1. Расскажите, что стало причиной Вашего прихода в литературу? Какими были первые опыты?
Пожалуй, причиной можно назвать любовь к литературе. Если не считать детских и юношеских опытов, первые же две вещи, которые я написал именно с целью публикации — «Повесть о последних временах» и «Поцелуй стыда» — сразу напечатали в московском журнале «Искатель» за 2003 год.
2. Кого можете назвать своими литературными учителями?
Есть авторы, которых действительно можно считать чьими-то условными учениками. Или, точнее, продолжателями тех или иных литературных традиций, стилей, направлений. Например, Булгаков — последователь Гоголя; влияние Гофмана в той или иной мере чувствуется у большинства «Серапионовых братьев», а Вальтер Скотт стал образцом сразу для нескольких поколений исторических романистов. Немалое число современных прозаиков почему-то считает своим кумиром Довлатова. О себе же могу сказать, что учился у многих. Как говорится, с миру по нитке…
3. В каких жанрах Вы пробовали себя?
У меня есть рассказы и повести, которые вполне можно отнести к детективному жанру или к мистике, фантастике, хоррору, даже к фэнтези. Однако во время написания я не ставлю себе задачи создать текст в каком-то определенном жанре (за исключением участия в жанровых литературных конкурсах), просто использую наиболее подходящий литературный инструментарий. Подходящий для тех задач, которые я перед собой, конечно, ставлю.
4. Как бы Вы могли обозначить сферу своих литературных интересов?
Сфера моих литературных интересов менялась с возрастом, как и у многих. И даже если говорить о текущем периоде, она также довольно изменчива и зависит от всяких внешних и внутренних факторов — от погоды до настроения. Стараюсь (по мере сил) следить и за литературными новинками. Но классическую литературу можно определить как неизменную сферу моих литературных интересов.
5. Какого автора, на Ваш взгляд, следует изъять из школьной программы, а какого — включить в нее?
На мой взгляд, вопрос поставлен некорректно. Если вести речь об отдельных авторах, неизбежна вкусовщина. Кто-то Шолохова обожает, другой — в Платонове или Замятине души не чает, третий — от Катаева без ума, а четвертый без Пелевина школьной программы не мыслит. Дело вкуса, личных предпочтений, не более того. Мне, к примеру, всегда интересны Марциал, Апулей, Рабле и Боккаччо, но я не стал бы предлагать этих авторов школьникам для обязательного чтения.
Убежден, что в рамках школьной программы должно изучать прежде всего русскую классическую литературу. Начиная с Ломоносова, Фонвизина, Державина, Радищева, Карамзина и иже с ними. С неизбежными экскурсами в область литературы древнерусской («Повесть временных лет», «Слово о полку Игореве», былины, «Задонщина», «Хождение за три моря» и пр.). Включил бы для обязательного изучения и русские повести XVII века: «Повесть о Горе-Злосчастии», «Повесть о Шемякином суде», «Повесть о Фроле Скобееве», «Повесть о смерти воеводы М.В. Скопина-Шуйского» и др. Причем изучать всё это надлежит углубленно, а не мельком и походя. Тогда, возможно, прекратятся досужие разговоры о том, что нынешним школьникам непонятен язык Пушкина и Гоголя; пора, дескать, этих мастодонтов осовременить или вообще выпускать в виде комиксов. Отчего-то у меня, в бытность советским школьником, никогда не возникало подобных затруднений. Что же касается современной литературы, так для этого существуют факультативные занятия. Кроме того, очевидно: если молодой человек вообще пристрастится к чтению, он и современную литературу станет читать, а если нет, так не станет читать никакой.
6. Есть ли такой писатель, к творчеству которого Ваше отношение изменилось с годами кардинальным образом?
Я довольно постоянен в литературных пристрастиях и предпочтениях. Авторы, не нравившиеся в юности, не нравятся и сейчас. И наоборот. Впрочем, это, само собой, не означает, будто я способен поглощать, к примеру, фантастику или приключенческую литературу в тех же объемах, что и в далеком детстве. Но тут я не уникален.
