От переводчика:
Пьеса современного классика (простите за оксюморон) чилийской литературы Марко Антонио де ла Парры «Достоевский отправляется на пляж» уже более двух десятилетий ждет своего российского издания. И хотя на русский язык она переведена относительно недавно, ей пришлось добираться до бескрайних российских просторов окольным путем. В 2010 году пьеса впервые была поставлена на русском языке в Южно-Казахстанском Областном Русском Драматическом Театре. До этого пьесу ставили на родине, а также в США, Германии, Франции и т. д. и т. п. Почему же пьеса с прямыми аллюзиями на жизнь и творчество великого русского писателя вызвала читательский и зрительский интерес во многих странах мира значительно раньше, чем на родине самого Достоевского?
Пьеса написана в 1990 году, и потому сегодня ее смело можно назвать пророческой. Автор буквально описал все то, чему только предстояло случиться в нашей стране. Катастрофа 90-х, о которой еще много предстоит говорить и размышлять, была прочувствована чилийским автором в тот момент, когда будущее советских республик оставалось неясным. Жанр пьесы можно определить как триллер. Главному действующему лицу предстоит раскрыть серию мистических преступлений. Вместе с тем ему нужно будет ответить на сложный и вечный философский вопрос: «Быть или не быть?»
Действие пьесы происходит в чилийском городе Вальпараисо. Частный детектив, выходец из России по фамилии Достоевский, берется помочь одной скромной девушке расследовать дело о пропавшем отце. Тем временем в городе начинают исчезать нищие старики. Куда заведет Достоевского это расследование и куда уведет он за собой зрителя, нам и предстоит выяснить.
Жанр пьесы, казалось бы, легко вписывается в традиционные рамки детектива. Однако в действительности пьеса поднимает более глубокие социально-философские смысловые пласты. В своем произведении автор задается серьезными вопросами о влиянии денег и власти на умы и судьбы людей. Герои пьесы – это обычные, реальные люди, это люди вообще, это мы с вами. Они сомневаются, мечтают, боятся, передумывают или просто болтают чепуху. Из всех действующих лиц пьесы лишь главный персонаж похож на литературного героя: его судьба заранее предопределена, и действия его не выходят за рамки предполагаемого сценария. В пьесе предпринята попытка возродить уже, казалось бы, утраченного героя – создать этакого нового Дон Кихота, со странной, но до боли знакомой фамилией Достоевский. Кто он, этот герой? Воскресший автор «Братьев Карамазовых»? Или его случайный однофамилец? А может это будущий эмигрант постсоветской волны? Кажется, что только он один видит ту пропасть, которая разверзлась под ногами обывателей. Он пытается докричаться до них, но его усилия тщетны: пресса продажна, полиция куплена – все вокруг принадлежит миллионеру, невзначай появившемуся в городе. Он превращает все в частную собственность. Достоевский противостоит новоявленному миллионеру. Он знает ключ к разгадке тайны: дорога в ад вымощена спокойным благополучием, отупляющим людей, затмевающим их умы и сердца пеленой равнодушия и высокомерия. Тема, поднятая в пьесе Марко Антонио де ла Парры, актуальна для сегодняшнего общества, она задает направление для переосмысления своей истории, а значит – для движения вперед.
Своеобразная форма пьесы, напоминающая иногда скорее киносценарий, нежели пьесу, – это попытка автора открыть новые театральные горизонты. Все в этом тексте указывает на стремление автора к минимализму в словах, в комментариях, в пояснениях к действию. Драматург великодушно перекладывает весь груз ответственности на мастерство актеров и сценические решения режиссера. Складывается ощущение, что автор не считает себя вправе решать за тех, кому выходить на подмостки. Однако литературная форма пьесы де ла Парры – это и своего рода художественный вызов читателю, сложное художественное полотно, выполненное пунктирной строкой: пока не найдешь верный угол зрения, не увидишь целого. Пафос пьесы – это призыв к социальной совести читателя, к тому, чтобы он встал по ту или иную сторону баррикад.
Достоевский и пляж – это еще один, ироничный и своего рода мрачный оксюморон. Почему великий русский страдалец не может быть ассоциирован с беспечным, пляжным времяпрепровождением – вот вопрос, который артикулирует Марко Антонио де ла Парра. Попробуем ответить на него…
Евгений Шторн
1
Возрастающий гул назойливой песни-однодневки. Полная темнота. Вдалеке замерцали слабые огоньки, как будто глядишь в ночи на приближающийся город. От шума морских волн захватывает дыхание. Мотоциклы, курортная атмосфера: смех подростков, развлекательное радио. Песенка по случаю, однако довольно меланхоличная.
Море, ночь, полупустой пляж. Старый подвыпивший бродяга плетется вдоль берега, распевая гимны Древней Греции.
Фары остановившегося автомобиля на мгновение освещают его. Свет фар гаснет и теперь ночь освещена только белым сиянием полной луны. Спустя мгновение Иван выходит из машины. Кто-то остается ждать его внутри. Это очень элегантное авто.
Иван. Дед, иди сюда, дед.
Старик сомневается.
Иван. Не бойся, дед, тебе понравится.
Иван иронично улыбается. Он молод, немного вульгарен. Скорее всего, он шофер того, кто остался сидеть на заднем сиденье машины.
Иван. Подзаработаешь немного деньжат, старик, давай, поехали с нами.
Старик продолжает сомневаться. Кому это вздумается искать бедного старика посреди пляжа, усыпанного молоденькими девушками? Кого может заинтересовать разбитое вдребезги человеческое существо?
Иван. Пойдем, я тебе дело предлагаю.
Иван не в силах подавить нервной улыбки.
Старик подходит ближе.
Иван. Давай, залезай в машину.
Старик. Я ее запачкаю, начальник.
Иван. Да ты об этом не беспокойся, дед, садись. Ха, да ты оказывается еще и красавчик, старик, просто красавчик.
Старик. Когда-то я был очень симпатичным. Пел, танцевал, люди приходили на меня посмотреть.
Старик оживился и принялся вытанцовывать на песке подобно старому Зорбе.
Иван. Я же сказал, давай, садись в машину (С плохо скрываемым раздражением).
Старик. Старый Улисс танцует для всего народа…
Иван. А ну давай, залезай.
Шеф, не показывается на свет, выглядывает из машины.
Шеф. Оставь его, Иван.
Иван. Как скажете, шеф.
Старик. А Вы кто будете? Кто это там?
Шеф. Я тот, кто хочет поговорить с тобой.
Старик. Почему? Мы были знакомы? Вы слышали обо мне, когда я был знаменитым? Все ходили смотреть на меня в Мензель, в Рио де Луна, в Сан Валли, в Патио Андалуз! (поет) “Granada, tierra soñada por mí...”[1]
Шеф. А ты хорошо поешь… Не так ли, Иван?
Иван. Так точно, шеф. Вы совершенно правы, шеф.
Шеф. Как звать тебя, старик?
Старик. А какое имя Вас интересует? Настоящее? Или сценическое?
Шеф. Какое тебе больше нравится. Только давай ты мне его скажешь в машине.
Бродяга, наконец, сдается. Он ослеплен огнями былой «славы». Ему кажется, что он вернул себе былое «величие».
Садится в машину.
Шеф. Поехали, Иван.
Фары загораются и освещают пустынный пляж. Машина заводится.
2
Длинная галерея, пол усыпан битым стеклом.
Мужчина пытается спастись бегством, но преследователь настигает его и хватает за шиворот.
Они спорят не то по-русски, не то на каком-то языке, похожем на русский.
Одеты в стиле середины XIX века.
Один из них, похоже, обвиняет другого в каком-то преступлении.
Входит женщина и со слезами обнимает жертву, заслоняя его собой от обвинителя.
Все это по-русски или по-псевдорусски.
Отрывки из «Преступления и наказания».
Страстно.
3
Стук в дверь. Мужчина, это Досто, лежит на кровати, в несвежем пожелтевшем нижнем белье, в мятой грязной рубашке, в темных носках, печально утративших все изящество эластичности. Он лежит скорее на тюфяке, нежели на кровати. Старый вентилятор монотонно вращается, развевая целлофановые ленточки. Тусклый свет, утру не проникнуть в эту комнатенку.
Стук повторяется. Досто открывает глаза. На вид ему около сорока. Осунувшийся, такой же потрепанный, как и его одежда. Не понятно, то ли он уже в возрасте и худощавость молодит его, то ли наоборот, этот потрепанный вид делает его старше. По полу разбросаны пожелтевшие газеты. Деревянный ящик служит ему ночным столиком.
Хриплый голос пожилой непритязательной женщины, это Тереза, доносится с другой стороны двери.
Тереза. Досто!
Досто. Тереза?
Тереза. Откройте… Кое-кому придется навести чистоту в Вашей комнате, слышите…
Досто. А?
Сонный Досто поднимется с кровати. Ищет пузырек с таблетками, отсчитывает две и проглатывает. Наскоро умывшись, он одевается подле умывальника. Тереза не перестает стучать.
Тереза. Я что, весь день должна здесь простоять? Досто!
Досто открывает ей.
Досто. Что случилось?
Тереза энергично входит в комнату всем своим видом выражая жажду хозяйственной деятельности. Переворачивает с ног на голову убогую мебель, вытряхивает постель, проветривает комнату, моет полы.
Тереза. Вы мне уже за четыре месяца задолжали. Если бы не мое к Вам сердечное отношение, валяться Вам сейчас на улице.
Она шмыгает носом и с еще большим остервенением продолжает наводить чистоту.
Досто. Лето немилосердно к бедным, Тереза…
В его произношении слышится некий дефект. Рудименты акцента, от которых он так и не смог избавиться выдают его иностранное происхождение.
Тереза. А зима еще немилосерднее… Окна никогда не откроете… при такой-то жаре! Ну и вонь! У Вас походка неровная…
Досто. Это таблетки от эпилепсии, Тереза…
Тереза. Тратитесь на эти пилюли, вместо того, чтобы мне платить. А Вы случайно не наркоман?
Досто. Я с удовольствием стал бы им, но мне это не по карману… Хотите я отдам Вам свои ботинки, куртку, брюки…
Досто начинает раздеваться. Движения его замедлены и неуклюжи, он производит впечатление человека ослабленного, одурманенного наркотиками.
Тереза. Все хватит, я сделаю, что смогу… Я подожду, я подожду… Не забывайте, что я христианка. Я достойная вдова, а не какая-нибудь там потаскуха, что кидается на шею каждому встречному-поперечному, готовая отдаться любому за чашечку кофе. И я еще совсем не старо выгляжу. Вы не находите? Но я верна светлой памяти моего Соломона. Он всегда мечтал о небольшой гостинице в Вальпараисо. Но нам хватило только на этот скромный пансион. Так будем же держать его, по крайней мере, в чистоте! Вам известно… Вальпараисо уже давно никого не интересует. Хотя теперь на него может быть, наконец, обратят внимание, тут появился какой-то миллионер, так говорят, что он здесь все скупает…
Стук в дверь. Всовывается смешная голова. Старый лавочник, он в исступлении. Тереза выходит, но остается стоять за дверью.
