Нашей дочери Дине и зятю Оливеру
по случаю их свадьбы
Да возрадуется Бог вами, как вы радуетесь друг другу
Благодарности
Я чрезвычайно благодарен моему брату Алану и рабби Давиду Бляйху за данный мне много лет назад совет написать об «исправлении мира». Эта книга ― мой запоздалый ответ. Работать с литературным агентом Луизой Гринберг и издателем Робин Бэрд-Смит было для меня честью. Рабби Нафтали Броуэр, Дэйан Айвэн Бинсток, рабби Мордехай Гинсбэри, Питер Шелдон, Рэймонд Симонсон, профессор Лесли Вагнер, Майкл Вейгер и д-р Рафаэль Зарум прочитали первый вариант рукописи, и их советы помогли мне улучшить текст, как и советы моего редактора Маргарет Уоллис. Дэйан Йоносон Авраам придирчиво прочитал рукопись со скрупулезным вниманием. Благодаря ему я исправил несколько погрешностей. Оставшиеся ошибки на моей совести. Вряд ли я предпринял бы работу над этой книгой без поддержки сотрудников моего офиса: Симы Вайнберг, Заки Купера, Джоанны Бенарох, Мириам Оссенберг, Элисон Мааян и Анны Синклэр. Арон Прижс из Лондонской школы иудаики и Джудит Гринберг помогли мне получить книги, в которых я нуждался. Как всегда, я должен выразить особую признательность моей жене Элайн, чье терпение и поддержка не знают границ. И мою самую глубокую благодарность заслужили тысячи добровольцев в еврейской общине и вне ее, чья жизнь является воплощением всего, о чем я рассказал в этой книге. Да светится божественное присутствие в их работе!
Часть 1
Зов к ответственности
Глава 1
Этика ответственности
Когда взираю я на небеса Твои ― дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые Ты поставил, то что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его? Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его.
Псалом 8:3–5
Быть человеком значит быть сознательным и ответственным.
Виктор Франкл[1]
Одной из наиболее отличительных и стимулирующих идей иудаизма является его этика ответственности. Бог приглашает нас, по выражению раввинов, быть Его «партнерами в работе творения». Бог, сотворивший мир в любви, зовет нас творить в любви. Бог, подаривший нам свободу, просит нас пользоваться Его даром с уважением к свободе других. Бог, истинный Другой, просит нас заботиться друг о друге. Он скорее учитель, чем предводитель. Он учит нас не как исполнять наши желания, а как пользоваться своей свободой. Жизнь есть зов Бога к ответственности, и этому посвящена моя книга.
Сегодня, как никогда раньше, мы видим в индивиде единственный источник смысла. Сеть связей между нами и другими людьми, которая когда-то скрепляла семьи, общины и общественный строй, разрушается. Мы стали одинокими «я», ищущими чисто личное удовлетворение. Но это, несомненно, ошибка. Жизнь в одиночестве ― лишь половина жизни. Стремление удовлетворить желания в одиночестве не может быть полным и охватить все, что человек может желать. Поэтому полезно напомнить себе, что существует такая вещь, как этика, и что она принадлежит жизни, которую мы проживаем вместе, ценностям, которые мы разделяем и которые существуют лишь тогда, когда мы их разделяем.
Это одна из самых жизнестойких концепций иудаизма. В 1190 году Моисей Маймонид, величайший раввин средневековья, опубликовал «Путеводитель растерянных», самое глубокое произведение еврейской философии. В нем он обратился к наиболее важным вопросам религиозной мысли: существование Бога, пределы человеческого знания, проблема зла, обоснование законов Торы. Это чрезвычайно трудная работа. И все же в ее заключительной главе он резюмирует свои рассуждения словами Иеремии:
«Так говорит Господь: да не хвалится мудрый мудростью своею, да не хвалится сильный силою своею, да не хвалится богатый богатством своим. Но хвалящийся хвались тем, что разумеет и знает Меня, что Я ― Господь, творящий милость, суд и правду на земле; ибо только это благоугодно Мне, говорит Господь». (Иер. 9:23-24)
Меня впечатляет возвращение Маймонида к концу путешествия через интеллектуальное пространство к простому утверждению добра, справедливости и правосудия. Мы не можем знать Бога, говорит Маймонид («если я мог бы понять Его, ― заметил один еврейский писатель, ― я был бы им»), но мы можем подражать Ему. В рамках возможностей человеческого интеллекта мы можем преодолеть, по крайней мере, часть пути к небесам, но цель подъема к ним ― возвращение на землю, ибо мы знаем, что, по желанию Бога, наше место на земле. Здесь Он наказал нам работать. В иудаизме есть мистические течения, но его конечная цель совсем не таинственна: чтить образ Бога в других людях и тем самым превратить мир в обитель божественного присутствия.