7. Каковы Ваши предпочтения в других видах искусства (кино, музыка, живопись…)?
В архитектуре и скульптуре мне особенно интересны эти виды искусства в период Древнего Мира (Древний Египет, античные Греция и Рим). Но люблю и готику, особенно позднюю, так называемую «пламенеющую». В живописи, пожалуй, итальянское сеттеченто.
8. Вы считаете литературу хобби или делом своей жизни?
Чаще всего тот, кто относится к литературному труду как к хобби, не в состоянии сочинить и одного путного рассказа. Это, впрочем, можно сказать не только о писателях. Но во всяком правиле имеются исключения. Есть ведь авторы одной книги. Или двух-трех. Зато каких! К примеру, Ян Потоцкий, Лоренс Стерн или Бенвенуто Челлини. А ведь литература явно не была их основным занятием.
9. Что считаете непременным условием настоящего творчества?
Талант. Что же еще? Кажется, Бальзак где-то написал: конечно, пьяница способен утопить свой талант в вине, а распутник — в беспрерывном загуле, но и бездарь не станет ни на йоту талантливее, соблюдая все правила морали и человеческого общежития.
10. Что кажется Вам неприемлемым в художественном творчестве?
Пренебрежение к собственной стране, к ее истории и народу. Качество настолько отвратительное, что способно оттолкнуть от любого, даже очень добротно написанного произведения. И от автора тоже.
11. Расскажите читателям «Паруса» какой-нибудь эпизод своей творческой биографии, который можно назвать значительным или о котором никто не знает.
Надеюсь, такой эпизод у меня ещё впереди.
12. Каким Вам видится идеальный литературный критик?
Беспристрастным и компетентным, не подверженным групповщине, вкусовщине и конъюнктуре и при этом искренне любящим литературу и зорко следящим за современным литературным процессом… Примером, хотя и не идеалом критика, может служить В.Г. Белинский. А вот из числа нынешних примеры привести затруднюсь.
13. Каким Вам видится будущее русской литературы?
Полагаю, существует прямая взаимосвязь между будущим русской литературы и судьбой Российского государства. Вот расчленили Советский Союз, отвернулись от нас бывшие страны-союзники (а от многих отвернулись мы сами) и русскоязычная читательская аудитория сократилась на многие десятки миллионов человек. И пока, увы, продолжает съёживаться. Правда, и литературы братских некогда республик превратились в местечковые междусобойчики, а литераторов тамошних почти никто не знает за пределами их национальных образований. Да и в пределах — мало кто. Кто слышал о новых Айтматовых, Лацисах, Сулейменовых, Искандерах или Друцэ? Зато часто можно услышать сетования на засилье англоязычной литературы и культуры вообще. Что ж удивительного, если в мире по-английски говорят 365 миллионов. А если считать тех, для которых английский второй язык — более полумиллиарда.
Все образованные люди знают испанцев Сервантеса, Лопе де Вегу, де Кеведо, популярны и современные испанские авторы, например Перес-Реверте. Но многие читали и испаноязычных латиноамериканцев Маркеса, Борхеса, Кортасара и прочих. А почему? Да потому, что на испанском говорят 495 миллионов человек. И число их продолжает расти. То же самое можно сказать и о французском, португальском и, отчасти, об итальянском языках. Все эти бывшие империи позаботились о сохранении своего культурного присутствия в некогда подвластных им странам даже после своего ухода.
Поэтому, когда Россия восстановит своё утраченное значение в мире, тогда в этом мире вспомнят и о русской литературе.
14. Есть ли у Вас рекомендации для студентов-филологов?
Скорее, пожелание: не забывать, что в переводе с древнегреческого «филология» — «любовь к слову».
15. Каковы Ваши пожелания читателям «Паруса»?
Читателям желаю интересного чтения.
