litbook

Проза


Эскадрон моих шальных мыслей+1

                      ДВА МИРА

Два мира существуют рядом, большой и маленький.

В большом устраивают Майдан и поворачивают вспять потоки; диктуют свою непреклонную волю пенсионерам и больным и сдерживают азиатские орды; обучают патриотизму по телевизору, или, в крайнем случае, блистают в телешоу «Танцы-шманцы на паркете».

Здесь возводятся колоссальные торгово-развлекательные комплексы и величественные ночные клубы; покупаются яхты размером с «Титаник» и замки в Провансе; здесь день начинают с сэлфи, а заканчивают флэш-мобом; здесь молотят бабки и с победным гоготом струячат по жизни.

Прекрасен этот новый, чудный мир креативных жентлеменов и гламурных ледей!

В маленьком читают допотопные бумажные книжки, сильно много думают, типа, о непонятке бытия и совершенно не умеют рубить бабло. Сами читают, а сами с голой жопой и даже не шарят, где Луи Витон, а где шестой айфон.

Он маленький и жалкий, этот мирок, но он еще есть. Но скоро его не станет.

 

                       КОСТЬ

На одном пустыре, или, лучше будет сказать, на помойке, два пса дрались из-за кости.

Косточка была хорошая, мозговая и с добрым шматком мяса. Каждая собака желала ею владеть для себя.

Эти две псины вечно дрались из-за костей, то за свежеубитую кошку, а если было голодно, то и за плесневелую корку хлеба.

Собаки давно знали одна другую и по-своему уважали. Хотя одна из них была альфа, как говорится, самцом, а другая доминантной, так сказать, сукой, друг друга они побаивались и никогда не доводили дела до настоящей драки с кровопролитием, членовредительством или, тем более, смертоубийством, потому что, как это ни странно, скучали бы и тосковали по сдохшему врагу.

И сейчас они вяло перебрехивались над этой косточкой. Можно было даже разобрать паниковски-балагановское: «А ты кто такой?» Время от времени одна подскакивала и подгребала кость лапой, якобы она в своем праве; иногда другая хватала мосол зубами, но сразу бросала его, убоявшись укуса за задницу.

Собаки эти были самых зверских статей – что-то среднее между гиеной и мастиффом. Им бы еще фосфора на морду – были бы вылитые чудовища Баскервилей. И масть у них была какая-то ненормальная – одна в сине-красно-белых разводах, а вторая вообще полосатая, как матрац.

Собаки лениво перегавкивались, сидя на своей помойке, а кость, истерзанная и обслюнявленная, валялась между ними.

Эта кость была Украина.

 

                  ТАЛАНТЫ И ЗАКАЗЧИКИ

Я ехал на троллейбусе и от нечего делать читал предвыборные плакаты или, как говорят в народе, биг-борды.

На самом главном было написано: «Вера, армия, мова!» и рядом вдохновенно-одухотворенное лицо нашего Президента.

Я немного подумал и тихо сказал: «Православие, самодержавие, народность!» Все время выдумывать новое – это, наверное, очень тяжело.

На другом плакате, пожиже, стояло: «Украинська мова, музыка, кино!» Это было естественно, ведь армия и церковь уже отошли Президенту. Сбоку таинственно, с хитринкой, улыбалось лицо премьер-министра, отпустившего бороду. «Вино, кино и домино…» - пробормотал я.

Я уже ждал, что дальше будет: «Мова соловьина, сало и первак!», но ничего подобного не было, а на следующем плакате было: «Не отдадим наших детей – накося, выкуси!» Популярный политик, любимец сельской публики, скорчил смешную рожу и замахнулся крестьянскими вилами, как Крокодил.

Дальше пошла мелочевка из молодых и голодных: «Ждем-не дождемся таких самых, как мы!», «Честная, благородная партия!», «Америка мать порядка!», «Украина юбер аллес!» и т. д.

Жоржи Амаду писал в «Лавке чудес», что все таланты и гении литературы перебрались в рекламный бизнес и теперь творят там, поэтому реклама такая хорошая, но не стало «Дон-Кихотов» и «Идиотов», а Нобелевская премия присуждается молодым тибетским классикам и слагателям рок-опер.

Я не знаю, при всем моем уважении и преклонении перед Жоржи, я бы этого не сказал; по-моему рекламу, по крайней мере, политическую, изготовляют жалкие и ничтожные субъекты.

