***
Что от меня останется – брешь в пространстве,
стылый сквозняк да негромкий протяжный свист.
Ближе к утру вдоль перрона маленькой станции
ветром протянет случайный тетрадный лист –
можно скачать с потрохами и брать руками,
острых краёв коснуться – и полоснёт,
снизишь порог – и капля отточит камень,
дробным отточьем коснётся первооснов,
пусть нелогично, тропами Хо Ши Мина,
дикорастущий зов побеждает долг,
месяца честная звонкая половина
властно и весело выправит твой глагол.
***
Катерок пожарный на закате
так придирчив к тлеющим огням.
Солнце в реку падает – не хватит
вашим шлангам метров, сил ремням,
уберите рукава брезента –
Дон несёт к небесному огню,
слишком сильно смещены акценты
в радости троянскому коню.
Прилетает ангел-истребитель –
страшен, да не воду пить с лица,
наступили мартовские иды –
и с тех пор не видно им конца.
***
Взрослые в офисах смотрят в компьютеры,
прячут тела от жары.
Дети перловиц едят перламутровых
и открывают миры.
Ветер песком засыпает лопатки им,
ряска цветёт на воде
грязной, захватанной – но между схватками
жизнь проникает везде.
Жизнь победит – ясноглазо и радостно,
сбросит налёт блатняка
чистый язык, многоцветный, как радуга,
сдержанный, будто река.
Лето им кожу прогреет до косточек,
вызреют, смогут, взлетят,
выправят курс и отбросят всё косное,
нас, неразумных, простят.
***
Лес рубят – щепкой улетаю,
полёт – прекраснейшее время,
короткое – но сколько смыслов –
когда подхватит щепку ветер,
когда очнётся в ней Скиталец,
эгрегор срубленных деревьев,
туман подсвечен коромыслом –
расслабься и лови просветы
сквозь вавилоны революций.
Что вы хотите от блондинки?
Везёт нас под Червону руту
шофёр с георгиевской лентой,
поскольку неисповедимы
пути миграции оленей,
и ассирийцы в медных шлемах
склонятся низко над суглинком
чуть выше верхнечетвертичных
делювиальных отложений,
и, не учтя мой опыт личный,
меня назначат первой жертвой.
***
Я забыла, как звать моё слово,
среди сотни волшебных имён
затерялось, уже не готова –
дикой птицей… Вот разве что сон –
всё по Гоголю – ведьму покажет,
я узнаю себя по строке
и составлю натальные карты,
и по ним полечу налегке,
дифирамб – то есть дважды рождённый –
ветру, воле, траве и волне –
станет радугой, дикой жердёлой,
Афродита поможет влюблённым,
а глаголы вернутся ко мне.
***
Всегда остаётся хоть что-то для будущей сказки –
завязка сюжета, намёк на желанье героя,
пучок перспектив, не сулящих понятной развязки,
возможность опять уклониться от общего строя,
всегда есть цепочка, хоть ниточка, краешек скотча –
потянешь и выйдешь внезапно в осеннюю рощу,
и слово наивное падает в жирную почву,
и видишь, насколько всё было сложнее, и проще,
и ярче. И дерево жизни ползёт и ветвится
змеистыми мыслями, формами гнева и света,
и корни его обнимают нежнее планету,
и крону его навещают нездешние птицы,
герои с большими сердцами и маленьким мозгом
страдают, рыдают, сдают и сливают, что можно,
а хищные вороны свет заслонили крылами
и лижет подножия башен ползучее пламя…
Я снова приеду – знакомиться, а не прощаться,
глядеть, ликовать, открывать и записывать в строку –
платаны, бакланы, жасмины, и ямбы, и тропы,
пока не накроет туман пеленой без пощады
и не засияет, рекой притворяясь, дорога.
***
Мы любили цифры в сыре,
пятилистники сирени,
дорогого не просили –
человек не этим ценен.
Загорали в междуречье,
в королевстве дикой ивы,
постигали русской речи
общие императивы.
Человек – он ценен детством,
выдержан в дубовой таре,
но – куда от мира деться?
Одинаковыми стали,
как-то переопылились,
но – не зная интернета
в перекрестьях полилиний
зарождаются планеты.
Звёздный дождь в моей теплице
светлым конусом струится,
в чумовой оранжерее,
где на ветках рифмы зреют.
Все желания исполнить –
семицветиков не хватит.
Речка детства сладко помнит
всё, что кстати и некстати…
***
Не ожидала… Сквозь туман стекла
плывёт люминесцент в пастельной гамме,
пятно прохожего, размытый свод ствола –
и вторят с двух сторон колокола
восторгу и круженью под ногами.
О где ты, Клод Моне? Соедини
восторг и боль в нетленные сюжеты –
для нас, незрячих. Красоту верни
в ослепший мир врачующим скольженьем.
Наверно, скоро Троица. Чабрец,
шалфей и мяту бабушки выносят –
нам, маловерам… От травы добрей
мой город. Руки с сеточкой венозной.
Офелия состарилась… Напор
безумных глаз погасит укоризну
и упрекнёт – ну что ж ты до сих пор
не научилась доверяться жизни?
Офелия, подруга, помяни,
сомни полутона петуньи втуне
в своих молитвах. Долговязы дни,
шестую ночь сплошное полнолунье .
Моя черешня, грустный спаниель,
давай плести венки твои в сонеты.
Мир до утра не спал, не пил, не ел –
я ж не одна такая в интернете.
***
Воды – не твердь, не голь,
не рябь, не топь, не выть –
скольженье глаза вдоль,
спасенье от травы,
лекарство синевы,
летальный сон глубин,
и колыбель плотвы,
и кладбище лавин,
забытый код судьбы,
среда метаморфоз
от хордовых рыбин
до радужных стрекоз.
Разуйся – и иди,
покорный лишь тому,
кто в зеркало глядит,
сплетая свет и тьму.
Кто в зеркало глядит?
И видит ли насквозь
и зазеркалье рыб,
и заресничье звёзд?
Несёт своё тепло
сквозь вечный холод лет,
и поглощает плоть,
но отражает свет,
на равные углы
деля прозрачный шар.
В тени угрюмых глыб,
не медля, не спеша,
тот лодочник плывёт,
бесстрастный, как диод,
сквозь абсолютный лёд
по вечной жизни вод.