Маймонид жил так, как учил. Больше всего он мечтал об уединении и ценил размышление. Только удалившись от проблем и забот мира, замечает он эмоционально, душа может взлететь и соединиться с Творцом. И все же последние годы своей жизни он работал врачом при дворе султана в Каире, обслуживая также простых людей в своем городе Эль-Фостат. При этом Маймонид оставался признанным лидером египетской общины, консультировал евреев и неевреев, отвечал на вопросы еврейских общин других стран. Когда ученый раввин Шмуэль ибн Тиббон, живший в Провансе, попросил разрешения навестить его, чтобы получить указания по переводу «Путеводителя» с арабского языка на иврит, Маймонид ответил письмом, где описал свою типичную неделю. У него редко было время даже для приема пищи, не говоря уже об обсуждении технических проблем перевода. Это письмо позволяет мельком заглянуть в жизнь великого философа, проводящего часы у постелей больных, консультирующего членов общины, изучающего Тору и молящегося вместе с ними. Его жизнь была полна заботой об их телах не меньше, чем об их душах.
Когда ученики величайшего талмудиста конца девятнадцатого столетия, рабби Хаима Соловейчика «Брискера» (1853–1918), попросили его определить обязанности раввина, он ответил:
«Отвечать на жалобы тех, кто одинок и забыт, защищать достоинство бедных и освобождать угнетенного из рук угнетателя»[2].
Сам, будучи постоянно в долгах, он отдавал бóльшую часть заработанных денег беднякам. Зимой он оставлял свой дровяной склад открытым, чтобы бедные люди города могли запастись топливом без унизительных просьб. Когда именитые люди города пожаловались на потерю доходов, он ответил, что сэкономил им медицинские расходы, ибо в противном случае он был бы вынужден сидеть в холоде и мог бы заболеть пневмонией. Он не мог зажигать огонь в собственном доме, зная, что в других домах мерзнут бедные люди.
Иудаизм ― комплексная и многогранная вера, и все же она редко отрывалась от простых этических императивов. Мы здесь, чтобы изменить мир, залечить его раны, день за днем, шаг за шагом продолжая свою работу так долго, как понадобится, чтобы земля стала обителью справедливости и сострадания, где одинокие не оставлены, где бедные не лишены помощи, где крики уязвленных и обиженных услышаны. «Физическая нужда другого есть моя духовная обязанность», ― сказал один еврейский мистик. Истины религии обращены к небу, но ее обязанности на земле. Мы познаем Бога скорее через подражание, нежели через рассуждение. Мы не стоим перед выбором между «верой» и «делами», ибо именно своими делами мы выражаем нашу веру и утверждаем ее реальность в жизни других людей и в мире.
Еврейская этика очень практична. Если кто-то в нужде, помоги ему. Если кто-то одинок, пригласи его домой. Если твой знакомый перенес тяжелую утрату, посети его и поддержи его. Если ты знаешь кого-то, кто потерял работу, сделай все возможное, чтобы он нашел другую. Мудрецы назвали это «подражанием Богу». Более того, они сказали:
«Приютить незнакомца значит больше, чем получить Божье благословение».
Такова религия в ее самой очеловечивающей и человечной сущности.
Таким же является убеждение, что этическая жизнь полна радости. Творить добро — это не боль, не тяжелая обязанность, не наказание. Есть на иврите ключевое для Библии слово, у которого нет точного перевода на другие языки: симха. Обычно оно переводится как «радость». Но в действительности оно означает «счастье, которое мы разделяем» или даже «счастье, которое мы создаем, разделяя». Иудаизм высоко ценит индивидуальное достоинство и ответственность человека, но при этом остается глубоко коллективной верой, не сводимой к поиску Бога одинокой душой, к «полету одинокого к Единому» (Плотин). Иудаизм учит делиться с другими тем, чем мы владеем, и видеть в том, что у нас есть, не нашу собственность, а скорее достояние, доверенное нам с условием использовать его часть для помощи другим. Это не самопожертвование! Чаще всего я слышал от тех, кто отдает часть своего времени на помощь другим, что они приобретают больше, чем отдают. Они не ждут благодарности, они сами полны благодарности. Улучшая жизнь других, они видят, как улучшается их собственная жизнь.
Этика ответственности есть лучший известный мне ответ на вопрос о смысле и содержательности жизни. Когда я стал раввином, самой трудной обязанностью для меня было служение на похоронах. Без опыта и еще новичок в своей общине я часто едва знал покойного, в то время как для скорбящих людей он или она были членом семьи, старым и близким другом. Мне оставалось только просить помощи у других. Я спрашивал, кем был для них умерший человек, что значил он в их жизни. Довольно скоро мне открылись характерная общность их ответов.
Обычно они говорили, что покойные были хорошими супругами, любящими родителями, верными друзьями. Вспоминали добро, которое они дарили людям, часто втайне, тихо, без хвастовства. Когда кто-то нуждался в них, они были рядом. Они брали на себя общинные обязанности, бывшие тяготой для других. Они участвовали в благотворительных делах и, если не могли дать денег, отдавали свое время. Наиболее оплакиваемыми и незаменимыми были не самые успешные, богатые или знаменитые, но те, кто обогатил жизнь других. Именно их оплакивали с любовью.