Тереза. К Вам тут клиент пожаловал.
Досто стряхивает с себя остатки сонливости, действия таблеток, затворничества. Старого лавочника бьет легкая дрожь.
Лавочник. Вы следили за ней? Вы их видели?
Досто. Да, присаживайтесь.
Лавочник. И?
Досто. Предпочитаете фотографии или я Вам так расскажу?
Лавочник. А что там на фотографиях?
Досто. Они темные, многого не разглядеть, но отчетливо видно, что это она.
Лавочник. А кто фотографировал?
Досто. Один приятель из местной газеты…
Лавочник. Но Вы же говорили, что больше никто…
Досто. Ему можно слепо доверять.
Лавочник. Скажите… Она спит с моим кумом?
Досто. Ну как бы это, не то чтобы…
Лавочник. Как? С кем она спит?
Досто. Это зависит…
Лавочник. Что значит зависит? Она изменяет мне или не изменяет?.. Она спит с моим кумом? Правда, ведь?
Досто. Да.
Лавочник плачет навзрыд. Нечто среднее между отчаяньем и бешенством.
Лавочник. Чуяло мое сердце! Проститутка! Прошмандовка! Трахалась с моим кумом, прямо у меня под носом! И наверняка у них давно уже все это завертелось. У Вас есть фотографии, где они трахаются?
Досто. Нет, где они, нет…
Лавочник. То есть… что же Вы за детектив такой? Мне нужны были фотографии! Я хотел их увидеть! Увидеть! Моими собственными глазами!
Досто. Но у меня имеются фотографии Вашей жены с другими…
Лавочник. С… другими?
Досто. Ну вот здесь, например, она с пограничником Британского Консульства на страже… С заезжим моряком… С Вашим двоюродным братом, который работает механиком в авторемонтной… С официантом из «Спасательной шлюпки»… Наконец со стоматологом и с врачом из Медакадемии…
Лавочник. Со всеми этими..?
Досто. Это очень красивая женщина, сеньор Мехиа, Вам ли этого не знать…
Лавочник. Со всеми одновременно?
Досто. Ну, не совсем одно…
Лавочник. Но… когда Вы это поняли? Как Вы об этом узнали?
Досто. В порту все об этом знают, сеньор Мехиа. Я не решался сказать Вам сразу…
Лавочник. Я ее обожал, я любил ее больше всех на свете. Почему же она так со мной поступила? Я всю свою жизнь мечтал о ней, она выросла на моих глазах, я берег ее для себя, я мечтал сделать из нее принцессу, самую чистую и непорочную в нашем городе, я не знаю, кто превратил ее в это… Нет, это не может быть она, знаете, ведь есть много других брюнеток, есть много других красивых женщин, похожих на нее, может быть ее оклеветали, у людей очень злые языки…
Досто. У меня ведь есть фотографии, сеньор Мехиа…
Лавочник. Нет, может быть, это фотомонтаж, может быть, это порнографические фото, Вам известно, что многие используют их неизвестно зачем, что они возбуждаются, глядя, как другие занимаются любовью, а это святое, сеньор Достоевский, этого нельзя, Вы этим занимаетесь, потому что Вы дегенерат…
Досто. Сеньор Мехиа, если бы мне понадобились порнографические фотографии, я бы сходил в киоск за углом…
Лавочник. Я просил Вас, чтобы Вы за ней проследили, не изменяет ли она мне с моим кумом, все остальное меня не касается…
Досто. Если я располагаю этими уликами, так это потому, что Вы мне это поручили, Вы мне даже аванс дали…
Лавочник. Вы, Досто, смеетесь, надо мной… Я ничего такого не говорил и не делал…
Досто. Ничего такого. Я хотел помочь Вам… Правда… Посмотрите, Вы подписали контракт… Куда я его дел?.. Где предусмотривается…
Безуспешно роется в картонной коробке, доверху забитой бумагами.
Лавочник. Вы сначала научитесь говорить по-человечески. Я не предусмотривал никакой такой херни. Вы меня слышите? И я не собираюсь платить Вам ни копейки за Ваши извращенства, за то, что пытались убедить меня, будто моя жена мне не верна… И только посмейте показать мне эти фотографии. Если хотите подзаработать, продайте их таким же извращенцам, как Вы…
Досто. Хорошо, Вы правы, возможно, я ошибся… Иногда я не знаю, что же все-таки справедливее… я понимаю Ваши чувства…
Лавочник. Да кем Вы себя возомнили, чтобы решать, что хорошо, а что плохо? Посмотрите лучше на себя самого, на Вашу больную, нечистоплотную душу… Я не искал в Вас судьи, слышали? Возьмите и довольствуйтесь этими деньгами. Большего Ваша работа не стоит. И не лезьте впредь в чужие дела.
Досто. Оставьте себе Ваши деньги, я не нищий.
Лавочник. Пока что нет, но если Вы будете продолжать в таком духе, то Вам ничего другого не останется, как только просить подаяния…
Досто. Послушайте, я ведь не виноват, что Ваша жена нимфоманка…
Лавочник. Моя жена святая… Не прикасайтесь к ней… и не преследуйте ее больше… Я уверен, что Вы только и думали, как бы переспать с нею. Я найму людей, чтобы они следили за Вами… Так-то…
Лавочник уходит.
Досто. Спасибо Вам за Ваши деньги.
Выходит, хлопнув дверью.
4
Пляж. Лето в самом разгаре. Спасатель в мегафон дает инструкции отдыхающим.
Спасатель. Будьте внимательны. Не оставляйте детей без присмотра! Не заплывайте на глубину! Обходите волны! Не забывайте о загаре! Туда! Сюда! Вода! Песок! Вода! Песок!
Красные флажки, зеленые флажки. Плавание вблизи от рифов опасно для жизни.
Отдыхающие прогуливаются, обмениваясь тривиальнейшими мыслями.
Голоса отдыхающих. Такого жаркого лета еще не было / Температура земной поверхности будет расти и расти, и льды начнут таять, и Вальпараисо уйдет под воду / Горы станут пляжами / Что за чепуха! / Демократия, вот что привело нас к высоким температурам. Во всем несомненно есть свои положительные и отрицательные стороны.
Пляжное радио.
Голос диктора. Лучшие хиты Фестиваля, пришел год перемен. Настало лето и специально для вас последний хит Чикиты Росалес «Лето со смертью».
Песня. «Вме-вме-вместе со смертию / В ра-в ра-в ранах ожоговых / Ви-ви-видела милого / Пла-пла-плавает здорово. / Побежала я за спасателем/ Никого не было, никого, / Больно мне быть обывателем, / Не уплыть мне далеко / Подплыви ко мне по касательной, / Я тогда не пойду на дно».
5
Досто у кабинета Врача. Останавливается в проходе и достает колоду карт. Извлекает из одного кармана пуговицу, а из другого камушек.
Досто. Козырная карта.
Достает две карты, выигрывает правый карман. То, что было в правом кармане, он перекладывает в левый. Качает головой.
Досто. У тебя нет выбора, Досто.
Входит. Жара, вентиляторы, веер. В приемной сидит Сесилия. Сломанные жалюзи скрывают окна помещения, некогда обладавшего своего рода достоинством.
Досто. Мне нужно увидеть доктора, Сесилия.
Сесилия. Да неужели!
Досто. Он не занят?
Сесилия. Нет, кому же придет в голову заболеть летом.
Досто. Ну, например, таким убогим, как я.
Сесилия. Вы такой занудливый, дон Досто. За окном такой чудесный день… Вы не находите?
Это скромная, молодая, может не совсем еще проснувшаяся, зато жизнерадостная девушка.
Сесилия. Пойду, скажу ему.
Она входит в кабинет доктора. Досто берет утреннюю газету, просматривает местную криминальную хронику. Читает невнимательно, перескакивает через строчки, не обращая внимания ни на названия, ни на заголовки. «Влюбленное ограбление». Влюбленное? Нет, вооруженное. «Найден утопленник, уже четвертый за этот месяц. Все четверо были пожилыми мужчинами, без определенного места жительства. Предполагается, что они упали в море, находясь в нетрезвом состоянии. Будут усилены контрольные меры». Сесилия возвращается в приемную.
Сесилия. Ну и жара, да!?
Досто. Жесткая.
Сесилия. А Вы еще, вдобавок, из такой холодной страны, Вам наверно здесь совсем непривычно…
Досто. Я уже очень давно здесь живу, Сесилия.
Заходит в кабинет врача. Врач выглядит также непрезентабельно, как и Досто. Это один из тех медиков старой школы, которые не гнушаются быть бедными, слепо преданные своей профессии, верные клятве, призванию. Пожимают друг другу руки.
Досто. Я пришел за таблетками, доктор. Я выпил последнюю сегодня утром и не знаю, где еще можно достать новые.
Врач. Неприятности на работе, так?
Досто. Да ее нет почти!
Врач. У меня тут было кое-что. Что Вы принимаете? Луминал, если я не ошибаюсь? Послушайте, я сам…
Протягивает ему пару упаковок.
Досто. Я не ищу благотворительности, доктор.
Врач. Вы ее не ищете, Вы в ней нуждаетесь. В Вас так отчетливо чувствуется эта русская одержимость. Я тут читал на днях… Вы случаем не родственник писателю Достоевскому?
Досто. Ну, очень – очень дальний…
Врач. Что за душа! Что за мощь! Теперь уже не пишут таких романов.
Досто. И не совершают таких преступлений. И на том спасибо.
Врач. Тут не на что жаловаться, мир подчинен прогрессу. Вы не видели последних известий? Как Вы относитесь к тому, что происходит у Вас на родине? А? Вы, по меньшей мере, должны быть удовлетворены, не так ли?
Досто. Почему?
Врач. Только не говорите, что у Вас коммунистические взгляды.
Досто. Нет, уже нет, не думаю, что в мире остался кто-нибудь с коммунистическими взглядами.
Врач. Конечно, да, очевидно, но… а Вы не из белых русских?
Досто. Как это?
Врач. Так… Как Вы попали в Чили?
Досто. Давно, очень давно.
Врач. То есть, Вы были еще ребенком. Сколько Вам лет, Досто?
Досто. Честно говоря, я не знаю. Вы позволите, я выпью таблетку?
Врач. Конечно, они ведь Ваши. Давайте-ка я Вас осмотрю. Снимайте одежду.
Досто. Я не хочу Вас беспокоить. Мне нечем заплатить Вам.
Однако Досто подчиняется. Врач с фонендоскопом внимательно осматривает его костлявую грудную клетку.
