фиделя Кастро не получилось. Да он, похоже, и не стремился к этому. У него была другая страсть: повсюду, где только можно, разжигать пожары революций или гражданских войн. Он имеет шансы заслужить титул самого успешного поджигателя 20-го века. Если помечать флажками на глобусе те страны, в которых ему это удалось, в глазах начнёт рябить. А если добавить к ним те, в которых он приложил руку к уже тлеющему огню, число флажков удвоится.

В своей революционной юности он носился с идеей объединения испаноязычных государств Западного полушария в единый Испанистан. Сделавшись повелителем Кубы, немедленно стал совершать шаги в этом направлении. Уже в апреле 1959 года отряд в 80 человек отплыл из Кубы с заданием «освободить Панаму». Но этот план провалился, и «освободителям» пришлось сдаться Панамской национальной гвардии.1 Летом корпус в 200 бойцов был отправлен на самолётах в Доминиканскую республику, чтобы начать там гражданскую войну и свергнуть диктатуру Трухильо. Регулярные войска этой страны устроили засаду у места приземления и уничтожили почти весь десант. Такая же судьба постигла другой отряд, месяц спустя посланный свергать диктатора Дювалье (Папу Дока) в Гаити.2

Прямая вооружённая конфронтация с США в 1961-1962 годах, описанная выше в Летописи седьмой, показала, что Фидель Кастро способен эффективно руководить военными операциями самого разного характера. Дерзость, с которой он противостоял самой могучей державе мира, необычайно подняла его престиж. Вашингтон принял решение оставить Кубу в покое, пик борьбы с коммунизмом переместился в Юго-Восточную Азию, и Кастро смог вернуться к разжиганию революционных пожаров в Западном полушарии.

О появлении в их стране партизанских групп жители благополучной Венесуэлы узнали по начавшимся сериям взрывов на улицах столицы — Каракоса. Для разжигания революционных настроений на Гаити кубинские самолёты сбрасывали крестьянам портативные радиоприёмники, настроенные только на пропагандистское радио Гаваны. Подпольные ячейки стали появляться в Эль Сальвадоре, Гондурасе, Коста-Рике, на островах Карибского архипелага. Даже страны с относительно устойчивой демократией — Уругвай, Чили, Аргентина — не смогли предотвратить проникновение кубинских агитаторов.3

Бывший телохранитель Фиделя, Хуан Рейналдо Санчес, впоследствии описал, как происходила подготовка и тренировка засылаемых революционеров и террористов. Главный лагерь Пунто Сера де Гуанабо располагался в пятнадцати милях к востоку от Гаваны. На лесистой территории площадью примерно в четыре квадратных мили были выстроены коттеджи для проживания обучающихся, столовые, здания для классных занятий, стрельбища, карьеры для испытания взрывчатых веществ. На отдельной площадке стояли два самолёта и вертолёт, прикреплённые к земле, на которых можно было обучать методам захвата воздушного транспорта и заложников.4

В этом лагере огромное значение придавалось секретности. Группы курсантов из разных стран должны были жить отдельно, питаться в столовых и пользоваться стрельбищами в разное время, перемещаться по территории в миниавтобусах, и если автобусы проезжали навстречу друг другу, пассажирам следовало опускать лицо в колени.5Неизвестно, делалось ли это для того, чтобы личности проходящих обучение не стали известны полиции их стран, или из опасения, что они установят прямые контакты, создадут новые межнациональные союзы и тем лишат Кубу её роли главного центра всей подрывной деятельности.

Курс этой «Академии революционеров» был рассчитан на четыре или шесть месяцев. По приблизительным оценкам, его оканчивали полторы тысячи курсантов в год. Около 90% лидеров повстанческих групп в Южной Америке были выпускниками Гуантонабо.6 Но обучались здесь и террористы из других регионов мира: баскские сепаратисты ЕТА, ирландцы из IRA, палестинцы из ПЛО и ФАТХа, марокканцы из Полисарио, чёрные пантеры из США. Особенную известность приобрели такие «выпускники», как Ильич Рамирес Санчес (Карлос Шакал), братья Даниэль и Умберто Ортега (будущие марксистские правители Никарагуа), Абимаэль Гузман, основавший движение «Сияющий путь» в Перу.7

Гавана проявляла большой интерес и к Африканскому континенту. Уже в 1961 году она посылала оружие алжирским повстанцам, воевавшим за независимость от Франции. В 1965 году Че Гевара появился в Конго в сопровождении группы кубинцев и пытался организовать там партизанское движение из различных левых группировок. Ему удалось образовать армию из нескольких тысяч и вступить в бой с наёмниками из Европы, защищавшими правительство страны, но успеха эти отряды не имели. В широких массах населения доминировали тайные общества «симба», ставившие своей целью уничтожение всех белых, включая и «освободителей». Через полгода Че вернулся на Кубу.8

Историки считают, что к этому моменту его отношения с Кастро сильно охладели, но не могут с уверенностью указать на причину. Неизвестно даже, согласился ли команданте на экспедицию в Боливию или Че уехал туда в конце 1966 года самовольно. Боливийские коммунисты отказались поддержать кубинского эмиссара, потому что он предъявлял им невыполнимые требования: прекратить слушаться приказов из Москвы и перейти в полную зависимость от Гаваны.9

