(продолжение. Начало в №5/2018 и сл.)
КОСТЁР
Генриху Сапгиру
В этой нищей толпе, как никто, я умел раствориться.
Переполнен был день, как больница,
Либо судьбы, назначив свидание здесь, под часами,
Под семью небесами,
Под укрытием доблестных крыш,
Чью распущенность не очернишь,
Довершали сплетенье ветвей с пустотою мансард,
И немыслимый сад,
Вызывающий частые в мутной воде отраженья,
Довершал окруженье,
И слетевшие листья здесь всё ещё молча кружат.
Не дано разговаривать рыжей листве –
Разлетаясь в сиреневой дымке,
В непонятном, невнятном, извечном своём поединке
С приближением скромно идущей зимы,
Заметает она умудрённые опытом древним холмы,
Застилает умы, –
И шумит в голове
Опаданье – ужели вот это и есть обретенье,
Этих веток коричневых хитросплетенье,
Арабески отринутых крон.
И разносится звон
Из церквей позабытых.
В этом мире живых и убитых,
Средь голов непокрытых,
Средь беретов, и шляп, и накидок,
Есть немало попыток
Простоту отношений людских возвратить.
Опадания не прекратить.
Если слово уронишь,
Словно в воду кольцо,
Поневоле тогда поднимаешь лицо,
А горящие кроны не тронешь —
Слишком жарко пылают они,
Где маячные медлят огни
Меж столпами Мелькарта —
Существуют ли нынче у нас достоверные карты,
Рассужденье широт,
Чтобы ожил опять финикийский народ —
И суда, устремляясь сюда, где деревья горят,
Паруса променяли на их небывалый наряд.
Слышишь, люди вдали говорят,
А вблизи привлекательный говор не слышен —
И губами спелей замечательных вишен
Обжигают красотки,
Доверяясь походке, как лодке,
Чтобы по ветру нехотя плыть.
Я когда-то пытался о детстве своём позабыть,
Золотом и наивном,
Но сейчас, увлекаясь деревьев раскинутым гимном,
Забываю и спать, и смиряться, и пить.
Кто уста мне мои опалит?
Кто сегодня мне душу мою успокоит?
Наважденье покоя,
Неприметно на вид,
Еле выйдет из логова частых гостиниц,
Да и кто подарит, как гостинец,
Карамелькою красною сладко кружащийся лист.
То ли воздух прозрачен и чист,
То ли возглас в глуши затерялся
Между густо краснеющих кровель
И как щёки бледнеющих стен —
Не достаточно, стало быть, крови,
Чтобы в жилах текла,
Наполняя тела
Неизбежностью жизни, смеркающейся постепенно.
Безразлично глядят манекены
Из витрин —
И достоинство многих картин,
Может, только лишь в том,
Что войти в них легко,
Ну а выйти, пожалуй, труднее —
Не опасны ль картинные здесь галереи.
Знал я вечно пустующий дом,
Добираться туда далеко
Это где-то средь густо заросших сиренью окраин,
Был ли в доме хозяин,
Я, конечно, не знал,
Потому что, когда уж постройка пустует,
Объясняться с ней, право, не стоит впустую,
И спустившись в подвал,
Я запасы вина обнаружил,
И сохранность напитка была превосходной к тому же,
Краснота его вместе с его густотой
Не вязалась с безликой вокруг пустотой,
И язык его мрачно кровавый
Мне напомнил, что время отнюдь не забава,
А искусство не просто искус,
Я запомнил его упоительный вкус.
Черепицы оранжевой много в округе,
Ехал малый к подруге
На повозке скрипучей своей,
Прозевал дуралей
То мгновенье, которое столько решает,
И подруга теперь поспешает
В красном платьице, лёгком, как проблеск листа,
На свиданье к другому —
Вот мораль отношенья людей к дорогому, —
О святая, как сельский мотив, простота.