Врач. Не беспокойтесь. Считайте, что мне это доставляет удовольствие, и Вы даете мне возможность практиковать то, к чему всякий сегодня испытывает отвращение. Никто даже не задумывается о том, что наше тело смертно. Что оно подвержено болезням и старению. Кстати, Вы в удивительно хорошей форме…
Досто. Это семейное. Русские рождаются с взрослыми лицами и остаются такими всю жизнь.
Врач. Да, мне всегда казалось, что у Горбачева лицо грудного ребенка. Что оно всегда у него было таким. Лицо пожилого грудного ребенка. Ха-ха-ха. Вам не кажется это забавным?
Досто. Ну, так себе. Да, возможно.
Врач. Вы уверены, что у Вас нет коммунистических взглядов?
Досто. Уверен, по крайней мере, настолько, насколько можно быть уверенным в чем-либо сегодня…
Врач. Давайте-ка одевайтесь, Досто. Выпейте своих таблеток и не расстраивайтесь без повода. Вам знакома радость? Все хотят мира со всеми. Вы читаете газеты? Ультраправые поддерживают социалистов. Левые увлечены рыночной экономикой. Москва направляет своих экономистов в Чикаго. Разве это не замечательно?
Досто. Великолепно. Большое спасибо, доктор.
Врач. И не беспокойтесь о деньгах. Медики призваны помогать больным почувствовать себя лучше. Вам ведь стало лучше?
Досто. Возможно, мне бы и стало лучше, если бы эти таблетки не оказывали на меня такого эффекта.
Врач. Вам, Досто, не знакома благодарность. Но Вас оправдывает Ваше заболевание. Эпилепсия – жестокая изнурительная болезнь, она раздирает в клочья душу своей жертвы. Вам известно, что и Наполеон, и Юлий Цезарь, и Флобер, да и сам Достоевский были эпилептиками?
Досто чуть заметно улыбается. Пожимает доктору руку. Выходит.
Сесилия приближается к нему.
Сесилия. Вы ведь детектив, правда?
Досто. Гипотетически, да.
Сесилия. Мне нужно поговорить с Вами.
Досто. Говорите.
Сесилия. Нет, не здесь. Дайте мне Ваш адрес и поговорим при других обстоятельствах. Я немного напугана.
6
Досто с самим собой.
Досто. Симпатичная девушка, и она была немного напугана. Я и представить себе не мог, что с ней приключилось такое, но мне очень нужны были деньги. Я был болен, и лето грозило мне смертью. Это было роковое лето, даже для тех, кому не страшен ни зной, ни голод. Для каторжных. Для меня.
7
Другая сцена по-русски в той же галерее.
Продолжение предыдущей.
Женщина читает параграф из Библии предполагаемому убийце, тот корчится от боли и вины и выбегает, хлопнув дверью.
Досто просыпается в ужасе.
Поздно, очень поздно.
8
Досто в своей комнате.
Толстая женщина обращается к публике.
Толстая женщина. Пожалуйста, найдите моего пёсика. Это смесь чихуахуа. Он такой хорошенький. Вы ведь сможете найти его? Спасибо. Вам не кажется, что Вам стоило бы сменить офис? Нет, не сердитесь, я не хотела Вас обидеть.
Бывалый моряк изливает душу в пустоту.
Бывалый моряк. Я моряк по призванию. С Филиппом я познакомился как раз в плавании по Индийскому океану. Это была любовь с первого взгляда. Но здесь, в Вальпараисо, он связался с этой портовой китайкой. Никак не пойму, чего находят моряки в этих китайках. Что такое есть у нее, чего я не могу ему дать? А? Чего я хочу от Вас? Чтобы Вы мне его вернули! Я знаю, что эта китайка, она его приворожила. Я хочу, чтобы Вы убили ее. Вы не занимаетесь такими вещами? Как жаль.
Пожилая женщина, всем смертям на зло, нисколько не утратившая былой привлекательности.
Пожилая женщина. Он меня изнасиловал. Он насиловал меня, и насиловал, и насиловал. Как с цепи сорвался. Он предложил мне пройтись по пляжу и не знаю, может быть из-за жары или еще чего, он меня изнасиловал. Это было великолепно… фантастично, слышите… Я никогда такого прежде не чувствовала. Найдите его! Я уже не смогу быть такой, как прежде. Я еще не решилась сказать об этом мужу, но я уже никогда впредь… Я хочу знать кто он, где он, как он. Может у меня это из-за жары.
Тереза (входя). Вы куда, Досто?
Досто пересекает сцену, коридор пансиона, лестницу, надевает шляпу и выходит. Жизнь на улице бьет ключом. Жаркая ночь.
Он говорит с самим собой, ему очень тоскливо.
Досто. Зачем я занялся этим? Писал бы себе, как и раньше. Я никогда, никогда не поумнею.
9
Фары автомобиля освещают пляж.
Кучка отдыхающих поет: «Жаркое лето, жаркие люди, мы обо всем сегодня забудем. Hot, hot, hot, нам сегодня очень хот».
Все это под управлением Спасателя.
Свет фар падает на старого бродягу, другого, не того, что в первой сцене, который запевает вместе с кучкой отдыхающих.
Иван. Дед, иди сюда, дед.
Хор выходит, отчаянно голося.
10
Качающие звуки джаза. Вальпараисо. Китайский квартал. На причале ссорятся пьяные моряки. Появляется Досто. Бармен приветствует его, как старого знакомого. Мужчина, это Гомес, приглашает Досто присесть к нему за столик.
Гомес. Что будешь пить, Досто?
Досто. То, на что хватит этого, Гомес.
Подкидывает официанту блестящую монетку.
Гомес. Бокал вина (Возвращает ему монетку).
Досто. Мне нельзя алкоголь.
Гомес. Тогда сандвич.
Досто. Я не голоден.
Гомес. Спрячь свои деньги и выпей стакан сока за мой счет.
Досто. Спасибо.
Гомес. Ты все так же беден, Досто.
Досто. Как умею, так и живу.
Гомес. Тут кое-кому требуются телохранители.
Досто. Кому могут понадобиться телохранители в Вальпараисо?
Гомес. Богатым людям…
Досто. А… Вот это уже действительно новости.
Гомес. Я серьезно, похоже, грядут перемены… Ты ничего не слышал о неком Ставросе?
Гомес внимательно следит за реакцией Досто, но тот только улыбается.
Гомес. Мне сказали, что ему нужны люди.
Досто. Гомес, ты ведь знаешь, что я для этого не гожусь, я против насилия.
Гомес. И, тем не менее, мы, полицейские, обязаны иногда к нему прибегать.
Досто. Я не полицейский, я скорее, так сказать, исследователь, что ли.
Гомес. Завязывай ты со своими исследованиями. Ты ведь интересный малый, странный, как все приезжие, немного упрямый, но ты не бесполезен для органов безопасности. Рикарди вот устроился к ним, и, похоже, он вполне доволен.
Досто. Рикарди?
Гомес. Да, он выбрал частный бизнес. Никаких тебе дебильных рапортов и ночных расписаний, никаких тебе разборок с нищими. Ты бы видел, как он теперь одевается. На каких машинах ездит…
Досто. Я всякий раз, как его вижу, думаю, что он очень похож на скорпиона. А не на человека…
Гомес. Но зато он принял верное решение, тебе стоило бы последовать его примеру…
Досто. Во-первых, меня это не интересует и, во-вторых, меня очень утомляют полезные советы. Я уже большой мальчик, сам разберусь.
Пауза.
Гомес. Ты какой-то странный сегодня, Досто. Может, это я тебя напрягаю?
Досто. Ты на Наташу пришел посмотреть?
Гомес. А что, в этой дыре можно еще на кого-нибудь посмотреть?
Досто. Ну, это, скажем так, публичное место…
Гомес. Странный ты, Досто.
Пауза.
Досто. Ты что-нибудь слышал об этих стариках, которых находят мертвыми.
Гомес. А, эти, так кое-что. Ты ведь знаешь, несчастные случаи у нас ведут новички. Кого это может заинтересовать…
11
Манерный конферансье в невообразимом наряде объявляет, выдавая шепелявость за грациозность.
Конферансье. И теперь… с Вами… дамы и господа… великолепная певица, озаряющая портовую ночь своим удивительным голосом, сенсационная… Наташа Филипповна!
Жидкие аплодисменты. Она исполняет болеро по-русски или Интернационал в ритме болеро. Или что-то похожее на “As times goes by”. Но только по-русски. В зале аплодируют. Немногие. Она плывет к столику Досто под неумолкающие звуки заезженного меланхоличного джаза, похожего на последнее воспоминание о неком исчезнувшем мире, оставившем по себе только призраков да ностальгию.
Наташа. Привет, офицер. (Очень сдержанно и отстраненно приветствует Гомеса, затем взгляд ее падает на Достоевского). Как ты, Русак?
Она нежна. Когда-то она была очень привлекательной, не грациозной, но красивой женщиной. Гомес берет свой бокал и откланивается. На него не обращают никакого внимания.
Досто. Тебе идет это имя, Наташа.
Наташа. Это имя подарено мне мужчиной, которого я полюбила.
Улыбается ему.
Досто. Жаль только, что мужчина этот беден, как церковная крыса. Тебе стоило бы быть более снисходительной с такими людьми, как Гомес. Он почтенный человек с постоянной работой, не вызывающей подозрений.
Наташа. Тебе деньги нужны, Русак?
Досто. А кому они не нужны?
Наташа. Может тому, кто не околачивается в этих злачных местах. Беда в том, что когда я даю тебе деньги, ты не берешь их, Русак. Ты отдаешь их нищим или официантам. Твои поступки сродни поступкам бессмертных.
Досто. Ты красивая, Наташа. Я не хочу быть твоим жиголо или сутенером.
Наташа. Нет, ты мой мужчина. Пойдем ко мне.
Досто. Да я уже неделю не мылся, Наташа.
Берет его за руку и ведет к себе в гримерку. Раздевает его с нежностью.
Наташа. Давай я тебя искупаю. Говори со мной по-русски, что-нибудь про степи, про душу, про леденящие зимы твоей страны.
Она натирает его губкой, мурлыкая что-то по-русски, как он научил ее когда-то давно, вызывая этим духов своей любви, своего непреложного решения любить безудержно и спокойно.
Наташа. Я всегда вспоминаю твои рассказы, Русак. Меня пугает, что все они о преступлениях. Меня пугает, что все они так сильно похожи на правду. Как если бы ты сам был этим убийцей, зарубившим старуху, этим братом, обвиняемым в убийстве отца, этим храбрым анархистом, замышляющим преступление.
Досто. Я был и в некоторой степени все еще остаюсь каждым из них. Прошу, не заставляй меня сегодня думать об этом.
Наташа. Ты, наверное, сильно страдаешь, рассказывая мне о них.
Досто. Я чувствую то же, что и ты, Наташа, когда выходишь на сцену. Такая грустная, печальная, одинокая. Всякому артисту понятно это чувство.
Наташа. Ты похож на святого.