Отряд, который удалось создать Че, не превышал и сотни бойцов. Он провёл несколько стычек с частями боливийского спецназа, получившими тренировку под руководством американских инструкторов. Отступая вдоль русла реки в джунглях, повстанцы устроили ночной привал, и их голоса услышала местная крестьянка, которая поспешила сообщить об этом военным. Те подкрались к привалу и напали на отряд врасплох. После короткого боя он был разбит, и Че попал в плен. Он вёл себя вызывающе, грубил боливийским офицерам, советовал им не спешить с его расстрелом, потому что живой он стоит гораздо больше, чем мёртвый. Те не послушались и расстреляли его, не утруждая себя судебным фарсом.10

Историки отмечают сходство судьбы Че Гевары с судьбами других близких соратников Кастро по революционной борьбе. Если кто-то из них приобретал авторитет и приближался по своему статусу в революционном движении к самому команданте, он вскоре исчезал или погибал загадочной смертью. Называли имена Камило Сиенфуэгоса, Франка Пайса, Хубера Матоса, Сори Марина.11 Даже брат Рауль часто исчезал из страны, отправленный с дипломатическими или торговыми заданиями за границу.

В 1971 году произошло событие, которого давно можно было ожидать: в одной из стран Южной Америки к власти, в результате нормальных демократических выборов, пришёл убеждённый марксист. Сальватор Альенде, избранный президентом Чили, решительно начал проводить социалистические реформы. Кастро примчался повидаться со своим единомышленником и провёл в стране целый месяц. Он выступал перед восторженными толпами в столице, поздравлял чилийский народ, «выбравший верный путь», обещал плодотворное сотрудничество с Кубой. Параллельно он внедрял своих агентов в ключевые структуры чилийской администрации и прессы. Ему даже удалось привлечь на свою сторону дочь Альенде, Беатрис, которая вскоре вышла замуж за кубинского дипломата, аккредитованного в Чили.12

Но социалистические реформы приживались плохо, в стране нарастало напряжение. Ситуация напоминала Испанию 1936 года. Угроза гражданской войны стала реальной, и армейские офицеры решили предотвратить её, устроив военный переворот. 11 сентября 1973 года президентский дворец был атакован с земли и воздуха, защитники его быстро рассеяны. Сам Альенде, осознав безнадёжность ситуации, застрелился из автомата, подаренного ему Фиделем Кастро. Дарственная надпись гласила: «Сальвадору Альенде, моему товарищу по оружию». Страну возглавил генерал Пиночет, которого называли «чилийским Франко». Как заметила американский историк Энн Гейер: «Кастро не удалось построить в Чили социализм, но он сильно посодействовал концу демократии в стране».13

В следующем году перед неугомонным поджигателем открылись новые манящие горизонты — теперь в далёкой Африке. Португалия внезапно объявила, что она оставляет свои колонии — Анголу и Мозамбик. Загорелась борьба за власть в двух новых независимых странах между различными политическими группировками. Разве можно было упустить такую возможность? Конечно, нет.

Используя контакты, остававшиеся у Гаваны в Африке со времён миссии Че Гевары, Кастро сумел установить связь с марксистской группировкой MPLA. Армия кубинских «барбудос» была срочно посажена в самолёты и на корабли и отправлена на «чёрный континент». 7 ноября 1975 года команданте лично провожал экспедиционный корпус, облачённый в штатскую одежду и прячущий автоматы в туристских чемоданах.14

Впоследствии Кастро объявлял, что его армия была призвана на помощь законным правительством Анголы. На самом деле, в стране в этот момент ещё не существовало никакого правительства. Были обещаны всеобщие выборы, в которых могли бы принять участие различные партии. Но марксистская группировка MPLA сумела первой войти в столицу Луанду и с помощью кубинцев утвердиться там как верховная власть. О выборах было забыто. Южноафриканская республика попыталась помешать этой узурпации и послала войска — её обвинили в интервенции и агрессии. Кубинцы начали получать регулярную помощь оружием из СССР и сумели отбить вторжение южноафриканцев.15

Здесь нужно вспомнить стратегический расклад сил противоборства Западного мира с красной угрозой в 1970-е. Конец вьетнамской войны развязал руки Москве. Вся помощь, которая раньше шла Ханою, теперь могла направляться в другие горячие точки планеты. Зенитные ракеты, переброшенные в Египет, нанесли тяжёлый урон израильской авиации в войне Судного дня (осень 1973). Сирия получила советские Миги и танки, что позволило ей грозить Израилю, вмешаться в гражданскую войну в Ливане. Камбоджа и Лаос попали под власть коммунистов (1975). А главное, США находились в состоянии политического паралича после поражения во Вьетнаме и свержения президента Никсона в результате Уотергейтского скандала. Их готовность сопротивляться распространению коммунизма ослабла.

