Ранжировать и располагать астрономов по их реальным достижениям — задача неблагодарная, но занимательная. Достаточно сказать, что сам Лев Ландау разработал систему расположения физиков в логарифмической шкале, начиная с Альберта Эйнштейна, с индексом 0.5. Думаю, однако, что в период 1950-1980 гг. первая тройка астрономов состояла из Иосифа Самуиловича Шкловского, Соломона Борисовича Пикельнера и Самуила Ароновича Каплана. Тем не менее, только И.С. Шкловский был с пятого раза избран в члены-корреспонденты АН СССР, благодаря поддержке такими китами физики, как академики Яков Борисович Зельдович и Виталий Лазаревич Гинзбург. Последний стал впоследствии и Нобелевским Лауреатом. Остальные же академики являлись директорами институтов и обсерваторий и не были отмечены «великими» личными научными достижениями. Мой учитель и заведующий отделом Радиоастрономии вначале в ГАИШе МГУ (Государственный Астрономический Институт имени П.К. Штернберга МГУ) на физфаке, а потом и в Институте космических исследований РАН (ИКИ), И.С. Шкловский являлся лидером в новых разделах астрофизики — радиоастрономии и внеатмосферной астрономии (рентгеновской ультрафиолетовой и гамма-астрономии). Он выделялся среди астрономов не только своими личными результатами, многими книгами, но и своим ярким и резким характером. Будучи почти профессиональным художником-портретистом, он был широко образован в области литературы, живописи и, конечно, в современном кинематографе. Острый на язык, И.С. Шкловский сыскал себе немало врагов среди астрономического и бюрократического начальства.
И.С. Шкловский
Быть может, именно поэтому его четыре раза не выбирали в члены «академи де сиянс», пока два великих физика не «протащили» его в члены-корреспонденты РАН с пятого раза. Я хорошо помню, как он сказал мне, что после этих положительно закончившихся выборов он не испытал никакого особенного удовлетворения. Выбрали, ну, и ладно. Так и должно было быть. А вот, если бы не выбрали, то как бы он это сильно переживал. Могу с этим полностью согласиться, так как меня тоже три раза не выбирали в члены корреспонденты РАН.
Не помню уж, в каком году это было, но точно до 1954 года, когда наш ГАИШ переехал в новое здание на Ленинских Горах. Неожиданно в ГАИШ приехал член-корр АН СССР Гавриил Адрианович Тихов (1875—1960), «основатель» отечественной школы «астроботаники». Небольшое пояснение для несведующих. В конце или даже в середине ХIX века среди некоторых астрономов усилился интерес к наблюдениям Марса. Естественно, тогда наблюдения велись визуально с помощью телескопов-рефракторов. Фотография еще не победила, хотя первые фотографические наблюдения для целей астрометрии уже были сделаны. Сам Г.А. Тихов получил первый в мире цветной снимок Марса. При этих нескольких визуальных наблюдениях Марса были замечены некоторые очень слабые, но вполне реальные изменения на его поверхности. Изменения касались как конфигурации деталей поверхности, так и, что самое главное, цвета некоторых деталей. Наиболее преуспел в этом итальянский астроном Скиапарелли (1835— 1910), который разглядел не только множество деталей на поверхности Марса, но и длинные темные детали, названные им «каналами». При смене времен года, а год на Марсе длится 686.98 земных дня, волна потемнений по его наблюдениям перемещалась из северного полушария в южное, а через марсианских полгода в противоположную сторону. Патриоты существования жизни на Марсе, естественно, связали это с распространением растительности вдоль каналов по мере наступления марсианской весны и разливом жидкой воды после ее таяния в полярных шапках. Последние легко видимы даже в весьма скромный телескоп. Поясню, что видимый диаметр Марса не превышает даже в противостоянии, т.е. когда расстояние между Землей и Марсом минимально и составляет 57 миллионов км, 24.5 угловых секунд. Это такой угол, под которым видна голова человека с расстояния в 3 км. К сожалению, земная атмосфера из-за дрожания делает невозможным наблюдения деталей менее 0.5–1 угловой секунды. И это для наилучших условий в высокогорных обсерваториях, да и притом, для очень редких ночей. Так что трудно объяснить, как такой замечательный наблюдатель как Скипарелли мог видеть детали шириной в несколько сот метров на поверхности Марса, что соответствует сотым долям угловой секунды. Но — это вопрос психологии мозга и физиологии зрения человека. При длительных часовых наблюдениях можно, наверное, уловить секундные моменты, когда будут видны детали менее одной угловой секунды дуги. Так вот, Г.А. Тихов был большой энтузиаст этой идеи. Живя после окончания войны в Алма-Ате, он не входил в Астрофизический Институт Казахской Академии Наук на Каменском Плато на высоте 1400 метров над уровнем моря, а жил и наблюдал в городе. Там у него был небольшой телескоп-рефрактор, с которым он и проводил свои визуальные и даже спектральные наблюдения. Я несколько раз бывал у него в гостях и пил чай из самовара, ведя вполне интересные разговоры на астрономические темы.