Досто. Чем? Простодушием? Неуклюжестью? Нездешностью?
Наташа. Тем, что душа у тебя чистая, как кожа в этой белой пене.
Досто. Не шути. Наташа, тебе нельзя так любить меня.
Наташа. Я делаю тебе больно? Ты чувствуешь себя неловко?
Досто. Может быть, ты ждешь от меня больше, чем я могу тебе дать?
Наташа. Когда-нибудь ты будешь моим, Русак, тебе захочется покинуть поле боя, завести свой дом, тебе захочется сделать меня счастливой… Если мне предложат контракт в Сантьяго, ты поедешь со мной?
Досто. В столицу?
Наташа. Гомес сказал мне, что это возможно,… что он слышал, как говорили о моем пении,… что некоторые высокопоставленные чины заинтересовались…
Досто. Наташа, мне снятся сны по-русски.
Наташа. Что ты хочешь этим сказать? Что это плохое предзнаменование?
Досто не отвечает.
Наташа. Ты боишься?
Досто. Что-то происходит, Наташа. Что-то плохое, что-то, что предвещает плохие времена. Сейчас не время давать тебе обещания.
Она целует его.
Наташа. Я понесу эту вахту с тобою, Русак.
12
Сон по-русски. Очень жестокий.
Убийство старика.
Кровью забрызганы окна галереи, страх.
Преступник обращается с видом победителя к тем, кто на него смотрит.
Речь его звучит апокалиптически.
Его кровавые руки прорываются сквозь мрак.
Смердяков и старик Карамазов.
13
В комнате Досто. Стук в дверь.
Входит домовладелица Тереза.
Тереза. Вы ночью не пришли спать.
Досто. Ради бога, Тереза, Вы же мне не мать.
Тереза. К Вам приходили.
Досто. Кто? Какой-нибудь травести, с просьбой о том, чтобы я отыскал его половые органы? Или какая-нибудь старуха с атеросклерозом, разыскивающая подлого вора, стащившего у нее те очки, что у нее на носу?
Тереза. Нет, одна девушка. Она сказала, что еще придет. Вставайте. Она назвалась Сесилией.
Досто. А… да.
Снова стук в дверь.
Домовладелица ведет себя так, как если бы она была его личной представительницей, с напыщенным видом секретарши.
Тереза. Что Вам угодно? О, господин детектив в данный момент очень занят, но, не смотря на это, он примет Вас. Секундочку.
Досто. Что Вы делаете?
Тереза. Пытаюсь придать Вам немного презентабельности. Если Вы зарабатываете деньги, я тоже зарабатываю деньги, тут обоюдная выгода. К Вам пришла та самая Сесилия. Почему бы Вам не принять ее внизу?
Досто. Нет, прошу Вас оставить нас здесь наедине.
Входит Сесилия. Домовладелица закрывает дверь с осторожностью. Уходит. Досто смотрит на девушку. Мы ее уже видели. Только теперь на ней нет медицинского халата, и она не на работе, в приемной врача районной поликлиники. Эта симпатичная девушка ведет себя просто и любезно.
Досто. Присаживайтесь.
Сесилия. Где?
Досто. Ну, хотя бы здесь.
Он подставляет ей единственный стул в убогой пустой комнатенке.
Сесилия. Вас действительно зовут Достоевский?
Досто. Да.
Сесилия. Как писателя?
Досто. Моего отца звали Федором, а меня соответственно Федор Федорычем.
Сесилия. Федорыч?
Досто. Сын Федора. Что привело Вас ко мне?
Сесилия. Вы будете стоять?
Досто. У меня нет больше стульев, они в ремонте.
Сесилия. Я бы хотела поговорить с Вами.
Досто. Чем Вы в данный момент и занимаетесь.
Пауза.
Сесилия. Я стала свидетелем того, что мне не следовало бы видеть.
Досто. Моя работа как раз в этом и состоит, и Вы видите, как у меня идут дела.
Она колеблется, прежде чем начать. Несколько деланно мямлит, запинается, как если бы говорила заученный текст.
Сесилия. У меня есть молодой человек. Он из столицы и приезжает сюда на лето. На днях мы ночью отправились на Утопленический пляж.
Досто. И?
Сесилия. Мы были там, когда приехала машина, большая машина, очень элегантная. Мы спрятались и видели, как они похитили одного бродягу…
Досто. Видели? Как Вы могли видеть, если дело было ночью.
Сесилия. Они включили фары. Казалось, что они развлекаются. Но от них веяло опасностью…
Досто. От кого от них?
Сесилия. Один из них, по-моему, был шефом, а другой, кажется, шофером.
Досто. А дальше?
Сесилия. Мой молодой человек испугался и сказал, что нам надо уходить. Я сказала ему, чтобы он не шевелился, но, похоже, нас заметили.
Досто. Что значит, похоже?
Сесилия. Они видели машину моего молодого человека, припаркованную рядом с пляжем.
Досто. Какую машину?
Сесилия. Ну… ну… желтенькую.
Досто. Влюбленные, видимо, никогда не поймут, что наш порт - это опасное место. Продолжайте.
Сесилия. На следующий день я хотела обсудить все это с моим молодым человеком, но он сказал, что ему нужно возвращаться в Сантьяго. Но зачем, спросила я, ведь лето в самом разгаре. Он ответил, что у него полно дел, что он очень занят, что ему подвернулась сезонная работа, что он мне еще напишет и еще что-то в том же духе.
Досто. Забавно.
Сесилия. И он ни разу мне не позвонил.
Досто. Ну что же, такое случается.
Сесилия. Только не с ним, поверьте мне. Женщина знает, когда мужчина влюблен по-настоящему. Его преследовали, я уверена.
Досто. А Вас?
Сесилия. У меня такое предчувствие, что они и до меня доберутся. Поэтому я и не пошла в полицию. Вы ведь частный детектив, правда? Я видела Вас много раз, когда Вы приходили к доктору, и Вы производите впечатление серьезного человека, не стремящегося нажиться на чужом горе. Во всяком случае, мне так кажется. Вы можете мне помочь?
Досто. Как я могу Вам помочь?
Сесилия. Я хочу знать, что произошло тогда на пляже, почему сбежал мой молодой человек, есть что-то нечистое во всем этом.
Пауза. Досто раздумывает.
Сесилия. О деньгах не беспокойтесь. У меня есть кое-какие сбережения, и я могу дать Вам аванс.
Досто. Это не проблема. Это деликатная история. У Вас есть фотография Вашего молодого человека?
Сесилия. Да, вот она.
Досто. Какой красавчик, я Вас поздравляю. Его данные?
Сесилия. Я подготовилась. Возьмите.
Пауза.
Досто. Сесилия, Вы очень хитрая, но, боюсь, меня Вам не провести.
Сесилия. Что Вы хотите этим сказать?
Досто. Что Вы меня обманываете.
Сесилия. Но… я поделилась с Вами очень важной для меня информацией…
Досто. Не стройте из себя оскорбленную невинность. Я старый лис, Сесилия, очень старый. Вы не из тех людей, с которыми случаются подобные истории. А если и случится что-нибудь этакое, Вы сделаете все возможное, чтобы сохранить это в тайне. Женщина, у которой хватает мужества нанять частного детектива, никогда не позволит бросить себя таким способом. Вдобавок ко всему Вы еще и краснеете по любому поводу. Вам бы и в голову не пришло расследовать историю обыкновенного летнего приключения. Пусть я эпилептик, пусть я накачиваю себя Луминалом, которым снабжает меня Ваш работодатель, но я еще не разучился видеть, слышать и чуять. Вы не пользуетесь косметикой, не носите ювелирных изделий, Вам чуждо любое кокетство. Вы настолько робкое существо, что застав Вас как-то за разговором с приятным молодым человеком во время очередного моего визита к доктору, я не мог не обратить внимания на тот скромный вид, с которым Вы вели беседу, я уже было стал высматривать крылья за спиной Вашего юного собеседника. К тому же, эту фотографию Вам одолжили, и она уже далеко не первой свежести. Так уже давно никто не стрижется, да и возраст бумаги чувствуется от одного прикосновения. Не пытайтесь обмануть меня. Забирайте свои вещи и идите к кому-нибудь другому с этой историей.
Она встает в замешательстве. Она еле держится на ногах и вдруг начинает рыдать в голос.
Досто. И прошу Вас не устраивать здесь театра.
Сесилия. Вы правы. Совершенно правы. Теперь Вы довольны? Я соврала Вам, все это было неправдой… Я пришла узнать другое…
Досто. Я не знаю, зачем Вы пришли, но я уверен, что здесь Вам этого не найти…
Сесилия. Не будьте грубым… я это заслужила по собственной глупости… Я хочу выяснить, куда исчез один человек…
Досто. Ваш молодой человек? Вы мне уже все подробно о нем рассказали…
Сесилия. Я пришла поговорить с Вами о моем отце…
Досто. Я слушаю.
Сесилия. Мы уже много лет не виделись. То есть он меня не видел… Он бросил нас… Нас у матери трое… Я старшая… Я единственный кормилец в семье. Мои братья учатся… Никто не знает, что я слежу за отцом.
Досто. Вы следите за ним?
Сесилия. Непрестанно. Он пьет… он был певцом… вел ночной образ жизни… А теперь стал… или был… бродягой… Он никогда ничего не хотел от меня… Я не знала, как помочь ему… Это мой секрет… Мне стыдно быть его дочерью… я… я любила его… но не могла простить, что он все проматывал с другими женщинами… что шатался вечно пьяным… Я вытаскивала его из тюрем, из вытрезвителей, из баров… С самого детства со всем этим… Вечно я…
Досто. Очень трогательная история,… но чем же я могу Вам помочь?...
Сесилия. Недавно ночью я проследила за ним до самого пляжа… ну до этого, Утопленического, того, что закрыли…
Досто. Как Вы вошли?
Сесилия. Да я не помню! Я была там, он начал кричать, как сумасшедший, разговаривать с самим собой… и тут появилась машина…
Досто. Из предыдущей истории…
Сесилия. Они увезли его…
Досто. Что ж это немного отличается от того, что Вы мне понарассказывали ранее… Знаете, иногда старики зарабатывают свою копеечку, развлекаясь с парочками…
Сесилия. Только не мой отец!
Досто. …или какой-нибудь богатый алкоголик, который ищет себе собутыльника…
Сесилия. Нет, я ведь видела, что они его увозили…
Досто. Ну, в этом нет ничего страшного…
Сесилия. И с тех пор он пропал. Я знаю, где он бывает… где спит, где останавливается…
Досто. У него была женщина?
Сесилия. Нет, в последнее время нет.
Досто. И что же, по-Вашему, с ним могли сделать?
Сесилия. Не знаю. Я видела что-то похожее на огни видеокамеры. Они снимали его на пленку. Они затащили его в другой конец пляжа.
Досто. Что, Вы говорите, это была за машина?