На этом фоне Кастро выглядел победоносным конквистадором далёких земель. Он совершил триумфальный проезд по африканским странам, посетил Алжир, Ливию, Египет, Эфиопию, Сомали, Танзанию, Мозамбик. Весной 1977 года он выступил в Анголе перед своими войсками. В полуторачасовой речи восхвалял кубинское оружие, кубинскую револючию, себя и снова расписывал свою мечту об объединении южно-американских стран в одно государство с одним президентом.16 И никто из слушателей не стал спрашивать его о том, кого он видит кандидатом на этот пост.

Идея объединения стран Латинской Америки не была монополией Фиделя Кастро. В значительной мере она была реализована уже в виде Организации Американских Государств (ОАГ), созданной в 1948 году. Президент Венесуэлы, Ромуло Бетанкур, который пришёл к власти за год до Кастро, свергнув диктатора Маркеса Переса Хименеса, тоже был энтузиастом такого объединения. Однако, встретившись с Кастро, он решительно отверг его идейные принципы, а впоследствии даже добился исключения Кубы из ОАГ (1962; в 2009 исключение было отменено, но Куба отказалась воспользоваться отменой).17

Тем не менее, к 1978 году многим казалось, что мечта команданте начинает сбываться. Загорелись гражданские войны в Никарагуа и Эль Сальвадоре. Кроме Кубы, повстанцам оказывали финансовую помощь Венесуэла и Коста-Рика. Однако Кастро играл и другую важную роль в этих конфликтах. Он использовал свой авторитет для того, чтобы выступать в роли арбитра во время споров между партизанскими лидерами. В Никарагуа ему удалось уговорить их действовать солидарно, и в 1979 году диктатор Сомоза был свергнут.18 Власть перешла к коммунистическому правительству братьев Ортега.

Кубинским контингентом в Никарагуа командовал генерал Арнальдо Очоа. У этого военачальника был длинный список заслуг перед кубинской революцией. Он участвовал в боях в Сиера-Маэстро, в Заливе Свиней (1961), возглавлял кубинские войска в боях в Анголе, Эфиопии, Сомали.19 В 1980 году ему было присвоено почётное звание Национального героя Кубы — и до самой смерти он оставался единственным кубинцем, удостоенным такой чести.

Его звезда начала заходить в 1988 году. К этому времени война в Анголе достигла своего пика во время шестимесячной битвы при Квито-Канавале, с применением танков и авиации, между кубинцами и марксистским правительством с одной стороны и южноафриканцами и прозападной группировкой УНИТА (возглавляемой Джонасом Савимби) с другой. В ходе боёв Кастро пытался отдавать команды из Гаваны, а Очоа либо выдвигал альтернативные планы, либо просто игнорировал невыполнимые приказы далёкого главнокомандующего. Обе воюющие стороны объявили себя победителями, но, так или иначе, южноафриканцы вскоре должны были вывести свои войска из страны. Однако, как справедливо замечает в своей книге Хуан Санчес, никому ещё не сходила с рук попытка возражать Кастро да ещё оказываться правым при этом.20

В начале 1989 года Кастро не мог не чувствовать, что почва уходит у него из-под ног. В СССР горбачёвская перестройка набирала силу, вскоре потепление отношений между двумя сверхдержавами привело к разрушению Берлинской стены. Для Москвы Куба постепенно превращалась из форпоста коммунизма в Западном полушарии в неудобного и дорогостоющего союзника. Кастро был не из тех, кто послушно подчиняется обстоятельствам и без боя идёт на дно. Однако выбранный им способ остаться на плаву и восстановить престиж ошеломил всех на Кубе и за её пределами. 24 апреля 1989 года национальный герой, генерал Очоа, был арестован и отдан под суд по обвинению в торговле наркотиками и коррупции.

Дальше всё стремительно развивалось по накатанному сценарию показательных процессов в коммунистических странах. Опять на открытом суде выступали свидетели, подтверждавшие все пункты обвинения. Опять защите разрешено было только просить о милосердии. Очоа мог бы признать справедливость обвинений, добавив лишь одну существенную деталь: все действия, связанные с наркоторговлей, совершались им с ведома и по прямому приказу самого Кастро. Вместо этого он лишь объявил: «Если даже мне будет грозить смертная казнь, моя последняя мысль будет о Фиделе и о великой революции, которую он дал нашему народу».21

Почему все жертвы показательных судов принимали покаянную позу? Может быть, им обещали помилование в случае покорного следования сценарию? Или гарантировали безопасность детей и близких? (У Очоа была семья, очень дружившая с семьёй Рауля Кастро.) Или для них, как это убедительно показал Артур Кёстлер в своём романе «Тьма в полдень», было невозможно признать, что вся их жизнь была посвящена служению ложным идеалам, воплощённым в чудовищном лидере?

 Специальный военный суд нашёл Очоа виновным и приговорил к смерти. Пять дней спустя Кастро созвал государственный совет, составленный из 29 самых видных военных и гражданских лидеров страны, и все они должны были индивидуально утвердить приговор. Среди них был и Рауль Кастро, которому пришлось поставить свою подпись под смертным приговором близкому другу.