Во всяком случае, создатель лозунга: «Чемодан – вокзал – Россия!» - это умственно опустившийся, духовно вонючий, аморальный тип, заслуживший не Нобелевскую премию, а набитую физиономию.

Остается невыясненным вопрос, куда все же делись литературные таланты и гении – это совершенно непонятно, в любом случае, среди авторов политчастушек и предвыборных афоризмов их нет.

 

          ВТОРОЕ ПРИШЕСТВИЕ ВОЛАНДА

- Вы не поверите, - говорил Воланд своим спутникам, тяжело опираясь на трость и хромая то на одну ногу, то на другую, - этот двадцатый век состарил меня больше, чем предыдущие двадцать! Я, что называется, сгорел на работе! Так и хочется сказать: «Черт подери!», но не могу же я подрать самого себя! – и он глуповато захихикал.

Его свита, давно уже привыкшая к подобным жалобам, бережно поддерживала с боков старого Сатану.

Чертовых слуг было двое. Один, гнусный тип в спортивных штанах, рваной майке кальсонного цвета и в театральном шапокляке, отзывался на прозвище Пшют; другой был вообще говорящей собакой и шустро ковылял на задних лапах; звали пса – Балабан.

Маленькая компания проследовала через студию и заняла место для ораторов на возвышении.

Само собой появилось кресло, старик уселся в него и спросил:

- Где это мы?

- В Украине, - доложили ему.

- В той самой?

- Точно так, мессир.

- Ужас.

Надо вам сказать, что телеканал «69» был новостийный канал, и по вечерам здесь шли ток-шоу «Народ достоин знать», где политики раздумывали над судьбами страны, рассусоливали о мировых проблемах, осыпали друг друга оскорблениями и проклятиями и даже дрались, что очень нравилось зрителям.

Теперь публика на галерке вместе с политиками, раскрыв рты, наблюдала троицу, неизвестно откуда взявшуюся и вида самого подозрительного.

- Ка-кого хр!.. – начал было ведущий, красавец и любимец Омельян Парубий, но тут же сбился, раскашлялся и, страшно выворачивая челюсть, произнес: «Здоровеньки булы!»

Произнеся эту ахинею, он судорожно сглотнул, закрыл глаза и стал кричать дальше:

- Пач-теннейшая публика, а таперича давайте послушаем нашего гостя, заграничного политолога, знаменитого политтехнолога, выдающегося эксперта, пана Воланда! – и дико подмигнул в камеру.

Тут Омельян зажал рот и выпучил глаза.

- Нуланда? – спросил депутат в защитном френче с медалями у другого, в шевченковских усах и с оселедцем.

- Та якогось Вульфа! – ответили ему.

Публика роптала.

- Неужели, - капризно зашамкал Воланд, - здесь нет какого-нибудь приличного Варьете, чтобы я там мог спокойно заниматься своими наблюдениями?

- Мессир, - терпеливо объяснили ему, - этот телешантан гораздо лучше!

Тут в разговор встрял Парубий:

- Иностранный специалист выражает свой восторг от украинского телевидения, а также мечтает посетить до отъезда киевский театр оперетты!

Воланд не расслышал этой брехни, а то бы Омельян получил массу неприятностей.

Политики крутились на своих кожаных диванчиках, мычали и даже постанывали, но дальше этого у них дело не пошло.

- Ну ладно, - сказал Воланд, приложив к глазам руку «козыречком», - вижу – карманные телефоны, фаллоимитатор с моторчиком, пересаженное от трупа сердце и прочие… гаджеты, а в общем, люди как люди, вроде тех, прежних, с квартирным вопросом.

- Справедливо, мессир! – рявкнул Пшют.

- Однозначно! – прогавкал пес.

Сатана прищурился и продолжил так:

- Я только одного не могу понять, - недовольно спросил он, - откуда здесь столько наших? Еще немного и можно будет открывать филиал ада. Это не доведет до добра, как и все, что чрезмерно.

- Вы правы как всегда, повелитель, - пробормотал Пшют. – Слишком много Темных, особенно этот… спикер.

- Ну вот, ну вот, - сказал Воланд.

У большинства гостей студии с некоторых пор обнаружились небольшие рога, копыта продрали туфли ручной выделки, а у одного юного митрополита рога вылезли огромные, закинутые назад, лицо же стало мордой козлища с бородой до полу.

На галерке кто-то истово перекрестился; истерически вскрикнула женщина.

Воланд раздраженно махнул рукой и немедля министры и депутаты опять стали людьми.