Сесилия. Элегантная, большая, чувствуется, что она принадлежит кому-то из высшего общества. Кажется странным, что кто-то из этих людей мог заинтересоваться моим отцом… Вы читали газеты? Об утопленниках?
Досто. Вы думаете, что это может иметь отношение?
Сесилия. Да… .
Досто. Вы спрашивали в морге?
Сесилия. Там работает наш доктор… Мне стыдно сказать ему, кем был мой отец…
Досто. Полиция?
Сесилия. Я не решаюсь… я не доверяю полиции…
Досто смотрит на нее. Длинная пауза. Она едва сдерживает слезы.
Досто. Сесилия, я начинаю Вам верить. Никому ничего не рассказывайте. Очевидно, здесь что-то не так. Этой ночью Достоевский отправляется на пляж.
14
Ритмы навязчивого попсового рок-н-ролла. Шум пляжа. Женский голос мэра города обещает сказочные перемены и приветствует туристов. Отдыхающие рассуждают о том, что количество аргентинских туристов сократилось в связи с экономическим кризисом. Лето, возбуждающее каждого. Смех, мотоциклы, незначительные перебранки. Жара сводит людей с ума. Досто ждет, когда ночь неторопливо опустится на город. Он снова повторяет игру с картами и камушками. Ругает себя за свою привязанность к картам. Крестится.
Досто. На пляж.
15
Песня Наташи Филипповны.
Наташа (поет). «Ночь такая темная, нехорошая, / За туманами родной затерялся ты. / Ты куда, родной, так торопишься? / Изболелось сердце от злой тоски. / Ты куда, родной, так торопишься? / То ли море шумит, то ль зыбят пески».
Шум курортного города. Наташа поет, Досто бредет по пляжу в раздумье.
Досто. Это висело в воздухе, таилось в тени огромных водоплавающих машин, в атмосфере летней беспечности подкралось к нам страшное несчастье. Зло надевало свой праздничный наряд. И роскошь этого платья затмевала все вокруг. Люди, познавшие ужас роковой ошибки, с легкостью поймут меня. Нас не проведешь.
Быстро пробирается вдоль ограды частного пляжа. Перепрыгивает через колючую проволоку и проходит сквозь решетчатые ворота, которые почему-то не заперты.
Водит по песку фонариком. Видит следы шин. Оступается, очевидно, находясь под действием Люминала. Зарисовывает следы, обнаруженные на песке. Различает следы человеческих тел, которые волоком тащили по песку. Ему ярко представляется совершенное убийство. Возможно, ему слышатся крики о помощи этих бедных стариков. Или перед ним вспыхивает картина полураздетого старика, спасающегося бегством от преследующих его убийц. Или мертвое тело, бьющееся о прибрежные скалы и пожираемое рыбами и чайками.
Уже на рассвете Досто слышит приближение двух трупосборщиков. Прячется.
Первый трупосборщик. Сцукки, стока работы, вля, навалилось, я ваще в ауте, каждую ночь, вля, какой-нибудь дед затанывает.
Второй трупосборщик. Тебя во скока разбудили?
Первый трупосборщик. Вля, да я ваще не помню, чтобы стока работы было.
Второй трупосборщик. Вля, да я ваще не помню, чтобы кого-то там надо было доставать из моря, вля.
Первый трупосборщик. Вля, а куда денесся. Если не достанешь, че тада туристики, нах, подумают?
Второй трупосборщик. Да че там, два с половиной туристика, они тока внимательнее будут…
Первый трупосборщик. Под ноги надо смотреть, нах, и не шуршать, где не просют. Нам сказали, что сегодня еще одного ветерана видели, нах.
Второй трупосборщик. Да вон он, нах.
Первый трупосборщик. Давай, давай подтаскивай. Сцукка, ты смотри-ка, точь такой же, как и раньше. Кто это их в такой мармелад превращает.
Второй трупосборщик. Волны, чувак, их знаешь как волнами, нах, об скалы колбасит. Че ты думаешь, этот пляж про Утопленников, вля, называется, нах.
Досто наблюдает, как они вытаскивают труп, и затем исследует все вокруг. Он уже направляется к калитке, когда слышит чей-то голос. Это Рикарди, телохранитель.
Рикарди. Кто там ходит?
Свет фонарика бьет ему прямо в лицо.
Рикарди. Русак? Ты зачем это здесь?
Досто. Рикарди!
Рикарди. Ну, зачем ты лезешь, куда тебя не просят? Тебя никто об этом раньше не спрашивал?
Досто. Работа у меня такая, быть любопытным и напористым. Зачем ставить ненужные заборы? Может, чтобы они прельщали бродяг непрочными засовами?
Рикарди. Русак, тебе знаком этот предмет?
Сверкнув лезвием в свете фонарика, щелкнул перочинный нож. Кто-то появился в темноте за спиной у Рикарди.
Рикарди. С тобой, Русак, может случиться несчастный случай, что-нибудь очень недоброе, и никто тебя не хватится. Ты ведь так одинок, Русак. А этот пляж, он так опасен…
Досто. Особенно для бродяг?
Глухой удар. Порез на щеке.
Рикарди. Прости, Русак, рука нечаянно дрогнула.
Досто вынимает платок, который моментально становится красным.
Рикарди. Русак, если бы я захотел, я мог бы тебя убить. Понимаешь? А то, что я тебя порезал немножко, так то нечаянно… Ну?
Досто. Ты не сможешь, даже если захочешь.
Рикарди. Русак, знаешь кто ты? Ты пиздюк! Давай, проваливай отсюда, тебе же добра желают.
Наташа Филипповна поет.
Наташа (поет). «И ночь за тобою пришла».
16
Кабинет врача. Врывается Досто.
Врач. В такую рань, Русак? Что у Вас с лицом?
Достает аптечку. Принимается за рану Досто.
Досто. Мне нужно поговорить с Вами. Вы ведь еще и в морге работаете, так?
Врач. До самой смерти, ха-ха-ха. Как тебе мой каламбурчик?
Досто. Нет…
Врач. До самой смерти… Понимаешь? Тут игра слов. То есть я работаю с мертвецами…
Досто. Вы мне потом объясните каламбурчик, ладно. Что Вы знаете об этих стариках, тех что находят на пляже?
Врач. Ах, да, конечно… (Уклончиво пожимает плечами, делает вид, что чем-то занят, перебирая инструменты). Ну, все как всегда…
Досто. Скажите, Вы проводили им аутопсию?
Врач. Но… какое это имеет значение?
Досто. Огромное. Ответьте, прошу Вас, Вы производили вскрытие?
Врач. Ах, ну разве это может что-нибудь изменить. Послушайте, Вам прекрасно известно, что закон не всегда соблюдается должным образом. Существуют указания сверху… существуют чрезвычайные ситуации…
Досто. Указания? Чьи указания?
Врач. Я не знаю. Я работаю на полставки в районной поликлинике. Я, как умею, делаю свою работу и половину пациентов обслуживаю задаром.
Досто. Простите, что доставляю Вам беспокойство, я не за этим пришел. Поймите, я тоже выполняю свою работу. Скажите, что Вам известно об этих стариках, об этих мытарствующих?
Врач. Стариках? Мытарствующих? Да, я бы сказал, ничего.
Досто. Их находят на пляже. Одни выбрасывают их, другие подбирают и доставляют в морг. Рано или поздно. Так или иначе.
Врач. Вам-то откуда это известно?
Досто. Я полюбопытствовал. Вскоре все об этом узнают. Расскажите мне о них. Поймите, пришла пора вынуть из шкафа запрятанные там скелеты. Да и не тот Вы человек.
Врач. Зачем Вы это расследуете?
Досто. Это профессиональный секрет.
Врач. В таком случае, я не раскрою Вам своего.
Пауза. Чувствуется утреннее затишье сонного курортного городка, не решающегося начать новый день.
Досто. Вы проведете меня туда, где они лежат?
Врач. Но…
Досто. Умоляю Вас…
Врач. Я не могу. Меня могут уволить. Вы знаете, какие низкие пенсии теперь у нас, у медицинских работников? А если Вы еще вдобавок работали, не думая о себе…
Досто. Скажите тогда, как сделать это так, чтобы никто не заметил.
Врач. Даже я?
Досто. Никто.
Врач морщит лоб. Раздумывает.
Врач. Там есть задняя дверь, она всегда открыта. Рядом со сторожкой. Охранять ее нет никакой надобности, раз уж помещение находится в самой глубине больничного корпуса, да и не было раньше причин для беспокойства. Ключ от нее давно затерялся, а денег на новый замок так и не выдали. Кому может в голову прийти…
Досто. Спасибо, доктор.
Собирается уходить, но врач останавливает его.
Врач. Постойте, я пойду с Вами…
Досто. Но…
Врач. Мне тоже все это не дает покоя. И мне не хотелось бы, чтобы со мной приключилось что-нибудь подобное, какой бы старой развалюхой я ни был.
Досто улыбается.
Досто. Спасибо, доктор.
Врач. Сегодня ночью, после полуночи, у входа в Медицинский институт.
Досто. Мне еще надо кое-что выяснить до встречи с Вами… И никому ни слова, ни слова…
17
Все тот же прилипчивый рок-н-ролл. Пляж, сплошной пляж.
Ставрос, главная тема передачи, которую слушает по радио домовладелица Тереза.
Ему, как городскому благодетелю, воспеваются хвалебные песни.
Диктор. Иностранный инвестор, который вернул надежду не только нашему порту, но и всему побережью на новые скорые перемены к лучшему.
В комнате Досто.
Тереза. Что с Вами случилось? Во что Вы опять вляпались?
Досто врывается в комнату и начинает рыться в своих вещах. Находит револьвер.
Досто. Я был занят на работе.
Тереза. Вы возьмете с собой этот пистолет? Страсти-то какие!
Досто. Я детектив, а не ангел-хранитель.
Тереза. И Вы будете из него стрелять?
Досто. Он не заряжен, не беспокойтесь.
Тереза. Хорошо, только в меня прошу Вас не целиться. Ладно? Ах да, Вам тут звонила эта девушка, Сесилия, та, что вчера приходила…
Досто. И?
Тереза. Она только сказала, что хотела зайти к нам, что ей нужно было поговорить с Вами…
Досто. Хорошо, спасибо. Я сейчас пойду к доктору и там встречусь с ней…
Выходит. Улица. Идет к доктору. Солнце, пляж. Дверь к доктору закрыта. Никого нет.
Досто. Как странно.
18
Механик в грязном от масла голубом комбинезоне.
Механик. Ну, короче, эти шины, они вообще-то супер необычные, это эти, как их, Пирелли, особого вида, такие мало у кого есть. Тута в Вальпараисо я их вообще-то супермало у кого видел, одна-две машины, не больше, ездиют. Ну-ка может вспомню… Как ты говоришь? Миллионер? Ну, точно, его машины, он их с собой привез, на корабле, они особенные… А ты как узнал? Ну и че тогда меня спрашиваешь?..