Однако и этого показалось мало Каиновой душе команданте. Он приказал заснять казнь генерала на видео и заставил всех членов своей семьи, включая жену, Далию де Сото, и брата Рауля, а также охранников, слуг и домашнего врача смотреть ленту. Она была беззвучной, но зрители могли ясно видеть, как автомобили въезжают ночью на территорию каменоломни, в которой была устроена взлётная полоса. Как Очоа выходит из машины, высоко держа голову, и идёт к стене. Как отказывается от повязки на глаза. Как что-то выкрикивает палачам. И потом рушится на землю под градом пуль.22

Историки впоследствии выдвигали разные версии мотивов, двигавших ненасытным властолюбцем. Посмею и я предложить свою. Весь кровавый фарс был задуман и проведён с единственной целью: послать предупреждение брату Раулю. Будучи военным министром, тот был непосредственным начальником генерала Очоа. Не исключено, что Рауль в какие-то моменты становился на сторону своего подчинённого в его стратегических спорах с команданте. В принципе, вступив в тайный сговор друг с другом, эти двое могли устроить военный переворот в стране. Теперь же Фиделю ничего не стоило бы объявить брата соучастником преступлений казнённого и тоже отдать под суд.

В подтверждение этой версии можно привести драматичный поворот последующих событий: после просмотра ленты с расстрелом Рауль впал в страшный непробудный запой. Во время многочисленных визитов в Россию он пристрастился к водке и теперь глушил её бутылка за бутылкой. Сотрудникам военного министерства неделями не удавалось поймать его трезвым, добиться от него ответов на свои вопросы, получить какие-то распоряжения. Жена, боясь, что всё кончится самоубийством, воззвала к Фиделю, умоляя вмешаться. Тот милостиво согласился, и Хуану Санчесу довелось подслушать монолог, которым он усовещивал своего брата:

— Как ты мог пасть столь низко? Ты даёшь ужасный пример своей семье и охране. Если ты обеспокоен тем, что тебя может постигнуть судьба Очоа, то позволь напомнить тебе, что он не был моим братом. Ты и я были с детства одно. Нет, судьба Очоа тебе не грозит, если только… если ты не будешь продолжать это позорное поведение. Говорю тебе как брат: как только ты покончишь с пьянством, я выступлю по радио и буду восхвалять твои заслуги перед страной.23

 Рауль нашёл в себе силы нажать на тормоза, и Фидель исполнил своё обещание.

После развала СССР Куба потеряла главный источник материальной поддержки, и её военная активность резко пошла на убыль. Но политический авторитет Фиделя Кастро оставался очень высоким, и в 1999 году он сумел воспользоваться им: при поддержке «лидера максимо» на президентских выборах в Венесуэле победил марксист Уго Чавес. Богатая нефтью и газом страна начала неизбежный спуск в болото коммунистической нищеты. Сегодня она приведена на грань полного разорения, хозяйство разрушено, население бежит в соседние страны. Но Кастро, передавший в последние годы жизни власть Раулю, до последнего дня оставался убеждённым марксистом и гордился тем, что он сделал для своего народа и для десятков других.

Комментарий десятый:

 ПРО КАИНА, МАРКСА
 И КРАСНОЕ ЗНАМЯ НАД ПЛАНЕТОЙ

 Ах, война, что ты, подлая, сделала!
Вместо свадеб — разлуки и дым.
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестрёнкам своим…

Булат Окуджава

Из-за чего происходят войны? Ответа на этот вопрос искали сотни и тысячи мыслителей. И в конце 19-го века всё большую популярность приобретал ответ Карла Маркса: «Виновниками военных пожаров являются тщеславие монархических властителей и ненасытная жадность эксплуататоров-буржуев, их неуёмная жажда обогащаться любой ценой». Значит, единственной надеждой на установление мира на земле будет: свергнуть всех монархов и отменить само понятие частной собственности.

Первая мировая война выглядела подтверждением марксистских догматов: её затеяли монархи, раздували буржуи в погоне за новыми колониальными владениями, а сопротивлялись ей социалисты в разных странах, даже шли в тюрьму за свой пацифизм. Слово «социализм» стало паролем надежд на политические перемены, как после Французской революции стали паролем слова «эгалите, либерте». Но, словно в насмешку, Вторая мировая война была развязана тремя лидерами социалистами: Гитлером, Сталиным, Муссолини.

Право собственности не раз было предметом нападок и осуждения задолго до Карла Маркса. Уже в Первом столетии Христос призывал: «Продай имение своё и раздай нищим… и следуй за мной» (Мф.: 19-21). Этот призыв сыграл огромную роль в распространении христианства по всему миру. Многие были убеждены, что мирские сокровища — соблазн и помеха всему священному. Общие трапезы, общее жильё, одинаковое облачение включались как обязательные требования в уставы христианских монастырей.

