Никто, конечно, мне не верит. Все думают, что это – ловко сделанная фальшивка. Никого не убеждает то, что я жил с ним в одном дворе. Никто не верит в то, что мы могли с ним подружиться. Действительно, мне было одиннадцать, а ему почти пятьдесят. Но подружиться в таком случае даже легче. Хотя мы были очень разными. Мне страшно нравились все эти вооружённые солдаты, выстрелы по вечерам, гильзы, валяющиеся на улицах. Красные флаги. Его это ужасало. Наверное, поэтому он и уехал. Потом уже я узнал, что в Париж. Больше я никогда его не видел и писем от него не получал. Да и как вы представляете себе письмо из Парижа в почтовом ящике коммунальной квартиры на Баранова, 27?
Перед отъездом он принёс мне рукопись, завёрнутую в плотную коричневую бумагу. Попросил надёжно спрятать, лучше – закопать.
– Тебя никто не заподозрит. Только запомни место. Я обязательно вернусь за ней. Не раскрывай её и не читай. Обещаешь?
Я сделал всё, как он просил.
Много лет спустя я узнал о том, что он умер.
Рукопись теперь у меня дома. Теперь, когда можно всё, я пытаюсь её опубликовать. Но издатели лишь смеются, увидев заголовок:
«Иван Бунин. Окаянные дни. Часть вторая».