Публика повскакивала с мест, страсти разгорелись и уже бежали из-за кулис какие-то юноши в дешевых пластиковых костюмах.

Воланд беспокойно поерзал в кресле:

- Знаете, - обратился он к своим помощникам, - я тут с вами заболтался, а публика между тем скучает, а равно и телезрители у своих голубых экранов. Я пойду, прилягу, а вы тут покажите им на прощание что-нибудь простенькое.

Дьявол исчез, будто его и не было, а сволочь Пшют сделал вот что: взял и спустил до колен свои штаны, под которыми обнаружились грязные кальсоны, спустил и их, и оказался в первозданном виде. Тут подскочил к нему пес Балабан, задрал хвост трубой и друзья, взявшись за руки, крикнули: «Ван! ту! сри!» - и показали многочисленной аудитории, где, как вы сами понимаете, были дамы и девицы – свои мерзкие зады, из которых повалил дым. При этом мерзавцы кланялись до земли на все стороны, как какие-то муромские разбойники, которые, стоя на лобном месте, прощаются с крещеным миром.

Тут поднялся гвалт великий, набежали бодигарды, а беспорточная парочка, пользуясь всеобщим смятением, поднялась на воздух и, расточая зефирные поцелуи, поплыла и пропала.

Тем и закончилось второе посещение мосье Воландом наших Богом забытых мест.

 

               СУМЕРКИ КУМИРОВ

Вечером Мишка Щербань напился с горя и набил морду корешу под кафе «Зустрич».

Душа у него ныла – такого он не ожидал, и от кого – от Володи, Володи Высоцкого!

Теперь уже и отчество казалось ему подозрительным – Семенович. Сема… Сеня… Сруль… Ему хотелось плакать.

Он мог простить это какому-нибудь Жванецкому, или даже тому симпотному поцику, ведущему «Большой разницы», но Володе Высоцкому, который всю Мишкину жизнь был для него старшим братаном, дружбаном, практически богом, воплощением всего, что есть мужественного, безбашенного и всякого такого – Высоцкому – нет!

Жидков Мишка ненавидел. Эту ненависть он всосал с молоком покойной мамы, поварихи в детском садике, с молоком отца, всю жизнь крутившего баранку на «ЗиЛ»у, деда Опанаса, колхозного буяна и пьяницы, отсидевшего два года за хулиганку.

Мишка не знал точно, в чем провинились жиды, но знал, что провинились.

Самое же главное, что они были непереносимо, отвратительно другие – ну, какие-то… такие… Мишка не мог этого точно описать, ну, такие, не наши, сильно, короче, хитрожопые, пронырливые, и воняет от них чем-то таким… ну, короче.

И вот среди них – Володя, Владимир Высоцкий!

А как же:

                Парус! Порвало парус!

                Каюсь! Каюсь! Каюсь!

или:

                Нет, ребята, все не так,

                Все не так, ребята…?

Значит, брехня?

Мишка остановился под фонарем, пошарил по карманам, нашел вырванную из «Ярмарки кроссвордов» страницу, расправил ее и перечитал страшные строки:

        «… а родной дядя Владимира Семеновича,

         известный киевский…»  -

нет, дальше он не мог… Мишка плюнул в бумажку, бросил и затоптал ее в грязь. Он шел домой и не замечал, что сквозь зубы напевает:

        Врач резал вдоль и поперек,

        Он мне сказал: «Держись, браток!»

        Он мне сказал: «Держись, браток!»

        И я держался!..

 

Зельдин Сергей, родился в 1962 г. в станице Ярославская Краснодарского края, Россия. С 1972 проживаю в городе Житомир, Украина. Закончил школу, служил в армии, работал стеклодувом, инкассатором, был бизнесменом и даже политиком. Сейчас работаю сторожем. Публиковался в журналах «Радуга» (Украина), «Крещатик» (Германия), «Волга» (Россия), «Новый берег» (Дания), Слово\ Word (США).

 

 

 

Рейтинг:

+1
Отдав голос за данное произведение, Вы оказываете влияние на его общий рейтинг, а также на рейтинг автора и журнала опубликовавшего этот текст.
Только зарегистрированные пользователи могут голосовать
Зарегистрируйтесь или войдите
для того чтобы оставлять комментарии
Лучшее в разделе:
    Регистрация для авторов
    В сообществе уже 1132 автора
    Войти
    Регистрация
    О проекте
    Правила
    Все авторские права на произведения
    сохранены за авторами и издателями.
    По вопросам: support@litbook.ru
    Разработка: goldapp.ru