Коммунистические утопии всплывали почти во всех революционных и религиозных движениях истории. В 15-ом веке в гуситском движении большую силу имели табориты, которые призывали всё сделать общим. Того же требовали последователи Томаса Мюнцера во время Крестьянской войны в Германии в веке 16-ом. В Англйской революции 17-го века «подлинные левеллеры», возглавляемые Джерардом Уинстенли, выходили на пустыри и начинали обрабатывать их, утверждая, что дар Божий — земля не может быть чьей-то собственностью. К отказу от собственности звали и многие французы — Сен-Симон, Бабёф, Прудон и другие.

Чем же отличалась проповедь Маркса от теорий и лозунгов его предшественников? Что придало ей силу неодолимого соблазна, находившего отклик в миллионах сердец, у людей самых разных племён, народов, вероисповеданий, социальных слоёв, у дальнозорких и близоруких? Для того, чтобы приблизиться к ответу на этот вопрос, нам следует вернуться к описанному выше свойству человеческой души, которое мы назвали: «Каинова жажда мести за собственную обделённость».

Маленький или большой Каин живёт в сердце каждого человека. В своей жажде самоутверждения каждая личность вступает в соперничество с окружающими её соплеменниками и может иногда дойти до крайних жестокостей и даже преступлений. Но одновременно, с развитием цивилизации, человек начинает осознавать спасительную важность ограничений, накладываемых на его волю религиозными заповедями, моральными требованиями, сводом законов. Он готов терпеть их и подчиняться им, пока система этих запретов выглядит незыблемой. Однако если революция разрушает систему, его жажда бунта против неё вырывается наружу и начинает крушить всё направо и налево.

В душе близорукого система моральных запретов отождествляется с властью вышестоящих слоёв. В душе дальнозоркого, который в стабильном государстве обычно вынесен в правящий класс, нарастает протест против верховной власти, потому что она постоянно одёргивает его, заставляет считаться с чувствами большинства. Холодным умом дальнозоркий может сознавать, что близорукое большинство только-только вышло из стадии дикости, что верховная власть, с её полицией, тюрьмами и всякими жестокостями, необходима, чтобы удерживать зверя в народной душе. Но голос холодного рассудка звучит слабее, чем голос страстей, и не может удерживать дальнозоркого от утоления страсти к ниспровержению. Лозунги «мечами сбивайте короны!», «зовите народ к топору» прорываются наружу, как струйки дыма из склонов вулкана перед извержением.

И тут на сцене появляется Карл Маркс. И для дальнозорких, и для близоруких наукообразность его теорий таила необычайную привлекательность. Стройная схема сменяющих друг друга общественных формаций рождала надежду на то, что хаос мировой истории можно упорядочить. Примитивный общинно-родовой строй сменяется рабовладельческим государством, далее следует феодализм, потом — капитализм, который теперь пришла пора переделывать в социализм, чтобы потом достичь сияющего благополучия коммунизма. Всё выглядело таким научно-выверенным, неопровержимым. А венчала всё ТЕОРИЯ КЛАССОВОЙ БОРЬБЫ.

Вот в каждом государстве мы видим класс трудящихся и господствующий над ним класс эксплуататоров. Прогресс цивилизации осуществляется не творчеством труженников, инженеров, учёных, путешественников, зодчих, мыслителей, а борьбой классов. Каждый раз, когда трудовой класс поднимается на борьбу и свергает власть господ, человечество делает скачок вперёд. Каждая победная революция есть благо, ибо в её пожаре, в грязи и крови, рождается нечто новое и небывалое.

Какое облегчение!

Логично, научно доказано, что моя затаённая, подавляемая жажда мести не является каиновым грехом, проклятьем человечества, а наоборот — движущей созидательной силой его развития. Да здравствует классовая борьба!

Такая схема мышления несла в себе оправдание самых глубинных тёмных страстей человеческой души. Близорукий, глядя на поставленного над ним дальнозоркого начальника, мог думать: «Нет, не потому я хочу с тобою покончить, что ты смышлённее, образованнее, энергичнее меня, а потому что ты есть безжалостный эксплуататор, обманом захвативший власть надо мной». Дальнозоркий, глядя на властьимущего, мог думать: «Нет, не потому ты сужаешь рамки дорогой мне свободы в государстве, что народ не дозрел до неё и может начать бунтовать, а потому что стремишься удержаться у власти, сохранить порядок, вознёсший тебя над остальным населением и надо мной в том числе».

Религиозные заповеди «не убий», «не лги», «не бери чужого», само понятие «греха» были объявлены обманом, «опиумом для народа», сочинённым классом эксплуататоров для господства над угнетёнными. До тех пор пока общество построено на эксплуатации, любые моральные принципы остаются обманом, служащим сохранению власти меньшинства. Только когда право собственности будет разрушено, станет возможным справедливо оценивать моральную ценность того или иного человека.

Близорукое большинство неспособно быстро усваивать уроки истории. Все провалы марксистских догматов в реальной политической жизни не ослабляют притягательности теории. Красное знамя развевается сегодня едва ли в десятке государств, но в других странах наследие Маркса продолжает храниться в сердцах миллионов. Коммунистические партии и коммунистические идеи сохраняют свою силу и влияние на всех континентах. Даже в США на выборах 2016 года открытый социалист Берни Сандерс чуть не прорвался на роль кандидата в президенты от демократической партии.