В результате я глубже понял существенное различие между насущным и важным. Никто не говорил об автомобиле или доме, которыми владел покойный, об одежде, которую он носил, или об экзотических местах, где он отдыхал. Никто в последнюю минуту своей жизни не думал: «Мне жаль, что я не провел больше времени в офисе». Вещи, на которые мы тратим большую часть нашего времени, оказываются до странного незначительными в минуту, когда человек оценивает свою жизнь в целом. Они насущные, но не важные, однако в давке и заботах ежедневной жизни срочное имеет тенденцию побеждать важное.
Счастье, в отличие от удовольствия, — это вопрос хорошо прожитой жизни, в которой важное не подменяется насущным. Это было подтверждено многими современными исследованиями. Одно из них показало, что удовлетворение жизнью увеличивалось на 24 процента с повышением уровня альтруистической деятельности[3]. Другое обнаружило, что у тех, кто имел больше возможностей помогать другим, отношение к самим себе улучшилось на 11 %[4]. Несколько исследований показали, что важнейшим фактором счастья является ощущение, что у вас есть цель в жизни[5]. Те, у кого есть твердые духовные принципы, обычно удовлетворены жизнью, в то время как те, кто не имеет никаких духовных принципов, обычно не удовлетворены ею[6]. Люди, чувствующие себя ответственными за свою жизнь, оказались на 30 процентов более удовлетворенными жизнью, чем те, кто чувствует недостаток контроля над своей жизнью[7]. Когда группе людей, участвовавших в опросе, предложили выбрать из двадцати различных факторов, усиливающих счастье, только один фактор не был выбран никем: «финансовый статус»[8]. Люди, владеющие многим, столь же счастливы как те, кто имеет мало, и только наполовину счастливы по сравнению с людьми, кто доволен тем, что имеют[9]. Желание дарить сильнее желания иметь. Этого достаточно, чтобы победить цинизм и фатализм в наших представлениях о человеке.
Счастье — это возможность сказать: я жил в свете определенных ценностей и действовал согласно им. Я был частью семьи, заботился о ней и чувствовал, что обо мне тоже заботятся. Я был частью общины, уважал ее традиции, разделял ее горе и радость. Я был готов помочь другим, зная, что они были готовы помочь мне. Меня интересовало не только то, что я могу взять, но и что я могу дать. Знать, что вы положительно влияли на жизнь других, что на коротком отрезке времени, отведенном вам на земле, вы улучшили настроение одного, помогли в нужде другому, облегчили одиночество третьего, обогатили мир толикой добра и справедливости ― знать все это не означает гордиться какими-то героическими добродетелями. В этом заключается не только максимальное приближение к идеалу осмысленной жизни, но достойная будничная, каждодневная жизнь. Макиавелли сказал: «Лучше внушать страх, чем быть любимым». Он был неправ.
***
Социальная ответственность нуждается в возрождении. В последнее время она стала проблематичной. Что связывает меня с голодающими детьми в Африке или с жертвами землетрясения в Индии? Более того, что побуждает меня участвовать в судьбе безработных, бродяг, бедных даже в моей собственной стране, в моем окружении? Проблемы слишком обширны по сравнению с моими возможностями, и эффект моих действий под вопросом. Мы привыкли делегировать такого рода ответственность правительствам и взамен платить налоги, замещать этику политикой, моральные обязательства ― законами, а личное вмешательство ― безличными организациями. В результате в этике появилась тенденция индивидуализации, она стала вопросом личного выбора, а не коллективной ответственности. Было время, когда люди жили в близком, постоянном контакте с соседями, разделяя общие заботы и взаимные обязанности. Но в настоящее время мы живем анонимно среди незнакомцев, чьи религиозные, культурные и моральные кодексы отличаются от наших. По какому праву и по какой обязанности мы должны разделять ответственность за их судьбу?
Некоторые проблемы современной этики впервые были отмечены Хансом Йонасом еще в 70-х годах в книге «Принцип ответственности»[10]. У предыдущих поколений, пишет он, было довольно ясное понимание связи между действием и следствием, между сделанным и случившимся. Современные проблемы совершенно иные. Глобальное потепление не является результатом действий одного человека, сжигающего бензин, содержащий свинец, или пользующегося аэрозолем, но результатом действий миллиардов людей во всем мире. Негативные экологические последствия вырубки дождевых лесов или неограниченной эксплуатации невозобновляемых энергетических ресурсов, возможно, не будут очевидны в течение жизни нашего поколения. Где тогда моя ответственность? Мое действие — это только капля в океане совокупной деятельности человечества. Мое действие или отказ от него имеет бесконечно малое влияние на остальную часть мира. Какие у меня могут быть обязательства перед таким аморфным образованием как человечество, столь же безличным для меня, как природа, столь же далеким, как еще не родившиеся поколения?