Пусть же ветошь сожгут,
Пусть пылают кошмарные свалки,
Где несчастье с бесчестьем вповалку,
Заплетаясь, как жгут,
Воспылав, как фитиль,
Этот прочный утиль
Превратят в сочетания пепла.
Показалось мне, вера окрепла,
Вот румянец прошёл
По щекам, обозначились жилки,
Обознался прохожий, краснорожей ухмылке,
Чтоб немного согреться, достаточно шарфа на шее.
Засыпает аллеи
Несмолкающий шум.
Чья девица наглее,
Рассуждает у стойки с приятелем вор-тугодум,
Та, что бусы неспешные нижет,
Или та, что придвинулась ближе,
Поражая такой чернотою в очах,
Что подобна осадку на дне
Новонайденных узких амфор, —
Греки толк понимали в вине
И любили комфорт, —
Мы же кровь разогрели, да пора уделить и любови вниманье.
Чьи-то деньги бренчали в кармане,
И высокий скрипач
Вынул скрипку вишнёвого цвета,
И смычок промелькнул, как комета,
И пропал он в табачном дурмане.
Отворяет больному уставшую кровушку врач,
Составляют астрологи нам гороскопы, —
О Европа
В лихорадке лихой желтизны! —
Будто губы, подкрашено точно
Ожиданье весны,
Существует ещё голубиная почта
И бесстрашна, как плечи красавиц, огня сердцевина.
В жизни, прожитой так, что с судьбою она воедино,
Я немало внимал,
И старался постичь, и нередко в догадках терялся,
А теперь рассмеялся,
И смех мой багров,
Как бравада пред взором Эреба,
И безмерное небо
Заменило мне кров.
Есть ли щели в стене,
Чтобы Фисба опять о любви прошептала
Не ко мне?
А Филида устала
Со страниц бесконечно сходить,
И Вергилию надо иной персонаж выводить
Из «Буколик» на сцену безмолвную – зрители ждали,
А потом уж, как водится, попросту встали
И отправились шумно в буфет,
Где, по слухам, имеется чешское пиво —
Вот и вывод конечный, что вынесет в сердце ретиво
Наслоенье людских эстафет.
В Сандуновские бани вплывают варёные раки.
И внимают феаки
Похождениям странника – ах, Одиссей! —
В изощрённости всей
Что наплёл ты толпе, простодушной, как летом телята –
Тут и твой Полифем,
И Цирцея во всём виновата.
Между тем
Александр Македонский внимал Фалестриде,
Предлагающей помощь свою.
Я сегодня отправлюсь к любовнице — ушки скорей навострите,
Заодно побываем в раю.
Я не в роли Энея,
И Дидона не сможет покончить с собой — это всех опечалит
навек —
Но смелею
И засим остаюсь человек.
Пристрастившийся к кофе, не может заснуть Бахчанян —
О художник и друг! Не твоим ли присутствием лунным
Мы обязаны в мире, порой совершенно безлюдном,
А порою насыщенном гущей кофейною, шутки, весомее, чем
Арарат,
Возвышеньем над семьями мнимыми, нимбом тебя окаймляющей
верно?
Что извечно и что достоверно?
Если дело и скверно, ты так озираешь подчас
Нахожденье в столице,
Да и всё, что встречаешь подряд,
Что не то что смириться,
А минуте иной покориться
Не желает в тебе Комитас, —
Черноглазо скитанье армян
В мире звёзд и затмений, —
Представителем их поколений,
Сохранив правоту поклонений,
Ты живёшь среди нас,
И усмешка твоя сединой опалима, —
И поджавшая губы Ирина,
Точно на поле жница,
Подойдёт, чтоб к тебе наклониться, —
О несносная жатва! о жизни изустный рассказ!
Как стигийские стражи,
Дремлют башни Кремля.
Что-то в раже
Не кружится, куражась, земля,
И, рожая детей, ощущают замедленность темпа, а то убыстренье,
Завихренье мороза, – киты ли решили вздремнуть? —
Наших женщин нельзя обмануть
И нельзя миновать всепрощенье.
