Желание оглянуться…
Via est vita.
(Дорога — это жизнь)
Эпиграф этот из записных книжек капитана первого ранга Р.А. Красильникова.
Капитан 1 ранга Роман Александрович Красильников (1917 — 1999) был не просто моряком, но был он, что называется, «морским волком». Ходил по всем морям и океанам Земного шара.
Бороздил свинцовые воды Балтики и Северного моря, бирюзу Черного и Средиземного, Баренцево море. Экзотические моря: Желтое и Японское. Океаны: Великий и Атлантический, Северный Ледовитый. Он прошел на боевых кораблях и учебных судах тысячи и тысячи миль. Прошел путь от молоденького лейтенанта, боевого офицера Великой Отечественной Войны, участника Севастопольского десанта, до капитана первого ранга. Его последняя должность на острове Русский была адмиральской.
Его уволили из рядов Военно-Морского Флота в 43 года, в расцвете сил в то время, когда ему должны были присвоить очередное звание — контр-адмирала. Уволили по приказу Главкома Военно-Морским Флотом СССР адмирала Горшкова за несогласие ликвидировать подсобное хозяйство на острове Русский.
Хозяйство это было создано по его, Красильникова, приказу и его заботами о вверенных ему матросах и офицерах, поскольку честь офицера, флотская гордость, достоинство и просто здравый смысл не позволяли ему мириться с полуголодным существованием своих подчиненных.
Каперанг Красильников не сошелся с Главкомом во взглядах на подсобное хозяйство острова Русский и пожертвовал карьерой, но не принципами, отдавая отчет в выборе, который сделал, не колеблясь ни секунды, ибо служил не Горшкову, но флоту.
Воспоминания его дочери, Татьяны Романовны Гороховой-Красильниковой, предлагаемые вниманию читателей, написанные по моей просьбе, согреты неподдельным чувством любви и глубокого уважения к отцу, к памяти о нем.
Человек одаренный, дочь удержала в памяти детали быта, запахи, пейзажи, имена, — короче говоря, гущу и аромат жизни, что делает ее воспоминания живыми и непосредственными.
Роман Александрович был крупным красивым человеком с отменным чувством юмора. В 1999г., незадолго до кончины, он цитировал Сашу Чёрного: // В России две напасти — // Вверху власть тьмы, // Внизу — тьма власти…//. Или, очень по-флотски: «Обрубили хвост по самые уши!».
Можно по-разному воспринимать тот факт, что до конца жизни Роман Александрович сохранил верность компартии, в которую вступил в 1942 году. Кто-то увидит в этом слепоту, нежелание осознать, к чему привела страну эта власть. Но если мы взглянем на последние годы его жизни, прожитой достойно и честно, из другого измерения — общечеловеческого, то увидим, что в 90-е годы, когда рухнуло всё, так называемые «партийные задания» (продажа партийных газет в электричках, у проходной завода), возможно, были для этого 80-летнего человека примерно тем, чем была шинель для гоголевского Акакия Акакиевича, — единственным, что удерживало его в этой жизни, позволяло оставаться деятельным до конца. Уважение, которое звучит в воспоминаниях дочери, относится далеко не к верности Романа Александровича коммунистическим идеалам. Это уважение к верности человека себе и своим принципам. А прожил каперанг Красильников длинную жизнь, руководствуясь не принципами «идеологии», а принципами чести и долга.
Дух этого человека, дела его — в памяти матросов, офицеров, курсантов служивших под его началом и с ним. И, естественно, в воспоминаниях дочери.
Юлиан Фрумкин-Рыбаков
Татьяна Горохова-Красильникова
Каперанг Красильников
(Воспоминания об отце)
Как-то провожая отца со встречи однокурсников, адмирал Михайлин — командующий Балтийским Флотом, спросил: — Роман, а где ты сейчас работаешь? Папа ответил: — Пугалом на огороде у зятя. Отец был человеком с юмором… Это было в 80-е годы.