Любое простое понимание ответственности оказывается неприложимым к таким проблемам, и именно поэтому религиозная ответственность ― ответственность перед Богом, беспредельным в пространстве и бесконечным во времени, ― может оказаться более убедительной, чем ее светские альтернативы (поспешу добавить, что не считаю верующих более ответственными в решении экологических проблем, чем их светские коллеги: проблема известна всем, и все мы пытаемся помочь). Джеймс Лавлок был вынужден обратиться за помощью к языческой Гее, богине земли, чтобы сформулировать впечатляющую экологическую доктрину[11]. Но я не думаю, что мы должны идти так далеко.
Другой и, можно сказать, глубоко иронический поворот произошел под влиянием социальных и естественных наук в наших представлениях о человеческой свободе. Весь порыв современной мысли, от Маркса до Фрейда, от неврологии до эволюционной психологии, был направлен на подрыв следующей идеи: мы действуем, потому что выбираем; выбираем, потому что формируем намерения; формируем намерения, потому что свободны; и потому что мы свободны, у нас есть ответственность. Результат оказался парадоксальным. С одной стороны, в наше время у людей есть беспрецедентный диапазон выбора. Социологи называют современность движением от статуса к контракту, от заданности к выбору. В то же самое время сама идея выбора потеряла ясность. Нас якобы определяют экономические факторы, иррациональные побуждения, генетический детерминизм или слепая борьба наших генов за воспроизведение самих себя в следующем поколении, хотим мы того или нет. Попытки связать выбор и предопределенность приводят к комбинациям гедонизма, цинизма и стоицизма, которые (как указывают корни этих слов) наблюдались в древней Греции незадолго до ее распада и падения. Концепция человеческой жизни без ответственности не в состоянии учитывать человеческое достоинство и абсолютно не способна обеспечить наше выживание как вида.
Еще более пагубным является распространение потребительской культуры с искусственно сформированными потребностями. Они приводят к перепроизводству разрекламированных товаров («вы должны иметь это»), вскоре обесценивающихся столь же искусственно возбуждаемым недовольством. Потребительское общество действует как бог, соблазняющий чудесами, очень нежный и убеждающий («потому что вы этого достойны») и в то же время малотребовательный (вспомните первую заповедь в пересказе Алана Блума: «Я ― ваш Бог, который вывел вас из Египта, ― расслабьтесь»). И все же есть одна вещь, противостоящая потребительскому духу современного общества. Ее открыли мне встречи с людьми, богатыми и бедными, сильными и слабыми. От них я узнал, что смысл жизни находится не в том, что вы берете, а в том, что вы даете. Вордсворт сказал хорошо:
«Чрезмерен мир для нас; рано или поздно,
Получая или тратя, мы расточаем наши силы»[12].
Вместе с тем, как сказал Филип Ларкин о храме:
«Все это никогда не устареет,
Всегда найдется тот, кто поразится
Желанию в себе быть более серьезным…»[13]
Я подозреваю, что большинство из нас время от времени испытывают желание быть более серьезными. Поэтому я и написал эту книгу.
Почему сейчас? Частично потому, что я обеспокоен тем ложным образом, в котором религия рисуется в постмодернистском мире. Слишком часто она предстает в новостях как экстремизм, насилие и агрессия, и такой ее образ оседает в головах людей. Безусловно, религия не является причиной конфликтов на Балканах, Ближнем Востоке или еще где-либо. Но она оказывается линией раздела между конфликтующими сторонами и становится серьезным фактором их вражды. Когда политический конфликт приобретает форму религиозного, он абсолютизируется. То, что в политике является достоинством, ― компромисс, готовность слушать оппонента и соглашаться на меньшее, чем каждый желал бы получить в идеале, ― в религии воспринимается как зло. Поэтому религия может действовать не как умиротворяющая сила, но скорее как катализатор конфликта. Эта книга является моим личным протестом против террористов-смертников, против религиозно мотивированного террора и проповеди ненависти в любой вере. Религиозный императив, которому я попробовал дать голос на этих страницах, утверждает: создавайте, не разрушайте, ибо это Мой мир, который вы разрушаете, это Моих детей вы убиваете. Единственная сила, равная фундаментализму ненависти, ― контрфундаментализм любви.
Я рассмотрю также вопросы, относящиеся к религии в целом. Пророки предостерегли от разрыва между святым и добром, обязанностями перед Богом и перед людьми. Этот разрыв существует и сегодня. Есть те, для кого служение Богу означает обращение внутрь, ― к душе, храму, ритуалу и молитве. Есть другие, для кого социальная справедливость стала заменой религиозной жизни. Результат, как я покажу в конце книги, подобен злокачественному разрыву между двумя полушариями мозга. Согласно еврейской Библии, служение Богу и служение человеку неразрывно связаны, и разделение их обедняет оба служения. Если святое не побуждает нас творить добро в мире, а добро не ведет нас обратно, во имя своего торжества, к святому, творческая энергия веры иссякает. В течение шести дней, как сказано в первой главе Библии, Бог создавал вселенную и заключил: «Хорошо». На седьмой день Он дал миру покой и объявил этот день святым. Если мы не воссоединим святое и добро, мы изменим их единству, которое является отличительным признаком монотеистического видения мира.