Придание высокого мотива самым банальным злодействам действует как ведро бензина, выплеснутое в пожар. Одно дело откликнуться на «Бей жидов!» и совсем другое — на «Бей жидов, спасай Россию». Одно дело — просто поджечь помещичий дом, и другое — способствовать этим актом мировому прогрессу.

К сожалению, марксизм был далеко не первым политическим движением, использующим приём «высокой миссии», и вряд ли останется последним. Вся эпоха крестовых походов разогревалась горячим призывом «освободить Гроб Господень». Колониальные захваты оправдывались необходимостью принести свет христианства диким туземцам. Наоборот, США напали в 1898 году на испанскую империю под предлогом борьбы с несправедливостью колониализма.

Политический национализм избирает в качестве своей «высокой миссии» процветание и усиление своего народа. Ему всегда будет противостоять интернационализм, для которого превыше всего — процветание и безопасность человечества. Именно эта разница позиций провела линию раздела между воюющими сторонами во Второй мировой войне. Германия, Италия, Япония избрали своей святыней национализм и были разгромлены. Англия, Америка, Россия объявили своей сверх-задачей прогресс и объединение человечества — на христианско-демократической или коммунистической основе — и оказались победителями.

Элемент интернационализма сближал коммунистов СССР с капиталистическими странами и позволил им создать прочный союз, продержавшийся до конца войны. Попытка же союза между Гитлером и Сталиным провалилась, потому что всякое интернациональное начало для настоящего националиста неприемлемо. Если «Германия превыше всего», другим высоким ценностям места не остаётся. Знаменательно, что лидеры националистов почти все закончили насильственной и позорной смертью, а лидеры демократического и коммунистического интернационализма умерли от старости в своих постелях. (Правда, им не достанется почётного места за пиршественным столом в чертогах Валгаллы, но это и не включалось в их упования.)

Классовая борьба играла свою роль в истории, но не она является двигателем прогресса цивилизации, а свободное творчество людей во всех сферах общественной жизни. Поэтому, как было сказано в предисловии, пришло время отказаться от сетки координат, предложенной Марксом, и выстроить её не по социальным формациям, а по ступеням технологического прогресса: от охотничье-племенной стадии народ переходит к кочевому скотоводству, затем возникает эра осёдлых земледельческих государств и далее — индустриальная эра.

Почти весь двадцатый век ушёл у России на переход из земледельческой эры в индустриальную. Она успешно, хотя и со страшными жертвами, провела его под красным знаменем, что ещё больше подняло престиж марксизма. Сегодня тем же путём пытаются идти Китай, Вьетнам, Северная Корея и несколько других стран. Однако конец холодной войны и распад СССР показали, что коммунистический путь не является ни идеальным, ни единственно возможным. Израиль, например, сумел совершить этот переход не под серпом и молотом, а под шестиконечной звездой. Десятки других стран в Азии, Африке, Южной Америке стоят перед необходимостью индустриализации и наверняка будут искать себе и другие знамёна для подъёма на следующую ступень.

 Зелёное знамя ислама всё чаще появляется над народами, созревшими для перехода. Иран, Пакистан, Индонезия, Турция, все арабские страны, похоже не видят для себя другой альтернативы. Красное знамя имело множество оттенков, от югославского до камбоджийского. Зелёное сегодня тоже видоизменяется, даже перекрашивается порой в чёрное (ИГИЛ). Однако, индустриальный мир, скорее всего, не готов к тому, чтобы оставаться пассивным наблюдателем. Всё чаще он выбирает для себя «высокую миссию» в том, чтобы критиковать, осуждать, направлять отставшие народы.

«Вы избрали неправильный путь, — всё чаще объявляют индустриальные страны народам Третьего мира. — Мы поможем вам исправить вашу жизнь, выстроить её в соответствии с высокими идеалами, выработанными нами. Даже если для этого вас придётся немного побомбить, это только пойдёт вам на пользу».

За прошедшие полвека США вмешивались во внутренние дела десятков государств — дипломатическим давлением, экономическими рычагами, а часто и просто военным вторжением. Этому вмешательству подверглись Китай, Корея, Куба, Вьетнам, Босния, Сербия, Афгинистан, Ирак, Ливия и другие. Роль «высокой миссии» играет «распространение демократии во всём мире». Другие формы управления государством заранее исключаются. Неважно, что в Третьем мире только монархии и диктатуры демонстрируют некоторую устойчивость. Надутые воздухом благих намерений демократии навязывают даже народам, только начинающим вводить в школах обязательное обучение и овладевать грамотой.