Но какую трудную, интересную и богатую событиями жизнь прожил отец до этого…
Родился он в Петро-Славянке. Его отец, Александр Александрович Красильников, был заслуженным проводником на железной дороге. Возил он Жданова, Кирова и других руководителей из Ленинграда в Москву.
В 1948 году дедушка показывал мне свой салон-вагон. Необычное убранство этого вагона поразило меня. Бордовые бархатные портьеры, кабинет, спальня, ковры, столовая… Оказывается, вагоны могут быть и такие.
В семье дедушки было три ребенка. Папе было 6 лет, когда умерла мама. Воспитала и вырастила всех троих мачеха — замечательная женщина Лина Сергеевна.
Учился папа в Ленинграде, в школе на Лиговском проспекте, д. 48. После школы поступил в Высшее Военно-морское Гидрографическое училище им. Г.К. Орджоникидзе, которое закончил в 1940 году по Курсу связи.
По окончании училища был назначен на корабли Черноморского флота в Батуми, попал на эсминец. Там, на юге, застала его война. В 1942 году в этом городе я и родилась. Жили мы в доме, который пустовал после бегства местных жителей-ингушей. Как-то папа возвращается с боевого задания, а нас с мамой нет. В доме живут настоящие хозяева. Они поняли, что немцам не прорваться в город и вернулись назад, а маму и меня (мне было несколько месяцев) вышвырнули на улицу. Нас с мамой приютили армяне — чудесные люди — дядя Арминак и тетя Изабелла Фетваджан. Папа нашел нас у них в доме на улице Ихакая, д.21. Я помню этот адрес потому, что мы были у них в гостях в I960 году. Это была незабываемая встреча.
Мама говорила, что я выжила заботами её, этих людей и каше мамалыге, которой меня кормила тётя Изабелла. Интересно, что во время войны тёте Изабелле и дяде Арминаку подбросили ребёнка в корзиночке. Поставили корзиночку на крыльцо. Это был мальчик. Теперь этот мальчик, — заслуженный певец Армении — Эдик Аветисян.
Война… Страшное слово, тем более дело… Трудно представить все это нам, не видевшим ее. Я часто просыпалась от папиного стона и крика. Мы с мамой будили его. Он говорил: — Снилась война…
Отец участвовал в боях за освобождение гг. Одессы и Севастополя, Кавказа. Как-то в 70 годы мы смотрели по телевизору хронику военных лет, и папа узнал себя. Показывали высадку морского десанта в Севастополе.
В 1941 г. он — начальник связи 2-го добровольного отряда морской пехоты Черноморского флота в Одессе.
В 1942 г. — командир БЧ-4 эсминца «Огневой» эскадры Черноморского флота.
В 1943 г., закончив Высшее специальные курсы Военно-морского флота в Самарканде, он был назначен командиром БЧ-4 на эсминец «Бойкий», где командиром корабля был папин друг, дядя Жора Годлевский. Порт приписки эсминца Батуми, а затем Севастополь.
В 1944 г. он — командир БЧ-4 эсминца «Доблестный» эскадры Северного флота, базировавшейся в Мурманске. Отец участвовал в конвое судов на Северном море. Когда служил на Северном флоте, познакомился с Маринеско.
Во время войны был ранен, контужен. Контузия всю жизнь напоминала о себе головокружениями и болями.
Его заслуги перед Родиной отмечены 4-мя орденами, девятью медалями, которые он с гордостью надевал на морскую форму в День Победы.
После войны его направили в Англию, на стажировку. Пять месяцев стажировки в Англии, затем в США. Оттуда на фрегатах отец и его товарищи пошли в г. Порт-Apтyp — место нового назначены. Советские моряки должны обучать китайцев морскому делу.
В то время мы жили по песне: //Русский с китайцем — братья навек,// Крепнет единство народов и рас.// Плечи расправил простой человек.// Сталин и Мао — слушают нас.// Москва-Пекин, Москва-Пекин.// Идут, идут вперёд народы// За светлый труд, за прочный мир// Под знаменем свободы.// Это мы пели в русской школе Порт-Артура.