К счастью, у нас нет недостатка в образцах для подражания. Страницы этой книги являются данью многим людям, которых я встретил в еврейских общинах Великобритании и Содружества наций, тем, кто отдает большую часть своего времени на помощь другим. Они ― мои герои. Их имена редко фигурируют в новостях. Часто их работа остается незамеченной. Но здесь-то и проявляется ее сущность: очеловечивание нашего столь во многом обесчеловеченного мира. Согласно еврейской традиции, когда израильтяне закончили строительство Ковчега Завета во время скитаний по пустыне, Моисей благословил их словами: «Да будет Божья воля на то, чтобы Его присутствие всегда оживляло дело ваших рук»[14]. Я посвящаю эту книгу всем тем, в чьей жизни я ощутил божественное присутствие, Шхину.
От них я узнал: жить значит дарить. Именно потому, что они воспринимают свою ответственность как нечто само собой разумеющееся, они являют собой яркое доказательство того, чем является религиозная традиция в ее лучших проявлениях. Требуя от верующих очень много, религия вдохновляет обычных людей на необычайно богатую жизнь. «Иные родятся великими, ― сказал Шекспир, ― иные достигают величия, а иным величие жалуется». Последнее, как видится мне, характеризует историю евреев: заурядные люди, часто упрямые, непослушные, капризные, непостоянные, ― не те, кого вы инстинктивно назвали бы сообществом святых, ― стали великим народом, потому что они были призваны совершать великие дела. Однако я пишу не только об иудаизме.
Эта книга о вере, которую я люблю, о людях, которых я встречал, но также и том, что я знаю: доброта и достоинство ― широко распространенные явления. Много раз я был вдохновлен работой по формированию общин, преобразованию жизни, возрождению надежд у христиан, мусульман, индусов, сикхов, буддистов, джайнов, бехдинов, бахаев ― у приверженцев всех вероисповеданий, с которыми мне посчастливилось войти в контакт. Вместе с тем я высоко ценю моральную силу представителей различных форм светского гуманизма, от Джона Стюарта Милля до Бертрана Рассела и других. Опыт открыл мне правду мудрых слов раввина Авраама Ицхака Кука (1865–1935):
«Узость кругозора, побуждающая человека видеть все, что за пределами традиций его народа… как нечто уродливое и низкое, есть ужасное невежество, которое разрушает все представления о духовном добре, на свет которого надеется каждая чувствительная душа»[15].
Это не релятивизм. Скорее здесь указано существенное различие между святым и добром. Религиозные выражения человечности (святое) радикально отличаются друг от друга, но добро ― приносить благословение в жизнь других ― есть максимально возможное для нас приближение к универсальному языку человечества. Зло бедности, голода, болезней известны повсюду, и те, кто устраняет это зло, являются героями духа. Если вы тратите свою жизнь на поиски доказательств того, что Кант прав, сказав: «Из такого кривого полена, как человек, ничего прямого не выстругаешь», вы, конечно, найдете подтверждения его афоризму. Но если вы будете искать фрагменты света, рассеянные, по словам еврейских мистиков, по всей вселенной, то вы найдете и их. Признание их существования не менее важно для истинного понимания условий человеческого существования.
Никто не смог меня убедить, что низкое представление о человеке более реалистично, чем высокое. Наоборот, я полагаю, что все мы сотворены по образу Бога и каждая культура вносит важный вклад в человеческое наследие. Вы не должны быть верующим, чтобы быть хорошим человеком. Это предельно ясно проявилось в поступках тихих героев и героинь, спасавших обреченных на смерть людей во время Холокоста. Как показали опросы, их не объединяли ни религиозная вера, ни особое воспитание. Большинство из них не видели ничего особенного в том, что они делали, хотя многие знали, что рискуют жизнью. Они просто исполняли то, что ожидается от людей.
Мой анализ проблем этики будет перемежаться рассказами о людях, которых я знал лично или по воспоминаниям их друзей. Книги по этике часто слишком абстрактны, а истории позволяют хорошо выразить смысл моральной позиции. Израильский философ Авишай Маргалит пояснил различие между формами мышления: «то есть» и «например», между абстрактным рассуждением и разъяснением путем примеров[16]. Иудаизм богат историями (еврейская шутка гласит: «Бог создал человека потому, что Он любит истории»). Сама Библия является одним из ярчайших примеров истины как истории в противоположность более привычной западной модели истины как системы. В еврейских историях мне нравится то, что они рассказывают главным образом об обычных людях. Они не похожи на мифы, на эпосы о невероятных героях, о богах, которые действуют как люди, или о людях, которые действуют как боги. Если древняя Греция говорила о благе демократии, иудаизм говорит о демократии блага ― добре, реальном потому, что оно совершается простыми людьми.