Кто же в слове несёт обращенье
К существам, обитающим густо вокруг? —
Уж не ты ль отправлялся на юг,
О Димитрий Савицкий, всегда бородат ассирийскою хваткой,
Чтобы рыбы в присущем им щедро хвостатом и жабренном чисто
морском беспорядке
Приближались ко брегу, где всё ещё спит Коктебель —
И отсель
Ты, подобно Святому Антонию, проповедь им прочитал —
И морские созданья
Уделяли вниманье
Проповеднику, честно вперившему взгляд
В безнадёжную глубь, где упрямо молчит Посейдон, —
Сей ли час по сей день или вечер за днём
По очам твоим живо горят?
И деревья уж нас не корят.
Амфион и Орфей,
Проезжая в машинах, разлапистых вдоль, — не тюленьи ли ласты? —
Вот и прибыли мы
В эту снежную крепость зимы,
Что не часто
Подвергается долгой осаде, —
Бога ради! —
Нам укатанным полем покажутся нынче холмы,
Мы их видим из окон, взираем на них из дверей, —
Скоро чаши наполнит для нас Водолей
Шевелящейся влагой
Из мирской тесноты —
Но, конечно же, ты
С неизменной отвагой,
Отхлебнувши изрядный глоток,
Оживившись чуток,
Мне расскажешь историю древнюю, ту, что не знал и Тритемий, –
Как неслыханно движется время!
Саламандра ещё проживает в огне
И беседу ведёт преспокойно,
Будто не было чуда, а всё, что свершится,
Непременно сторицей должно окупиться, —
И достойно,
Обращаясь ко мне,
Снова, Генрих, ты свой затеваешь псалом,
Точно плещет вода под веслом
Или птахи сбираются в небе, где больше простора, —
На котурнах повтора
Приближается к нам нарумяненный греков театр,
И актёры уже меж собой говорят,
Что неплохо б втесаться в компанию нашу,
Благо многих она и теплее и краше,
Ведь боязнь одиночества — клаустрофобия — их угнетает так
много веков,
Что сгустила их веки и рты их свела заклинаньем,
Состоящим, наверно, не из пустяков, —
И внимая воспоминаньям,
Возникает, как юность твоя,
Бесконечно идущая вдаль колея,
Вдоль которой всё дальше застыли навек изваянья, —
Мы не в Летнем ли бродим саду?
Это сон иль явь? — о ноябрь! ты надрывен и грустен –
Занимаются люди искусством,
Умирая меж тем на ходу.
Это скрипка нам вновь заиграла,
И зигзаги смычка
Нам рисуют портрет старика,
Поднимавшего голову, словно устала,
И узревшего что-то в тумане, где листья летят и срываются
брызгами вниз, –
Это Дриз
Прошагал вдоль бульваров, —
Сохрани же нам облик его, Пивоваров,
Чтобы жил, в убеждениях чист,
Бесконечному осени стону внимая
И, наверно, его понимая,
Этот светлый, как вечер в июне, артист!
И вступает уже вокалист
В обиталище скорби и мглы, что пронизана золотом вкось, —
Что стряслось?
Где Соостер? – о пламя! ты плоть пожираешь,
Но играем с огнём, —
Если ты снисходительно нам доверяешь,
Оглянись – воспылал окоём
Несусветным нашествием музыки в рамке пространства, —
Поколеблет ли кто-нибудь наше теперь постоянство?
И с малюткою Моцартом в дружбе, как будто всегда на чужбине,
Прошептал ли нам наигрыш беглый, как таинство дружбы,
доверчивой здесь:
Кто судьбиной, как будто гордыней,
Успокоенный днесь,
Посещает жилища,
И, наверное, ищет,
Где врата? –
Ходит Цыферов, снимет очки иль возьмёт сигарету, Добродетельный увалень, тёплый как лето, —
О ухода его простота! —
На лету,
Без литавр и фанфар и без трубного гласа,
Постижение каждого часа
Освятит пустоту, —
Нас, живых,
Если вместе сложить на костёр, то не хватит поленьев! —
О весна, разветвлённая вновь в поколеньях!