Но до этого далекого города на Квантунском полуострове надо было ещё добраться…
Добирались мы из Ленинграда в Порт-Артур более 2-х месяцев. Вместе с нами держал туда путь капитан Творогов с семьей и к ним был приставлен матрос, что-то вроде денщика. Ехали в основном, в товарных вагонах. Готовили немудреную еду на костре, на стоянках. Мама говорила, что Твороговы ехали как баре. Матрос помогал им доставать продукты, разжигал костры. Как оказалось, этот матрос должен был помогать и маме, но Твороговы делали вид, что об этом не знали.
Спала я в чемодане, так как все вещи давно были выменяны на еду. И шёл мне 4-ый год. Мама говорила, что я в основном лежала, потому что ходить у меня не было сил.
Приехали на границу, прошли санпропускник и… очутились в раю. Спальные вагоны, чистое постельное белье. Встретил нас «холеный красавец» с бородой — это был отец. В Англии, после боевых действий на море, все отдохнули, отъелись.
Поселились мы в поселке у подножья Перепелиной горы. Рядом жили японцы. Японцы в Китае до 1949 г. были интервентами.
С 1945 г. отец был командиром связистов 3-го отдельного дивизиона сторожевых кораблей в Порт-Артуре.
Фрегаты стояли в бухте, недалеко от дома. В начале трудно было с питанием и меня, голодную и худющую, первое время откармливали в кают-компании на фрегате. На обеды меня за руку водил матрос, туда и обратно.
Меня с трудом уводили с корабля. Там, ко всему прочему, была установка для изготовления мороженого. Установка для мороженного было одной из причин, по которой тянуло меня на фрегат неудержимо. Мне хотелось там бывать как можно чаще.
Помню, какой переполох был из-за меня…. Как-то я спряталась в матросском кубрике… А фрегат должен был идти на ученья. Выяснилось, что меня дома нет, объявили тревогу. Меня нашли и закончились мои восхитительные, ни с чем не сравнимые обеды на корабле в кают-компании.
У папы работа была на корабле, а у нас с мамой на пляже. Мы брали извозчика и ехали на пляж.
Приливы и отливы. Восхитительные, теплые, полные всякой морской мелочи маленькие лагуны. Здесь и морские звезды, и рачки, и ежи, и морская капуста, и гилимы (креветки), и крабы. Китайцы просто спускались в канал после отлива и собирали всю живность. Некоторую, маленькие ракушки, высасывали прямо на месте.
Мама часто посылала меня, за чем-либо в китайскую лавочку и если хозяева обедали, то угощали и меня. Я помню очень вкусный суп из медузы и солянку из морской капусты. Запомнился необычный вкус куриного яйца. Яйцо, сваренное вкрутую, заливали в формочке цементом. К сожалению, не помню на какое время. Зато помню необычайный его вкус, напоминающий вкус солёных белых груздей.
Через два дома от нас жила многодетная японская семья. Китайцы к японцам относились очень плохо.
Как-то вечером пришла к нам симпатичная, милая японка и стала просить папу спрятать у нас их продукты, два мешка с рисом — китайцы их часто грабли. Папа поступил мудро. Он попросил маму решить эту проблему. Так мы очень подружились с этой семьей. И теперь у меня был маленький японский друг, Яко-Сука-Сан. Весьма странное сочетание для русского языка.
Летом, в выходной, когда у папы не было вахты, мы часто на шлюпках ходили на пляж, на остров Тигровый хвост. Зной. Пели цикады, стрекотала кузнечики. Игрушками детворы была морская живность, которая оставалась после отлива.
В 1949 г. папу назначили флагманским связистом 4-ой бригады подводных лодок. Это уже было далеко от дома, в другой бухте Старого города. (Город Порт-Артур состоял из Старого и Нового города).
Наш поселок располагался посредине, между бухтами, у подножья горы. Внизу был железнодорожный вокзал. Дома были в трех ярусах, как в театре: партер, бельэтаж, галерка. Каждый ярус заканчивался рядом фруктовых деревьев. Здесь росли груши, вишни, яблони и сливы. А когда весной все расцветало… Розово-белой пеной были окутаны деревья и вся гора… Ни с чем не сравнимый аромат, ярмарка запахов… А ведь цвела ещё и белая акация, и нежнейшая японская мимоза. Её цветочки похожи на большие розовые одуванчики с очень тонким ароматом. Рядом с крыльцом нашего дома — огромная туя.