Одна из замечательных еврейских традиций упоминает ламедвавников ― тридцать шесть праведников, благодаря которым существует мир. Их самая важная особенность заключается в том, что они сами не знают, кем являются. В традиционных рассказах они обычно изображаются людьми, о принадлежности которых к ламедвавникам никто не подозревает. Праведником может быть местный лесоруб или извозчик, неграмотный бедный человек, сидящий на задней скамейке в синагоге, неспособный даже прочитать молитву. Надо понять ценность этой традиции. Легко рассказывать истории о существах, обладающих сверхчеловеческим благочестием, но сущность человечности заключается в нашей приземленности, в склонности к ошибкам и сомнениям, в нашей бренности, подверженности страхам и отчаянию. Мы подобны великим героям и героиням Библии. На моей работе я встречал многих ламедвавников, и встречи с ними были лучшим пособием по этике, чем любой трактат. Мы нуждаемся не только в учебниках, но и в живых примерах. Поэтому в этой книге много историй.
Но я пишу также об идеях. Я люблю драматизм идей. Они изменяют людей к лучшему или к худшему, влияют на наше восприятие мира и на то, что случается с нами, формируют наш мысленный горизонт, то поднимая нас к высотам, то опуская до низостей безумия или насилия. Мы имеем тенденцию забывать, что «здравый смысл» не является общим и простым. Принятые нами как само собой разумеющиеся представления о том, кем мы являемся и кто мы есть, о нашем месте во вселенной, о смысле или бессмыслии жизни, в действительности, есть продукт долгих размышлений тех, кто жил до нас. Моральная жизнь подобна мольеровскому мещанину во дворянстве, обнаружившему, что говорил прозой всю свою жизнь, не осознавая этого. Мы усваиваем моральные идеи тем же способом, каким изучаем язык, ― подсознательно. Но необходимо иногда оглянуться назад и спросить себя, как мы пришли именно к такому, а не иному видению мира.
Императивы этики ответственности отнюдь не естественны и не могут считаться очевидными. Они возникли как интеллектуальные открытия, революционные в свое время и все еще представляющие собой вызов для современного человека. Иудаизм включает в себя конкретные принципы, и одним из важным принципов является учение о нашей свободе, дарованной Богом для строительства под Его опекой общественного строя, где, благодаря уважению человеческого достоинства, будет место и для Его присутствия. Библия рассказывает историю этого дара, и она стоит того, чтобы быть рассказанной.
Но иудаизм не является религией чистого повиновения, подчинения божественной воле. В истории Ноя Библия дает неожиданную, но замечательно ясную критику чистого повиновения. Праведник Ной делает все, что Бог говорит ему, но мир все-таки разрушен. Слушая Библию еврейскими ушами, мы слышим более требовательный призыв. Бог обращается к Аврааму: «Ходи предо Мною и будь непорочен». (Быт. 17:1). Другими словами, не ждите, пока вам будет приказано. Иногда мы должны проявить инициативу сами. История о том, как Библия поощряет человеческую инициативу, мало известна и должна быть разъяснена.
В центре истории, о которой я говорю, лежит трудная идея, важная для осмысления проблем нашего времени. Бог доверяет нам и уполномочивает нас действовать в мире самостоятельно, что неизбежно означает позволение ошибаться и оступаться пред Его лицом. Именно это означает быть человеком, и Бог не требует от нас быть сверхчеловеками. «Нет человека праведного на земле, который делал бы добро и не грешил бы». ― говорит Экклезиаст (7:20). Мы грешим, но Бог прощает. Мы ошибаемся, но через наши ошибки мы учимся. Мы падаем, но Бог поднимает нас. Мы терпим неудачу, но, как сказал рабби Тарфон: ««Не тебе предстоит завершить работу, но и не волен ты освободиться от нее»[17]. Сделать все, на что мы способны, ― только этого и просит Бог. Этика иудаизма требовательна, но при этом пронизана прощением. Как-то один светский еврей, блестящий романист, спросил меня: «Не полон ли иудаизм чувства вины?» ― «Да, ― ответил я, ― но также он полон прощения». Иудаизм не видит человека слабым существом, осужденным на жизнь в позоре. Даже самый пессимистичный из пророков, Иеремия, пророчествовал надежду. Отчаяние ― не еврейская эмоция.