19
Досто идет в кабаре. Наташа репетирует на сцене. Стулья покоятся ножками вверх на круглых столиках.
Наташа. Ты раньше никогда не приходил сюда днем.
Досто. Я знаю, почему мне снятся сны по-русски.
Наташа. Почему?
Досто. В городе умирают люди.
У Досто начинается удар, но он пытается сдержаться.
Наташа. Что с тобой, Досто?
Досто. Принеси мне стакан воды. Мне нужно выпить таблетку.
Наташа дает ему двойную дозу лекарства.
Наташа. Ты весь день теперь проспишь.
Досто. Мне нужно успокоиться.
Наташа. Может, они уже не действуют? У меня есть столько примеров…
Досто. Нет. Проблема не в этом…
Наташа. Я тебя таким никогда не видела. Ты всегда такой спокойный…
Досто. Я боюсь за тебя, Наташа.
Наташа. За меня? Кому может понадобиться портовая певичка, которая только и умеет, что петь болеро по-русски. Если бы я была знаменитой…
Досто. Из-за меня. Я выучил тебя русскому, и теперь ты знаешь то, о чем никому лучше не знать…
Наташа. Что?
Досто. Что смерть – это навсегда, что Чистилище находится на земле, что за грехи наши воздается нам…
Наташа. Досто, миленький, тебе совсем плохо… Что с тобой?
Досто. Я не знаю, не знаю. Возможно, это всего лишь последствия эпилепсии, странное обострение этого заболевания… Я лучше посплю…
Наташа. Поспи. И пусть тебе приснятся сладкие сны. Может нам надо уехать, Досто. В Сантьяго, ты был бы моим агентом, моим менеджером. Мы сочинили бы интересный номер… Досто?
Похоже, что он уснул.
Гладит его, украдкой кладет ему в карман несколько купюр. Засыпает у него на коленях. Досто открывает глаза, он только прикинулся спящим и смотрит на нее в темноте с нежностью. Прощается с ней, аккуратно, чтобы не разбудить, целует ее в лоб.
Досто. Бог, тебе, в помощь.
Выходит. Наташа открывает глаза, шепчет.
Наташа. Почему же ты такой странный, Досто?
Досто не слышит ее, он уже вышел, роется в карманах и находит деньги. Подает их первому встречному нищему.
Останавливается и хочет сыграть в свою игру с картами. Нет, решительным жестом отказывается от этой идеи и кладет карты обратно в карман.
Досто. Ты встревожен, Досто, слишком встревожен.
Молится по-русски, еле слышно.
Смотрит на небо.
Досто. Зачем я пришел на эту землю? Здесь моя каторга? Здесь мое спасение? Почему ты всегда молчишь? В этом ли твое наказание?
Крестится.
20
Ночь. В коридоре морга.
Досто. Доктор?
Врач. Это я, Досто.
Досто. Я думал это кто-то из них.
Врач. Мне тоже страшно.
Досто. Вы всегда можете уйти.
Врач. Раз уж я здесь, так это потому, что я прекрасно отдаю себе отчет в том, что я делаю и зачем.
Досто. Дай-то бог, чтоб мы действительно понимали, что мы делаем и зачем. Что случилось с Сесилией? Почему у Вас было закрыто?
Врач. Сесилия? Мне и самому хотелось бы знать. Она довела до моего сведенья, что больше не придет и что не нужно выплачивать ей ни зарплаты, ни отпускных, ничего. Очень странно. Пришла надушенная, вся такая элегантная, модная. Она была больше похожа на какую-нибудь туристку, нежели на мою скромную помощницу.
Досто. Но как же так?
Врач. Ну, ей вроде бы предложили местечко получше…
Досто. Где?
Врач. Понятия не имею. Вроде как у Ставроса, у этого новоявленного бизнесмена.
Досто. Вы слышали, что он скупает пляжи?
Врач. Он все скупает. Тихо… Кажется, кто-то идет.
Оба притаились. Ждут, когда утихнут шаги сторожа.
Врач. Мы подвергаем себя огромной опасности, Русак. Но Вы просто обязаны увидеть труп, который поступил сегодня утром.
Входят. Слабый свет. Доктор просит его, чтобы он не включал фонарика. Открывает один из боксов и смотрит на труп.
Досто. А что в нем странного?
Врач. То, что это тот же самый, что неделю назад.
Досто. Что Вы хотите этим сказать?
Врач. То, что это тело уже было здесь, однако, оно нисколько не разложилось.
Досто. А еще есть?
Врач. Полно. Трупы нескольких стариков, бомжей, по всей видимости. Никто не разыскивает их. Кому-то пришлось по вкусу лишать их жизни. Понимаете? Нам, медицинским работникам, хорошо известно, что зло способно принимать телесную форму.
Досто. Нам, частным детективам, доктор, тоже это известно.
Врач. Вы очень странный детектив, Федор. Мы знакомы вот уже много лет и с Вами происходит то же самое, что и с этим трупом.
Досто. Что?
Врач. Вы не стареете, Федор.
Досто. Не увлекайтесь, доктор. Оставим это и займемся тем, ради чего мы пришли сюда. Которое из тел поступило последним?
Врач. Это, которое поступало дважды.
Досто. И что же с ним случилось в предыдущий раз?
Врач. То же самое, его выбросили в море.
Досто. Почему?
Врач. Потому что оно не поддается погребению. Вновь и вновь появляется на поверхности и не разлагается. Это не обыкновенный усопший. Он был первым и вот он появляется здесь снова и его опять придется выбросить в море.
Досто. И никому нет до этого никакого дела?
Врач. Не знаю. Откровенно говоря, эти старики никого особо не интересуют.
Досто. Они думают, что им все сойдет с рук. Надо вскрыть его.
Врач. Я уже это сделал.
Досто. Но на нем нет ни единого шрама.
Врач. Они срастаются на нем, Русак.
Досто глубоко вздыхает.
Досто. Отчего он умер?
Врач. В его легких не обнаружено ни капли соленой воды.
Пауза. Досто перекрестился. Шум снаружи. Оба застывают как вкопанные.
Врач. Кто-то идет.
Пауза.
Досто. Мне нужно увидеть их лица.
Врач. Я бы сказал, то, что осталось от их лиц… Вы даже не представляете себе, что они с ними делают…
Досто. Мне нужно одно конкретное лицо, один человек, поручил мне это дело с тем, чтобы я разыскал ее отца…
Врач. Дочь одного из этих несчастных?
Досто. Да, открывайте, надо искать… Позвольте мне увидеть их… Расскажите, что они с ними делают…
Досто с нарастающим беспокойством рассматривает лица усопших.
Врач. Очевидно, все они предварительно были жестоко избиты. У всех обнаружен экимосис… ну то есть кровоподтеки… На многих участках тела. Почти все, к тому же, искалечены, им недостает пальцев рук или ног, а то и целой ноги, похоже, что их вырывали с корнем, ломали, рубили топором. У кого-то скальпелем вспорото горло, у кого-то следы укусов на шее, у кого-то зубы цветочком выложены прямо внутри горла. Анальные отверстия насильно расширены, а пенисы разрезаны на нити. Суставы выдраны, а кости раздроблены. Черепа расплющены, на одежде найдены фрагменты мозговой ткани. Судя по всему, именно это и послужило причиной смерти. Не пуля. Страшные мучения и слишком длинные руки добравшиеся до этих несчастных тел.
Потрясенный Досто заворожено смотрит на эту картину. Ужас и наслаждение, непреодолимая привлекательность греха, доведенная до кульминации.
Врач. Вам плохо, Досто?
В глубине сцены появляются образы из его снов, говорящие по-русски. Очень жестокая сцена отцеубийства. Досто закрывает лицо руками перед таким видением, на губах у него выступает пена, он выкрикивает фразы по-русски, на которые доктор не обращает внимания. У Досто начинается приступ. Доктор кричит: «Досто!»
Русский сыщик падает на пол, теряя сознание. Доктор делает ему укол в вену. Досто постепенно приходит в себя.
Что-то мямлит. Скорее всего, по-русски.
Досто. Я видел моего отца. Вы видели его? Он шел по своей земле, мужики набрасывались на него, забрасывали его камнями, они бросили его на краю дороги… Кто Вы такой?
Врач. Сейчас все пройдет, Досто, спокойствие, спокойствие, у Вас случился удар, ничего страшного…
Досто. Доктор, где мы?
Врач. В морге.
Досто. Я видел его тело, доктор, а Вы? Это страшный грех…
Врач. Успокойтесь, прошу Вас.
Досто. Вы думаете, что я сумасшедший, но это не так, я умею перемещаться по ту сторону жизни, ту, что Вам не постичь… Это не эпилепсия, это мировая правда, из которой нам дано видеть только болезнь, Вы способны понять…
Врач. Укол сейчас начнет действовать… Расслабьтесь, не думайте об этом…
Досто. Бедный-бедный доктор, Вам не понять этого…
В словах его слышится какое-то русское ликование, в глазах сверкают искорки сумасшествия.
Врач. Это преступление, одно из самых ужасных, которое мы когда-либо видели…
Досто. Нет, хуже, хуже… Это больше чем преступление… Появились недостающие доказательства…
Врач. Расслабьтесь, не думайте об этом, не думайте об этом…
Досто. Да, гораздо лучше не думать… Что это такое Вы мне вкололи? Отпускает. Я чувствую себя лучше… Да… Лучше чем когда-либо… Они у нас в руках, в руках…
Снова шум.
Врач. Тишина.
Пауза. Все затихает.
Врач. Думаю, нам лучше уйти.
Досто. Мне уже лучше.
Врач. Вы можете идти?
Досто поднимается, ему значительно лучше. Они скрываются в полумраке.
Досто. Доктор… Я хотел спросить Вас, когда именно все это началось?
Врач. Года два тому назад.
Досто. Прежде чем мы расстанемся, скажите… Когда в наших краях появился Ставрос?
Врач. Тоже около двух лет назад…
Досто. Доктор, Вас здесь не было, Вы не приходили со мной… Это мое дело… Я несколько жизней ждал этого момента… Постарайтесь скрыться…
Врач. Досто?
Досто. И никому ни слова… Они у нас в руках, доктор… Мы длань господня, его гнев, его ярость…
Ночь сотрясает пляж музыкой и свирепостью.
Они выходят в ночь. За ними следуют тени. Люди, следившие за ними, видевшие то, что они увидели, знающие то, о чем они узнали.
21
Кишащий людьми пляж, режущий ухо рок-н-ролл, всепожирающая жара, что-то неладное творится в городе.
Наташа (поет, не то в ритме болеро, не то в ритме блюза). Город мой не дает уснуть мне/ Сердце мне не дает уснуть/ Перекрещиваются судьбы/ И не ясен обратный путь/ Просыпаешься среди ночи/ Боль воскрешает тебя опять/ Страсти страшные тебя гложут/ Сердце не разрешает спать/ Забыта всякая осторожность/ Страх повсюду и страх в глазах/ Божьей милостию безбожность/ Зародилась в людских сердцах.