Под первым ярусом располагалась какая-то воинская часть. По субботам на летней площадке демонстрировались фильмы. Все жители поселка усаживались на склоне. Сидим, смотрим фильм. В руках у каждого гроздь цветков акации. Откусываем соцветья и высасываем нектар. Над головами шумят крыльями летучие мыши. Темно. Пляшущие зеленые огоньки светлячков. Очень тепло. Шум прибоя внизу. Все как в сказке.
Как-то вечером в кинотеатре должны были демонстрировать фильм «Возраст любви» с Лолитой Торрес! Как же такое пропустить?! Но вот незадача. Именно в этот день, вечером, папа должен был учить меня грести на шлюпке. Как же это совместить?
Папа сделал так. Он сам выгреб на середину бухты, а обратно я должна была грести сама.
Папа сказал: — Хочешь в кино, успевай.
Папа, слава Богу, на корме, я на банке (скамейке). Ногами упираюсь в шпангоут, Нагрузка на спину, ноги, руки… Гребок, ещё гребок, а вес у папы немалый, но там же фильм…
В общем, я почти не опоздала. Правда, руки долго болели и заживали.
Часто папа приходил со службы усталый и по ночам стонал. При погружении подводной лодки раскалывалась голова — сказывалась контузия. Но он все скрывал от сослуживцев.
В 50-е годы папа поступил в Московский военный институт иностранных языков. Изучал английский, заочно.
Мы с мамой за покупками ездили в г. Дайрен. Там жили русские эмигранты. У них были свои магазины, ателье. Для жен офицеров в то время было престижно покупать шляпы от «Рашель». Приехали как-то из очередной поездки. Рассматриваем покупки. Маме купили шубу, мне — платье, а папе шнурки для ботинок. Он состоял на полном вещевом и продовольственном довольствии. Получали пайки. Помню сухое молоко, яичный порошок, консервы. Очень много покупали фруктов. Но странно, в то время я их не любила. Папа говорил:
— Сейчас не хочешь, а потом будешь жалеть, что не ела.
Вспоминаю, жалею.
Русская школа находилась далеко в Старом городе, за три километра от дома. Сначала меня водила в школу мама. Потом я ходила одна. Бывало и так: пока идёшь в школу, заходишь во все знакомые лавочки, в школу пришла, а уроки кончились. Самый любимый урок — «обоняние». На подносе фрукты, овощи. Нам завязывают глаза и дают кусочки фруктов и овощей на дегустацию. Мы должны сказать, что мы едим.
Очень запомнилось 3 марта I953г. Умер Сталин. В Порт-Артуре все, что могло гудеть — гудело. Рядом вокзал, гудели паровозы, гудели корабли. Я очень плакала. Меня все успокаивали. В этот день меня должны были принимать в пионеры. Мы очень готовились к этому. Но все отменили.
За заслуги перед Китайской республикой Мао-Цзе-Дун вручил папе медаль. Папа и со товарищи хорошо отметили награду. Поутру медаль с трудом нашли в одном из салатов.
Навсегда запомнился вальс «На сопках Манчжурии», который исполнялся по выходным дням военным духовым оркестром.
В конце 1954 г. мы уезжали из Китая, из Порт-Артура. Папа был переведен во Владивосток.
Советский Союз встретил нас неприветливо. На вокзале нас обокрали. Жить негде. Сильный мороз. Я плакала и причитала:
— Не хочу я в ваш Советский Союз. Поехали домой в Порт-Артур!
Папа был назначен на остров Русский начальником школы связистов учебного отряда связи. Затем он стал командиром в/ч 51211.
За хлебом, в баталерку, ходили мы, дети. Матрос, прежде чем выдать хлеб, спрашивал: — Как фамилия? По тому, какой хлеб получал ребенок, можно было судить об отношении матросов к офицерам. У меня хлеб был всегда теплый, мягкий. Правда, когда я его приносила домой, корочки уже не было.