О трудностях и опасностях преждевременного введения демократии писали ещё русские философы как раз накануне Февральской революции 1917 года. Иван Ильин предупреждал: «Демократия может быть уместна, целесообразна и политически оправдана в одних государствах, и может быть совершенно неподходяща, прямо гибельна в других… Нет единого государственного строя, который был бы наилучшим для всех стран и народов… Демократия — труднейший режим… Она предполагает исторический навык, приобретённый народом в результате долгого опыта и борьбы; она предполагает в народе культуру законности, свободы и правосознания; она требует от человека политической силы суждения и живого чувства ответственности. А что делать там, где всего этого нет?»1

Особенно трагическими были попытки вводить демократию там, где народы ещё не изжили племенные традиции, где лояльность к соплеменнику и вражда к чужаку были главными векторами общественной жизни. В значительной мере это происходило в Дарфуре, в Анголе, в Конго и самое страшное — в Руанде. Там «экстремисты из племени Хуту, составлявшего большинство в стране, в 1994 году сбили самолёт, в котором летел избранный президент, и попытались уничтожить племя Тутси, насчитывавшее около миллиона человек. В течение ста дней погибли 800 тысяч — в основном Тутси, но также и те Хуту, которые отказывались участвовать в резне. После этого армия Тутси, составленная из эмигрантов, проживавших в Уганде, вторглась в страну, и Хуту вынуждены были бежать от мстителей в Конго и Танзанию. Вскоре весь этот район погрузился в оргию насилий. По приблизительным оценкам в Великой войне погибло до трёх миллионов человек, главным образом, от голода и болезней».2

Сегодня навязывание демократии не созревшим для неё народам только набирает разгон. Если они упираются или просто ведут себя не по нашим правилам, можно перестать оказывать им финансовую помощь, а то и припугнуть бомбёжками. Если продолжают упираться, можно послать наземные войска.

Кампании в Афганистане и Ираке тянутся уже дольше Вьетнамской, и конца им не видно. Их не удостаивают словом «война». Нет, это просто операции по укреплению безопасности в странах, идущих «верным путём» в светлое царство Демократии. Солдатские гробы летят и летят в Вашингтон на Арлингтонское кладбище, но такова уж цена свободы. Нужна ли этим народам свобода, хотят ли они её или предпочли бы стабильность и безопасность под жёстким правлением — такой вопрос задавать просто неприлично.

Мир Ислама сопротивляется внедрению западных идеалов с особенным упорством. Как верно заметил американский политолог Сэмюэл Хантингтон, «то, что мы называем универсализмом, мусульмане называют империализмом».3Западные идеалы оказываются слишком гибкими, и при их внедрении постоянно применяются двойные стандарты. Нарушение прав человека в Китае будет сурово осуждаться, но то, что происходит с этими правами в Саудовской Аравии, редко попадает на страницы американских газет. Сербов тащили в Гаагский трибунал за их обращение с албанцами Косова. Но Запад дружно молчал, когда в 1995 году хорватская армия, поддержанная США, вторглась в анклав Крайина и вынудила к эмиграции сотни тысяч сербов, живших там веками.4

Хорошо когда роль главного врага свободы играет диктатор. Его можно свергнуть, как свергли Саддама Хусейна, Муамара Каддафи, Слободана Милошевича, и спокойно дожидаться расцвета демократии и свободы на расчищенном месте. Но что делать, если расцвет всё не происходит и не происходит? Ведь нельзя усомниться в универсальности наших ценностей. Значит, надо искать какого-то скрытого врага, который тайно ставит рогатки на светлом пути, отравляет ядом пропаганды ростки демократии.

Начиная с 2014 года на роль всемогущего тайного врага свободы дружно выдвигается Россия. Неважно, что это именно она в 1991 году объявила — впервые в истории — Украину свободным независимым государством. И миллионы русских людей, живших на территории этой советской республики, с доверием приняли участие в демократических переменах. Они участвовали в выборах Рады и многочисленных президентов, сменявших друг друга. Ведь успехи европейских демократических стран были так очевидны. И в их конституциях записана обязательная защита прав национальных меньшинств. Может быть, всё это сработает и у нас?

Но вот наступил момент, когда прозападного президента Ющенко на выборах победил пророссийский Янукович. И тут все правила демократии мгновенно изменились. Оказалось, что проигравшему на выборах меньшинству не обязательно ждать следующих выборов. И что свергать неугодных президентов может не только военная хунта, но и толпа националистов, собравшаяся на главной площади столицы. И американские сенаторы и дипломаты примчатся на площадь и станут подбадривать и вдохновлять бунтовщиков. И это ни в коем — ни в коем! — случае нельзя считать вмешательством во внутренние дела суверенного государства. Это просто некоторые новации и усовершенствования демократических принципов, которым мы будем вас обучать.

Всякая революция начинает искать в прошлом своих героев. Для украинских «самостийщиков» главным критерием отбора сделалось слово «независимость». Но почему они не выбрали Богдана Хмельницкого, Мазепу, Скоропадского, хотя бы Петлюру? Или близорукие не умеют смотреть так далеко назад, и их взор достигает только более близких во времени Степана Бандеры и Романа Шухевича? А для утоления Каиновой страсти им вполне достаточно руздувать ненависть к сегодняшней России, разрушать памятники советским генералам, сеять раскол в православной церкви, запрещать русский язык.