За этикой ответственности лежит смелая идея: Бог верит в нас больше, чем мы верим в Бога. Несмотря на Его частые разочарования, Он верит и никогда не отвернется от нас. История потопа говорит о том, как Бог разочаровался в людях. Они совершали зло по отношению друг к другу, и Бог отвернулся от человечества, решив возродить его от праведника Ноя. Но удивительна развязка этой истории. Сам Бог пожалел о своем решении и поклялся никогда больше не требовать от человека больше, чем тот может выполнить по своим силам. Бог не разрушает мир и не отказывается от своих надежд на человечество. Он признал, что должен дать нам время. Отсюда и проистекает надежда в иудаизме. Мы отказываемся разочаровываться в своих самых глубоких идеалах, но также отказываемся признать, что мир, все еще изуродованный злом, уже спасен приходом какого-то мессии. Работа не окончена, путешествие продолжается, и успех зависит от нас, медленно движущихся во времени.
***
Я пытался писать просто и ясно. Читатель должен, однако, учесть, что многие места в книги имеют довольно сложный подтекст. Дать адекватное выражение социальной этике иудаизма значит объединить его нормативы и богословие, интерпретацию библейских текстов и философские комментарии к ним, общие принципы и частные примеры, нарратив и анализ. В предлагаемых мною интерпретациях мало очевидного. Им можно возражать почти в любом пункте. Это неизбежно в такой живой, сложной и многогранной традиции, какой является иудаизм. Иудаизм уникален, как беседа, оркестрованная для многих голосов. Его ключевые тексты представляют собой антологии аргументов. «Это и то, ― говорят мудрецы, ― является словами живого Бога»[18]. В конце концов: «Судья должен судить на основе свидетельств перед ним»[19]. Каждый должен рассказать свою историю как можно правдивее, зная, что есть и другие способы ее рассказать, возможно, отличные по существу и по стилю.
В частности, еврейская этика есть нечто иное, чем еврейский закон, хотя и связана с ним. Этот момент был хорошо разъяснен в тринадцатом столетии рабби Нахманидом в его комментарии к библейской заповеди: «Делай справедливое и доброе пред очами Господа». (Втор. 6:18). Невозможно, говорит он, заранее предвидеть все спорные случаи моральной жизни. Они являются слишком контекстуальными и ситуационными. Поэтому Библия раскрывает нам два подхода к проблеме. Она дает конкретные указания («Не ходи сплетником», «Не мсти и не имей злобы», «Не восставай на жизнь ближнего твоего») и общие принципы: «Люби ближнего твоего, как самого себя» и «Делай справедливое и доброе»… Раскрытие еврейской этики всегда будет и синтетической, и аналитической задачей, объединением источников разного рода, работой с широким диапазоном библейской и пост-библейской мысли, попыткой соотнести части с целым и целое с частями.
Я стремился подчеркнуть активный, а не пассивный характер еврейской мысли: «что мы делаем», а не «как мы отвечаем на то, что случилось с нами». Конечно, в иудаизме есть и пассивный элемент: благодарность за жизнь, доверие к Богу в моменты страдания, готовность терпеливо ждать спасения от Бога. Но главный источник моего желания написать эту книгу заключается в следующем. Прислушиваясь со всем доступным мне вниманием к «веянию тихого ветра» (3-я Цар. 19:12), к тихому голосу, которым Вечный и Бесконечный Бог говорит со мной, я услышал то, что передает читателю эта книга. Реальным вызовом современности для евреев и для человечества в целом является задача справиться с беспрецедентными по размаху и сложности последствиями наших действий. Полагать, что мы никому ничем не обязаны, или что Бог так или иначе вмешается, чтобы спасти нас от нас самих, ― возможная, но безответственная позиция. Не так я вижу свою веру и не так понимаю условия человеческого существования.
Структура моей книги следуют определенному плану. Я начинаю с анализа самого громкого вызова религии со стороны Карла Маркса, представившего ее как средство для облегчения человеческих страданий. Я утверждаю, что, напротив, иудаизм является религией протеста ― тем, что Герберт Шнейдау назвал «священным недовольством»[20]. В главах 3–9 я определяю ключевые понятия социальной этики иудаизма: правосудие, благотворительность, любовь как действие, освящение имени Бога, «пути мира на земле» и «исправление мира». Две главы посвящены идее коллективной ответственности в рамках библейского Завета и в общечеловеческом масштабе. Главы 10–14 посвящены богословским основаниям этих идей. Главы 15–20 говорят об их влиянии на нашу жизнь.
«Зло переживает людей, добро же погребают с ними», ― сказал Марк Антоний у Шекспира. Конечно, он знал, что это не так, что это только броская фраза. Когда несколько лет назад я носил траур по моему умершему отцу, я узнал то, что знает любой, кто сидел шиву. В иудаизме мы сидим на низких стульях в течение недели, ― шивы ― оплакивая смерть близкого родственника. В эти дни, по традиции, семья, друзья и члены общины посещают скорбящих, чтобы облегчать их горе. Люди, которые знали моего отца часто еще до моего рождения и до рождения моих братьев, рассказывали нам о его доброте к ним и о том, что их в нем восхищало: честность, моральная стойкость, еврейская гордость. Именно тогда я испытал то, что раньше узнал на похоронах других людей: добро, которое мы делаем, живет после нас, и это, безусловно, самый важный результат наших действий.