Трудно представить, какая ответственность лежит на плечах командира части, за сколько судеб и людей он в ответе. Ночью тревога. Пропал матрос. Весь личный состав части ищет его, с фонариками. Находят повесившимся, на собственном ремне, на дереве. В кармане лежит письмо от его девушки, которая сообщает, что она вышла замуж. Это невыносимое известие доводит его до такого конца. Некоторые матросы, не выдержав тяготы долгой службы, а служили в то время 5 лет, отрубали себе пальцы на правой руке. Связисты работали ключом, как правило, правой рукой.
Чтобы как-то поднять дух ребят, папа устраивал родительские дни. Командиры других частей говорили:
— Роман, зачем тебе это? Ведь куча мороки с оформлением въезда в запретную зону, с устройством на ночевку, питанием.
Но, несмотря на эти сложности, встречи были каждый год. Родители приезжали со всех концов страны. Как память обо всем этом — фотографии из папиного архива.
И за офицеров приходилось беспокоиться… В архиве нашла письмо из Баку, от мамы капитана Вартанова Владимира Григорьевича. Она пишет, что от сына нет никаких вестей, и что она хочет прилететь во Владивосток. Просит папу сообщить, будет ли в это время капитан Вартанов в части, так как путь не ближний.
«Очень прошу извинить меня и понять мои чувства» — это отрывок из ее письма.
В части была очень даже неплохая самодеятельность. Мама пела в хоре. Правда, специалисты не могли понять, какой у неё голос. И она стояла в хоре посредине. Конферансье был очень милый, смешной матрос. Впоследствии знаменитый конферансье — Брунов. Приезжали на Русский остров и знаменитые гости. Выступал у нас Махмуд Эсамбаев.
Папа провожал его на адмиральском катере во Владивосток. Утром папа прибывает домой без фуражки. Фуражку он, оказывается, подарил Эсамбаеву за то, что тот всю ночь учил папу танцевать «Макумбу».
Наш отряд, то есть папин, располагался на разных сторонах бухты. Летом сообщение было на катерах и шлюпках. Зимой пешком по льду. Весной лед тонкий. Помню картинку, по каким-то неотложным делам идут посыльные. Идёт взвод матросов по бухте на расстоянии друг от друга, а под мышками у них рейки.
Летом многих новичков учили плавать. Мы, дети, плавать естественно умели и дразнили матросов, за что нам попадало. Вода была очень соленая, плавать было легко. Когда мы обсыхали, все были в белом налете. Лизнув плечо, можно было почувствовать, какая она была вкусная, эта соль. Потом долго я не могла привыкнуть к пресным водоемам.
В 60-е годы очень плохо было с продуктами на Дальнем Востоке. Не было в магазинах ни мяса, ни колбасы, ни яиц… Перед приездом Никиты Сергеевича Хрущева во Владивосток в магазинах все это появилось. Толпы людей, не видевших этих продуктов несколько лет, ринулись в магазины — были жертвы.
В нашей части папа завел подсобное хозяйство. Были коровы, свиньи, гуси, куры. Было мясо, молоко, яйца. Женам офицеров не надо было на катерах ехать за продуктами на рынок во Владивосток. Да и в матросских щах было мясо. Но вот, как гроза среди ясного неба, на остров прибыл с проверкой главнокомандующий, Горшков, не помню его имени, отчества и знать не хочу.
Мы с мамой были дома. К нам влетает соседский мальчишка и кричит: — Там дядька Гайшков, так вашего папку угает!.. Мальчик не выговаривал букву «р».
Горшков приказал папе снести, как он выразился, эти курятники. Хотя эти курятники были в стороне от казарм, штаба. Это хозяйство было внизу под горкой. Там стояли дома, в которых жили семьи, обслуживающие это хозяйство. Эти дома назывались «восьмихатками». Хорошо налаженное и ничем не омрачающее глаз хозяйство приказывали снести. Папа не согласился с этим. Горшков приказал ему готовить документы на демобилизацию, а папе вот-вот должны были присваивать звание адмирала. Должность командира была адмиральская.