Однако маститый член-корр пошел дальше. Он стал изучать спектры больших планет (Юпитер, Сатурн, Уран и Нептун), сравнивая их с лабораторными спектрами, полученными в кюветах. Вот именно про эти его исследования спектра Юпитера он и докладывал в ГАИШе. Вывод был таков. Спектры полос метана и аммиака, полученные из химически синтезированных молекулярных газов в кювете, не соответствовали наблюдаемым спектрам Юпитера, зато были больше похожи на спектры метана и аммиака, полученные из коровника, что вполне можно было объяснить по мнению докладчика наличием на Юпитере некоторых форм жизни.
После его замечательного доклада слово взял И.С. Шкловский, и сказал примерно следующее: «Дорогой Гавриил Адрианович, дело в том, что существует такая наука, называется «молекулярная спектроскопия». Почитайте книгу Герцберга «Спектры двухатомных молекул». Там Вы узнаете, что ширины линий молекулярных спектров сильно зависят от физических условий их формирования, так что объяснить Ваши наблюдения вполне можно и без привлечения ветеринарных соображений». Основатель астроботаники обиделся и ушел из зала. Ну, а что тут говорить, мы были в полном восторге.
А я познакомился лично с Г.А. Тиховым года через 2–3, когда работал в Алма-Ате после окончания ГАИШ и наблюдал на высокогорной станции Солнечную корону. Вскоре началось строительство Алма-Атинской высокогорной станции ГАИШ, место для которой мы с Анной Борисовной Делонэ выбирали во время моей преддипломной практики в АФИ. У нас было два бинокулярных телескопа, палатка и лошадь Айгул. Мы ставили телескопы на разных уровнях на высоте 3000—3500 метров и каждые 15 минут визуально по миллиметровке синхронно регистрировали величину дрожания диска Солнца. На этом месте потом путем чудовищных усилий ГАИШ построил замечательную обсерваторию с довольно большими телескопами, кстати, отечественного производства. Директором этой обсерватории стал нынешний Директор ГАИШ академик Анатолий Михайлович Черепащук. Я сконструировал и построил в 1958 году первый в нашей стране внезатменный коронограф системы Лио с диаметром объектива 25 см. Коронограф Астрофизического института Казахской Академии наук был получен из Италии по репарациям после войны. Мы купили большую параллактическую установку в ЛОМО (Ленинград), а трубу, сделанную из бакелитовой фанеры, я привез из Ленинграда. Всю механику телескопа изготовил для меня замечательный механик нашей Кучинской обсерватории Володя Солдатов. Наш коронограф был не хуже трофейного, и многое годы на нем велись наблюдения хромосферы и короны Солнца. Я несколько раз приезжал на эту обсерваторию, жил вначале в настоящей юрте из войлока, ну, а потом в отличном доме. После распада Советского Союза ГАИШ потерял и Высокогорную Алма-Атинскую станцию и лучшую отечественную обсерваторию по астроклимату на горе Майданак в Узбекистане, где я тоже бывал. Что тут можно сказать? Горе и тоска! Большая часть жизни для многих из нас была связана с тремя нашими замечательными станциями (Алма-Ата, Майданак и Крымская станция). Нравы тех лет: объектив для моего коронографа изготовил выдающийся оптик из Пулково А.Б. Шрейбер. Объектив внезатменного коронографа — отдельная песня. Он должен быть однолинзовым. Идеально отшлифован и отполирован, в нем не должно быть даже мельчайших пузырьков и свилей (свили — это места внутри объектива с несколько другими показателями преломления света), т.е. на просвет они не видны. Пришлось выбирать по специальной методике диск из десятка аналогичных матовых и плоских дисков, не зная, что у них внутри. Деньги для изготовления этого уникального объектива Доктор выложил мне из своей ГАИШевской зарплаты. Ровно 800 рублей, а моя месячная зарплата старшего лаборанта, составляла тогда 830 рублей.
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer3/kurt/