В течение той недели были минуты, когда я плакал не только потому, что отец умер, но и потому что он уже не мог услышать слова признательности за его участие в жизни других людей. Его жизнь не была легкой, и часто за его улыбкой скрывалась огромная боль. Я думал:
«Почему вы никогда не говорили ему слова признательности и восхищения, пока он был жив?»
Я думал об этом снова и снова. Таковы мы, люди, и все мы это знаем. Изредка мы осознаем наше влияние на жизнь других людей. Если вы не Марк Твен, вы вряд ли прочитаете некролог самому себе. Но именно тогда я убедился, вопреки скептицизму и всем сомнениям, что самый большой дар — это способность дарить, и жизнь, которую мы проживаем, измеряется добром, которое мы делаем.
Я писал эту книгу не только для евреев. Вы должны услышать в ней еврейский голос в беседе всего человечества, ибо все мы бьемся над вопросами о смысле человеческой жизни и о мире, который мы оставим в наследство нашим потомкам. Сегодня мы нуждаемся не только в идеях нашего времени, но и в мудрости разных традиций, с любовью передававшихся от одного поколения другому: дар прошлого будущему, вклад каждой традиции в моральное сознание человечества.
(продолжение следует)
Toronto, 2017
© Copyright (translation): Boris Dynin
Примечания
* Rabbi Jonathan Sacks. To Heal a Fractured World. The Ethics of Responsibility
В тексте статьи даются синодальные переводы. Тексты, соответствующие еврейской традиции, можно найти на сайтеhttps://toldot.ru/
[1] Viktor Frankl, The Doctor and the Soul: from psychotherapy to logotherapy (London: Souvenir Press, 2004), p. 24.
[2] Quoted in Rabbi Joseph B. Soloveitchik, Halakhic Man, trans. Lawrence Kaplan (Philadelphia: Jewish Publication Society of America, 1983), р. 91.
[3] A. Williams, D. Haber, G. Weaver and J. Freeman, ‘Altruistic Activity’, Activities, Adaptation and Ageing (1998), 22:31.
[4] L. Pegalis, Frequency and Duration of Positive Affect: the dispositionality of happiness. PhD dissertation, University of Georgia, Athens, Georgia, 1994.
[5] H. Lepper, In Pursuit of Happiness and Satisfaction in Later Life: a study of competing theories of subjective well-being. PhD dissertation, University of California, Riverside, 1996. T. Rahman and A. Khaleque, ‘The Purpose in Life and Academic Behaviour Problem Students’, Social Indicators Research (1996), 39:59.
[6] J. Gerwood, M. LeBlanc and N. Piazza, ‘The purpose in life test and religious denomination’, Journal of Clinical Psychology (1998), 54:49.
[7] R. Kean, S. Van Zandt and N. Miller, ‘Exploring factors of perceived social performance, health and personal control’, International Journal of Aging and Human Development (1996), 43:297.
[8] S. Hong and E. Giannakopoulos, ‘Students’ Perception of Life Satisfaction’, College Student Journal (1995), 29:438.
[9] M. Sirgy, D. Cole, R. Kosenko and H.L. Meadow, ‘A life satisfaction measure’, Social Indicators Research (1995), 34:237.
[10] Hans Jonas, The Imperative of Responsibility (Chicago: University of Chicago Press, 1984).
[11] James Lovelock, The Ages of Gaia (New York: Norton, 1988).
[12] William Wordsworth, ‘The world is too much with us’, in M.H. Abrahams (ed.), The Norton Anthology of English Literature, sixth ed. (New York: Norton, 1993), p. 199.
The world is too much with us; late and soon,
Getting and spending, we lay waste our powers.
[13] Philip Larkin, ‘Church Going’, in Philip Larkin: collected poems, ed. Anthony Thwaite (London: Faber and Faber, 1988), p. 98.
And that much never can be obsolete,
Since someone will forever be surprising
A hunger in himself to be more serious.
[14] Sifre, Bamidbar 143.
[15] Abraham Isaac Kook, Musar Avikha, p. 96; English translation in Benjamin Ish Shalom and Shalom Rosenberg (eds.), The World of Rav Kook’s Thought (Jerusalem: Avi Chai, 1991), p. 212.
[16] Avishai Margalit, The Ethics of Memory (Cambridge, MA: Harvard University Press, 2002), p. ix.
[17] Mishnah, Avot 2:16.
[18] Babylonian Talmud, Eruvin 13a.
[19] Ibid., Baba Batra 131a.
[20] Herbert N. Schneidau, Sacred Discontent: the Bible and Western tradition (Berkeley: University of California Press, 1976).
Оригинал: http://z.berkovich-zametki.com/y2019/nomer2_3/sacks/#end