Что творилось в его душе после этих событий… Человек ещё полон сил, стремлений что-то изменить к лучшему, но он не угоден… из-за непослушания.
И вот, совсем недавно, года два тому назад слышим по радио, что на острове Русский два матроса умерли от дистрофии. Даже писать об этом страшно. А ведь этого могло и не быть.
В общем, собрали мы все свои пожитки и прилетели в Ленинград. И опять, как и всем военнослужащим — жить негде. У дедушки, в Обухове, маленький домик в две комнатенки. Папа с мамой жили там, а я — у тетушки на Васильевском, в одной комнате с ее мужем, правда, дядя был в экспедиции. Через год получили в Колпино однокомнатную квартиру, в «хрущевке». На Русском острове сдали 3-х комнатную квартиру. По закону нам должны были предоставить равноценную площадь. Предоставили… Потом оказалась, по документам, что у нас была, якобы, 2-х комнатная квартира. Подпись на этих документах стояла, «Смирнов-Сотский». Ну да бог с ним!
Папа, конечно же, не мыслил жизни в стороне от морского дела.
В январе 1960 г. он поступил на работу в ЛВИМУ им. адмирала Макарова на кафедру радионавигационных устройств радиотехнического факультета в должности ассистента кафедры. Как я мечтала поступить в это училище! Ведь вся моя сознательная жизнь была связана с морем, моряками. Но папа сказал, что это не женское дело.
Помню огромные схемы радиолокационной станции «Дон». Папа занимался в комнате, мама готовила на кухне, а мне приходилось заниматься в общественном санузле. Там была специальная доска, которую я клала на раковину.
Летом папа с курсантами училища ходил на практику. Сначала на учебных судах «Полюс», «Профессор Ухов», а затем на новеньком учебном судне «Зенит». Побывал он во Франции, Польше, Швеции. Италии, Египте, Марокко, Голландии. Помню, как-то мы приехали встречать его из очередной практики в порт. Поднялись на «Зенит». Нас покормили вкусным обедом в кают-компании. Там я обратила внимание на стенгазету. В центре фотография, где папа сидит на борту судна. Под фотографией надпись — «Так выглядит русский судовладелец».
Много было рассказов после этих путешествий. Помню, как его удивило, что в Голландии — мыли тротуары шампунью. — Надо же, загнивающий капитализм — говорил он.
Где-то у берегов Польши, возвращаясь с практики, папа потерял сознание. Врач поставил диагноз «Коллапс». Опять сказалась контузия. Лечился в госпитале. В училище уже не вернулся.
Но, как всегда, вся жизнь его была в труде. Они с мамой ходили к нам по очереди на «вахту» к внуку, чтобы маленького Дениса не отдавать в ясли. Эта вахта длилась около 3-х лет. Мы с мужем в это время жили в деревянном доме на ул. Вавилова, в коммуналке. Летом выезжали в Саблино. Когда у нас появились три сотки и вагончик в Саблино, папа взялся выращивать овощи. Много читал. Ко всему подходил основательно. Помидоры были его любимчиками. Выращивал хорошие урожаи.
Что-то передал мне, что-то Денису. Я до сих пор пользуюсь его записями. Когда появился настоящий участок и дом, они с мамой каждое лето жили там. Папа называл это «санаторий-профилакторий». Всегда чего-то удобрял, посыпал золой, прищипывал, поливал. Каждое утро делал салаты из огородной смеси.
Как-то пошел купаться на пруд. Поднялся сильный ветер, пошел дождь. Он выходит из воды и говорит: — Ну и в «штормягу» я попал!
Отец очень много читал. Любимый писатель — Джек Лондон. Читал и делал критические замечания, по прочитанному. Любимые стихи выписывал в тетрадь. Я сейчас часто перечитываю эту толстую тетрадь.