На заре совершенно разбитый Досто входит в свою комнату. Тереза, домовладелица, ожидает его на пороге. Она пребывает в сильном напряжении, нервничает, тень пробегает по ее лицу.
Тереза. В такую рань, Досто?
Досто. Я думал, я не дойду, Тереза…
Тереза. Что же с Вами случилось?
Досто. Я стал свидетелем того, о чем страшно даже подумать…
Он взволнован. Кажется, у него снова начнется приступ, глаза готовы выскочить из орбит.
Тереза. Может быть, Вам сначала лучше успокоиться? Заварить Вам зеленого чайку?
Досто. Нет, ничего не надо, я должен действовать… Мне необходимо видеть Сесилию…
Тереза. Ах, да, она приходила…
Досто. И?
Тереза. Ну, она оставила денег… Просила передать, чтобы Вы не беспокоились, что дело можно считать закрытым, что все уже в порядке…
Досто. Как?
Тереза. Но зато она полностью рассчиталась с Вами… Такая нарядная была, как никогда, у нее все чудесно сложилось, слава тебе господи… Сразу видно порядочная девушка…
Досто. Когда она приходила? Когда?
Тереза. Вечером, уже поздно, я прямо удивилась даже… Я вычла деньги за аренду, но и Вам кое-что осталось…
Досто не обращает на нее внимания, ищет в книжке адрес Сесилии и пулей вылетает из комнаты.
Тереза. Но, Досто, это же Ваши деньги… Ай, что за народ эти русские. По безалаберности потерял клиентку, тьфу ты, язви тебя. Не ест, не моется, теперь еще и не спит. И доктору этому я совсем не доверяю. Да разве может хороший доктор оставаться бедным. Ну ладно, я тогда себе оставлю эти деньги, на будущее. Раз уж ему не надо. Если бы не мое природное благородство…
22
Досто бежит по пляжу. Он сильно взволнован.
Наташа (поет). Ты куда? Ты куда?/ Впереди шумит вода/ Сзади мчатся злые духи/ Справа пакостные слухи/ Слева стонут города/ Оставайся навсегда/ У посла луны и солнца/ Смерть меня отобрала.
Досто перепрыгивает через загорающих, сбивает зонтик, песок летит в глаза расслабленных туристов. Застает Сесилию выходящей из дому.
Сесилия (высокомерно). Что Вам здесь понадобилось?
Смотрит с отчуждением на Досто, который за последние дни стал окончательно похож на бродягу, без сна, под воздействием лекарств и навязчивой идеи.
Досто. Вы наняли меня.
Сесилия. Я же просила Вам передать, чтобы Вы больше не беспокоились.
Досто. Я еще не закончил свою работу. Вы даже представить себе не можете, что мне удалось раскопать.
Сесилия. Меня это не интересует.
Досто. Не торопитесь с ответом. Ваш отец никогда не был Вам безразличен. Вам известно, на кого Вы теперь работаете?
Сесилия. Боюсь, это Вы не понимаете, куда суете свой нос.
Досто. У меня есть неоспоримые доказательства, что это очень опасный тип.
Сесилия. А мне-то что до этого? Он дает деньги нашему городу, он дает деньги моей семье, он вернул благополучие и радость семье и городу, которые уже было забыли о том, что это такое. Все остальное меня не касается.
Досто. Вы знаете, чем этот человек занимается по ночам?
Сесилия. Разумеется. Достоевский, не раздражайте меня глупыми вопросами, я его личный секретарь.
Досто. Как?
Сесилия. Вы тоже могли бы на него работать, но от Вас одни только неприятности.
Досто. Я? А что он обо мне знает?
Сесилия. Гораздо больше, чем Вы можете себе представить. А теперь, Вы позволите, я опаздываю на работу. Спасибо. Можете уже не пытаться договориться с ним. Ваш поезд ушел. Уезжайте в другую страну, если сможете. Или Вас в Вальпараисо силой держат?
Досто. Он завладел Вами, Сесилия. Вы его собственность, его жертва.
Сесилия. О чем Вы?
Досто. Посмотрите на себя, я узнаю его. Вы говорите его словами, Сесилия.
Сесилия. А может мне нравится. Я счастлива быть такой, как он. Меня восхищает его решимость, его способности, его рвение к победе, его амбиции. Все то, что Вы даже не знаете, как называется.
Досто. А как же ваш отец, Сесилия?
Сесилия. Он сам расписался в своей судьбе. А меня теперь больше волнует моя собственная.
Досто. А теперь послушайте, передайте своему шефу, мне известно, что здесь происходит. Мне все прекрасно известно. Всякая его идея звучит у меня в голове, каждое его преступление взрывается у меня в мозгу. Я больше не позволю ему скрываться. Пусть каждый узнает, что он убийца.
Сесилия. Ну, это Вам еще придется доказывать в суде.
Досто. У меня достаточно доказательств…
Сесилия. Подумайте о себе, Досто, уйдите в сторону.
Досто. Мы с доктором…
Сесилия. Ваш доктор такая же гниль, как и Вы. Понимаете, что я хочу этим сказать? Оба Вы только и знаете, что рассуждать о Ваших принципах и призваниях. Ну и чем Вы кончили? Нищие как крысы, омерзительные, полные ничтожества. Надо головой думать, а не сердцем.
Досто. Я сообщу в газеты.
Сесилия. Куда? В издательства, принадлежащие моему начальнику?
Досто. Кому угодно, кто-нибудь должен будет, взять это на себя… Вы еще горько пожалеете, что связались с ним…
Сесилия. Как бы Вам самому не пришлось пожалеть об этом. Прошу Вас, Досто, подумайте о себе, ведь я всегда относилась к Вам как к хорошему человеку. Не настаивайте, иначе Вам придется раскаяться… И не ищите меня больше, Досто… Прощайте.
Досто. Весь порт узнает об этом! Весь город! Все! Я защищу Вашего отца, как ВЫ не смогли. Вы поплатитесь вместе с этим выродком, с этим Вашим начальником! Спасайтесь, пока еще не поздно!
Но она уже далеко и не слышит его. На лице Досто выражается тревога и отчаянье, гнев и надменность. Он представляет себе, что ее раздирают те же чувства.
Наташа зовет его, напевая «Досто, Досто будь осторожен, Досто!»
Он не обращает на нее внимания. Он слеп, глух, его бьет лихорадка.
23
Досто направляется к Терезе.
Досто. Мне нужен телефон.
Тереза. Досто, Вы не такой как прежде. Вы как-то перевозбуждены. У вас, что называется, огоньки в глазах, с Вами происходит что-то...
Досто. К нам в порт, Тереза, пожаловал собственной персоной его величество Дьявол.
Тереза. Досто… А Вы не преувеличиваете?
Досто. Вы что не читали этих чернушных заметок в газетах о тех несчастных, что находят на пляже, выброшенными на рифы, разодранными в клочья птицами? Я видел их, Тереза, видел… Я видел их следы, и в сознании моем вспыхивали сцены убийств. Нет, не пугайтесь, я еще не сошел с ума. Они совершают самые страшные жестокости, невообразимые, они затем это и делают, чтобы нам трудно было даже вообразить себе. Но моя голова способна мыслить со злорадством, я способен вообразить себе их преступления, мой разум способен разглядеть их коварство, Тереза, именно поэтому я писал, поэтому я расследовал, за это на меня надели кандалы…
Тереза. Но, Досто… Всегда встретишь плохих людей, куда от этого деться. Таков уж человек… Может лучше позвонить в полицию?
Досто. И пускай все пожрет рутинный процесс дебилизма и бюрократии? Пускай все зарастет пылью на столах и в архивах?
Тереза. Что же теперь поделаешь, Досто… Вы просто еще такой молодой…
Досто. Я? Нет, я намного старше Вас всех, я вечный… Я всегда был таким. Сердце мое изболелось, оно ранено, разодрано в клочья. Я не из этого мира сюда явился…
Тереза. Досто, это опасно…
Досто. Еще бы не опасно! Но со мной ведь ничего не может случиться. И, может, наконец теперь это возымеет какой-нибудь смысл… Придет конец этой тоске, этой пустоте, этому покаянию, и настанет спасение, мое, всеобщее, зло окончательно будет сломлено…
Тереза отступает, трепеща от тона сумасшедшего провидца, которым вдруг заговорил Досто.
Тереза. Досто, я Вас не понимаю… Вы так вдруг изменились… Что это Вы о себе думаете? Вы что это всех нас собираетесь подвергнуть опасности…
Досто. Возможно, да, это возможно… Но это необходимо. Позвольте мне позвонить, Тереза… Мне нужен телефон…
Тереза. Нет уж, отсюда Вы никому звонить не будете. Мне в Ваших сумасшествиях участвовать не хочется. Я уже достаточно натерпелась. Я очень Вас уважаю, но Вы совсем о себе не заботитесь. Думаете, что для Вас нет ни жизни, ни смерти. Вы думаете, что мы ничего не боимся… Думаете, что все мы такие же, как и Вы…
Досто. Мне нужно позвонить, Тереза.
Тереза. Но только после этого Вы уйдете отсюда навсегда.
Досто. Тереза…
Тереза. Я не хочу, чтобы Вы продолжали здесь жить… Я не собираюсь проводить остаток своих дней в страхе… За Вами по пятам ходит сам дьявол…
Досто. Они привели его в Вальпараисо… Они хотят, чтобы мы перестали понимать, где добро и где зло, где будущее и где кандалы, где рабство и где свобода.
Тереза. Вы сами все это заклинаете, Вы сами взываете к этому… Оставьте меня с Вашим богом и с Вашим дьяволом. Я хочу спокойно жить… Уходите, Досто, прошу Вас, уходите.
Досто. Да, Вы, наверное, правы… Я уйду, уйду… Но сначала позвольте мне позвонить…
Тереза отходит в сторону. Плачет навзрыд.
Досто. Алло. Я хочу поговорить с Карлосом… Да… Привет, у меня для тебя есть сумасшедшая новость. Ты весь мир перевернешь с ног на голову… Брось, тебе не догадаться… Нет, не развлекательная… Я жду тебя на пляже… Рядом с Костанерой… Около моего дома, моего бывшего дома… Секретно, сто процентная конфиденциальность, прошу тебя… Сегодня ночью, договорились, жду…
Кладет трубку. Собирает свои жалкие пожитки. Выпивает двойную дозу Люминала. Здоровье его заметно ухудшилось.
Досто. Я буду спать на пляже. Будет лучше, если никого не будет рядом со мной, пока все не выяснится. Лучше никого не вмешивать, пока все это не станет достоянием общественности. Это действительно не дает мне покоя, доводит меня до приступа. Но мое благополучие здесь не главное, гораздо важнее закончить начатое, уничтожить их…
Тереза. Не говорите мне больше ничего, я ничего не хочу знать. Я не хочу, чтобы со мной что-нибудь сделали.