Политические мудрецы призывают нас учиться у истории. Но эти уроки оставляют слишком широкий простор для разных интерпретаций. Пять наших героев были большими мастерами этого дела. Каждый выбрал себе в далёком прошлом фигуру по вкусу и окружил её ореолом. Сталину стал дорог царь Иван Грозный, и он поручил режиссёру Эйзенштейну и актёру Черкасову вытравить из сознания русских людей полубезумного сыноубийцу, нарисованного Репиным, заменить его величественным самодержцем, создателем «всея Руси». Муссолини продолжал поклоняться Наполеону вопреки напоминаниям жены о печальной судьбе французского императора. Гитлер гордился тем, что был не менее беспощаден, чем Чингис-хан. Мао отыскал в длинной китайской истории самого жестокого императора Лю Бана, которому следовало всё простить за создание великой империи Хань. Кастро оставался поклонником Александра Македонского, но уроки практического правления брал у Сталина и Гитлера.

И всё же нечто поучительное можно извлечь из трёх последних тысячелетий пребывания людей на Земле. А именно — выбранный высокий идеал не всегда приведёт к тем результатам, которые грезились революционерам.

Если мы скажем «вера превыше всего», мы очень легко можем попасть под власть инквизиции.

Если «равенство» — под власть якобинцев или большевиков.

«Сила» — под власть фашистов и нацистов.

«Закон» — его легко оседлают профессиональные адвокаты Робеспьер, Ленин, Кастро.

«Справедливость» — окажемся под властью хаоса, ибо справедливость у каждого своя.

Примечания

Генералисимус

Радзинский Эдвард. «Сталин» (Москва: Вагриус, 1997), стр. 472. Там же, стр. 273. Там же, стр. 277. Churchill, Winston. Memoirs of the Second World War (Boston: Houghton Mifflin Co., 1987), р. 423. Хлевнюк Олег. «Сталин. Жизнь одного вождя» (Москва: АСТ, 2015), стр. 274. Там же, стр. 280. Там же, стр. 282. Панцов, Александр. «Мао Цзедун» (Москва: «Молодая гвардия», 2007), стр. 498.. Хлевнюк, ук. ист., стр. 304. Там же, стр. 277. Радзинский, ук. ист., стр. 475. Hitler, Adolf. Mein Kampf (Boston: Houghton Mifflin Co., 1999), р. 660.

Дуче

 Collier, Richard. Duce! A Biography of Benito Mussolini (New York: The Viking Press, 1971), p. 47. , p. 116. Хибберт, Кристофер. «Бенито Муссолини. Биография» (Ростов-на-Дону: Феникс, 1998), стр. 108. Collier, op. cit., p. 136. , p. 148. , p. 156. Хибберт, ук. ист., стр. 215. Там же, стр. 210. Там же, стр. 215-216. Там же, стр. 223. Там же, стр. 217. Collier, op. cit., pp. 179-180. Хибберт, ук. ист., стр. 224. Collier, op. cit., p. 180. Хибберт, ук. ист., стр. 230. Там же. Collier, op. cit., p. 188. Хибберт, ук. ист., стр. 339. Там же, стр. 351. Там же, стр. 360. Там же, стр. 414. Там же, стр. 420.

Фюрер

Кох-Хиллербрехт, Манфред. «Homo-Гитлер. Психограмма диктатора» (Минск: Попурри, 2003), стр. 150. Там же, стр. 153. Там же, стр. 105. Там же, стр. 118. https://ru.wikipedia.org/wiki/Хронология_Второй_мировой_войны.   Кох-Хиллербрехт, ук. ист., стр. 120.

Кормчий 

Панцов, Александр. «Мао Цзедун» (Москва: «Молодая гвардия», 2007), стр. 746. Там же, стр. 745. Там же, стр. 245. Там же, стр. 249. Там же, стр. 747. Там же. Salisbury, Harrison The New Emperors. China in the Era of Mao and Deng (Boston: Little, Brown & Co., 1993), р. 115. Панцов, ук. ист., стр. 549. Salisbury, op. cit., p. 144.

Команданте 

Geyer, Georgie Anne. Guerrilla Prince. The Untold Story of Fidel Castro (Boston: Little, Brown & Co., 1991), p. 222. Sanchez, Juan Reinaldo. The Double Life of Fidel Castro (New York: St. Martin Griffin Edition, 2016), p. 97. Geyer, op. cit., p. 307. Sanchez, op. cit., p. 93. , p. 99. , p. 94. Sanchez, op. cit., pp. 94-95. Geyer, op. cit., p. 309. , p. 313. , p. 317. , pp. 310-311. Sanchez, op. cit., p. 103. Geyer, op. cit., p. 339. , p. 346. , p. 347. , p. 349. Sanchez, op. cit., p. 174. , p. 118. , p. 225. , p. 226. Geyer, op. cit., p. 384-85. Sanchez, op. cit., p. 241. , p. 243.

Комментарий десятый

Иван Ильин. Наши задачи, в двух томах (Париж-Москва: МП «Рарог», 1992), т. 2, стр. 270-272. Ferguson, Niall. The War of the World. Twentieth-Century Conflict and the Descent of the West (New York: The Penguin Press, 2006), p. 631. Huntington, Samuel. The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order (New York: Simon & Schuster, 1996), р. 184. там же, p. 283.

 

Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer2/efimov/