Ещё он очень много путешествовал. Был у него мотоцикл, «ИЖ», а затем он купил мотороллер. И на этом мотороллере он исколесил Эстонию, Латвию, Литву. К путешествиям готовился. Тщательно изучал карту, разрабатывал маршрут, но, самое удивительное, изучал язык республики, в которую въезжал. По этому поводу были и забавные случаи. На хуторе в Эстонии, у встречной женщины, он спросил, где можно переночевать, и стал объяснять, что он преподаватель из Ленинграда, находится в отпуске, и решил поближе познакомиться с их страной. Из разговора женщина поняла, что приехал начальник из Ленинграда и отправляет её в отпуск. Но отпуск она всегда берет зимой, а сейчас полно работы. В общем, при помощи соседей эту женщину не отправили в отпуск, а папа устроился на ночевку. Со многими он потом переписывался. А семейства Лагвел и Вашкелисов приезжали к нам в гости.
Другой вид путешествия — на резиновой лодке по рекам. Сплавлялся отец по полноводным рекам весной. Очень тщательно готовился. Маршрут разрабатывался таким образом, чтобы по пути были какие-то исторические памятники. Сначала изучал все по книгам, а потом в путь. Все тщательно взвешивалось. Вместо хлеба брал сухари. Ловил рыбу, ночевал у костра. В одном месте приняли его за шпиона. Видимо, очень долго всем интересовался, расспрашивал. Приехали из КГБ. Его арестовали. Сутки устанавливали личность, потом извинились, отпустили. Уместно добавить, что последнее путешествие по реке он осуществил в 73 года.
После путешествий, знакомств с интересными людьми рождались стихи. Может быть, даже и не стихи, а мысли и рассуждения, которые он рифмовал.
//Ходил я раньше по морям,// Теперь по мелким речкам езжу.//Куда же дальше путь лежит?// Наверно, скоро въеду в Лету…//, или //Ельцин насаждает реформы,// Как Хрущев кукурузу…//
Есть карандашные зарисовки: Швеция., порт Варберг, порт Карлехами, зарисовки хутора под г. Вагру, где они с мамой несколько лет отдыхали летом.
Еще любил играть на баяне танго «со слезой во взоре». Слова и музыку он сочинял сам. Часто пел: «Эх, моя тельняшка мировая, частые полоски на груди. Белая как пена штормовая, синяя как море впереди».
И ещё об одной стороне его жизни. В 1942 г. он вступил кандидатом в члены ВКП(б). В 1944 г. его приняли в члены ВКП(б). Я не знаю человека, более преданного делу своей партии. Сохранился его партийный билет, с уплаченным членскими взносами. Преданность партии он доказывал делами.
Был он членом Ленинградской РКРП. К поручениям относился творчески. Выполнял их четко, вовремя, с энтузиазмом. Многие ижорцы видели у своих проходных высокого, пожилого человека с бородой, в круглых очках, здесь он распространял газеты «Вечерний Ленинград», «Трудовое Колпино»… В газетах были его статьи, стихи. С этими же газетами его можно было видеть в электричках. Входя в вагон, он громко, четко говорил об интересных статьях, часто добавляя что-то от себя. Лицензии на продажу газет у него не было. Все деньги с продаж шли на нужды партии. На эти деньги они купили мегафон, много уходило на канцелярию, на листовки. Его часто, иногда даже силой, высаживали из вагона конкуренты по продаже газет. Приходилось обороняться и от подвыпивших людей, не согласных с политикой его партии. Иногда, «уходя на задание», он за пояс втыкал молоток.
Если же он расклеивал листовки, посвященные выборам, то брал с собой табуретку, чтобы наклеить их повыше с тем, чтобы его «кандидатов» никто не смог сорвать.
8 апреля, будучи тяжело больным, он с большим трудом собрался и поехал в Тосно расклеивать листовки.
Я спросила: — Папа, зачем тебе это?
А он ответил, что он должен доделать порученное дело до конца…
Папа говорил, что он прожил счастливую жизнь. Дай бог каждому из нас прожить такую.
В 82-ю годовщину Октябрьской революции, 7 ноября 1999 года его не стало…
Похоронили папу на его Родине, в Петро-Славянке.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer2/gorohova/