За глаза предостаточно их!
Входит Холин —
Чем он нынче доволен?
Тем, что листья упали ему на чело, —
Неужели же так повезло?
Весь в листве вы — ах, Игорь Сергеевич! что за высокость!
Да приидет к заблудшему та дальноокость,
Коей вы обладаете, — как Бриарей!
Сотня глаз —
А с годами мудрей и добрей
И внимателен так, что стыдится забывчивости Мнемозина, —
Принимая, как сына,
Вы меня наставляли не раз, —
Наставленья в уме я сложил — и явленье
Вашей силы почти непонятной я чту проявленьем
Изначально земного вниманья
К бытию, —
Я отныне круженье листвы воспою,
Украшающей зданья, —
О наследник Плутарха! Не он ли изрёк,
Что не столько при помощи дел величайших добродетель мы все
познаём и порок,
Сколь при помощи жеста, изреченья, порой анекдота,
И характер живущих в них лучше раскрыт отчего-то,
Чем участие в битвах, осадах и подвигов громких молва? —
Отбирая слова,
Вы составили смету поступков людских и порывов,
Ваши мненья всегда справедливы
И равны пробужденью с утра.
Разливается пламя костра
Согревающим пуншем.
Скорпионово жало дрожит.
Дышит Генрих — и день в настроенье заведомо лучшем.
Может, к лучшему то, что вот так умудрились прожить.
С Украины повеяло ветром,
И раскрытым конвертом
Загорается разом в руках,
Отзываясь в зрачках,
Синева в небесах, начудившая столько,
Что поди разбирайся — ни сладко, ни горько.
Только осень родная колеблемым пламенем тянет к Москве.
И ютятся на стогнах костры — проживаю поскольку —
И засим поклонюсь я листве —
Здесь тайна бытия одна преобладает
Над мукою молвы и музыкою слов,
Здесь кто-то пропадёт, а кто-то попадает
В известный лабиринт с названием любовь.
Каштаны облетят, и окна отворятся,
И голову поэт пред ними обнажит, —
Здесь столько лет подряд не могут разобраться,
Где голову сложить, где Господу служить.
Возвышенный, как храм, пустует год безмерный,
Сочувствует Москва пришельцам и мостам,
Одни бедны всегда, другие достоверны,
И тысячи дверей закрыты здесь и там.
Как осень ни мила, здесь высится над нами
Бесчувствие имён, сочувствие зари, —
Да, что ни говори, сжигающее пламя
Полемику уймёт, куда ни посмотри.
Поленьями в ночи, угольями в камине,
Дыханьем ли в груди, гореньем ли в душе
Питается оно — и нет его в помине,
Появится оно — и нет его уже.
Поминки по нему — как тени мановенье,
Приход его велик и лик его высок,
И веянье его — не преданность мгновенья,
А льющийся, как смысл, сгорания урок.
Густеющая мысль,
Страдания оброк.
И упрёк
Мы бросаем стадам преспокойно пасущихся сфинксов —
Не в новинку уже им, видать, обновления жвачка, —
И колонны коринфской
Вертикальную белую спячку
Прозреваем за пламенем, — спичку я молча зажгу,
Чтоб сильнее костёр воспылал, —
О палящая нега! вскипаешь ты пеной, как кровь на снегу, —
Говорящего брега вплотную придвинутый к нам идеал,
Осыпание листьев, тоска по отчизне, —
О пыланье семян! — я сегодня в лицо вас узнал!
Никогда уж теперь мы с тобой не устанем от жизни.
(продолжение следует)
Оригинал: http://7i.7iskusstv.com/y2019/nomer3/alejnikov2/