Досто. Ничего они Вам не сделают… Не бойтесь их, их сила в Вашем страхе…
Тереза. Я Вас боюсь, Досто, Вашей ярости, Вашего упорства, Вашей неосмотрительности…
Досто. Тереза, я сохраню спокойствие. Теперь газеты заговорят должным образом. Вы услышите завтра по радио, прочтете в газетах. Будьте внимательны к тому, что будет происходить…
Тереза. Прощайте, Досто… Дай бог, чтобы Вы оказались правы, и ничего страшного не случилось. Но чует мое сердце, что так дела не делаются…
Досто. Берегите себя. Никому не открывайте, никому не говорите, что я был здесь, Вы ничего не слышали и не знаете…
Тереза. Ничего.
Тереза сосредоточенно смотрит в пол. Досто встает. Она принимается за уборку. Открывает окна, будто изгоняя бесов, крестится, молится, она очень встревожена.
24
Досто взирает на невинный и как никогда глупый пляж, крикливый, сияющий, самодовольный. Взгляд его падает на огромный плакат, с которого Ставрос приветствует порт в Вальпараисо. Небывалая ярость вспыхивает в нем.
Наташа (поет). «Мне не остановить тебя / Тебя уже не успокоишь / Вулкан, цунами, водопад / Гроза, циклон, водоворот / Ты катастрофа, ты набат / Я буду дома, у ворот / А отойду, так не запру / Придешь, тихонечко откроешь.»
Тереза смотрит на Наташу.
Тереза. Он сумасшедший.
Наташа. Нет, он всегда был таким. Взрывным, невыносимым, напуганным своею собственной страстностью.
Тереза. Вы его очень любили, Наташа.
Наташа. Я жизнь за него отдала.
Тереза сокрушается.
Тереза. По его вине…
Наташа. Нет, он ни в чем не повинен… Ни в чем… На век ему мое прощение.
Досто в ярости разрывает плакат в клочья.
Досто. Зло находится среди нас! Мы его обнаружили! Возрадуемся же! Мы освободимся от него раз и навсегда! Навсегда! Навсегда!
Туристы разбегаются от него, как от помешанного. Он сходит с ума, он прекрасно отдает себе в этом отчет. Разговаривает с самим собой.
Досто. Я слишком много говорю, слишком, слишком много. Пришло время и газетам подать свой голос, чтобы все выступило на поверхность воды. Спокойствие, Федор, только спокойствие.
25
Сон по-русски. Тревожная атмосфера близкой угрозы. Сталкивающиеся друг с другом тела. Старик, который все убегает и убегает. Руки, хватающие его, блеск лезвия ножа. Брызжущая кровь, содрогающееся тело.
Досто беспокойно вертится на своем тюфяке, небрежно брошенном на песок. Он уснул. Перед ним появляется труп Врача. Стоит над ним. Он мертв, но он ходит. Мокрый, в водорослях, изуродованный морем, ударами, волнами, убийцами. Мокрый след стелется позади него.
Досто. Доктор!
Врач. Они следили за нами, Досто… Они видели, как мы вошли, они видели, как мы уходили. Они последовали за мной, они меня били, они выбросили меня в море, они сделали из моего тела отбивную.
Досто. Что они с Вами сделали? Это невозможно!
Врач. Я умер, Досто. Умер так же, как и ты. Так же, как и все эти несчастные. Тело мое ждет, когда его найдут на песке.
Досто. Это просто кошмарный сон…
Врач. Мы узнали то, чего не должны были знать, говорили о том, о чем нужно было молчать. Он тебя предупреждал… Так они кричали мне, так они кричали…
Досто. Простите… я не хотел…
Врач. Теперь я знаю, кто ты такой, и почему ты умеешь разговаривать и с мертвыми, и с живыми… Но и они это знают, Досто… Поэтому они отдали предпочтение мне, они и дальше любыми средствами будут разрушать все, что встанет у них на пути, и ничто их не остановит. Они заставят тебя страдать за твою непокорность, за то, что ты бросил им вызов… Досто, ты спровоцировал их…
Досто. Нет! Мне они ничего не в силах сделать!
Врач. Они будут действовать через нас. Они воспользуются моим телом, моей смертью, смертью других…
Досто одним прыжком встает на ноги. Он понял, что ему грозит. Как будто спасаясь от огромной волны, он кидается к откосу и, спотыкаясь и падая, бежит в кабаре.
Выбегает на улицу, страшная тревога одолевает его. Бежит.
26
Входит в кабаре. Темно, все закрыто, стулья разбросаны. Как будто смерч прошел. Идет в гримерку, она не заперта, внутри горит свет.
На полу, в крови лежит бездыханное тело Наташи. Досто опускается на стул, подавленный, сломленный, острая боль пронзает его сердце.
Долгая пауза, во время которой он смотрит на мертвое тело возлюбленной. Возможно, он плачет или сглатывает слюну или бьет себя от безысходности.
Вдруг вдалеке слышатся сирены. Свет фар врывается в окна. Слышно хлопанье дверей нескольких машин. Полицейский громкоговоритель. Приближающиеся шаги внутри помещения. Входит Гомес в сопровождении другого полицейского.
Гомес. А, Досто, ты уже здесь.
У Досто перехватывает дыхание, он не в силах ответить.
Гомес. Ты в курсе, что было найдено тело Врача? Бедный старик, какая ужасная смерть. Нам сообщили по телефону… Нам сообщили, что ты здесь… Тебе придется поехать с нами, Досто.
Досто. Мне? Почему?
Гомес. Тут нам поступила информация… Есть свидетельства, что тебя видели с доктором этой ночью, что слышали твои крики в здании морга… Есть еще люди, которые говорят, что ты спорил с Наташей из-за денег, что она тебя содержала, что не понятно, откуда ты брал деньги на наркотики, что ты постоянно везде устраивал скандалы и угрожал людям… Говорят, что это ты убил их обоих… Завтра во всех газетах это появится. Стало известно, что старик промышлял рецептами на сильнодействующие наркотические вещества, что ты был одним из его клиентов и, возможно… если, конечно, нам сказали правду… что ты был с ним заодно, своего рода был его дилером. Так нам сказали. Еще, что ты распространял кокаин среди школьников, что у тебя были завязки с толстыми дядями из казино Де Винья, что ты торговал наркотиками и порошком на дискотеках в Реньяке… Только я так и не понял, что ты делал с деньгами… Хотя ты такой странный, Русак… Ходят слухи, что ты все деньги передавал одной террористической организации.
Досто. Гомес, тебе прекрасно известно, что все это вранье. И ты не хуже меня знаешь, что на самом деле происходит, и ты знаешь, что я любил ее.
Гомес пожимает плечами.
Гомес. Я делаю свою работу, Досто… Ты первый в списке подозреваемых… А что до любви, так ты никогда этого особо не показывал.
Досто. Ты, Гомес, тоже познаешь Ад, так же, как я его познаю.
Гомес. Пойдем, Русак, не создавай себе лишних неприятностей. На сегодня, по-моему, уже достаточно.
Досто. ОК.
Досто с трудом встает на ноги, он в отчаянии.
Досто. Прости меня, Наташа…
27
Сон по-русски. На удивление спокойный и ясный. Маленькая девочка читает Библию. Врач снимает бинты со лба, с рук, похоже, что раны его зажили. Женщина (Наташа) с упоением слушает чтение девочки.
А, может, то луч солнца, желтая канарейка в клетке, журчание ручейка, свист ямщика, погоняющего тройку.
А, может, идет снег.
28
Грохот железной решетки прерывает сон. Досто лежит на нарах в камере. Раны его зажили, прошло какое-то время. Он одет простенько, как в самом начале, не как заключенный.
Гомес. Хорошие новости, Досто… (бросает ему на нары газету, но Досто не обращает на него никакого внимания). Ты был прав… Ты не был замешан в этой истории…
Досто не смотрит на него, равнодушно читает газету.
Гомес. Мы нашли Рикарди… или вернее то, что от него осталось. Он покончил с собой. Мы нашли его тело. Он бросился с завязанными руками в море. Оставил записку, где он признается во всем, что это он убивал этих стариков, что снимал на пленку свои преступления, не знаю, кому это может понравиться, но похоже дела у него шли неплохо. Он продавал видео в Европу и в Соединенные Штаты. Сексуальные забавы, заканчивающиеся фонтанами крови. Без трюков, понимаешь меня? Он по ночам брал машину Ставроса для этой своей работы. Врача тоже он убил… и Наташу… Мы видели записку… чокнутый… Когда он работал у нас в бригаде, с ним тоже было полно проблем… странный он был тип…
Досто. Ты сам-то веришь в эту историю?
Гомес. Так в газете написано.
Досто. То есть ты хочешь сказать, что это уже не подлежит ни малейшему сомнению?
Гомес. Ну, подлежит, не подлежит, а ты зато на свободе.
Досто. То есть мне теперь даже спать негде будет?
Собирает свои вещи.
Досто. Знаешь, в чем состоит наказание жизни на Земле? В том, что любая страсть превращается в тщеславие, что любая мечта становится кошмаром, что нам дали возможность мечтать о мире и добре, но в то же время душу нам отравили злорадством.
Гомес. Досто, я не знаю, что тебе на это ответить.
Досто. Не важно, не важно. Ты всегда был рассудительнее меня. Ты умеешь сдаваться, умеешь забывать, умеешь пожимать плечами. У тебя податливый дух, ты умеешь адаптироваться. Ты не предназначен на вечные муки. До скорого, Гомес…
Гомес. Может тебе денег надо?..
Досто. Я справлюсь, Гомес, я справлюсь… Спасибо тебе от всей души, спасибо.
Выходит.
29
Досто идет по пляжу. Стоят последние летние дни. Час заката. По радио звучит старинный незабываемый хит шестидесятых. Какой-то очень далекий мотив, принадлежащий тому времени, когда все казалось еще впереди. Засидевшиеся туристы собираются по домам. Все, как прежде, как будто ничего и не было. Он ложится на песок и смотрит на заходящее солнце.
У него потрепанный, помятый вид бродяги.
С другой стороны пляжа появляется Наташа, призрачная, грустная, влюбленная. Достоевский смотрит на нее с кротостью.
Вдалеке загораются фары автомобиля. Свет падает на Досто. Он открывает руки, как будто приготовился к танцу. Или для того, чтобы быть распятым. Или как огородное пугало. Досто смотрит на фары, не мигая, до ослепления.
Досто (слепой от света). Ты видишь этот свет, Наташа? Это за мной пришли, это за мной.
Автомобиль останавливается. Слышится хлопанье дверей, шаги по песку, кашель. Свет гаснет.
Конец
Ла Рейна, Чили, 1990 год.
Перевел Евгений Шторн
[1] Гранада, земля мечты моей… (исп.)
